crybaby

Будучи ребёнком, Хан играл не только в стереотипные для мальчиков игры, но и в кукол. А ещё ему нравились и «дочки-матери», на самом деле. То есть и машинки погонять, и понаряжать Барби ему было по душе. Нравилось всё. Но именно по второй причине его стали задирать одноклассники ещё в младшей школе. Но не сильно. Пока что. Всё-таки дети. Не совсем понимают, что к чему, поэтому Джисон сначала обходился только парами язвительных насмешек. Одноклассники часто ломали его игрушки, но особенно кукол, стоило принести их. Их отбирали, уродовали едкими фломастерами и безжалостно ломали, отрывая головы и другие конечности из пластика. Из-за этого Хан часто плакал. Он очень сентиментальный мальчик. С самого детства. Услышит оскорбления, задевающие за самое живое, — не сможет сдержать нарастающий монолитом ком в горле и заплачет. Сломают дорогие ему вещи — заплачет, потому что пожаловаться никому не сможет. Он не в силах контролировать это, что очень сильно бесит его самого. Его назвали плаксой. Первоисточником этого прозвища стала одна учительница. Когда стоял у доски и не мог решить задачу по математике, он захныкал. Именно после этого слово распространилось среди одноклассников. А потом и по всей школе. Плакса. Плакса. Ты чёртов плакса. Сначала Джисона обижался на это слово. Но потом привык. Что уж тут сделать. На самом деле, «девчачьи» увлечения — не единственная причина, почему Хан стал подвергаться насмешкам. Дело в том, что ещё где-то в восьмилетнем возрасте он понял, что ему совсем не нравятся девочки. Ну не его полёта пташки. Не его поля ягоды. А вот мальчики... Чем больше он смотрел на них, тем сильнее чувствовал внутри себя какие-то изменения. Такого рода чувства возникли из-за одного мальчика, который однажды поделился с ним зонтиком в дождливую погоду. Как он помнит... Это был таинственный мальчик-шатен в жёлтом комбинезоне, чьего имени он так и не узнал. Его ослепляющая улыбка, как солнце развеивающая пасмурную погоду, и заставила испытать те самые необычные чувства впервые. Тогда он думал, что утрирует. Ну подумаешь, улыбка у мальчика красивая... Но тогда как насчёт его мягких пальцев, которых он невзначай коснулся при передаче зонтика? Почему-то это мимолётное касание саднилось в памяти ещё долгое время. Зонтик, к слову, он так и не вернул. Потому что та встреча была первая и последняя. Он больше не встречал того красивого и доброго мальчика. Вот Хан и оставил его у себя. Понимая, что хозяин зонта больше не объявится, Хан продолжает им пользоваться до сих пор. Выбрасывать и не думал. Он, конечно, немножко испытан временем, но это не помешало ему сохранить красоту. Да и милые стикеры, вшитые в его жёлтую ткань, очень уж импонируют Хану. Хотя он всегда был в восторге от подобных вещей. Изначально Хан боялся этих чувств. Нет, он боялся бы даже в том случае, если бы ему нравились всё-таки девочки, ведь эти необузданные чувства были слишком громкими. Но больше всего пугало, конечно, отношение сверстников к нему после того, как они узнали о его странных предпочтениях. И чем старше он становился, тем громче становились унижения. А после нескончаемых унижений начались самые что ни на есть физические нападки. Тебе нравятся мальчики? Ты мерзкий и странный! — это именно то, что приходилось выслушивать Хану почти что каждый день. Из-за психологического давления скомканное поведение проявлялось ярче. Хан и правда стал ненавидеть то, что он испытывает. Он стал ненавидеть собственные чувства. Но продлилось это состояние недолго. Хотя как недолго... Пару лет. Пока ему не стало пятнадцать. В пятнадцать лет Джисона стала покидать блядская неуверенность в себе и своих чувствах. Он постепенно научился принимать себя, несмотря на продолжающиеся нападки в его адрес. И вот, когда Хану стукнуло все семнадцать, он стал намного увереннее, чем раньше. Он окончательно принял свои чувства. Перестал бояться. Полюбил себя и свою ориентацию. Он действительно изменился. Да, пожалуй, изменилось всё, кроме... издевательств в школе и того, что его до сих пор легко довести до слёз. Несмотря на все старания, его чувствительная натура продолжает проявляться. Хан пытается сдерживать эмоции, вызывающие слёзы, но у него не получается. И это заставляет чувствовать себя слабым. Но особенно больно, что другие люди легко могут довести его до такого состояния и смело пользуются этим. В общем... Да, Хан гей. И он, если быть честным, гордится этим. Конечно, он не наряжается в какую-нибудь вульгарную и облегающую всё тело одежду. Наоборот, он любит оверсайзы. И носит он самые обычные вещи: толстовки, свитера и просто классные кеды. И желательно, чтобы всё это было каких-нибудь ярких или пастельных цветов. Он нежный мальчик, который просто хочет сиять. Который не хочет стесняться себя. Когда Хан красит ногти, то предпочитает чёрный лак. А потом наклеивать туда какие-нибудь милые наклейки. Губы мажет сначала бальзамом, а потом наносит совсем чуть-чуть тинта. Глаза… А на глаза только слабенькую подводку. Вообще, он за естественность, поэтому не злоупотребляет косметикой. Косметика не сможет нарисовать к самому себе любовь. А вот естественность и уверенность в себе сможет. Скажем так, это его кредо. А ещё он хочет покрасить волосы в синий. Но… Родители не разрешат. Они и так против того, кем является Хан. Они, в принципе, вообще считают его больным. К слову о родителях. У него натянутые отношения с ними. Они его, безусловно, любят, но, если честно, проявление их любви максимально странное. Намного страннее, чем считают Хана его же родители. Они считают его больным, потому что он гей. Потому что красит ногти. Пользуется подводками и помадками. Втыкает в уши серёжки. И этого уже достаточно, чтобы просто считать своего сына каким-то психом. Его хотели излечить. Отправить в стационар. Но Хан по этому поводу закатил истерику, обещая, что исправится. И, поскольку семья у Хана верующая, они заставили его пойти в церковь, чтобы исповедаться. Чтобы дьявол, побуждающий его на ужасные мысли, был изгнан. Хан делал это. Приходилось. Потому что это намного лучше, чем находиться в синониме к слову «психушка». Нет, он совсем не имеет ничего против исповеданий. Просто обычно исповедуются за грехи... Но он-то что сделал? Какой грех совершил он? Разве его чувства так грешны? Он просто такой, какой есть, так в чём причина? Однако Джисон не смел возражать и так разгневавшимся родителям. В особенности он боялся отца, ведь за любое непослушание он всегда бил его. За плохие оценки бил. Да вообще за любой косяк. Хотя эти косяки Хан не делал специально. Ну кто ж знал, что та любимая мамина ваза упадёт прямо тогда, когда он решит открыть дверцу холодильника? Сами виноваты, что поставили на край... Хан знал, что из него хотят вырастить прилежного парня, послушного и мужественного. Но кто сказал, что он хочет того же? Зачем ему все эти качества, когда единственное, чего он хочет — это быть собой? Сначала отец бил его шнуром по спине и заднице. Не в целях насилия. А воспитания. Так он оправдывал свои действия. Было больно, но Хан терпел. Терпел, кусая губы в кровь и не смея вновь заплакать. Сейчас, конечно, шнуром уже не бьют. Да и не бьют в принципе, потому что Хан исправился. Точнее... Сделал вид, что исправился. На самом деле же нет. Даже после года исповедальни он не смог перестать любить парней. Чтобы родители не ругались и дальше оставались в иллюзии того, что их сын «излечился», Хан через раз использовал его любимую подводку и помады. Ногти тоже перестал красить так часто. Чтобы никто не заметил. Это расстраивало, ведь ему очень нравится это делать. Вот только испытать весь тот ужас на себе ещё раз намного хуже. Да и ему уже семнадцать, чёрт его дери. Скоро он съедет в какое-нибудь общежитие и там сможет сделать глоток свежего воздуха. Наверное. Ну в общаге по-любому будет лучше, чем с родителями, презирающих за выбор. В любом случае, он не собирается скрывать свои предпочтения от окружающих. Конечно, он не будет кричать о них на каждом углу, но если кто-то спросит о его ориентации, он ответит честно и открыто, как Хан делал бы это в случае с девушками. Кстати, есть одна вещь, которую Хан считает особенной. Это его значок. Разноцветный округлый значок, который он носит на левой части груди. Всегда и везде, куда бы ни пошёл. Лепит его на любую вещь, в которой он собирается провести день. Этот значок ему очень нравится. Понравился ещё тогда, когда впервые увидел его на витрине одного классного магазина со значками. С ним он чувствует себя, воистину, увереннее. А когда другие обсирают за это, то ему особенно похуй. Джисон повидал многих парней за свои семнадцать лет. И красивых, и нет. Было много тех, кто вполне бы мог стать для него идеальным типом. Но таких всё не было и нет. До тех пор, пока всё же однажды не явился один. Ли Минхо. Новенький, который перевёлся в его класс буквально неделю назад. И да, это тот парень, на которого Джисон словил краш. Не сразу, конечно, ведь нужно было немного поизучать его. Но хватило меньше недели, чтобы влюбиться. В его выразительную внешность, характер и непоколебимое поведение. Он, пожалуй, стал первым парнем, из-за которого пролетал рой бабочек внутри. Вот правда, Хан даже сам не заметил, как стал глазеть на него прямо на уроках. А когда тот ловил на себе его взгляд, Хан чувствовал, как адреналин разливается по венам. Было так не по себе... В хорошем смысле. Ведь каждый раз возникало чувство, будто в груди поселился муравейник, стоило Минхо посмотреть в ответ. Минхо был спокойным и сдержанным парнем. Он редко улыбался и часто выглядел хмурым. Иногда могло показаться, что он недружелюбный и любит задирать других, но это было обманчивое впечатление. Минхо сразу смог построить вокруг себя круг друзей. С самого первого дня, как перевёлся, он привлёк к себе внимание одноклассников и одноклассниц. Хотя, ещё бы, он ведь такой красавчик... Красавчик... Он и правда так красив. Так, что Хан каждый раз краснеет, стоит подумать о нём. В уши ударил гулкий звонок. Звонок на перемену с урока литературы. Учительница так интересно пересказывала материал, что Хан тупо заснул. И отлежал себе руку. Чёрт, это странно-приятное ощущение онемения теперь продлится ещё с минуту. Поднимая заспанный взгляд на передние парты соседнего ряда, где, собственно, и находится место Минхо, Хан заметил, что все спешно засобирались. Ах, ну да, сейчас ведь обед. Интересно, что будет сегодня? Хан поднимается только после того, как тяжко выдыхает, но его тут же силой садят обратно. — Слышь, заднеприводный, не хочешь метнуться мне за сырными токпокки? — к Хану обращается дерзкий парень, который учится с ним в одном классе. Джисон всегда недолюбливал этого урода, если быть честным. Вот он — в натуре пидорас. Всегда найдёт повод поиздеваться или как-то изъебнуться, чтобы самоутвердиться. — Нет... — тихо отвечает Джисон, нахмуривая брови от сумбурного толчка. — Сука, тебе не стоило отвечать, — парень задирает чёлку наверх, усмехаясь своим же дружбанам, с которыми он и подошёл сюда. — Я вообще для приличия спросил, — он хлопнул ладонями по парте рядом с притихшим Ханом и вальяжно наклонился, строя на физиономии надменный вид. — Скажем так, это был приказ, звучащий как вопрос. По джисоновой ноге пнул рядом стоящий парень. Видимо, один из этой гнилой компашки. Боль не заставила долго себя ждать — сразу растянулась тягучим спазмом по всей голени. Так, что Хан подпёр обе ноги под стул, прикусив губы. — Бегом съебался за тем, что он сказал, уродец. Хан больше ничего не говорил. Таким что-либо говорить — что в лоб, что по лбу. Бесполезно. Но делать то, что ему говорят, так ещё и с такой наглой интонацией, которая только выводит из себя, Хан тоже не собирается. Лучше пусть сходят на хуй. Придурки... — Ты чё, не понял, пидор? — один из них не сдерживается и грубо берёт Хана за ворот, начиная тянуть выше. — Тебе вытрахали не только жопу, но ещё и уши?! — он трясёт его так, что Хан чувствует зарождающийся в горле зуд. Нет... Только не плакать. Только не перед этими уродами. Чёрт, нога так болит. Эта сильная боль только усиливает поток желающих вырваться слёз. — Ну давай, заплачь, — лукаво усмехается прямо в расстроенное лицо парень, продолжая стискивать его помятый воротник кулаками. — Как ты обычно это делаешь, м? Губы задрожали и, похоже, глаза тоже. Хан отводит свои куда подальше, лишь бы больше не видеть ехидное рыло напротив. И вновь ужасный день... Ни дня без насмешек и насилия. Чем же он заслуживает такое отношение? Разве он сделал что-то плохое, чтобы проходить через это всё? Крупный кулак смещается с ворота и нацеливается в лоб Джисона. В такие моменты, казалось бы, безвыходные, Хан чувствует себя слабым. Очень слабым и беспомощным. Но чтобы подраться, у него никогда не хватит смелости. Да он и не дрался никогда. Насилие терпеть не может, пусть и живёт с ним чуть ли не на постоянке. Он вообще за мир и за добро. За единорожек и сладкую жвачку, но... Если бы это только было возможным. Хан осознаёт, что его взгляды слишком идеалистичны. Однако он не в силах изменить себя. Он мечтает жить без упрёков со стороны родителей и общества, поэтому выстраивает в голове иллюзии, которые позволят хотя бы ненадолго почувствовать себя лучше. Хотя бы немного почувствовать себя нужным и любимым. Только Хан мирится с тем, что его ударят, как драку минует пронёсшийся по всему классу бархатистый и томный голос. Его голос. — Бля, можете уже отъебаться от него..? — всё это время находившийся в классе Минхо отрывает лицо от предплечий. Он поворачивается к парням в то время, как они уже во всю таранили его удивлённым глазами. — Спать мешаете. Минхо бросил на них такой холодный взгляд, что никто и возразить не сумел. Он успел завоевать такой авторитет, что даже самые проблемные ученики боятся его задевать. Возможно, это связано со слухами, которые быстро распространились по школе. Говорят, Ли ходил на тхэквондо, где чуть не запинал одного парня до смерти. Никто не знает, за что, но просто сам факт уже ужасает. Поэтому все добавляют его только в друзья, но никак не во враги. Хулиганы сопроводили посеявшуюся тишину многозначительными перешёптываниями. Хана медленно отпустили, пусть и грубовато. — Тц. Весь аппетит испортил, — недовольно протягивает один из обидчиков, поглаживая затылок. Он ещё раз смотрит на притихшего Джисона и озлобленно молчит. Но тут же натянуто улыбается и небрежно похлопывает по его голове. — Ладно, плакса, сегодня поживи ещё. Хрипло посмеиваясь, парень отвалил от него. Он и его шайка ушли. На минуту возникло безмолвие. Медленно поднимая взгляд, Хан заметил, что тот всё ещё смотрел на него, даже когда те ушлёпки свалили. По телу прошлись мурашки, потому что Хану всегда нравится, что на него смотрит именно он. Вот только его взгляд был совсем не ласковым. Скорее... С щепоткой раздражённости. Всё из-за того, что помешали его сну? Да, наверняка из-за этого. Только джисоновы губы непроизвольно расплываются в лёгкой улыбке ввиду благодарности, как Минхо с ярко выраженным недовольством встаёт с места и уходит из класса. Что это с ним? — он сопровождает его непонимающими глазами.

