«Эндрю, дорогой, не раскидывай лекарства. Их нужно выпить.»
Шлеп-Шлеп-Шлеп. Босые ноги морозит от белого кафеля.«Ну куда же ты без обуви?»
Скрип-Скрип-Скрип. Протяжный, противный как и все тут. Он отдает пульсацией в голову, которая и не перестает болеть. Чугунная.«Тебя ждут на электротерапии. Давай поторопимся. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим.»
Бамс-Бамс-Бамс. Колесики тележки-шпильки цепляются за трещину в белом кафеле.«Когда-нибудь тут сделают ремонт? Надо запомнить, что тут помеха.»
Дзинь-Дзинь-Дзинь. Склянки с лекарствами бьются друг о друга. Громко, но звук быстро стихает.«Ой, чуть не разбила. Поворачивайся, надо сделать укол.»
Бзз-Бзз-Бзз. Назойливое жужжание над ухом, каждодневная пытка от ангелов в белых халатах.«Мы тебя вылечим. Тебе станет легче.»
От чего лечить? От желания владеть своим телом? Или от не желания насилия над собой? Лечить нужно их. Он здоров. ••• А света нет. В ночи, укрывшей все, темно. Перед глазами прыгают белые пятна. Напоминание о том, что он все еще там. Кап-Кап-Кап. Протекший кран. Вода, разбивающаяся о кафельную раковину. Разрезаемая эхом капель мертвая тишина. «Выходи.» «Ты будто не рад меня видеть.» «Зачем ты пришел?» Луна светит, её лучи попадают сквозь решетки в комнату, растекаясь по поверхностям. Часть рыжих кудрей, словно галюценногенное пятно, расплываются на фоне стены. «Я хотел тебя увидеть.» «Вали.» «Я ведь могу тебе помочь.» Его лица не видно. И это не потому что темно, а потому что глаза не фокусируются, не могут полностью его запечатлеть. Но Эндрю знает. На уровне поджилок чувствует, что он улыбается. А еще замечает, что пятно, которое должно было быть лицом растягивается. Трепых-Трепых-Трепых. Крылья бабочек режут живот. Его стягивает в узел от надежды. Она почему-то еще жива. «Не хмурься, ты знаешь, что стоит тебе только попросить и все будет.» Его слова чуть лучше жужжания докторов. Чужой говор режет слух, но отдается чем-то странным внутри, бурлящим, где-то под ребрами, там всегда рисую душу. Он давно не говорит на родном языке. Одним словом — учите латынь! В аду с вами по-английски никто разговаривать не будет. «Ты знаешь чего я хочу.» «Не знаю.» Лыбится мерзавец. Еще сильнее, чем раньше. Шрамы на щеках приобретают уродливые очертания. Хотя куда еще уродливее. «Я хочу выйти от сюда.» «И это все?» Звучало бы удивленно, если бы не четко слышимая напущенность. Говорит с ним как с маленьким ребенком. «Ну, раз так, значит пошли.» Он невысокий. Чуть выше Эндрю. В черном костюме, таком приятном глазу. С тростью в руке. Остроносая птица на рукояти аккуратно лежит в руке, усеянной паутиной шрамов. Бам. Дверь отлетает к стене. Даже ключ не понадобился. Цок-Цок-Цок. Небольшие каблуки лакированных ботинок стучат о больничный белый кафель. Их попытались остановить, но одно небрежное движение рукой и он упал замертво с глухим стуком. Позорная, грязная смерть. «Зачем ты мне помогаешь?» «Не задавай глупых вопросов, Дрю. Ты и сам прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.» Его походка уверенная, без тени сомнения, он соответствует своему статусу. «Ты ведь дьявол?» «В точку, Дрю.» «Люцифер типо?» «Неужели я похож на старого падшего ангела? Папаша назвал меня Натаниэлем.» Заветная дверь совсем рядом. Натаниэль расправляет плечи, будто готовясь её пробить своим телом, но чуть погодя лишь расставляет руки в стороны и она сама раскрывается как по Божьему велению.Нет, по велению Дьявола.