***

Хан не знает, почему, но каждую перемену у него есть привычка — ходить в туалет. Нет, совсем не ради нужды. Просто... в очередной раз проверить, как он выглядит? Помыть руки? Прихорошиться? Или сразу всё в одном. А по нужде он вообще редко посещает школьный туалет. Слишком некомфортно. Учитывая здешних учеников, которым лишь повод дай над кем-нибудь постебаться, и его репутацию, он боится, что его могут, допустим, заснять в тот момент, когда он сидит на ебучем толчке. Потом ещё сольют куда-нибудь просто ради смеха… Так что на хуй это всё. Захочет — только стерпит до уютной крышки дома. Нигде больше. Да и в мужском туалете обычно не бывает толкотни. В женском, он уверен, дохуя народа на каждой перемене. Там никогда не выйдет просто отдохнуть ото всех в тишине и одиночестве. Просиживая уже как несколько минут длящуюся перемену на подоконнике, Хан листал соцсети в телефоне с миленьким чехлом, на котором налеплены различные стикеры. Ему нравилось смотреть на видео с котиками или смешные нарезки из любимых летсплеев. Сейчас бы ещё сырных чипсиков и спрайта сюда... Вообще был бы кайф. По одинокой комнате пронёсся сладкий смех Хана. Ничего такого, его просто рассмешило что-то в том видосе, который он прямо сейчас смотрел. Он смеялся до тех пор, пока не послышались чьи-то шаги. Заткнулся, как только кто-то вошёл. И сковался, пристальным взглядом прожигая дисплей. Стало так неловко от того, что теперь он находится наедине с каким-то чуваком. Было бы трое в одной комнате, то нормально. Но оставаясь с кем-то один на один... Ужасно не по себе. Парень прильнул к писсуару и Хан украдкой решил взглянуть на него. Просто проверить, кто сейчас с ним в одной комнате. Было нужно. Для душевного равновесия, так сказать. Что? Минхо? Он ожидал увидеть любого сейчас, но не его. Блин блинский... — Хан напрягся и уткнулся в дисплей ещё сильнее, делая вид, будто у него там дохуя дел. Какой же он красивый. Всегда так красив, даже когда не старается. Джисон снова покраснел, будто мальчишка на выпускном. Он не мог удержаться и смотрел на него снова и снова украдкой. Искоса, совсем незаметно. Чтобы не вызвать подозрений и не спугнуть. Но так казалось только ему. Из-за того, что Хан продолжал пялиться, Минхо разозлился. Он видел пристальный на себе взгляд через отражение, когда мыл руки у раковины под гладкой струйкой воды. Последовал тяжёлый вздох и затем он молча удалился за дверь. Сердце бешено колотилось. Так сильно, что Хан спохватился за него, ощущая приятное клокотание. Из-за феерического чувства он улыбался, как дурак. И хватает только взглянуть на него. А что было бы от касаний? Через несколько минут прозвенел звонок. Намечается наискучнейший предмет — математика. А если быть точнее, то алгебра. Ужасный предмет. Слишком много циферок на один квадратный метр. Так много, что глаза разбегаются. Джисон разрешил себе посидеть здесь ещё немного. Ну не хотелось ему идти, честное слово. Пусть хоть пару проёбанных минуточек спасут его. Он как раз досмотрел то видео, на котором остановился. А когда досмотрел, то пошёл на выход, засовывая телефон в карман клетчатых брюк на ходу. Стоило ему выйти за порожек, как его перехватила чья-то сильная рука. Мало было кому-то схватить его, так ещё и к стене прижали. Чуть затылок себе не расшиб, зачем же так сильно пихать? Вскидывая длинные ресницы, Хан увидел перед собой Минхо. Да, это он зажимает его возле стенки прямо сейчас, не давая и пошевелиться. На секундочку перехватило дыхание от неожиданности. Ещё немного штурмуя его удивлёнными глазами, больше похожими на окружности, он заметил, что взгляд Ли пестрит очевидным негативом. Минхо показательно ударяет ладонью по стене рядом с его головой, отчего Хан заметно вздрагивает. Что с ним? — Думаешь, я не замечаю, как ты смотришь на меня? — он с рыком начинает диалог. Сначала Хан не знал, что ответить. Но Минхо видел, что он чувствует... Видел, как Хан смотрит на него. Хан улыбнулся. По-дурацки улыбнулся, ведь сердце снова распылилось теми самыми чувствами. — Чё лыбишься? — с явной раздражённостью отвечает Минхо. — Бесишь. Хан то поднимает глаза, то снова опускает, не переставая мило улыбаться. — Я... — Джисон что-то пытается сказать, но мнётся из-за неуверенности. Он ещё ни разу с ним вот так не общался. Сейчас было так волнительно... Чёрт, очень. — Это... Спасибо, что заступился за меня сегодня. Сначала Минхо опешил. Буквально на минутку потерялся где-то там, в ахуе. Он отстранился, усмехнувшись. Но в этой усмешке было не столько забавы, сколько ехидства и презрения. Хан не сразу понял, что за эмоция такая у него. Он виновато поднял брови, выражая непристойную растерянность. А стоило Хо оказаться почти вплотную, Хан тотчас почувствовал что-то странное. — Так ты думаешь, что я сделал это, потому что нравишься мне? — надменный уголок его губ тянется выше, а глаза взвинчиваются из-за возникшего зуда в глотке. Эта интонация и совершенно новый для Хана взгляд воистину напугали. Он растерянно таранил его глазами, не имея при себе подходящих слов. — Слушай сюда, — он грубо берёт его за затылок, оскаливаясь. — Я прекрасно знаю, что ты такое. Поэтому даже не смей думать обо мне в таком ключе, уяснил? И прекрати уже постоянно глазеть на меня, сука. Эта версия, которую Минхо так хорошо скрывал, вызвала смешанные чувства. Все эти слова, которые доносились из его уст, звучали очень обидно. Но если бы подобное сказал кто-то другой, то Хан уверен, было бы не так больно, как сейчас. Зудящий ком прорывался через трахею, в конце достигнув гланд. А когда дал в ноздри, Хан почувствовал, что больше не может сдерживать слёз. — Снова ревёшь... — его осуждающий взгляд опустился ниже, остановившись на разноцветном значке на жилетке бабл-гамового цвета. — Сраный педик. Он отпустил его, больше ничего не добавляя. Просто ушёл. Минхо всегда казался таким спокойным и милым парнем... Хан ужаснулся, когда узнал его истинную натуру. Но, похоже, чувства к нему не угасли даже после этого. Хотя, может, это всего лишь защитная реакция? Хан не переставал об этом думать. Медленно скатившись на корточки, он старался не расплакаться ещё сильнее. Успокаивала лишь мысль, что Минхо может быть одним из тех людей, которые просто не показывают свои истинные чувства и притворяются.

***

Пусть Хану и было сказано, чтобы он перестал каждый раз пялиться, он так и не смог этого сделать. Это уже по привычке происходит. Стоит Минхо появиться в поле его зрения, так глаза тут же направляются на него. Сами. Хотя и Джисон, если честно, тоже не хочет переставать вздыхать по нему хотя бы на расстоянии. Сердцу не прикажешь. И он ничего не может с собой сделать. В столовой, в классе, в коридоре и на переменах, где бы они ни встретились, он не упускает возможности посмотреть на красивое личико Минхо. И каждый раз, когда на зрительный контакт отвечают, Хан безумно счастлив. Сейчас урок физры. Все невъебически устали, поскольку был день наисложнейших зачётов. Впереди последний — подтягивания. И уж их-то Хан ненавидит больше всего. Подтягивания — первые по ненависти упражнения, а за ними следуют отжимания. За отжимания, кстати, Хан получил четвёрку. Надо было сделать сорок раз, а он сделал двадцать... пять? Неплохо, учитывая, что он вообще в этом плох. Хотя, возможно, вышло легко из-за его маленького веса. — Хан Джисон, ты следующий, вперёд, — протараторил физрук, сидящий на скамейке с классным журналом. Перед тем, как пойти к турнику, Хан незаметно огляделся. Так, вроде бы никто не смотрит... Он же явно не подтянется больше двух раз. Именно из-за этого над ним снова будут смеяться. Достигнув турника, за спиной, хоть и не отчётливо, послышались перешёптывания одноклассников. Это сильно било по морали. Но Хан не сдавался просто потому, что кому-то захотелось поржать. Допрыгнув до металлического стержня, он крепко схватился за него руками. Сейчас он старался не смотреть в ту сторону, где сидел Минхо. Он вообще надеялся, что тот не видит его напряжённое и покрасневшее, как помидор, лицо, когда он подбородком старается достигнуть стержня. Слишком стыдно. Первое подтягивание было несложным. Второе уже посложнее. А чтобы сделать третье, он вовсе старался помогать скрещенными ногами. И, сука, именно в тот момент, когда Хан только-только почувствовал, что сможет поставить собственный рекорд, глаза случайно упали на Ли. Который всё это время наблюдал за ним. Чёрт. Хотя нет. Тут уже громкое блять. Он что, всё это время видел его напряжённую гримасу и то, как он пыхтит, как самый последний неудачник? Задумавшись обо всех этих постыдных для него вещах, Джисон потерял равновесие и шлёпнулся голыми коленками на пол. По спортзалу разнёсся громкий смех. Точнее, их было несколько. Ну да, чего ещё ожидать от утырков, которые смеются над чужой болью. Выпрямляя стройные ноги, но всё ещё не отрывая задницу от гладкого линолеума, Хан с полными досады глазами посмотрел на покрасневшие чашечки. С каждым касанием туда становилось жутко щиплюще. Прозвенел звонок и все сразу засуетились. — Так, кто не сдал сегодня, остаётесь должниками, ясно? — кричит вслед удаляющимся друг за дружкой ученикам физрук и затем кидает взгляд на просиживающего на полу Джисона. — Ты тоже. И сдай хотя бы на тройку, в конце концов... Хан медленно поднялся на ватные ноги, тихонько кивая после того, как и сам физрук уже уходил. Как так можно было облажаться? Хан прошипел себе под нос, расстроенно морща лоб и уже хромая на выход вместе со всеми. Вообще, Хан всегда ждал, пока все переоденутся, и уже потом переодевался сам. Не то, чтобы он стеснялся, но... Наверное, всё-таки, да. Он стесняется. Особенно перед Минхо, с которым шкафчики совсем рядом. Стоило Минхо оголить свой восхитительный торс, где прорисовывался размеренный рельефчик, как Хан покрывался краской. Он всегда украдкой наблюдал за тем, как он переодевается. Совсем без фанатизма, а так, для внутреннего равновесия. В классе определённо есть те, кто и понакачаннее будет, но бурлящие чувства возникают только из-за него. Потому что в нём идеально всё. Он не перекачан и совсем не худощав. Его руки, шея да и в принципе всё тело выглядят крепко и красиво. Хан без ума от этого. Когда все закончили и наконец свалили, тогда Хан и приступил к переодеванию. Стоило приподнять края белой футболки, как его пихают на скамейку рядом. И берут дерзким движением за ворот. — Ты чё, с первого раза не понял? — ворчит на него взявшийся из ниоткуда Минхо, который растягивает ворот чужой футболки сильнее. Что? Минхо? Он же вроде ушёл уже. Хан таранит его шокированным взглядом, смяв губы. Его парфюм улетучился из-за упражнений, поэтому сейчас Минхо пахнет так, как пахнул бы без всякой химии. Хм... Это запах какого-то порошка? Рассеянный и совсем не резкий. Такой приятный. — Хватит уже постоянно долбить меня своими зенками. Ты дятел, что ли? — продолжает свои возмущения Хо, стискивая пальцы в кулаках сильнее. Может, просто сказать ему о своих чувствах? Какой-то клочок разума действительно решил, что сейчас самый подходящий момент. Может, когда он узнает, то перестанет так злиться и всё поймёт? Пока рассудок говорил об одном, сердце чувствовало в себе нарастающий пиздец. Язык заговорил сам. — Мне нравится... Лоб Минхо сморщился в недоумении, а линия рассекла переносицу. — Что? — Нравится, — невозмутимо повторил Хан. — Мне просто нравится смотреть на красивых людей... Кажется, это только больше разозлило его. — Что, это единственная причина? — недовольно усмехается он, намекая на очевидно что-то другое. Он ведь не тупой, чтобы не заметить такие взгляды на него. Ведь такие же взгляды он неоднократно ловил и от девушек. Постепенно проявляющуюся краснь на щеках Джисона было нетрудно заметить. Особенно, когда он так невинно опускал взгляд ниже, совсем застанный врасплох. Сука. — Отвечай, блять! — Минхо закричал так, что заставил вздрогнуть ни в чём неповинного парня. — Сам ведь уже знаешь ответ, — бубнит под нос смущённый Хан. Пока Минхо обмозговывал чересчур дерзкий ответ, а уж особенно от этого тюфяка, его взгляд случайно упал на оголённые ляжки. И так чересчур короткие для парня шорты напялил, так они ещё и задрались. Странным, пожалуй, было то, что Минхо при виде этих гладеньких ляжек не чувствовал привычной неприязни. Наоборот, это было... какое-то особенное чувство. Да нет, бред какой-то. Вырываясь из потока ебанутых мыслей, Хо подхватывает его за воротник и со скамейки швыряет в шкафчики. — Недотрах, значит? — он перекрывает его шею предплечьем и начинает вдавливать. — Мне, может, прямо тут вытрахать из тебя всю дурь?! Чтобы хуйнёй больше не занимался, м? Тяжко кашляя, Хан двумя руками вцепился за его одну, очень сильную. Видимо, тренировки по тхэквондо он действительно посещал, раз мышцы такие крепкие и упругие. Будучи во власти самой что ни на есть ярости, Минхо цинично залез свободной кистью под его футболку. Ему правда хотелось показать этому смазливому придурку, что занимающиеся подобными вещами два парня — это отвратительно. Своими действиями он хотел вразумить его. Ничего больше. — Ну как? Нравится, когда тебя трогает здесь другой парень? — он показушно водит ладонью по животу, внимательно наблюдая за реакцией. Чувствуя чужое касание на никем не тронутом прежде месте, Хан задрожал. Особенно внутри. Ладно, если бы это был кто-то другой, потому что ощущения были бы не такими острыми, как это выходит с тем, кто ему ужасно нравится. Джисон бы солгал, если бы сказал, что ему не нравится происходящее. Не в такой накалённой обстановке, конечно, он ожидал свои первые взаимодействия с любимым, но... так тоже сойдёт? Наверное. Хотя это очень грубо по отношению к нему. А самое ужасное, пожалуй, то, что Хан прекрасно осознавал это, но ничего не мог поделать со своим телом и чувствами, как будто проживающих отдельную жизнь. — А тут? — его ладонь спускается ниже, пропуская пах, но останавливаясь на ляжках. Он задирает край ткани на шортах, чтобы проникнуть глубже и заставить Хана хоть как-то отреагировать на этот пиздец. — Ну? Говори, какое место у тебя больше всех любит прикосновения других мужчин. С губ Хана срывается тихий стон, который он тут же запечатывает обеими руками. Он прикрывает взвинченные и вдобавок слезящиеся глаза, чтобы хоть немного подавить в себе коктейль из причудливых ощущений. Чем дальше Минхо заходил, тем усиливались чувства. Щупая его мясистую ляжку, Минхо не заметил, как чересчур увлёкся. Он впился ногтями в мягкое место и усмехнулся, стоило услышать блёклое хныканье. — Хватит... — сквозь ладони бормочет вот-вот заплачущий Хан. Его тело безостановочно покрывалось мурашками, а в животе происходил какой-то кавардак, от которого было ужасно страшно. — Прекрати. — Прекратить? Что, посыпался уже? — Минхо отрывает руку от его шеи и ею же перемещается на грудь. А точнее быть, на затвердевший сосок. — Неужели мерзко, м? Нет. Хану не было мерзко от его касаний. Скорее, просто страшно. Потому что до этого момента во всех этих местах касался Джисон только себя сам. И он понятия не имел, чего сейчас хочется больше — оттолкнуть или обнять. Просто оба варианта Минхо воспримет слишком остро. Слёзы накатывали лишь от страха и непонимания, за что Минхо, тот, в кого он влюблён, так грубо поступает с ним. Как только Хан почувствовал сильный зажим в области соска, он машинально устремился лбом в чужое плечо, а ноги подкосились. Чувствуя, что органам становится холодно, он задрожал и дыханием. Минхо вдруг застыл. Его хватки ослабли. Он понимал, что делает абсолютную хуйню сейчас, не имеющую в принципе никакого смысла, но... Ему что, понравилось? Испугавшись всех этих непредсказуемых мыслей, он резко отстранился, нахмуривая от брезгливости брови. — Тц, ебучий педик... — вполголоса ворчит на него Ли. — Зря время потратил. Только руки запачкал. Он как можно скорее удалился из раздевалки, оставив хнычущего Хана одного на холодном кафеле. Расстроенный Джисон медленно обнял себя, пока упирался и так пострадавшими коленками в пол. Лёгкая тушь, которую он совсем немного нанёс на ресницы, стала мазнёй под нижними веками из-за слёз, которые, в свою очередь, не могли остановиться. Дрожь не покидала тело. Было больно. Но не столько болели коленки, как что-то внутри.

***

Уже стемнело. Как-то быстро начало темнеть. Хотя ещё бы. В конце концов, осень никого не щадит. Минхо возвращается домой. Не то, чтобы он не хотел, просто… Там он снова увидит батю, которому только повод дай выпить. Разувая кроссовки, в уши сразу дали чьи-то голоса. Очевидно его отца и… какой-то женщины. Но мама ведь ещё работает. Что это за женщина у них дома? Проходя по коридору, Минхо увидел, как его отец и какая-то блядота сидят на диванчике за просмотром фильма, идущего по одному из каналов. Он недовольно усмехнулся в их спины, скрестив руки на груди. А опустив взгляд чуть ниже, он заметил два пластиковых стаканчика под пивко и саму литрушку с янтарной жидкостью. Бухаем, значит? Отец резко обернулся, испугавшись, что пришла жена. И как же его отпустило, когда он понял, что это всего лишь сын. — А, ты, — разворачивается он и свешивает руку на спинку дивана вновь, как бы приобнимая суженую на сегодняшний вечер. — Пришёл уже? Мог бы пошляться ещё где-нибудь пару часиков, у папки твоего сегодня выходной. Заебатый выходной для того, чтобы изменять маме с какой-то шваброй, — про себя высказался Хо, не посмев вслух. Ведь за малейший бунт отец надаёт ему пиздячек. Воистину, Минхо ненавидит его. Насколько он помнит, тот всегда был кобелём. Уже за столькими изменами его застал. А мама до сих пор не знает об этом. Или знает, просто вида не подаёт, потому что, дура, любит. А вот с мамой наоборот. Она всегда относилась к нему с любовью, в отличие от бати, который всегда его пиздошил за малейший косяк. — Иди уже в комнату к себе, чё встал здесь? — ворочает языком раздраженный из-за присутствия сына батёк. Минхо терпеливо закатывает глаза и молча поднимается к себе в комнату, зная, что перечить своему отцу бессмысленно. — Да этих пидорасов мочить всех надо! — снизу слышится голос отца, который, судя по всему, обсуждает сцену из фильма. — Сука, как я их ненавижу, всех бы расстрелял. Как могут два мужика долбиться в жопу, это же отвратительно! — Ну тише, тише, дорогой, — та женщина принялась успокаивать его, массируя плечики. — Зачем же так нервничать из-за какого-то фильма? Минхо захлопнул дверь. Их дальнейший диалог он уже слышал рассеянно и совсем неразборчиво. Плюхнувшись на ещё не застеленную с утра кровать, он надел наушники и подложил руки под голову. Включил расслабляющий музон. Сейчас то, что нужно. Расслабиться… Ни о чём не думать. На стенах из белого кирпича висело много крутых постеров. С какими-нибудь персонажами из именитых фильмов, а ещё тачками. Бесцельно рассматривая все навешанные когда-то постеры, его взгляд остановился на картинке со спорткаром цвета «бабл гам». Не то, чтобы Минхо любил этот цвет. Он его даже раздражал порой. Но постер классный, вот и повесил. А ещё машина крутая. Но цвет бы он, наверное, поменял на какой-нибудь ярко-оранжевый. Он намного лучше, чем такой… Розовый. Как у бабы какой-то, честное слово. А ещё этот цвет вдруг напомнил о Джисоне. Точнее, его бабл-гамовой жилетке. У неё точно такой же цвет, как и на этом постере, чёрт его дери. Почему-то захотелось сейчас же сорвать его со стены на хер, чтобы не напоминал об этом лузере. Минхо взглянул на свою ладонь. Этой самой ладонью он прикасался сегодня к нему... Мерзко. Мерзко. Мерзко... Ладонь медленно прислонилась к губам, а веки расслабленно прикрылись. Сейчас в голове была только сегодняшняя ситуация в раздевалке. Прикосновения на мясистых ляжках и плоском животе так ярко отпечатались в памяти, что Минхо думал об этом снова и снова. И он не знает, зачем. Выдыхая горячий воздух в ладонь, Минхо почувствовал, как внутри пронёсся рой пчёлок. Стоп. Какого хуя? Этой же рукой он дал себе пощёчину, выпучив глаза в потолок. — Что я делаю..? — он быстро перевернулся набок, стараясь заснуть. Просто чтобы не думать обо всём этом пиздеце. И об этом придурке тоже. Может, после сна странный озноб по всему телу и ебанутые мысли сгинут.

***

Теперь Хан ловил на себе взгляды Минхо. Обычно это происходило наоборот, но после случившегося тот, похоже, посматривает на него в ответку. Почему? На уроках. На переменах. В столовой. Он, конечно, не палится так, как это делает Хан, но всё равно было заметно. Не то, чтобы это начало как-то беспокоить Джисона, просто... Всё слишком неожиданно. Если Минхо продолжит, эти его взгляды начнут нравится больше. Всё-таки, приятно осознавать, что любимый человек смотрит на тебя в ответ. А может, Минхо пересмотрел своё мнение? И теперь есть шанс? Это было бы так классно... Так и до отношений может дойти, правда? Погрязнув в глубоких мыслях, Хан с наивной и оттого дурацкой улыбочкой на лице беззаботно шёл по коридору. Никого не замечал вокруг, вот и столкнулся с кем-то. С Минхо. Он буквально врезался в него, чуть не оставив своё удивлённое лицо на его тёмно-синем жилете. Увидев перед собой парня, из-за которого возникают исключительно приятные чувства, Хан не сдержал улыбку. Никто и словом не обмолвился, стоило их взглядам встретиться. Минхо смотрел на него с непристойным презрением, вот и заставил монолит странного чувства прокатиться по всему телу. — Снова лыбишься? — с каким-то недовольством прерывает тишину Ли. — Биполяркой страдаешь? То ревёшь, то улыбаешься. Ещё и как дебил... Ну, дерзить он, видимо, не перестанет никогда. Улыбка потускнела, но всё же не исчезла насовсем. Хм, а может, Минхо цундерка? Хан не переставал питать надежду на то, что тоже может нравиться ему. Не просто же так он начал кидать тихие взгляды в ответ. Конечно, глаза у Минхо совсем не полны любви, как у Хана, но всё же. — Как я могу не улыбаться, когда ты передо мной... — что-то бубнит себе под нос Джисон. Пусть было и невнятно, что он там языком ворочает, но Минхо понял: это наверняка очередная его гейская хуета. Он наклонился к нему ближе, засунув руки в карманы. — Слышь, даже не смей что-то надумывать себе. Если узнаю, что из-за тебя другие будут считать меня таким же ебанутым, то я на тебе живого места не оставлю, — прорычав ему всё, что хотел сказать, он прошёл мимо и не забыл грубо задеть плечо. — Чёртов педик. Хан пошатнулся от заметного толчка, который нарочно организовал ему Ли. Он вскользь погладил по этому месту, пока тоскливые уголки губ опускались ниже. Но я не ебанутый...

***

Снова физра. Снова злоебучие ляжки Джисона. Как же он заебал носить вот эти свои шорты. Ну почему они такие короткие? В таких разве удобно? Или он их специально напялил, чтобы привлекать мужские взгляды? Минхо бы не смотрел, честно, потому что Хан ему не интересен от слова совсем. Просто... В глаза бросаются. Невозможно не взглянуть. Так он ещё и маячит перед ними без продыха. Ладно, это всего лишь физра. Сейчас он поиграет в баскет с пацанами и все эти громкие мысли точно исчезнут. Первый бросок в корзину. Второй. Его команда тащит. Но это не повод расслабляться, ведь вражеская тоже не промах. — Ебать, Хо, где ты научился так играть? У тебя не только подачи охуенные, но и забиваешь пиздато, — похлопал по плечу улыбающийся парень из его команды. — Само по себе выходит как-то. Адаптация хорошая, скажем так, — невозмутимо отвечает он, совсем не трогаясь из-за похвалы. Ему столько раз льстили, что он уже не реагирует особо. Хотя всё равно приятно, когда о тебе говорят в хорошем ключе. — Не зевай, у нас ещё тайм. — Понял-принял, — ставя Минхо в уважаемого игрока по команде, парень быстро возвращается в ритм игры. Пока на одной половине спортзала проходила игра в баскетбол, на другой ребята увлечённо играли в вышибалы. Вышибалы привлекали в основном девушек и нескольких парней, не решившихся на баскетбол. Или те просто не были его поклонниками. Есть. Победа точно за ним. Минхо ловко обходит все блокирования и забивает последние очки. Так, что виснет руками на корзине. — Вот это прыжок, бро, — восхищённо протягивает тот самый парень и затем разворачивается ко вражеской команде, чтобы показать всем средние пальцы. — Ну что, соснули? Кто там говорил, что наша тима полное говно, а?! — Бля, да вам просто повезло, что Хо за вас. Развыёбывался тут. Минхо прыгает на пол и протирает вспотевший лоб баскетбольной джерси. Опуская веки, он замечает, что непослушные шнурки развязались. Заебали развязываться уже. Упираясь одним коленом в пол, он с немым психом начинает завязывать их снова. А может, лучше просто засунуть внутрь, чтобы больше не пиздохаться с ними? Он так и поступил. И только собираясь подняться, глаза случайно попали на этого... идиота. Точнее, его зад, который он невзначай выпячивает, чтобы достать застрявший под скамейкой мяч. Сука. Внутри опять что-то свело. По телу пронёсся жар. Это заметно ощущалось. Что за уебанский прилив чувств такой? Чувств... А каких это чувств? Минхо даже объяснить не может. Но такое обычно происходило с девчонками. На которых, между прочим, последнее время у него совсем не стоит... И он до сих пор не может понять, по какой причине. Подвергнувшись плену стремительного потока мыслей, Минхо не заметил, как в его лицо летит баскетбольный мяч. Попал прямо в яблочко... — Ой, бля, Минхо! Сорян, я не специально! — от неловкости он прижимает затылок ладонью. — Ты чё, нахуй?! Тебе фары для чего даны? Чтобы смотреть, куда ты пасуешь, придурок! — кричит товарищ по команде на тупого идиота из другой. Затем подбегает к пострадавшему. — Ты как? Минхо молчит. Он чувствует, как в носу накатывает неприятный зуд. А ещё там ужасно саднит. — Ебать, у тебя кровь. Наконец вытащив застрявший мяч, Хан увидел ту картину. А стоило заметить кровь из носа Минхо, как внутри всё сжалось от ужаса. У него всегда накатывали какие-то тревожные чувства при виде крови. — Помочь мб? — парень помогает подняться, но его тут же отталкивают. — Не надо... Я сам. Минхо лихорадочно пошёл на выход, зажимая первыми пальцами кровоточащую ноздрю. Поскольку уроки ещё не закончились, коридоры стояли в тишине. Было слышно разве что быстрый топот от кроссовок Минхо, направляющегося в ближайшую уборную. И за что мне всё это? — возмущается про себя Хо, смывая кровавую воду в сифон. Пришлось ополоснуть весь нос и внутри него несколько раз, чтобы удостовериться, что кровь прекратилась. Опираясь на раковины, Минхо напряжённо взглянул на своё отражение. По подбородку неспеша стекали дорожки воды, которые затем спадали каплями. Комната разразилась тяжёлым вздохом. — Это всё из-за тебя, сраный педик, — с понуренной головой произносит непонятно кому Минхо. — А вот и неправда, — вдруг слышится лёгкий голос рядом. Минхо вздрагивает, ведь он явно не ждал, что здесь окажется кто-то ещё. Резко проверяя рядом стоящего парня, он узнаёт в нём Джисона. Он что, попёрся за ним? Тело вновь всосало напряжение, стоило увидеть его. Но в этот раз Минхо был зол на него ещё больше. Ведь, если бы не эти его выебоны своей задницей и ляжками, Минхо бы не отвлёкся и не получил по щам жёстким мячом. — Сгинь, — отчеканивает Минхо и отворачивается к диспенсеру, чтобы наконец вытереться. — У меня... Есть мазь. — Откуда? — Ли оборачивается с припущенными веками. — Хотя нет. Лучше будет спросить «зачем». Да, наверное, даже это спрашивать не надо, ведь очевидно, для чего она тебе. У вас, пидоросни, это типа смазки, да? Хан единожды сминает губы, медленно опуская ресницы. Все эти слова — очередная попытка самоутвердиться или что? Как хорошо, что у Джисона уже иммунитет к таким высказываниям. Всё-таки привык... Хотя... Слышать такое от Минхо всё же больно. Гораздо больнее выслушивать подобное от того, кого любишь. — Мазь скорой помощи, — игнорируя его болтовню, Хан протягивает мини-тюбик. — Обычно я им мажу привязавшиеся болячки. Подумал, тебе сейчас это надо, ведь... Он не успевает договорить. Минхо хватает его за запястье и тянет выше, тараня взбешёнными глазами такие невинные и добрые. — Ты сейчас типа волноваться обо мне вздумал? — скалится на него Хо. — Так вот я тебе скажу: принимать помощь от такого выблядка, как ты, противно. Да даже если я буду умирать где-нибудь в канаве, это будет намного лучше, чем помощь от таких, как ты. Какие громкие слова. Хан молча и без сопротивления наблюдал за ним. Наблюдал за каждым движением, которое прекрасно, даже когда он ругается. Ругаешься. Да, выскажи мне всю свою боль. Ещё он заметил, что с момента их разговора зрачки Минхо только расширялись. И раз он говорит, что ему противно, тогда зачем продолжает держать? Зачем же? Губы расплылись в лёгкой, словно шлейф, улыбке. Но было в ней не столько забавы, сколько грусти. Она заткнула Минхо, заставляя на мгновение замешкаться. Замешкаться так, что хватка угасла. — Тебе смешно? — возмущается через нервный смешок Минхо. Его взгляд наливается приступом ярости. Как же его, блять, бесит, когда Хан лыбится как чмошник. Ему что, все мозги вытрахали, а функции мышц так вообще атрофировались? Минхо толкает его в стену и хватает за подбородок, продолжая нотацию: — Знаешь, твоему рылу всё же больше идут слёзы, — коварно усмехается Хо, вжимая чужой затылок в стену. В голове был какой-то транс. Хан чувствовал себя максимально отчуждённым сейчас. Так грубо… Как же, чёрт возьми, это больно. Но… Его агрессия ведь совсем не настоящая? На самом деле Минхо не такой, правда? Ему просто запудрили мозги и теперь он бесцельно следует шаблону… Но это так больно. Может, если бы Хан не влюбился, было бы не так паршиво? Накопившийся монолитом ком в горле застрял где-то в центре и начал жутко зудить прямо в сердцевине нерва. Но Джисон терпел. Он сдерживал стремящиеся выпасть слёзы. Хотя бы в этот раз не плакать. Хотя бы в этот раз не показывать слабину. Он ведь совсем не слабый, просто... Слёзы порой льются сами из-за давящих внутри чувств. — Ну заплачь. Давай, — Минхо давит на него не только физически, но и морально. — М-мне больно, — с голоса сорвалась дрожь и он медленно взялся за напряжённые руки. — Не дави так сильно... Пожалуйста. Опуская подбородок, Минхо замечает, как тот свёл коленки вместе. Расщелина между его бёдрами стала причиной вновь заострённого внутри томления. По позвоночнику прошёлся табун мурашек, расслабляя тело в необъяснимой дрожи. Если честно, хотелось прямо сейчас взять этого провоцирующего на странные ощущения ушлёпка и измучить. Измучить тем, что Минхо бы трогал его... нет. Лапал. Он бы лапал его до такой степени, пока не заставил окочуриться. Но нормально ли это? Хотя он ведь лапал бы его не в целях наслаждения, а наоборот. Лапал бы ради того, чтобы вразумить. Что спать парню с другими парнями — мерзко. Вот только поймёт ли он хоть что-нибудь обычными словами и касаниями? Может, надо сразу брать на абордаж? Напряжённая рука Минхо медленно переместилась на его шею. Он не коснулся, лишь сделал полукольцо возле неё. Хан встревоженно наблюдал за его действиями. Его ведь не собираются душить? Нет же? Рука безрезультативно опускается и вместо неё к шее, а точнее в пару миллиметрах от неё, примыкает нос Минхо. Он лениво вдыхает запах. Запах Джисона. Запах ебучего педика. Хан ощущает, как тело проливается дождём из мурашек, стоит кончику носа коснуться его шеи. Дыхание замирает, а вместе с ним и всё тело. Честно сказать, от любого его прикосновения у Хана начинается ленивая ломка по всему телу. Оно начинает дрожать, и контролировать это невозможно. Сколько ни пытайся. А Хан и не хочет пытаться. Потому что нравится. Нравится ощущать на себе касания Минхо. Но если бы это был кто-то другой, то такого эффекта, очевидно, не было бы. Вот только слёзы всё равно вывалились из стеклянных глаз. Хлопая ресницами, они тут же катились по джисоновым румяным щекам. То ли из-за боли в затылке, ведь Минхо толкнул его слишком грубо, то ли из-за ноющего чувства внутри. Непонятно. Да. Это та эмоция, которую добивался Минхо. Намного лучше, когда Хан плачет, а не улыбается, как еблан. — Ты плакса и на большее не способен. Я задавлю тебя. Заставлю страдать. Возненавижу тебя, — он приближается к покрасневшему уху с лукавым взглядом. — Но ты продолжишь любить, верно? «Любить»... Как же отвратительно. — Д-да... — Хан подтверждает последние слова сквозь дрожащие губы и голос, стараясь подавить бурю эмоций внутри. — Потому что я знаю, что ты притворяешься. — Заткнись, — он даёт ему пощёчину так, что заставляет достигнуть собственного плеча. Чтобы наконец заткнуть этот поганый рот. — Не смей делать вид, будто знаешь меня. Минхо отстраняется, а Хан впадает в полное беспамятство. Пощёчина помогает слезам и дрожи остановиться. Наверное, это был лучший способ прийти в себя. Наблюдая за притихшим Ханом, дыхание Минхо становится тяжелее. Что, удар был слишком сильным? Хотя чего это он волнуется вообще... Бросая его здесь одного, Ли быстро сваливает прочь. Когда Хан остаётся один на один с болезненными чувствами, он медленно падает на корточки. И упирается в них заплаканным лицом, ломаясь от мерзких ощущений в эпицентре груди. Что он сделал? Он в самом деле заслуживает такого отношения? Мысли фланировали по голове из раза в раз, когда Минхо в очередной раз так ужасно с ним обходится. Но, пожалуй, самое отвратительное — то, что мозг и сердце находились в бесконечном сражении. Разум твердил, что Минхо поступает как самый настоящий ублюдок и нет ему прощения, но вот сердце... Оно чувствует другое. Оно чувствует лживость в его действиях. И, честно, поверить сердцу хочется больше всего, ведь этот бесконечно бьющийся орган никогда не подводил Хана. Минхо не такой, каким хочет казаться. Да, это так. И нет, он совсем не ненавидит Джисона. ...Верно же? Но тем не менее, сердце прожглось болью. Разъедающей, будто это сам реактив. Сердечко любит. Оно слишком нежное. И вот так просто его изранить — просто зверство. Чувства рассеянной обделённости и подавленности ни в какую не хотели расступаться. Они заставляли Хана ощущать себя нелюбимым ребёнком этого мира. Однако вера в лучшее была сильнее. Поэтому наивный Хан и верит, что Минхо однажды точно изменится по отношению к нему.