Там пустота. Ничего. Но Натаниэль идет дальше, а Эндрю следует за ним, ведомый неведомой силой. Вскоре стало душно, до агонии в легких, до хрипа в горле. «Отучайся от привычки дышать. Тут нет кислорода» Чтобы что-то сказать пришлось собрать остатки сил, которых и так было на донышке. Говорить было тяжело. Оставалось лишь хрипеть. «Где мы?» «В Аду. Нас ждут на бал.» ••• Битое стекло впивалось в ступни, кровь стекала по каменным ступеням, смешиваясь с чем-то черным, похожим на графит. Звенящие балахоны мешались, запутывали, ограничивали движения, но нужно было идти. Идти вперед. Мимо него мелькали люди, склонявшие головы, стоит им только завидеть его золотые одеяния. Каждый в этой процессии что-то бормотал, каждый молил о прощении, каждый был грешником. В бальной зале в хаотичном движении сложно было найтись. Он шел и видел себя со стороны, будто немой наблюдатель в театре. Все, как и на лестнице, склонились в поклоне, но уже более глубоком, выказывая уважение, чуть ли не ползая по полу. За Эндрю шел Натаниэль и улыбался. «У меня для тебя есть подарок.» И пока Эндрю только и ждёт благословения, Нат облизывает пальцы, подавая месть врагам действительно холодным блюдом. Жертва не может быть только одна. Все грешники прижались к резной стене, смешавшись друг с другом, став грязным, порочным полотном. Под громкие аплодисменты огромные двери открываются и почти мгновенно заходит троица. В глазах мелькает узнавание и Миньярд дергается. Панически оглядывается назад, пытается отойти, но лишь больше запутываться в золотых цепях. «Что они здесь делают?» Этот хриплый шепот почти не слышен сквозь волну оваций, но Нат все улавливает. «Это наши почтенные гости! Узнаешь?» Да, узнает. И это узнавание душит, смешиваясь с клокочащей в груди ненавистью и чувством предательства. Хотя, Натантэль ему ничего не обещал. И скорее всего весь этот адский маскарад лишь для того, чтобы растоптать Эндрю, сожрать его, не оставив даже косточки. Чтобы до конца измучить его бренное тело и изгвазданную душу.Его не спасти.
Первым идет его первый отец. Первый растлитель. Первый, кто сломал его. Они играли в «игру» и о ней нужно молчать. Как тогда в детстве. На постаревшем лице залегли тени, на лбу морщина от недовольства. Ему не нравится ни место, где он находится, ни тот, кого он видит перед собой. Эндрю тошнит, так, что он сейчас упадает, но сзади появляются руки. Оглянувшись он видит себя. Нет, копию. Близнеца. С другой стороны смуглый Арлекин, скованный в цепи ответственности и фальшивого счастья. Следом за «отцом», отставая лишь на пол шага, идет Дрейк с военной выправкой, горделиво расправив плечи. По сравнению с ним иссохший Эндрю словно тонкая ветка на фоне грозного дубового ствола. На его лице появляется ухмылка, противная такая. За ним семенит Касс, тревожно оглядывается, а когда цепляется взглядом за Эндрю, стыдливо опускает глаза в пол. Неужели в её маленькой душеньке что-то появилось, раз даже смотреть нормально на Эндрю не может? Чем ближе каждый из них подходил, тем дальше хотелось убежать Миньярду. «Нет.» Щемяще-тихое, случайно вырвавшееся, словно мольба перед неминуемой смертью. Бездыханное тело падает, голова, отсеченная одним движением руки, с глухим стуком катится прямо к ногам Натаниэля. Касс вскрикивает, цепляется за сына, из ее глаз текут слезы. А Дрейк не двигается, пытается закрыть мать собой и грозно-грозно глядит на них. Из-за Дьявола выходит Второй. Черные волосы аккуратно уложены, но пара предательских прядей неаккуратно