***

Впереди выходные. И Хан намерен провести их продуктивно. Посмотреть дорамы. Да, он их обожает. Особенно, если в жанрах какая-нибудь романтика. И особенно, если между парнями. Вообще, ему нравится, когда в сериалы добавляют щепотку триллера вместе с криминалом. Эти жанры оживляют, что ли. Ну, относительно. В общем, самое главное, чтобы в жанрах была романтика, а остальное не принципиально. Накупив себе разных снэков и газировки, он плюхнулся на большую кровать. Укутавшись махровым пледом бледно-розового цвета, он открыл крышку ноута и стал вбивать название дорамы, которую давно хотел глянуть. Так мало хороших дорам с юношеской любовью... Эта ему попалась совсем случайно. То ли перед глазами где-то блеснуло название, то ли услышал от каких-то девчонок в школе. К слову, с девушками Хан ладит намного лучше, чем с парнями. Они даже несколько раз говорили ему, что он очень классный. И даже зная о его ориентации, они хорошо относятся к нему. Не все, конечно, но такие ребята заставляют не терять веру в человечность. Всё, серия начинается. Он лёг на живот, скрестив ноги с носочками цвета сладкой ваты в белую полоску над бёдрами. Подперев ладонью подбородок, он залез свободной рукой в пачку с кисло-сладкими тянучками. Каждая серия идёт почти час. И вот Хан посмотрел уже три. А всего их шесть. Пальцы медленно жмякнули на пробел. Тёмно-коричневая чёлка нависла над глазами. Слеза скатилась по щеке и неизбежно капнула на тыльную часть ладони. Потом ещё. И ещё. И чего это он так расхныкался? Из-за милых взаимодействий героев? Зная его, он наверняка заплакал от того, насколько можно быть преданным. Как один защищал другого, несмотря на общественный скепсис. Блять, вот бы так же… Хочется так же. Но… такое ведь только в дорамах и бывает. В жизни всё намного хуже и серее. Быстренько смахнув слёзы костяшкой большого пальца, Хан вскочил с кровати и направился в ванную. Надо умыться, а то ещё тушь наверняка смазалась... Главное, чтобы родители не увидели. Всё-таки они до сих пор верят, что Хан больше не «такой». Спускаясь на нижний этаж прямиком из своей комнаты, Хан думал сразу занырнуть в ванную. Но, к сожалению, его перехватил отец. Он столкнулся с ним прямо в конце лестницы. Испуганно тараня его всё ещё стеклянными от слёз глазами, Джисон терпко сглотнул. Как только отец заметил чёрную мазню под глазами сына, так ещё и воткнутые в уши серёжки, которые тот, судя по всему, совсем забыл снять, он опешил. — Ты снова за своё?! — не так громко начинает отец перед тем, как продолжить выражать свой шок. — Что у тебя с глазами? Хан склоняет лицо к плечу и смазывает пальцами глаза в надежде посеять иллюзию. Будто ему показалось. Хотя какой уже смысл, если всё равно заметили... Отец хватает Хана за предплечье и тянет ниже, чтобы ещё раз разглядеть в своём сыне того самого больного человека, которого они когда-то пытались вылечить. — Ты хоть понимаешь, что ты творишь? — Что случилось? — встревоженная мать появляется сзади. — Вот, полюбуйся, — он грубо выпускает руку из хватки. — Во что превратился твой сын. А я ведь говорил, что нужно было отправлять в реабилитационный центр! Увидев внешний вид сына, мать шокировано вздохнула и приложила ладонь к груди. Какая же ошибка. Не нужно было плакать. Да что там, не нужно было вообще наносить эту сраную тушь. Тогда ничего бы не было сейчас. — Отвечай, с кем ты связался, что снова занимаешься этой ерундой?! — сложив руки на поясе, отец наклоняется к присевшему на ступеньку от безысходности Джисону. Он показательно трогает его серёжку, дёргая её. — Что это, а? Вот это вот что я спрашиваю?! Хан, кажется, так сильно сейчас напуган и разочарован, что ему просто хочется взять и зареветь прямо тут. Не просто захныкать или поплакать втихаря, а именно зарыдать. — Посмотри, что с тобой стало. Рыдаешь тут, разнюнился, словно женщина! Когда ты уже начнёшь вести себя как мужчина?! — А я не хочу вести себя так, как ты хочешь! — вдруг кричит в ответку Хан, на какое-то мгновение поверив в себя. Наверное, все сомнения развеял пронзивший сердце укол. Что наконец пришло время рассказать и о своих чувствах. — Я хочу рыдать, когда паршиво. Хочу краситься. Носить то, что нравится! И любить тех, кто нравится! Возникает хлёсткий звук, пронёсшийся по всему коридору. Хан получил пощёчину и сразу же заткнулся, пытаясь переварить глубоко засевший шок. — Дорогой, не надо..! — мать пытается успокоить мужа, поэтому оттягивает его назад. — Как ты разговариваешь с отцом?! — отец хватает его за руку и тянет за собой. — Сейчас же пошёл к себе в комнату и начал читать молитвы перед иконой! Молись до тех пор, пока Он не простит тебе твоё дурное искушение! — Не хочу! Я не хочу этого делать, отец, пожалуйста! — живо отзывается Хан сквозь слёзы, вырываясь. Когда его отпускают добровольно, он пошатывается назад. — Ах, не хочешь? — отец таранит сердитыми и одновременно обиженными глазами. Хотя нет. Скорее, это было разочарование. — Если ты противоречишь даже самому Богу, то мне ничего не остаётся, как научить тебя уму-разуму. Отец быстро уходит в другую комнату. Предвкушая дальнейшие действия отца, сердце сжалось в размер, наверное, грецкого ореха. Потому что он знает, что отец пошёл за шнуром. Он всегда бил его им за малейшее непослушание. Подбегая к сыну, мать берёт его за руку и толкает к выходу. — Уходи. — Ч-что? — на щеке Джисона застыла слеза, когда он посмотрел на неё округлёнными глазами. — Уходи! Он же сейчас изобьёт тебя! — горланит она, чувствуя застрявший ком в глотке. — Приходи тогда, когда он успокоится, пожалуйста... — Но мам... — Не перечь! Просто сделай так, как я прошу... С сожалением посмотрев на сына, она ушла в ту же комнату, что и муж, чтобы попытаться отговорить его. Но как только она касается порога, её выталкивают, и из комнаты вырывается разъярённый отец, взгляд которого бешено выискивал бессовестного сына. — Где этот паршивец?! — сжимая в руке чёрный шнур, да ещё такой тонкий и длинный, на лестнице Хана он уже не замечает. — Отвечай, где он? Тем временем Хан наспех обувается в любимые кеды и уходит прочь из дома, захватив лёгкую джинсовку. На улице холодно. Скоро ночь, как-никак. Сейчас было так до пизды, выключил ли он свет в комнате или снял ноут с зарядки. А телефон? Шурудя карманы, Хан понимает, что не взял с собой телефон. Твою же... Куда пойти сейчас — он понятия не имел. Друзей нет. Знакомых, кто мог бы приютить на эти несколько часов, до тех пор, пока отец не утихомирится, тоже нет. Жизнь — отстой... Тогда в парк? Сейчас там никого особо быть не должно. Да и лавочки там удобные. Может, даже вздремнуть получится. Если уснёт и кто-то вдруг захочет облапошить, то красть у Хана всё равно нехуй, ведь он пуст. Ноги сами пошагали туда. Всё равно некуда больше. Дойдя до тихого парка, освещаемого лишь уличными лампами, он решил присесть вон на ту скамью. Ту, что чуть ли не в конце. Там и прохожих поменьше шастает. Плюхнувшись на неё, Хан шмыгнул покрасневшим от холода носом. Согнув колени, он обнял их и сложил туда подбородок. Сейчас было слышно только шелест коричнево-жёлтых листьев там, где-то выше. Это успокаивало. Давало хоть немножко рассеять мысли о ситуации дома. И вот так всегда. Не в том смысле, что Хану каждый раз приходится уходить из дома, если отец разозлится, а то, что он в конце концов остаётся с этими паршивыми чувствами один на один. Ещё и родители узнали про то, что он всё время их обманывал и нихрена не излечился. «Излечился»... То ли это слово для него? Разве он болен? Разве любовь — болезнь? А он даже умыться не успел. Выглядит сейчас, наверное, ужасно... Хорошо, что уже сумерки и в темноте его не так хорошо видно. Иначе бы он со стыда умер. Весь такой заплаканный, брошенный и разбитый, как самый настоящий неудачник, так ещё и сидит тут на скамейке без возможности банально в телефон позалипать для вида. Задумавшись о насущном, Джисон краем глаза заметил, что на этой же скамье, только на другом конце, сидит кто-то ещё. И заметил он это только сейчас. Вообще, когда он примечал себе это местечко, то не увидел, что она уже кем-то занята. Медленно поворачиваясь, чтобы взглянуть на сидящего рядом парня, Хан сначала не понял, кто это. Только когда на него взглянули в ответ, тогда и дошло. Минхо. Это... правда он? Хан резко отвернулся в надежде, что ему просто показалось. А вдруг ему действительно показалось и этот парень сочтёт его за странного типа, который ни с того ни с сего начал пялиться? — Ты, — голос Минхо насильно вырывается, заставив взглянуть на него вновь. — Айщ... Хватит мне мерещиться, как же ты меня уже достал. Это он ему? Хан сейчас вообще ничего не понял. Подождите, он что, пьян? — Хён, ты что, пил? — он обеспокоенно смотрит на него. Минхо понимает, что вроде как всё происходит взаправду. И что перед ним самый что ни на есть Хан Джисон. Или, как бы он его назвал, сраный педик. Рассеивая размытость перед глазами, Ли вглядывается в его лицо. В руках зажата стеклянная бутылка алкашки, которую он ещё раз пивнул перед тем, как сказать: — А, сука. Походу реально не мерещится. Он отворачивается и продолжает потихоньку пить дальше. И кто ему только продал алкоголь? — изучает его пьяное поведение Хан. — Аргх, — прорыкивает Минхо и отстаёт от горлышка, а после наклоняется ближе к Хану, пытаясь разглядеть в нём что-то, что давно беспокоит. — Знаешь, похуй, правда ты это или нет, но даже сейчас не перестаёшь на меня пялиться? Ответа Джисон не смог сконструировать. Он был настолько удивлён, что Минхо так беспорядочно набухался, что просто сидел с непроизвольно открытыми губами. На секунду головушка Минхо склоняется, чтобы спрятать нагло вырвавшийся смешок. Но он тут же смотрит на заплаканное лицо снова. — Плакса. Какой же ты плакса, а? — Ли дотянулся до его шелковистых волос. — Ни дня без слёз не можешь. В груди просочился шлейф. Вот что почувствовал Хан, когда Минхо стал водить нежными пальцами вдоль его губ к подбородку. Это было необъяснимое чувство, которое, в принципе, возникает каждый чёртов раз при виде Минхо. Просто в этот раз оно было чуточку острее, чем обычно... — И как это может быть привлекательнее..? — что-то бормочет Минхо явно сам себе, едва касаясь пальцами до мягких губ и нежной кожи. — Просто уму непостижимо... Что он там наговаривал, Джисон не понимал. Совсем неразборчиво было. Очевидно, бред пьяного. Но он такой милый, когда напьётся... Так вот он какой, когда пьяный, — наблюдает за ним умиротворённый Хан. Вместо тревожных чувств всего пару минут назад поселились исключительно приятные и лёгкие, как дуновение ветерка прямо сейчас. Честно, кожа становилась гусиной от его касаний. А это только порождало желание продолжать вот так сидеть и наслаждаться поцелуями его пальцев. Хан не смог сдержать улыбки, отчего Минхо, безусловно, растерялся. Она была такой согревающей, такой доброй и наивной, чёрт побери, что раздражающие чувства выстрелили в сердце опять. И почему эти ощущения преследуют его каждый раз, стоит Хану вычудить нечто подобное? — Нет, не улыбайся так... — Ли старался не смотреть на него. — Почему, хён? — спокойным голосом спрашивает он, не спеша снимать игривую улыбку. — И не называй меня так. — Не нравится, когда тебя так зовут? Минхо притягивает его. За затылок. Резко. И так близко... Что заставляет замолкнуть. — Мне противно... — шепчет вполголоса Минхо, пока между их носами оставались какие-то миллиметры, — нравится. И меня бесит, что это из-за тебя. — Из-за меня? — в нос даёт алкогольный запах, из-за которого Хан пытается не морщиться. Он ненавидит этот запах. В целом, он терпеть не может алкоголь. Но все эти неприятности перебивает осознание того, что Минхо сейчас находится очень близко. А это не может не нравиться. — Из-за тебя я не смог сегодня потрахаться, — на удивление спокойно возмущается он. Сейчас он нёс всё, что зудело на душе, и похуй, что вслух. Единственное, что хотелось — это выговориться. — С девкой, само собой, ты не подумай. Хан вспыхнул. Он совсем не ожидал такого. — А-а... Э-эм... — А знаешь, почему? — он заглянул в его глаза. — У меня не встал. То, что говорит Минхо, просто пиздец. Такой неловкий пиздец, что Хан бегал глазками, не осмеливаясь встретиться с его. Не сейчас... Не тогда, когда он ему всё это непонятно зачем говорит. — А знаешь, почему? — он спрашивает то же самое, машинально сблизив их. Настала внезапная тишина. И правда, чего замолчал? Неужели ждёт, когда Джисон спросит, почему же? — П-почему? — рассекая пространство неуверенным голоском, он равномерно похлопал ресницами. Перед тем, как продолжить, Минхо слабо усмехается своими пьяными губами. — Мне тоже хочется узнать. И от незнания мне срывает крышу, — Минхо отстраняется и откидывается назад, расслабляясь. — А это, сука, не первый раз уже. Сколько бы я ни пытался, у меня не встаёт на других. Надо мной уже девки смеются, говоря, что я импотент. Выслушивая весь накопившийся в нём груз, Хан притих и больше ничего не говорил. Хотя было не очень приятно слышать то, как у него было что-то с девушками. Какой-то тошнотный осадок оставался при каждом упоминании. — А из-за меня-то почему... — недовольно пробубнил Джисон, не заметив, что сделал это вслух. — Потому что у меня встаёт только тогда, когда в башке всплывает твоя блядская морда, — Ли смачивает горло слюной и нахмуривается так, что брови рассекает переносица. После неожиданного заявления сердце уходит куда-то вниз, стекая по стенкам желудка и оставляя за собой обволакивающий шлейф. Оно дрожит, выплёскивая из себя бархатное ощущение. — Ч...что? — шокировано глядит на него Хан, изображая ледяную статую. — Айщ. Нихуя, — возник прилив резкого раздражения. То ли от тупости Хана, то ли от самого себя. Минхо сам не знает. Поднимаясь на ватные ноги, Ли почти падает. Почему почти? Его вовремя подхватывает Хан. За грудь и плечи. — Что ты делаешь? — стреляет в него взвинченными, но такими пьяными глазами, Минхо. — Ты бы упал... — он всё ещё покрасневший и он всё ещё чувствует неловкость между ними, но всё равно спасает его. — Разбился бы... — Чего печёшься обо мне? Ах, да, я же тебе нравлюсь. Тц... Хан поджимает губы от того, что это правда. И на правду он не находит подходящего ответа. — Всё, иди на хуй, — Минхо пихает его в сторону. — Домой хочу. — Но как ты дойдёшь в таком состоянии? — уже в спину кричит Хан со вскинутыми бровями. Он переживал о нём больше, чем за самого себя, кого, между прочим, из дома выгнали. — Ногами, блять! — Минхо делает полный оборот, чтобы объяснить этому тупню очевидную вещь. И падает в траву, потому что запинается о собственные ноги. Хан запечатывает рот рукой и немедленно подбегает к поверженному Минхо. Закидывая руку на плечо, он поднимает его. Чёрт, тяжело... — Да что ты вцепился в меня, тупой педик? — Минхо злится, но не отталкивает. Будто тело само позволяло ему прикасаться к себе. И нести его. Пиздец, как же всё это сложно... Тупые чувства. — Говори, куда идти! Я провожу, — Хан вытаскивает их обратно на каменистую тропинку. — Ты? Меня? Проводишь? — Минхо не может удержать смеха. — Не смеши мои холодные батареи, бля! Такой звонкий. Такой пьяный. И совсем не агрессивный, как обычно. Так нравится... По итогу Минхо смирился. Он повёл их к себе домой. Точнее, вёл их Джисон, а он просто ворчливо бубнел дорогу. Хан не знал, осознавал ли Минхо происходящее на самом деле. Всё-таки пьяные люди могут вычудить что угодно. Но тем не менее факт того, что Минхо будет в безопасности в таком неконтролируемом состоянии, успокаивал. Они еле как доволочились до его дома. Хоть Минхо и двигал своими бухими ножками, всё равно вся нагрузка была на спину и шею Хана. Какой же ты, Ли Минхо, всё-таки тяжёлый! — Хён, доставай ключи, — пыхтит ужасно вспотевший Хан, держа на себе малолетнего пьянчугу. Шастая по карманам, Минхо был в интересах нащупать что-то похожее на ключи. — О, кажется, вот, — Ли достаёт из кармана зажигалку в надежде, что это будут ключи. — А, нет. Не оно. Шурудя ещё раз, на этот раз он достаёт железный жетон. — Оно, — ощущая что-то очевидно твёрдое, но не похожее на ключи, он снова возвращается к карманам. Теперь к нижним. — Да ёбын-бобын. Тоже не они. — Хён! — не выдерживает уставший Хан, всё ещё контролируя, чтобы они не шмякнулись прямо здесь. — Побыстрее! — Не командуй мне, — ворчит Минхо и наконец достаёт то, что нужно. Отпирая высокий забор, они заходят в дом. Свет везде был выключен. И звуков никаких не было. Полная тишина. — Где твои родители? Я попытаюсь прикрыть тебя, чтобы они не узнали, что ты тут напился до чёртиков... — В пизде! Нет их. Дома, в смысле. Мама в командировке, а этот уебан на блядки пошёл, пока она там. Полный хэппи хаус у меня, скажи? — сипло смеётся Минхо, наклоняя голову. Хану не смешно, если честно. Он так устал. Сейчас бы просто плюхнуться куда-нибудь, пусть даже на пол, и полежать минуток пять. Он выныривает из под его руки, которая успела нагреть шею. — Тогда сейчас же ложись спать. — Нет... Сначала надо покормить Эрику. Эрика? Кто это? Пошатываясь, Минхо пошёл на кухню, неразборчиво зовя белую кошку в чёрные пятна, словно далматинец. Когда мимо пробежало животное с красным ошейником и колокольчиком на нём, Джисон обомлел. Он не думал, что у такого сурового парня может быть кто-то, о ком нужно заботиться. Значит, он тоже умеет заботиться о ком-то. Хан выглянул из-за угла и стал наблюдать, как Минхо наполняет миску сухим кормом, сидя на корточках. Кошка гладилась об него, посылая сигналы любви хозяину. Ну и, конечно, желание скорее полакомиться хоть чем-нибудь за весь день. — Этот негодяй даже не покормил тебя, да? — Минхо бегло общается с Эрикой, которая чуть ли не танцевала на задних лапках, выпрашивая еду. — Бедная... Такие ослоёбы с тобой живут. Кошка накинулась на корм, стоило Минхо отодвинуться. Поглаживая её по голове и поощряя за долгое ожидание, он выпустил с губ мимолётную улыбку. Из-за его улыбочки, которая была таким редким явлением, Хан почувствовал, как внутри ёкнуло. Снова. Под беззаботное чавканье Эрики Минхо кидает резкий взгляд на всё ещё прячущегося за углом Хана. — Ты всё ещё здесь? — Ой, — Хан вздрагивает, вырываясь из самозабвения. — Вали уже, — Минхо отворачивается с надутым выражением. — Либо сюда иди. Чё там стоять, как скример какой-то... Хан сначала растерялся. Но потом всё же подошёл к ним. — Можно... погладить? — робко спрашивает Хан. — Тц. Ты поэтому стоял тут ждал? Чтобы потрогать мою кошку? — Нет, я просто… — Хан мнётся, неспеша перебирая пальцы. — Хотел удостовериться, что ты в порядке и ляжешь спать. Минхо тяжело вздыхает и бросается лбом в коленки от очередной бредятины, которую говорит Хан уже в который раз. Вот эти вот его переживания ему вообще никуда не упёрлись. Переживает он тут за него, видите ли… Но, может быть, место для этого в сердце Минхо всё-таки есть, раз он почувствовал какую-никакую отраду от того, что о нём тоже беспокоятся. — Погладь… — отчеканивает Минхо, решив не зацикливаться на всех этих появляющихся очевидно от алкоголя чувств и мыслей. Хан с радостью подсаживается рядом и начинает мягко поглаживать короткую шёрстку. Радости на его лице было не счесть. И чего он радуется, как дурак? Минхо никогда не поймёт такой вот эмоции на его лице. Шатающийся взгляд упал на оголённые колени Хана. На нём были светло-серые свободные шорты, но не такие короткие, которые он обычно на физру напяливает. Минхо бы сказал, что сейчас на нём как раз «нормальные» для парней шорты. Облизнув щеку изнутри, Минхо отвернулся. Лишь бы непослушные глаза не упали на эти красивые ноги снова. Да, красивые. Минхо не мог противоречить самому себе касательно внешки Джисона. Наверное. Просто конкретно сейчас он готов был принять тот факт, что Хан красив. Ну красив и красив, похуй. Подумаешь, парень красивый. Парень не может назвать другого красавчиком? Это же совсем не означает, что сразу гей. — Всё. Я спать пошёл… — Минхо подскакивает и уходит на верхний этаж, в свою комнату. Оторвавшись от кошки, Хан бежит к лестнице и кидает обеспокоенный взгляд на уже поднимающегося Ли. — Поднимешься? Не упадёшь? Джисон понимал, что он, возможно, перебарщивает с заботой, но ничего не мог поделать с чувствами. Может, причина в том, что он просто хотел ещё немного побыть рядом с ним. Потому что Минхо — единственный, с кем можно забыть о том, что происходит в ебанутой жизни. — Упаду. На зло тебе. На тебя, — Минхо злится, потому что заебался выслушивать Хана и то, как он беспокоится, будто Хо его беспомощный сыночек. — Так что, если хочешь дожить до завтра, лучше свали. Увлёкшись ненасытным лепетом, Минхо, делая ещё шаг вперёд, понимает, что летит спиной вниз. Блять. Сейчас, вероятнее всего, на полу разлилась бы лужа крови из его беспечного затылка, если бы Хан вовремя не среагировал. Вместо твёрдого ламината голова прижалась в мягкий живот, а сам Минхо упал в его объятия. Поднимая очумелый взгляд, он увидел над собой силуэт Хана. Осознавая, что прямо сейчас он мог бы помереть, сердце сжалось. Вот что-что, но умереть такой глупой смертью в его планы не входило. Чёрт, благодаря дотошности Джисона Минхо обошёлся без травм. Стоило бы сказать спасибо, но он ведь такой гордый, что никогда не скажет таких слов кому-то вроде Хана. Ощущая себя беспомощным и жалким, Минхо дерзко вырывается. — Хён, пожалуйста, позволь мне… — он плетётся за ним по ступенькам, пока они не доходят до двери его комнаты. Развернувшись, Минхо заставил Хана врезаться в него. Он почувствовал его губы на груди даже через толстовку. В нос дал резкий вишнёвый парфюм. Это точно запах Хана, потому что Минхо такими не пользуется. Слишком бабские какие-то… — Слышь, геюга. Я прекрасно знаю вас. Хочешь, чтобы я прямо сейчас трахнул тебя? — вдруг дерзит Минхо, отталкивая взглядом. — Иначе я не понимаю, зачем ты плетёшься за мной. — Н-нет, ничего такого, честно, — объясняет ему Хан уже после того, как его схватили за воротник. — Я правда хочу просто помочь. — А я не просил тебя помогать, — он грубо отшвыривает его. — И трахать я тебя не буду, понял? Так что можешь даже не стараться тут. Да ничего он не старается, Минхо. Знал бы ты, как ему сейчас паршиво на душе. И если бы не ты, даже просто твоё присутствие, он бы заплакал. Его бы сожрали те самые чувства, которые грядут остаться с ним наедине, если ты уйдёшь. Хан поджал губы и превратил ладони в кулаки. — Всё, можешь уже просто съебаться, а? Чтобы мои глаза тебя больше не видели хотя бы, блять, сегодня. Только ступив на порог собственной комнаты, Минхо чувствует, как в него крепко вцепились чужие руки. — Мне нельзя домой! — отчаянно кричит Джисон, прижимаясь щекой в крепкую спину. Он обнимает его так, чтобы тот ни за что не вырвался. — Сейчас нельзя... Ли застыл. Всё, что он сейчас чувствовал, — это как паршиво от алкоголя. Внутри всё горело, а в глазах кружилась ёбаная канитель. Вообще нихуя не понятно. Хотя нет. Есть одна вещь, которая сейчас ощущалась очень даже ясно. Чувство, возникающее из-за этого идиота. И оно, блять, непонятное. То ли приятное, то ли хочется пойти и разъебать что-нибудь... — Пожалуйста, Минхо, не прогоняй меня... — избито протягивает Хан, умоляя с грядущими слезами. — Позволь мне побыть с тобой ещё немного... Мне страшно возвращаться. «Да какое мне дело?» Вот такой категоричный ответ возник в голове, но по итогу Минхо ничего не сказал. Не осмелился. Не в этот раз. Просто Хан так расстроенно скулил о своих проблемах, что Минхо стало немного... жаль? Может быть, совсем немного. Он ведь не совсем изверг, каким кажется на первый взгляд. — Почему именно я? — Минхо отводит нахмуренный взгляд в пустоту. — Больше никого нет. Я никому больше не нужен... — Что значит «никому больше»? Ты и мне не нужен. Сердце сжалось, прямо как пальцы Хана, стоило услышать такие острые слова. Если до этого момента он изо всех сил пытался не заплакать как последняя сучка, то сейчас Джисон сдерживаться не может. Слышать подобное от последней надежды, так ещё и от любимого человека — самая толстая игла вглубь сердца. Послышалось тихое всхлипывание. Как только оно дало в уши, брови рассеклись переносицей. Снова плачет... Идиот. — Блять, — тяжело вздыхает Ли и убирает чужие руки со своей талии. — Ладно, придурок. Можешь побыть тут ещё немного. Только не реви. Ненавижу твоё нытьё. — С-спасибо! — он махом вытирает слёзы уже не таким чистым рукавом джинсовки. — Я буду мышкой, честное слово! — резвым, но всё ещё дрожащим голоском тараторит Хан, проходя за ним в комнату. Минхо включил настольную лампу, отдающую рассеянный и тусклый свет. Затем сел на кровать прямо возле стены. Он уставился на Джисона, медленно осматривающего каждую деталь в комнате. Твою же. Упал здесь на его голову. Вот надо было встретить его сегодня именно в том ебучем парке и именно на той ебучей скамейке. — Ухаживать за тобой я не собираюсь, — ещё раз выдыхает Хо, зачёсывая чёлку назад, отчего она взъерошивается. — Мне похуй, что ты будешь делать, пока тут, но, — он тыкнул на него предупреждающим указательным. — Ничего не трогать. Тронешь — я тебя потом трону. Хан молча внимал его словам с виноватыми глазами. Сказал так, словно за малейшее движение ждёт расплата. Стало страшно даже просто почесать нос. Но это всё же лучше, чем стоять на холодной улице или, что ещё хуже, возвращаться домой, где ждёт разгневанный отец. Минхо скинул с себя невзрачную толстовку и остался лишь в футболке с каким-то неразборчивым принтом. Она упала на пол. Да и хуй с ней. Когда Минхо отвернулся к стенке из белого кирпича, собираясь тупо уснуть и больше ни о чём не думать, Хан ещё немного помялся на месте и только потом приметил себе местечко на полу. Возле приоткрытой дверцы того шкафа с различной одеждой. Аккуратно присев на пол, он прижал коленки к груди и обнял себя. Грустный взгляд в конце концов снова остановился на Минхо. На его спине. Пусть Ли был в хлам и не в состоянии нормально мыслить, но прожигающий его спину взгляд он ощущал. Будто лезвием по оголённому нерву проводят. Это взбесило. — Аргх, не пялься, — устало протягивает Минхо уже с закрытыми веками. Через прилив адреналина Хан отводит взгляд куда подальше. Как он узнал..? — Прости, просто... Тебе удобно спать с включённым светом? — решает поинтересоваться задавленный Джисон, водя взглядом по полу, где прорисовалась нечёткая тень от какого-то предмета. — Мне похуй, — вяло отвечает Минхо, продолжая попытки заснуть. Ебланский ответ на ебланский вопрос. В его стиле... Хан сокрушённо сжимает губы, ощущая жалость к самому себе. Родители против него. Минхо против него. Весь мир против него. Всё это заставляет чувствовать себя обделённым... Уткнувшись губами в чашечки, Джисон тихонечко вздохнул. Его длинные ресницы то падали, то снова подымались ввысь. Так воздушно, словно это крылья самой бабочки. Тело окуталось усталостью. Мышцы в области затылка и лопаток затекли. Это их нытьё так бесило, что самому хотелось заплакать. Только теперь от злости. Интересно, сколько он уже сидит вот так? Минхо уже, наверное, спит давно. Взглянув на него ещё раз, Хан слегка улыбнулся. Как всегда. Стоит посмотреть на него — и внутри пополняется заряд. Да, Минхо — его зарядка. Даже когда спит, красивый, — с усталой улыбкой на лице думает он. Правда только в том, что Минхо так и не смог заснуть. Глаза то закрывались, то открывались снова, рассматривая выпуклые очертания на стене. Вроде и хотелось спать, но совсем не спится. Непонятно вообще, что происходит. В нём литра алкоголя сейчас больше, чем воды в Байкале. Разве это не повод, чтобы уже сейчас вырубиться на следующие десять часов? А всё дело в навязчивых мыслях. Мысли о Джисоне. Да, о нём, кто прямо за спиной. Это Хан — причина внезапной бессонницы. В памяти саднились моменты, когда Минхо лапал его. Хотя как лапал... Не слишком ли это громкое слово? Просто проучал его. Руки всё отчётливо помнят... Пиздец. Думая об этом всё больше, внутри горело. Было бы логично сейчас всё спихнуть на алкоголь. Но что тогда за чувство? С каждой мыслью сердце стучало громче. Сильнее. Ярче. И всё из-за него. Но ведь Минхо не гей, тогда какого чёрта в животе щекочет лишь при мысли об этом додике? Продолжая тыкаться в коленки, Хан ещё и руки в рукава спрятал, пока сидел в объятиях себя. Было тепло. И светло благодаря той лампочке. Ну, почти. Потому что та, похоже, уже падка на перегорание. И действительно. Издавая искрящийся треск, лампа вырубилась. Комната погрузилась в темноту. В глазах потемнело. Сейчас было видно только освещаемый луной интерьер. И то неотчётливо. Так, силуэтами. Хан испугался, что стал мельтешить головой по сторонам. — М-минхо! Хён! — вдруг закричал Хан, уже ползя на четвереньках к его кровати. Джисон боится темноты. Она зловещая и пугающая. Возникает ощущение, будто за спиной спавнится мерзкий монстр и дышит прямо в затылок, вкушая будущее угощение. Сначала Минхо вздрогнул от внезапного крика, так ещё и такого громкого. Подумал: война началась, что ли, что он так орать начал? — Блять, ты ёбнутый? — он поворачивается, приподнимаясь на локти и выискивая заспанными глазами Хана в кромешной тьме. — Ты хули орёшь? — Т-тут просто свет вырубился, — как только доползает до него, то садится, подперев ноги под себя. Он почувствовал приход хоть какого-то спокойствия просто из-за его голоса. — Прости, я знаю, что разбудил тебя. Я правда не хотел, но ничего не могу поделать с этой своей фобией. — Так, не ныть, — он затыкает его, ложась обратно. — По хуйне какой-то тревожишь меня. — Ты спать? — нервно спрашивает Хан, боясь, что он замолчит. — Нет, блять, щас пойду блядовать в клуб, — с раздражением отвечает он, лишь бы тот уже отстал с тупыми вопросами. Вроде отстал. По крайней мере, минута тишины была обеспечена. — Можно хотя бы фонарик, хён..? — тихо произносит не сдающийся Хан, чувствуя при этом стыд за то, что такой шумный, хотя обещал иначе. — Мне страшно... — Не мешай. Мне. Спать, — отвечает он чётко и ясно. — Я тебя сейчас вышвырну отсюда, если не заткнёшься. После категоричного ответа спрашивать о чём-то ещё было бы глупо. Несмотря на тревогу и непонятно откуда взявшийся гул в ушах, Хан молча подползает поближе к кровати и забивается в самый уголочек. Так было намного спокойнее. Ничто не сможет утащить его в бездну пустоты, если он будет рядом с кем-то. Смотря на чужой затылок возле себя, Минхо выдохнул. Ничего не ответил, просто выдохнул. Он безнадёжен. Хан старался ни о чём не думать. Ведь масштаб всех проблем и боязней всегда внушается разумом. Если ни о чём не думать, или думать о чём-то приятном, то и страшно не будет, верно? Зажмурив глаза, он снова обнял себя в попытках сменить тему в голове. Дыхание. Как же чёрт возьми, тихо. Так тихо, что Хан слышал его дыхание. Оно излучало спокойную атмосферу. Мышцы расслаблялись. Теперь и Хан вроде бы тоже. Минхо пристально смотрел на него. Он задумался. О его волосах. От них так приятно пахло. А на ощупь такие мягкие. Хочется потрогать ещё... Ещё? Да, ещё. Минхо не понял, как его нос погрузился в тёмные локоны. И как впоследствии стенки губ дотронулись до ямки на затылке. Легко и непринуждённо, вдыхая сладкий запах. Хан вздрогнул от неожиданной близости сзади. Выпучивая глаза, он плавно проводил взгляд налево. Это что, Минхо делает? Такое мягкое ощущение. Это его пальцы? Разворачиваясь, чтобы выяснить, в чём дело, Хан понимает, что их взгляды чересчур близко. Беспокойные и мешковатые. Точно такие же, как и лица обоих в целом. Пусть вокруг и темень, но вблизи Минхо смог разглядеть очертания его милого лица. — Пошёл на хуй, хотел сказать, — спустя пару секунд плесневеющего шока Минхо отстраняется. И чувствует, как бешено колотится сердце, ритм которого стремительно разливается по стенкам желудка. Твою ж дивизию. Что это было? Зачем я это сделал? Пусть лицо не выражало растерянности и всего такого, но внутри был беспорядок. Безобразный хаос. Такой, что сердце, кажись, сейчас выскачет из груди. А Хан вообще ничего не понял. Он и ответить не знал что. Произошедшее выбило его из колеи раздумий. Но не стоит забывать, что Минхо пьян. Сейчас любое его бредовое слово будет в порядке вещей. Поэтому на свой счёт Хан это не принял. И отвернулся, продолжив поток размышлений о том, как быть дальше. Что делать, когда вернётся домой... Дыхание не успокаивалось точно так же, как и разревевшийся пульс. Ли старался успокоить ебанутые скачки внутри через насильно прерванное дыхание, но всё бестолку. Пока рядом этот придурок, мысли только о нём, а при мыслях о нём продолжается эта ебанина в самом центре груди. Источник проблемы — Хан Джисон. Так почему бы не вытурить его отсюда, чёрт возьми? — Встань, — вдруг сообщает Хо, бесцельно пялясь куда-то в потолок. — Что? — переспрашивает растерявшийся Джисон через плечо. — Айщ. Вставай, говорю. Не осознавая своих действий, Хан просто делает так, как ему говорят. Медленно и неуверенно. Теперь, когда он на ногах, стоит и мнётся, невзначай поглаживая свою руку, Минхо посматривает на него. Через раз. И его бесит, что с каждым разом возникает странное желание. Тело ужасно изводит от безумных мыслей. — Хён, я... сделал что-то не так? — виновато интересуется он, опустив глаза в пол и с каждой секундой выглаживая рукав сильнее. — Подойди... Кхм. Подойди-ка. Язык переплетался то ли от пьяного разума, то ли от пьяных чувств. Почему-то Минхо занервничал. Если честно, от непредсказуемого поведения Минхо становилось не по себе. Что он задумал, было неизвестно. Оттого и жутко. Но в любом случае Хан делает всё, как было сказано. Он ждал, пока тот хоть что-то скажет. Но вместо каких-либо слов Минхо хватает его за руку и тянет на себя. С глухим звуком Джисон в непонятках падает на него. — Ты... — нависая над ним, Хан выстреливает встревоженными глазами в пустоту. — Чего..? Чувствуя его прижимающиеся бёдра, Минхо машинально вдыхает больше воздуха. Затем выдыхает с особым усилием. — Закройся. Ничего не говори. Неловко сев на него, Хан старался хоть что-то предпринять. Наверное, лучше уйти. У него совсем крыша поехала... Пусть лучше спокойно отоспится. Как только он надумал подняться, его тут же прижимают чужие ладони обратно. Тепло, исходящее от рук Минхо, пронесло мимолётную рябь по телу. Хан вспыхнул, как спелый помидор на грядке. А ещё... Он почувствовал, как снизу что-то напирает. — Ты не подумай, — Ли невозмутимо смотрит на силуэт над ним. — Я не педик. Просто... кое-что интересно. Единственное, что Хан мог сейчас делать, — это таранить ошарашенными глазами расплывчатое в темноте лицо. Двинуться он не мог, ибо тело сводило лёгкой дрожью как снаружи, так и внутри. Неприметными рывками Хо потянулся к его лицу, чтобы пристроить ладони на покрасневших щеках. Честно, сейчас было самому трудно понять свои действия. Они точно противоречили всем его словам и принципам. Из-за этого непонятное желание росло всё больше. Просто вдруг захотелось прижаться к нему. Потрогать. Попробовать на вкус. Особенно его ляжки, от которых, кажется, чердак сносит конкретно. Минхо принялся разглядывать каждое очертание на его лице, когда притянул ближе. Он блуждал по нему в надежде понять, почему эти гладкие щёки и губы ужасно совращают. Так близко и так долго к нему Хан ещё ни разу не был. Это так смущало. Выворачивало наизнанку. Кажется, дрожь усилилась. Так усилилась, что Минхо её заметно почувствовал. Его дрожь будто обезбол. По всей груди проносилось томительное ощущение. Такое, что Хо больше не мог сдерживать вырывающийся наружу коктейль из чувств. Сместив руки на тонкую талию, Минхо быстро кинул его под себя. Они так неожиданно поменялись местами, что с джисоновых губ непроизвольно сорвался сдавленный стон. — Ч-что ты делаешь..? — напрягаясь, пытается выяснить Хан. Он чувствовал, как упирается коленками в препятствующие между ними бёдра. На деле всё было ясно. Хан всё понимал. Понимал, к чему всё идёт. Вот и покраснел ещё больше от развратных мыслей. Нельзя не отметить, что ему ужасно нравился тот факт, что у них с Минхо происходит такая близость. Такое чувство, будто он всю жизнь ждал этого момента. Сейчас он под ним. И сейчас они смотрят друг на друга, не отрывая глаз. Ли провёл губами по доступной шее, которая, в свою очередь, покрывается гусиной кожей от каждого касания. Всё прекрасно, казалось бы, но... Он хотя бы понимает, что делает? Это хотя бы... всё по-настоящему? Вспоминая его поведение в трезвом состоянии, Хан терзался в сомнениях насчёт происходящего. А вдруг Минхо кажется, что сейчас он с какой-то девкой? Эти мысли так разбивали... Потому что это хочет быть он. Весь и полностью. Да, он не отрицает, что приревновывает. — Раздевайся, — коротко и ясно заявляет Ли, отстраняясь. Сначала Хан замешкался, ведь ужасно стесняется. Он ещё никогда не раздевался перед кем-то. А уж особенно перед тем, кто нравится. Под влиянием его прожигающего взгляда, из-за которого позвоночник проносился роем мурашек, Хан неуверенно потянулся к нижней части футболки. Но перед этим, конечно же, не забыл снять джинсовку, которая случайно упала на пол, прямо как и толстовка Минхо ранее. Вцепившись в неё, он плавно потянул на себя, сначала оголив живот, где показалась продольная полоса с еле заметным рельефом, а потом и соски. Он снял её, освободив упругие плечи. Терпеливо наблюдая за каждым его движением, Ли непроизвольно сжимал мягкое одеяло пальцами. Бесцельно рисуя глазами на его теле, в пьяную башку лезли только самые непристойные мысли. Равномерное дыхание грудной клетки, которая то наполнялась, то вновь опустошалась, заставляло тело неоднократно испытывать лёгкую дрожь. — Раздевайся, я сказал, — холодным тоном повторяет Минхо, ведь тот по какой-то причине застыл. — П-прям полностью? — нервничает Хан, краснея ещё больше и непонятно зачем обнимая себя. Наверное, чтобы прикрыться. Ответом послужили прижмурившиеся глаза Хо, которые отчётливо мигнули во тьме. От блеснувшей злости в его взгляде Хан забегал своим, уже стягивая с себя шорты. Когда Хан остался в одних лишь коротеньких боксёрах, Ли не удержался и посмотрел на его бёдра и ляжки вновь. И хватило только взгляда на них, чтобы Минхо сорвался с цепи. Резво вынырнув из футболки и отбросив её куда подальше, Минхо также отбросил и своё терпение. Вонзившись в его задницу так, что её охватили целые ладони, он подхватил Хана к себе и, словно животное, цапнул в полный прикус гладкую и мясистую ляжку. Он сжимал мягкую плоть в мёртвой хватке зубами так, что Хан взвыл от боли. Последний вовремя заткнул себя руками, чтобы громкий звук не распространился на всю комнату. Упираясь влажным языком, Ли всасывал кожу сильнее. И покусывать не забывал. Он и подумать не мог, как не рассчитывает свою силу, причиняя Хану боль. Единственное, что делал Хан, — намертво заткнул рот от присосавшегося, как пиявка, не только Минхо, но и страха. Тело коробило дрожью от неизведанных прежде чувств и незнания, что будет дальше. Ощущения били током, а это только начало. Но пугало, скорее, что, чем дальше зайдёт Минхо, тем будет жёстче. Конечно, он всё ещё может опомниться. Но сможет ли в потоке таких острых чувств? Оставляя краснючий след от зубов и там же сытную влажность, Минхо тяжело выдохнул. Он впился снова рядом с прошлым укусом, начиная кусать с точно такой же силой. Хотя в этот раз хватка была настырнее. — Мин...