выбились. Вместо глаз у него изумруды. Два. Он что-то шепчет на ухо Натаниэлю, тот кивает. «Ну, чего же вы встали? Разве вас так пугает смерть?» Он над ними насмехается, без доли стыда. Он знает о всех их грехах и заставит расплатится за них. У Дрейка послевкусие - крайность на крайности. В его духе убить семью, измазаться в их крови, залпом выпить полстакана текилы и беззвучно рыдать под прогноз погоды, чтобы в финале орать в суде всякое дерьмо. Но суда не будет и орать у него не выйдет. Похоже, в его голову только сейчас дошло, что дышать не выходит. Спира скрутило до конвульсий на полу. А может это все веление Дьявола. Расплата. Эндрю уже ничего не понимает, все плывет, в ушах шумит, глаза тяжелые, слипаются. Касс кричит, ползет к нему на коленях, моля прекратить эти страдания. Она понимает, кто здесь заправляет балом. Ради кого весь этот цирк. Но Эндрю не понимает, что она кричит, это все лишь сливается в один громкий поток «А-А-А». В реальности его держит только рука Дьявола в черной коже на плече. Слышится хруст костей и завывание от боли. Они собираются с горле Эндрю комом. Его рвет. Вместе с этим спадает и пелена с глаз, лишь чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы увидеть Близнеца. Он зол, разгневан и его ненависть направлена на эту женщину. А Эндрю грустно. На сердце кошки скребутся. «Не надо.» «Она будет жить.» «В этом нет её вины.» «Есть. И ты это знаешь. Она не хотела замечать, что родила свинью и что этот выродок делает с тобой, а теперь поплатится за это.» Серая масса грешников притянула Касс к себе, ей не выбраться. В глазах застыло безумие. Уже не слышно рыданий на взрыд, не слышно скулежа от боли, лишь эхо разносит то, как Дьявол спускается, чтобы сожрать последнюю жертву. Воздух разрезает трость, она со свистом опускается вниз. Дрейку проломили череп, а следом Натаниэль хватает его душу и сжимает. Сильно-сильно. Так, что через секунду она развевается. «Он еще долго будет мучаться.» Второй подхватывает его тушу как тряпичную куклу, будто он ничего не весит. К голове подставляют чашу - распиленный «отцовский» череп. И только кровь наполнила ее достаточно, Дрейкова туша летит к грешникам. Они пожирают его с остервенением, чавкая и рыча. «Я вижу тебе понравился мой подарок.» «Да.» Такое завороженное, будто нереальное. Он и правда жаждал расправы над ними. «Пей. Это вино.» Металический привкус остается во рту, жидкость вязкая. Аккуратно затекает в горло, будто масло. Голова кружится. Попытка сморгнуть наваждение не увенчалась успехом. Последнее, что Эндрю помнит - улыбка Дьявола. Такая самодовольная, удовлетворенная. Не хватало только облизнуться от радости. «Мы еще встретимся, Дрю.» ••• Скрип-Скрип-Скрип. Он не выспался и не хочет никого видеть. Он все еще тут, в психушке. Как жаль, что это был сон.«Эндрю, дорогой, к тебе пришли.»
Ступни болят.
Шлеп-Шлеп-Шлеп. Босыми ногами по холодному кафелю. Так он хоть что-то чувствует. Белая комната. Белый стул. Но на белом стуле черное пятно. С черной тростью и остроносой птицей. С рыжими кудрями. С этой удовлетворенной улыбкой. — Прошу вас, оставьте нас. — Обращается к медсестре. Та кивает и выходит. — Дьявол. — Он хмыкает и чуть наклоняет голову вперед. — Что ты здесь делаешь? — Не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответ, Дрю. Я же говорил, что мы еще встретимся. — Встает. — Аарон, Ники и Кевин связались со мной. Они беспокоятся. — Им не нужно лезть в это. — Они и не будут. Мы не допустим. — Ухмыляется. — Я могу помочь.