минхо! — с губ срывается принуждённый крик и Хан цепляется железными пальцами в подушку. Глаза, кажется, намочились от столь обжигающего «поцелуя» в бедную ляжку. Хотя даже не поцелуя, а настоящего желания сожрать её. И чего он только так агрессивно пристал к ней? — Мне больно..! Минхо слышал его. Но не слушал. Он укусил влекомое место так, что там остался рваный укус, чуть ли не саднящийся кровью. Ведёшь себя, как животное. Может, он ведёт себя так из-за того, что пьян? Может, все пьяные ведут себя агрессивно? Хан не знает. Никогда не был в таком состоянии. Закончив с его восхитительными ляжками, которые оставили лишь приятное послевкусие, Минхо облизнулся и впечатал его зад к своему набухшему члену. Бугор чувствовался даже через штаны. Да, Хан отчётливо почувствовал, как в него уже упирается что-то большое. И, судя по поведению чересчур возбуждённого Хо, возможно даже, желающее обидеть. Пусть это Минхо, которого он любит всем сердцем, но зудящий ком всё равно дал о себе знать. Странные снизу чувства перемешались с ещё более странными в груди. Только во втором случае было нихуя не приятно. Спуская штаны до колен, Ли мельком взглянул на зажмуривающегося Джисона, чьё смрадное и прерывистое дыхание раздавалось по комнате с тусклым эффектом эха. Он так сильно держался за подушку, что кончики пальцев побелели. Так страшно и одновременно щекотно ему ещё никогда не было. Всё слишком странно. Жизнь — странная штука. Самое интересное, пожалуй, что Хан не знал, хочет он отдаться Минхо или нет. Он его, безусловно, любит, но... готов ли он сделать это с ним? Пересечь черту, после которой обратного пути не будет. Понимая, что Минхо снял с себя всё лишнее, кроме боксёров, из которых уже готовится выпрыгнуть нарастающий жаждой член, Хан с испуга предупредил о кое-чём важном: — У... У меня ещё никогда ни с кем не было! На пару секунд Минхо замер, пережёвывая бухущим мозгом его признание. Он тотчас закатил глаза, как только почувствовал прилив утомления наперекор со злостью. Как же ему похуй. Было или не было, вообще не ебёт. Он просто хочет взять этот чёртов зад и воплощать с ним самые грязные мысли, которые без остановки продолжают лезть в голову. Ли бесцеремонно опрокидывает Хана спиной к себе. Пусть Хан остаётся и без ответов, он всё равно продолжал упрашивать, чтобы Минхо был не таким грубым, как сейчас. — Пожалуйста, хён, не делай мне больно, — кричит он, прижимаясь щекой в подушку, по которой готовятся ползти нарастающие от слепой надежды слёзы. В надежде услышать хоть какой-то признак его голоса, Хан слышал лишь непонятное шуршание после того, как Ли взял что-то в тумбочке. Что за хрустящий шум, будто кто-то открывает пачку из под чипсов? Сейчас судорожное дыхание с машинальным скулежом доминировали над пространством. — Эй, — томный голос разрезал тишину, возникшую совсем внезапно. — Снимай трусы, сраный педик. Закусив губы, Хан зажмурил глаза. Ему сейчас действительно собираются присунуть. Он банально боится неизвестности, потому что у него никогда не было секса. Страшит, скорее, от осознания, что внутри него кто-то будет. И сам факт, что Минхо только и делает, что заставляет волноваться, вместо того чтобы сказать хоть что-то ободряющее, разбивал и отговаривал. — Я-я не могу, — качает головой Джисон, проливая дрожащие слёзы на ткань. — Мне страшно, я не могу. Д-давай прекратим? То есть, в другой раз... Какой же нытик. Всё-таки, не зря тебя плаксой называют. Заслуженно, — проворчал про себя Ли, сморщившись от блеснувшего раздражения. Ладно, придётся самому всё сделать. Терпеть уже нет сил. Громкое желание вырывается наружу и Ли больше не может продолжать бороться с ним. Быстренько обнажив его сладкие и упругие ягодицы, Минхо смочил горло слюной перед тем, как натереть между ними смазкой, которую он прямо сейчас льёт себе на ладонь. Смирившись, что дёру назад уже нет и не будет, и всё произойдёт как оно и должно было быть, Хан задрожал. Точнее, продолжало трясти тело, а он сам пытался контролировать процесс бурлящих изнутри чувств. Чтобы казаться хоть капельку сильным. — М-минхо, — расстроенно скулит он, вздрагивая от влаги, которую тщательно втирали в пульсирующее и такое развратное колечко мышц. Хан сжал простыню в тяжёлых кулаках и вдавил заплаканные глаза в подушку. — Это ведь не больно, правда? Пообещай, что не будешь жесток. — Мгм. Это «мгм» прозвучало так отрешённо. Будто он ответил на похуй, лишь бы Хан уже закрылся. Но даже от такого похуистичного ответа блеснула молния надежды. Что все слова, которые пытался донести Джисон, были в конце концов услышаны. Истерически усмехнувшись самому себе, Хан прикрыл веки и уткнулся лбом в мокрую от слёз подушку. Ощущая активный мятеж нетерпеливых в себе пальцев, которые дразняще водили туда-сюда, Хан уже сходил с ума. Начинал сходить. Но он знает, что очень скоро сойдёт окончательно. Под глухие и тряские стоны, непроизвольно выскальзывающие с губ Джисона, Минхо заканчивает с его чересчур узким анусом. Не соврал — в натуре девственно чист. Такое вообще возможно? Он же гей. Такие в первую очередь долбятся в жопу. Наверное, так даже лучше. Может, одумается, если трахнется один раз с парнем. Ощутит это на себе. А то говорить, что гей, намного легче, чем испытать истинную сущность этого слова на собственной шкуре. Натягивая скользкий презерватив на налитый кровью член, Ли капает и туда немного смазки. Постель уже давно пропиталась её вязкими каплями. Как только он подхватывает его задницу и удобно располагает на себе, чтобы наконец войти в эту сокращающуюся вокруг пустоты дырочку, дыхание и пульс Джисона учащаются со скоростью Флэша. А его взвинченный голос становится интенсивнее и нервнее. Хан совсем не знает, что ожидать в эту секунду и чего в другую. Ведь всё происходит слишком спонтанно. Он совсем не был готов, что этой ночью его трахнут. Так ещё и Минхо... Хан издаёт полукрик от подарочка сзади, прямо сейчас трущегося между его ягодиц. Так Минхо их ещё и сминает, впиваясь пальцами, как это обычно делают ястребы со своей жертвой. По позвоночнику пробегает табун мурашек, а в области паха накатывает бриз тягучего ощущения. И только продолжает расти, не думая останавливаться. Так страшно. И одновременно хочется испытать. Но больше страшно, конечно. Хорошо, что его первый — тот, кого он любит. То, что так, казалось бы, долго оттягивалось, наконец настало. Минхо начал штурм. И это пиздец как пощекотало нервы. Вошла только головка, а Хан уже чувствует, что больше принять не сможет. Это край. Издаётся полустон-полукрик. — Бля... — Минхо выдыхает от его надоедливого и слишком шумного поведения. — Я даже не вставил ещё, а ты уже орёшь, как резаный, — заканчивая возмущение, он толкает член поглубже. Хан вновь крикнул с угасающим звуком боли. Его руки слились в единое целое с простынью, которую он успел измять всю. — Н-не так быстро..! — ноет в подушку Джисон, отчего речь слышится совсем невнятной. — Больно. Мне больно. — Не пизди, — расширяя его задницу всё больше, он продолжил потихоньку вонзать нетерпеливый член дальше. — Я норм растянул твой ебучий зад, так что не ной. Тогда почему так больно?! Каждый миллиметр углубления заметно ощущался. И каждый миллиметр словно разрывал на части. Из-за обильной смазки было прохладно. Но не столько было прохладно сзади, как где-то поважнее. Например, холод стрельнул в самое сердце. От того, что с ним обращаются так легкомысленно. Ещё и в первый раз... — Стой! Стой! Пожалуйста, Минхо, остановись. На минутку! — от саднящей и оттого отвратной боли Хан прогибается в спине, извиваясь, прямо как гадюка. Он тянет подбородок выше, пока слюнная железа начинает вырабатываться интенсивнее. Сейчас комната наполнена лишь стонами. Стонами боли. Прерывистыми и зачастую резкими. До тех пор, пока Минхо наконец не вошёл во всю длину и не впечатался тяжёлыми яйцами в его истекающую миловидными капельками пота задницу. Такие же, кстати, были и на висках Хана. С расслабленным вздохом Минхо приподнимает голову, выставляя ярко выраженный кадык. Раздвинутые над ним бёдра уже скользили от пота, смешавшегося со смазкой, поэтому он пошатнул их вперёд и уплотнил джисоновы колени в матрас. Видок что надо. Немного расплывчатый, правда. И темноватый. Не удаётся отчётливо разглядеть эту гнущуюся от ломающих чувств спину. Перекатывающиеся мышцы на его лопатках и руки, которые уже не знают, во что ещё вцепиться, лишь бы искоренить вызывающие боль ощущения. Но не только боль, естественно. Хана коробило ещё и от сворачивающихся щекотных снизу чувств. — Эй, не делай вид, что тебе не нравится, — вдруг вырывается у Хо и для разрядки он совершает первый толчок. Такой короткий, что не успевают яйца отлипнуть от вспотевших ягодиц, как они с еле слышным шлепком впечатываются обратно. Только первое движение, так ещё и максимально никакущее, а нервные окончания взбудоражило знатно. Саднящая боль всё ещё ощущалась, даже когда тот незначительно пошатывался, но теперь она стояла наравне с похотливыми ощущениями. — Ну? — с хлёстким звуком Минхо шлёпает по сочной ягодице и пьяно усмехается, когда в ответ получает судорожное вздрагивание. Будто это всё игра. — Как ощущать другого парня внутри себя? — П-прекрасно, — сдавленно отвечает Хан, подставляя тыльную сторону ладони под губы. Он слабо улыбается, стараясь подавить негативные чувства и настроиться на лучшую ночь в его жизни. Ночью с его любимым. — Ведь это ты. Когда Минхо задавал провокационный вопрос, то надеялся услышать совсем другое. То, что ответил Хан, ему совсем не понравилось. Внутри мелькнуло что-то типа разочарования и злости. — Какой же ты всё-таки пидор... — Но ты ведь, получается, тоже... — невзначай решает поддержать диалог всё ещё дрожащий от предвкушения Джисон. — Чё ляпнул?! Подъёбка это была или нет, Минхо не выкупил. Но в любом случае вот это дохуя остроумное высказывание засорило жилы приступом непристойной злости. Надавливая на его охуевшую дырочку сильнее, он заставляет Хана крикнуть снова. Потом снова. Снова. И снова. Потому что каждый толчок был жёстким. Не стоило его злить. Пальцы Минхо сместились чуть выше, оставив на прежнем месте бледные отпечатки после себя. Он потихоньку стал двигаться, массируя зад для лучшего погружения. По комнате носились размеренные и мокрые звуки трения тел друг о друга. Но нарастали они заметно. Так же, как и вырывающиеся непослушные стоны из уст Хана. Так же, как и слёзы из его утопающих глаз. Джисон думал, что жёстче уже не будет. Он ошибся. Толчки усиливались почти на всю длину. Становились быстрее. И больнее... — Хён! По...помедленнее, прошу тебя..! — постанывает вздрагивающий от каждого хлюпкого звука и ощущения внутри себя Хан. Он кусал свою ладонь, чтобы хоть как-то заглушить рвущие ощущения сзади вместе с набухшими и развратными. Он не знал, наслаждаться или плакать. Было всё вместе: и хорошо, и больно. То, как дрожал Хан, было восхитительно. Его дрожь действовала на Минхо точно обезбол. Его сладкие стоны звенели в ушах. Они такие, блять, сочные, что хватило бы только их, чтобы кончить прямо сейчас. Он чувствовал, как снизу, да что там снизу, по всему телу, происходит неугомонный водоворот из феерических чувств. А самым странным, пожалуй, было то, что Минхо понял: ему нравится. Ему нравится трахать парня. Ему нравится слышать его голос, не сдерживающийся от вожделения. А движения? Хан так извивающе выгибается, не зная куда податься, что у него просто едет крыша. Она и так сейчас не особо-то на месте из-за бурлящего по венам алкоголя, так ещё и пиздатый секс тут нарисовался. Хотя у него давно не было из-за того, что не вставал. Но не вставал ведь по причине, которая сейчас так пламенно и громко стонет под ним. Так что да, пожалуй, член твёрдо стоит ещё и поэтому. Ли чувствует, как содрогается член из-за самого страстного коктейля из ощущений, которые ему дарит сочная дырочка. И которую он, между прочим, ни на секунду не оставляет в покое. Он таранит её, вдавливая бедного Хана в кровать сильнее. И его колени, которые уже горят от того, что слишком сильно втираются в простынь. Хану приходится всползать время от времени, потому что непослушные и уставшие бёдра шаловливо разъезжаются в стороны от интенсивных толчков. Обрушившись на него так, что влажная попка уже никак не могла выгнуться сильнее, потому что достигла предела своих возможностей, Минхо заблокировал её, не позволяя выскользнуть ни из под ладоней, ни из под бедёр. Слёзы, что без остановки лились на подушку, куда продолжает утыкаться стонущий от выворачивающих наизнанку чувств Хан, уже пропитали всю ткань. Тягучие слюни стекали по его подбородку. Сердце уже готово было вырваться. Разодрать грудь. Оно так бешено металось у обоих, что, кажется, они могли бы услышать сердцебиения друг друга. Щиплющая и противная боль уже не особо чувствуется. Либо Хан привык, либо их затмили искушающие на ещё большую похоть чувства. Эти неописуемые ощущения были такими приятными, что Хан смело бы провалился на его член полностью. Его так грубо втрахивали в кровать, что та даже поскрипывать успевала. Это было так жестоко, что уже не так заметно. Потому что Джисон привык. По крайней мере, Минхо заставил его привыкнуть. Вот только слёзы до сих пор не забыли. Всё помнят, заразы, вот и не угомоняются. Набухший и краснючий член Хана тёрся о постель. Это побуждало стонать ещё громче и ещё слаще. Хотелось бы дотронуться до бедной вибрирующей головки, что не жалеет сочащейся смазки, и приласкать её, успокоить. Но Минхо так сильно зажал его, что дотронуться было невозможно. Руки не дотягивались. Хлюпающие звуки становились громче. Истошнее. Толчки тоже не теряли планку. Из длинных и медленных переходили в короткие и ускоренные. Они становились такими дерзкими, что чавканье влажных яиц об испачкавшуюся в смазке попку стояло в ушах. Стены впитывали в себя каждый грязный звук в этой комнате. Казалось, что ночь намеренно оттягивала появление солнца, чтобы немного продлить эту заманчивую эскападу. Заслонив гладкую и дрожащую спину своим торсом, Минхо выходит из него и снова заполняет, только теперь на всю длину, попадая по простате и вырывая из Хана полустон-полукрик. Было резко. Удовольствие, граничащее с болью. Набрав максимально быстрый темп, который мог себе позволить, Ли вбивался в податливое тело, которое с каждой фрикцией вынуждало таранить чувствительную и растраханную дырочку. Всё так липко. Так мокро и грязно. Во всём виноват не унимающийся пот и чёртова смазка. Каждый нещадный толчок выступал в унисон с уставшими стонами. Но больше всех, конечно, было слышно Хана. С каждым толчком он не мог сдерживать громких и уже сиплых стонов. Хан чувствовал, что уже на чёртовой грани. Ощутив лёгкое прикосновение чего-то тяжёлого на своей спине, в голову лезли только самые грязные мысли. Ему казалось, что Минхо прижался к нему и был ужасно рад этому. Но оказалось, что так и есть. Он и правда прижался к нему. Мокрые и липкие тела соприкасались друг с другом, шатаясь туда-сюда, будто они в ебучем поезде. Джисон чувствовал, как постепенно наполняется. Как его наполняют. Ему нравилось ощущать в себе длинный член, от которого сводило абсолютно всё. Последней каплей для Хана стал сильный укус в его доступное плечо. Он вспыхнул, стоило ощутить сладкое и томное дыхание прямо в шею. Он извивался, чувствуя лёгкие поцелуи от ворсистой чёлки Минхо. Содрогаясь от волны долгожданного оргазма, Хан выпускает из себя последний, но очень протяжный и вкусный стон. Именно такой дорогой и отличающийся ото всех стон заставляет Минхо вплотную присосаться к сокращающейся скользкой дырке и вилять тазом по часовой стрелке. Вниз-вверх, по каждой вымокшей и хлюпающей стенке, пока и сам не кончил, охватывая рябь по всему телу. Вот только во время оргазма Минхо не рассчитал силу своего укуса. Он оставил кровавые следы на карамельном плечике, таком идеальном до посещения его наглых зубов. Судорожная одышка, сопровождающаяся усталостью, полетела по комнате. Всё... закончилось? Слюнки вываливались по подбородку вместе с застывшими слезами. Всё, что осталось после незабываемой волны оргазма — чувство заполненности. Пусть Минхо и спустил всё в презик, но даже так Хан чувствовал себя заполненным им. Пробыв в неизменившимся положении ещё с минуту, Джисон почувствовал, как его опустошили. Вот ведь... Снова чувство пустоты. Завтра глаза наверняка опухнут, он столько плакал. Сзади, прям по стенкам его растянутого колечка, всё ещё ощущается нервное пощипывание, иногда с остринкой. Надеюсь, до крови хотя бы не дошло... — тихо выдыхает Хан и машинально плюхается на постель животом, ощущая непристойную усталость. — Хён... — не успевает договорить Хан, как рядышком валится Ли. Тоже на живот. Лицом к лицу. Хан округляет глаза, ведь Минхо назначил свидание его взгляду. Долгое немое свидание. — Я, наверное, должен уйти? — не отводя помутневшего взгляда, вдруг заявляет Хан. Потому что Минхо так холодно на него смотрел, что на ум только это и вышло. Наверняка он не хочет его сейчас видеть... Только Хан собирался дёрнуться, как на его макушку ложится ладонь, укладывая на подушку снова. — Тебе сейчас больно будет. Идиот, — держа руку на ворсистых тёмных локонах, неоднозначно говорит Ли. — Потом свалишь... Ещё немного полюбовавшись его глазами, пусть и опухшими, такими заплаканными и размазанными, Минхо медленно прикрыл веки. Его пальцы ослабли. — Минхо..? — он тихо зовёт его, ощущая, как внутри всё горит. Но конкретно сейчас горело не столько в животе, как в сердце. — Заснул, что ли? — плавно хлопает ресницами Хан и натягивает слабую улыбку. А слабую, потому что тело не спешили покидать больные чувства. Во всех смыслах.

***

Где-то в середине утра Хана разбудило тёплое дыхание в шею. Глаза медленно разомкнулись и увидели перед собой тёмную макушку. Макушку Минхо, которая дрыхла без задних ног, прямо как и он сам. Вспоминая, что вчера было, сердце высыпало волшебной рябью. И то, что сейчас он спит рядом с тем, о ком мог только мечтать, заставило улыбнуться. По-дурацки улыбнуться. Любуясь спящим красавчиком, ведь Минхо красив даже когда просто спит, Хан боялся лишний раз пошевелиться. Боялся ненароком разбудить. Он хотел подольше полежать рядом с ним вот так, ведь непонятно, даст ли судьба ещё такую возможность. Хотя может и даст, потому что Хо, кажись, потихоньку признаёт истинные чувства. Горячее дыхание впитывалось в кадык и тем самым щекотало. Это нравилось. Чересчур. До мурашек. Пальцы сами потянулись к его упавшей на глаза чёлке. Хотелось коснуться её. Она выглядела такой пушистой. Но не успевает он дотронуться, как Минхо просыпается, лениво переворачиваясь на спину с осипшим кряхтением. Голову будто сверлом буравили. Она, блять, так ныла, что простого нажима на лоб не было бы достаточно, чтобы угомонить покалывание хоть немножко. Минхо открыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь подавить зевок. Сонливость постепенно отступала, и он начал понимать, что происходит вокруг. Как только край глаза замечает рядом с собой кого-то, Минхо заметно вздрагивает, замирая на пару секунд. Когда понимает, что это всего лишь Джисон, тот самый придурок, которого он... ненавидит, то внутри что-то бабахает. Прилив адреналина возвращается вновь, когда Минхо вспоминает вчерашний день. Или эту ночь. Он не помнит, когда отрубился. Но зато чётко помнит, чем они занимались. Не просто же так Хан лежит рядом с ним в его кровати. И как так, блять, вообще вышло? Каждое ощущение отпечаталось в клеточках разума. И не только ощущения. Ещё он ясно припоминает, как твердел стояк от каждого стона, звенящих из глотки Хана. Какой пиздец. Минхо закрыл глаза ладонью, тихо выдыхая от стыда к себе же самому. Он трахнул гея. Гея, блять! И как ему жить после этого?! — Я разбудил тебя, да..? — виновато интересуется Хан, поджимая непослушную руку к груди. Это не сон. Последняя надежда была именно на сон. Но стоило Джисону заговорить, как стало ясно, что всё наяву. Всё, кранты. Минхо приподнимается на локти и видит, что они лежат всё ещё голышом. — Оденься уже, нахуй, — грозно рявкнул Минхо, насупив брови, и стал приводить себя в порядок. — И вообще, какого хуя ты всё ещё здесь? — Ты сам разрешил. Ну, потом уйти... Как легче станет... — он приподнимается, собираясь сесть. Но сидеть было так болезненно, что Хан прошипел. Всё-таки, его зад буквально разорвали. — Я не помню, — хватаясь за голову, Хо почувствовал, будто прямо сейчас ему провели лоботомию. Переживая о его состоянии, Хан хотел хоть как-то помочь, вот и дёрнулся машинально ему навстречу. Снизу вдруг послышался громкий хлопок закрывающейся двери. Наверное, это его мама с командировки вернулась. Или отец с блядок пришёл только под утро. Сука, сука, сука. Нервы запели и Минхо засуетился. Да что там, Хан тоже принял обеспокоенный вид. Ладно, если мать увидит это зрелище, но если это окажется отец, то будет просто пиздец. Ведь он лютый гомофоб. Если узнает, что его сын трахался с гомиком, Минхо явно не поздоровится. — Ебать, как же не вовремя, — возмутился себе под нос Хо и метнул оживлённый взгляд на всё ещё не прикрытого Хана. — Одевайся, блять! — Но, хён, как я так быстро... — Шевели своей задницей, придурок. Если это мой батя, то и тебе, и мне будет пизда, понимаешь? — он перебивает. И, чтобы процесс шёл побыстрее, он хватает с пола все его вещи и швыряет в него. — Если через пять минут ты всё ещё будешь маячить перед глазами, я тебе все мозги вышибу. Не став перечить, Хан просто стал одеваться. Сделал он это быстро, как и было велено. После Минхо хватает его за плечо и ведёт в сторону окна, форточку которого уже во всю открывает. — Ты что, хочешь, чтобы я… — Перелезай, — он не даёт договорить и толкает ближе к окну, где дальше прорисовывается длинный такой козырёк с наклоном, ведущий прямиком во двор. — Н-но мне страшно..! Я же могу разбиться! — он пятиться против силы назад. — Я уже, блять, сто раз так выходил. Отсюда ты не разобьёшься, даже если захочешь, — он смотрит в ответ с серьёзным видом. Можно было сразу понять, что ему ни разу не до шуток. Шаги стали чётче. Кажется, пришедший стал подниматься по лестнице, оттого она и издавала поскрипывающие звуки. — Да вылезай уже! — вполголоса кричит Хо и силой заставляет его перелезть одной ногой на козырёк. — Но мои кеды, они же там..! — вдруг вспоминает взволнованный Джисон, но вроде бы доверяет его словам и уже перелезает на улицу сам. — Похуй! — когда Хан оказывается уже на той стороне, Минхо прогоняет его и хватается за ручку, чтобы поскорее захлопнуть чёртово окно. Но почему-то останавливается, когда замечает его подавленный вид. Возникла необъяснимая дрожь в сердце. Она не покидала его ровно секунду. Почему-то Минхо показалось, будто бы ему стало… жаль? Ха, жаль? Этого педика? Что за бред… — Бля, ладно. Щас вынесу… — устало выдыхает Минхо, закатывая глаза. Хан поднимает блеснувшие надеждой, что ему всё же не придётся тащиться по улицам босиком, глаза на окно, которое Минхо уже зашторил. В комнату открывается дверь, из которой высовывается голова отца. — Ты хули двери не закрыл? А если б воры залезли и облапошили нас до голой жопы? — без добрых словечек врывается отец, смотря на сына в одних лишь спортивках. — Совсем с башкой не дружишь? — Прости. Не уследил, — Минхо опирается на подоконник, нервно постукивая по нему подушечками пальцев. — Слишком много навалилось. Интересно, он заметил чужую обувь на пороге? Минхо надеется, что нет. Надеется, что он как обычно прошёл мимо в интересах лишь добраться до пива в холодильнике. — Прямо как своя мамаша. Вечно витаете в облаках, что ты, что она, — ворчит мужчина. — Кстати о ней. Просила ещё позавчера тебе передать. Я, правда, потратил немножко, — он достаёт пару тысяч вон бумажками и кладёт их на комод рядом. — Там позарез надо было. Ну ты поймёшь меня. Как мужик мужика, а? Ага, как же. «Нужно». Для его тёлки, небось, надо было. На неё спустил бабки, которые мама усердно зарабатывала, чтобы потом дать сыну на карманные расходы. Пусть Минхо считает именно так, как оно есть, но вслух сказать, а тем более отцу, не посмеет никогда. Страшно. Ещё отмудохает, как это было в детстве. Поэтому ответом послужили лишь лёгкие кивания глазами в пол. Отец усмехнулся, на его щетине вырисовалась довольная улыбка. Перед тем, как закрыть за собой дверь и уйти, он сказал: — Кстати, проветри тут у себя. Душновато как-то. Закатив глаза, в голове вновь стрельнуло. — Ай, — прошипел он и, вспомнив, что снаружи Хан всё ещё ждёт свои ебаные кеды, спешно накинул на себя первую попавшуюся футболку. Он дождался, пока отец уйдёт в свою комнату. Когда свалил, то и Минхо спустился ко входной двери, уже издалека замечая разбросанные в углу кеды Джисона. Натянув резиновые тапки, он тихо отворил щеколду и вышел на крыльцо. Там, возле ворот и лавочки, стоял мёрзнущий Джисон, переминаясь с ноги на ногу. — Забирай свои ебаные кеды и пиздуй отсюда, — он кидает их в ноги и затем отпирает ворота, которые отец, конечно же, перед этим закрыл на ключ. — Да... Сейчас, — присев на одну, а затем на другую ногу, Хан быстро напялил обувь. Молча, но нервно, наблюдая за этими, казалось бы, тянущимися вечность действиями, Минхо заметил, как он дрожит. Замёрз? Ну, конечно, в такой лёгкой джинсовке любой бы окоченел с утра на улице. Подождите, а чего это он вообще печётся о нём? Должно быть похуй. — Вс...всё, — взвинченным голоском предупреждает Хан и смотрит улыбающимися глазами. — И чё ты смотришь? Вали уже, — а вот глаза Минхо морщатся от злости. — До завтра, — сдерживая вибрацию в голосе, отвечает Хан, несмотря на грубости, вылезающие из его уст. Он выбегает, ещё раз помахав на прощание. А Минхо при первой же возможности захлопывает перед ним ворота. Он надеялся, что Минхо тоже помашет, но увы. На душе стало тоскливо. Ещё немного поблуждав одинокими глазами по этому дому, Хан наконец пошёл к себе. Нехотя. Медленно. Честно, не хотелось. Потому что он знает, что его ждёт при возвращении. Сейчас остаётся только верить в лучшее. Например, в то, что родители уже ушли на работу. Ведь так будет хотя бы время привести себя в порядок после буйной ночи. Ночь и вправду была жёсткой... Поясница и зад до сих пор напоминают о ней. Всё это так ужасно тянуло, что ходить как ни в чём не бывало трудно. Да уж, Минхо в постели, конечно, тот ещё монстр. Это Хан, пожалуй, запомнит на всю жизнь. Но с другой стороны это дурманило... В любом случае, пока это Ли Минхо, в которого он по уши влюблён, любая хуйня будет казаться нормальной. Потому что, дурак, влюблён. Он чувствовал его. А Минхо его не только касался, но и кусал. Отметины по-любому остались... Хан с неоднозначной улыбкой прикоснулся к шее, куда ранее впивались чужие зубы. Всё было таким диким и невероятным. Возможно, разрядки мог придавать и алкоголь, бушевавший в его венах тогда. Может, будь Минхо трезвым, он был бы нежнее? Воистину, Хан был рад, что лишился девственности именно с ним. Да, было жестоко и больно, но... С ним ведь. Будучи всё ещё околдованным произошедшим, Хан не заметил, как уже добрался до дома. А как понял, то подошва прилипла к асфальту. Намертво прилипла, не желая идти дальше. Вдохнув прохладного воздуха, коснувшегося самых гланд, Хан решил, что должен взять себя в руки. Да, страшно, но вечно бегать он тоже не может. И его всё ещё не покидала надежда на то, что родители сейчас на работе и отец подобреет к вечеру. Открывая ворота, он следом зашёл и в само помещение. Тихонечко ступив на порог, Хан глухо заткнул дверь. И ручку отпустил так, будто его здесь и нет. Глаза бегали по коридору и аркам, проверяя, нет ли за ними родителей. Аккуратно сложив обувь на калошницу, он заглянул через арку вправо, на кухню. Там никого не было. Затем влево, в зал. Там тоже никого не было. Спальня родителей закрыта. Наверное, тоже пуста. Выдыхая с облегчением, что их действительно нет дома, мышцы расслабились и Хан вальяжно снял джинсовочку, свесив её на крючок в шкафу. Открывая дверь в ванную, чтобы поскорее привести себя в порядок и помыться, вместо ванных принадлежностей его встретил пиздец. Оттуда вышел отец. Сердце задрожало и вместе с ними губы. Глаза налились ужасом. Мало того, что он напугался из-за разрушенной надежды, что дома реально никого нет, так ещё и отец смотрел так, будто желает убить. — Ну что, блудный сын. Вернулся? — наступает отец, заставляя Хана потихоньку пятиться назад. — П-пап, я всё объясню... — разводит дрожащие руки Джисон. — Не надо! — он не сдерживает яростного крика и взмахивает тяжёлой рукой, которая сорвалась на щёку сына, заставляя упасть. — И так уже всё ясно! Хватаясь за палящую щёку, Хан поднимает ресницы на отца, который, кажется, зол ещё сильнее, чем вчера. — Знаешь, меня не волнует, где ты был всю ночь. Я понял, что ты безнадёжен. И что ты совсем не уважаешь хотя бы свою мать, которую заставляешь волноваться и ломать голову, где же находится её несовершеннолетний сынок посреди ночи, — продолжает орать мужчина на затихшего сына. Затем он берёт с полки глянцевый журнал, на обложке которого изображены сексуальные модели-мужчины. — А это? Не представляешь, в комнате у тебя нашёл! Валялось прямо под кроватью. Как объяснишь вот это вот безобразие, м?! И тут Хан понимает, как облажался. Увидев в руке журнал, который был куплен совсем недавно и который трудно ему достался, Хан почувствовал, как бешеный пульс скатывается по стенкам желудка, начиная беситься и там. Надо было лучше прятать, чёрт возьми... Сейчас Джисон винил только самого себя за своё легкомыслие. — Нет, я, безусловно, понимаю, что мальчишки твоего возраста читают подобные журналы. Но журналы с женщинами! А ты?! — отец швыряет журнал с порхающими страничками в закрывшегося от броска Джисона. — Ты отвратителен! Перед глазами упала страница с мужчинами, одетых в оголяющие торс топики, а ещё в элегантных стойках. Вот на эту страницу и приземлилась первая за сегодня слеза Хана. Ему было так стыдно перед отцом. Стыдно за себя. Был бы он аккуратнее, то ничего бы сейчас не было. Никакого скандала. И жил бы Хан и дальше так, как ему нравится, бесконечно скрывая себя настоящего от родителей. — Плачешь? Снова плачешь?! — он замечает дрожащие слёзы, провоцирующие на гнев. — Всё, это ни в какие ворота не лезет. Ты совсем охамел. Отец подхватывает Хана за плечи и чуть ли не волочет за собой в его комнату. — Раз мы не можем повлиять на тебя, то остаётся надеяться только на Божью силу, — он заталкивает его в комнату. — Только она тебя исправит. Сейчас же начинай читать молитвы о Прощении! Умоляй Бога направить тебя на истинный пусть, сейчас же. Сдерживать поток слёз было крайне тяжело. Всё так внезапно навалилось. Хотя это всё было просто неизбежно. Понимая, что просить отца так не поступать бесполезно, Джисон примыкает к иконам разных размеров на маленьком столике в углу комнаты. Вжимаясь коленями в холодный пол, он с не унимающейся дрожью принимает моленную позу и закрывает взвинченные глаза, начиная шептать Первую, Вторую, Третью и Четвёртую молитвы, которым его учили родители в своё время. Эти молитвы вылетают на зубок, ведь их заставляли читать ещё тогда, когда его впервые хотели излечить от гомосексуализма. Глотая слёзы вместе с повторяющимися по кругу молитвами, Хан понимал, что всё повторяется. Всё так, как и в тот раз. — Ты не выйдешь отсюда, пока не прочитаешь каждую по сто раз. И приготовься, завтра мы идём в церковь, — предупреждает его отец и покидает комнату, запирая её на ключ. Он перекрещивается в надежде, что всё сложится к лучшему и козни чертей, захвативших душу его сына, сгинут, — Да поможет тебе Господь, сынок. Хан остался наедине лишь с вырывающимися на автомате молитвами из его уст. Если взглянуть на эту картину, то можно подумать, будто Хан постепенно сходит с ума. Он выглядел как умалишённый фанатик. Но нет, он совсем не такой. Просто отец заставил... А он не смеет перечить ни ему, ни матери. Каждая по сто раз... Первая, вторая, третья, а тут и четвёртая... Первая, вторая, третья, и снова четвёртая. И снова, и снова, и снова. Спустя пять минут Хан уже потерял истинное значение этих молитв. Теперь губы невнятно тараторили сами, пока он терялся в туманных кандалах своего разума. Последний день недели начался с молитв и закончился ими же. Потому что его заставили молиться и перед сном.

***

Следующий день был странным. А странность как раз заключалась в поведении Минхо. Почему-то он... игнорировал Джисона всеми только существующими способами. Это, на самом деле, было не только сегодня. На протяжении всей недели Хан пытался понять, в чём дело, и хоть как-то привлечь его внимание, но всё бестолку. С того самого дня они даже словом не обменялись. Зрительный контакт полностью избегает. А как только прозвучит звонок, Минхо куда-то убегает. В коридорах, если встретятся, тот разворачивается при любом удобном случае. Что с ним происходит? Непонятно. Вообще ноль мыслей в голове на этот счёт. И это ужасно расстраивало. Может, Хан сделал что-то не так? Обидел как-то? Он правда не знал. Был ещё случай, когда Хан пытался подсесть к нему в столовой, а тот резко наедался, даже если и кусочка не съел. Всю неделю Джисон гадал, что могло произойти. Почему он избегает? Всё же было так хорошо. Стоп. Ну не может же быть, что его... просто использовали? Да нет, бред какой-то. Минхо точно не такой. Возможно, и кажется таким, но на деле совсем нет. Хан уверен. Поэтому Джисон принял решение насильно поймать его в каком-нибудь тихом месте. Или не тихом. Это неважно, важно — просто поймать и поговорить. Но этого делать в конце концов не пришлось. Оно само случилось. Повезло, что Хана назначили дежурным вместе с Минхо. Выпал идеальный шанс. Его ни за что нельзя проебать. Последний урок наконец миновал. Ученики при первой же возможности подняли свои задницы и свалили кто куда, оставляя за собой разве что пыль из под ног. Всё это время Хан не мог отвести от него взгляда. Как сегодня, так и всю неделю. Интересно, Минхо заметил, как он прожигает его затылок одними лишь глазами? Или посчитал это не нужным? Похоже, Минхо вместе с остальными куда-то намылился. Но ему ещё дежурить. Забыл, наверное. Или опять сбегает, зная, что придётся быть наедине с Ханом? — Эй, Минхо! — попытался окликнуть его Хан, но тот уже был у выхода. Надувшись из-за очередного игнора, ему ничего не стоило попробовать снова. — Хён! Что, совсем не слышит? Это ж как можно долбиться в уши даже без наушников?! — Минхо-хён. В этот раз Ли останавливается. Прямо на порожке. И начинает шустро водить головой по сторонам в надежде, что этих слов больше никто не слышал. Всё-таки хорошо, что все уже свалили. Кинув на всё ещё находящегося за своей партой Джисона раздражённый взгляд, он задвинул двери и быстрым шагом направился к нему. — Не называй меня так, — зажимая подбородок всей ладонью и толкая назад, к стенке, Хо грубо рычит прямо ему в губы. — Просто заткнись. — Ты дежуришь со мной, — не обращая внимания на его безрезультативную агрессию, Хан решает начать с простого после долгой паузы между ними. — Забыл, что ли? Сначала Ли разглядывает искрящиеся от невинности глаза, а затем невзначай опускает свои на разноцветный значок на его жилетке. Снова того тошнотного цвета. Бабл гам... И снова этот дебильный значок, который Хан вообще никогда не снимает. Если честно, хочется сорвать его и выбросить на помойку. Пусть светит радугой среди кучи серого мусора, чем здесь, среди нормальных людей. — Дежурить с педиками как-то зашкварно, — он возвращает на него уверенный взгляд и неоднозначно усмехается. Зашкварно, говоришь? Губы принадулись от очередной фешенебельной попытки принизить за ориентацию. Иногда Джисону кажется, будто у него выработался иммунитет к подобным изречениям. Ведь Минхо не один, кто бросается в него такими словечками. Обижает лишь то, что Минхо один из тупорылого стада, подверженного заражению от стереотипной лапши, которую навесили им на уши в своё время. Всё, что говорит Минхо в попытках обидеть, совсем не трогает. Ну, зачастую... Не стоит отрицать, что всё же иногда возникает чувство опустошённости, когда Ли ведёт себя так цинично с ним, когда с другими дружелюбен. — Но ты же не оставишь всё это на меня одного? — с горечью спрашивает Хан. — А что мне мешает? — убирая от него руки, Ли прячет их в карманы. — Хуярь сам. Или что, пожалуешься на меня за это учителям? Хан ничего не отвечает. Крепко молчит, тупя глаза ниже. А Минхо продолжает: — Тем более, я ж нравлюсь тебе. Так почему бы не прибрать тут всё и за меня тоже? — Ты хочешь... воспользоваться моей любовью к тебе ради уборки..? — с разочарованием удивляется он, наморщивая лоб. — Какой же ты тюфяк ебаный, боже, — он возвращает дерзкий тон, но, когда замечает в его глазах налитую боль, то меняется в лице. Самолюбие Минхо разбивается лишь из-за этого выражения. Снова возник щемящий приступ совести. А внутри снова произошёл непонятный сбой, заставляющий понять, что черта была преодолена. Что ему стоило держать язык за зубами. Минхо ломается над этим, казалось бы, обычным, но громким, взглядом и с бунтарским видом отворачивается. — Сука, ладно. Забудь, что я сказал, — ворчит Ли и идёт к доске, чтобы помыть её. — Любишь же драматизировать... Да уж, Минхо, ты такой рандомный. Хан и не знает, как каждый раз реагировать на твои действия. То грубишь и оскорбляешь, то ведёшь себя так, из-за чего сердце трепещет вновь. Понимая, что он собирается всё-таки остаться и помочь с уборкой, Хан испытывает всплеск ликования. Скорее, не потому, что придётся убираться одному, он бы и сам в принципе убрался, а что удастся поговорить с ним обо всём, что беспокоит. Прошло минут пятнадцать с тех пор, как они начали убираться. Уже дело к мытью пола перешло, но Хан так и не решился начать диалог снова. Всё тянулось в напряжённой тишине. Посматривая на Минхо через раз, он всё думал, какой подходящий момент выбрать. Ли всё делал с таким неприветливым лицом, что тревожить его было немного стрёмно и себе вообще дороже. А поговорить-то всё равно надо... Минхо прекрасно понимал, что Хан снова пялиться на него. В конце концов, трудно не заметить, когда на тебя смотрят так часто. Однако, похоже, эта его игра в гляделки больше не раздражала. Может, Минхо уже просто привык. По крайней мере, беспокойства по этому поводу больше не было. — Почему с того дня ты избегаешь меня? — через мимолётную дрожь в сердце решается на первый шаг Хан, зажав в застывших пальцах швабру. Минхо остановился. Они находились параллельно друг друга через целый ряд. Подумав над ответом с минуту, Ли невозмутимо продолжает намывать пол дальше. — Пожалуйста, не молчи... — он вскидывает жалостливые глаза на чужую спину. — Я всё думал, что сделал что-то не так, но в голову ничего не лезло. Я пытался загладить вину, даже не зная, в чём она заключается. Разве мы теперь не больше, чем просто одноклассники или знакомые? После того, что между нам- Хан не смог договорить по одной простой причине — Минхо перехватил его за шею и толкнул в парту, заставив выронить швабру с глухим звуком. — Закройся, просто закройся! — надавливает на кадык Минхо, пришедший в ярость. — Как же ты заёб! Ха, думаешь, если перепихнулись разок, то всё, здравствует любовь? Знаешь, я просто захотел попробовать сделать это с парнем. Я попробовал — мне не понравилось. Всё. Поэтому даже не смей думать о том, что у нас что-то может быть, понял? Не то, чтобы Хан действительно надеялся на то, что Минхо сразу согласится встречаться с ним, но... Эти мысли всё же не покидали? Ведь та ночь была особенной для него. Неужели это и правда было только ради интереса Минхо? Неужели... он совсем ничегошеньки не чувствует к нему хотя бы после случившегося? — Ты врёшь, — расстроенный голос срывается с джисоновых губ. Смотря на очередные слёзы в его глазах, Хо стискивает зубы. И рука на его шее вместе с ними. — Я — не педик, — зачем-то начинает оправдываться Минхо. Непонятно зачем, но видимо, сам для себя. — Слышишь?! Я никогда не стану чем-то более омерзительным, чем это. Рука расстаётся с тонкой шеей, оставляя на ней следы от длинных пальцев, а Минхо суетливо убирается из кабинета, случайно задевая ведро с водой по дороге. Отлипая от парты, Хан падает на корточки. Ноги сами подкосились. Он обнял себя, пытаясь унять холод. Тело согреть не составит проблем, но вот как быть с сердцем? Как согреть его от мороза, если даже коснуться нельзя? Зачем? Зачем он врёт? Ведь взгляд говорит совсем о другом. Хотелось разрыдаться от тянущего спазма внутри. Хан чувствовал себя таким разбитым. Таким грязным. И использованным. Перед глазами расплывалась лужа воды, перемешавшаяся с мылом. В эту же смесь капали и слёзы с покрасневших щёк.

***

После того разговора прошло несколько дней. Больше они не общались. Но то и понятно, ведь для Минхо Хана будто не существует. Да и сам Хан в эти дни был не в настроении, чтобы заводить с ним диалог снова. Было так горько, что его специально не замечали. На переменах, на физре, в столовой, да везде. Как будто призрак, слоняющийся в поисках, когда же тот, кто намертво застрял в сердце, обратит на него внимание. Но знаете, что больше всего бесит? То, что Минхо специально в поле зрения Джисона флиртует с другими. С девушками, конечно. Он же не «педик». И делает он это затем, чтобы вывести Хана на эмоции. Даже если девка совсем не интересует или тупо не понравилась, он один хуй то приобнимет, то ещё что, в надежде, что этот придурок заметит. Минхо знает про его слепую к нему любовь. И смело пользуется этим. Но даже не столько ради забавы, сколько с целью позлить. А позлить для того, чтобы Хан разлюбил и отстал от него. И у него, заразы, получалось. Получалось выводить из себя и чувствовать зудящую вошь в груди от злости и безысходности. То, как он так нежен с другими и только с ним так груб, разбивает на кусочки. За что он так? Разве Хан заслуживает таких чувств? Вечно называет его придурком, но сам ведёт себя как придурок. Придурок, которого Хан, как бы ни старался, не может разлюбить. Любит и всё. Всё ещё надеется, что Минхо исправится. И всё ещё верит, что все его действия — это исключительно парадокс общественного мнения. Ну, подумаешь, заблуждается парень, что уж тут... Всегда же можно принять себя таким, какой ты есть. Да и... Сам взгляд уже обо всём сказал. В последний раз, когда они были близко друг к другу, Джисон смог разглядеть в глазах Минхо искру. Ту самую, которая возникает у самого каждый раз, стоит увидеть его. Так паршиво. Просто ужасно на душе. Ещё и родители заладили с этой долбанной реабилитацией. На днях он ходил в церковь с отцом. Исповедальню посещал. Но это только начало, ведь завтра его ждёт то же самое... И не только завтра. На следующей неделе тоже. А потом по кругу, пока он не «излечится». Но какой смысл во всём этом..? Я ведь не болен. Я не болен. Не болен. Не... Поток обезумевших мыслей прерывает чей-то бархатный и мелодичный голос: — Эй? С тобой всё норм? Хан отрывается от стенда, который он пришёл вообще проверить ввиду того, что один из уроков, кажется, отменили, ибо его класс сейчас пустует. Все куда-то разбежались. Мероприятие, может, какое, а Хан совсем не в курсе из-за того, что последние дни он никого не слушает помимо негативных мыслей, которые поглотили его полностью. А причина этих самых мыслей — он. Корень зла, причиняющий лишь боль. — Да... Прости, загородил, наверное, — Джисон отодвигается в сторону, открывая вид на стенд светловолосому парню. И снова принимает то состояние, в котором был до. Заметить, что с Ханом явно что-то не так, учитывая его мрачнейший, чем сама грозовая туча, вид, было не трудно. Парень, ещё немного приглядевшись, понял. Понял, что знает его. В частности из-за сплетней о нём. Ну и из-за значка. — Ты же Хан Джисон, да? — парень опирается на стену со стендом, игнорируя первоначальный мотив визита сюда. — Ты меня знаешь? — он отвлекается от тяготящих мыслей и с твёрдым вопросом поднимает взгляд. Последовал короткий смешок. — Не то, чтобы. Слышал, как о тебе говорят другие. Ты довольно популярен, не так ли? Ах, вот оно что. Из-за слухов, неоднократно гуляющих среди учеников, значит? — Гм. Пришёл, чтобы поиздеваться..? — нахмурился Хан и склонил взгляд, понимая, что стоит готовиться к худшему. — Оу, конечно нет, — ладони приподнимаются, а вместе с ними и брови. — Я совсем не из таких. Людей. Парень пытался его заверить, что нормально относится к людям с нетрадиционной ориентацией. И Хан, кажется, поверил. Ну, выглядел он действительно как человек с добрыми намерениями. Не как все те ублюдки, которым только повод дай. — Классный значок, — подметил парень и улыбающимися глазами взглянул на растаявшую реакцию Джисона. Такого ещё никто не говорил. Про значок. То и дело обзывали всеми разными способами, а тут... Так приятно слышать. — Я Бан Чан, — представляется он, а его улыбка становится ярче, будто само солнышко, — Но предпочитаю, когда называют просто Чан. — Хорошо, просто Чан, — на губах мило поднимается один уголок и Хан не осознаёт, как потянуло улыбнуться от притягивающей ауры, исходящей прямиком от Чана. А может, он тоже гей? Или как минимум би? Поэтому диалог проходит гладко? Очень похоже на правду. В этой школе если и есть другие геи, то они тщательно скрываются. Вероятно, Бан Чан один из них. Но Джисон не утверждает. Хотя сердце трепещет о том, чтобы это было так. Потому что хотелось бы завести дружбу с таким же, как он сам. А то ходит как белая ворона и это разбивает. — Что делаешь сегодня вечером? Хан встрял. На самом деле, сегодня отец снова поведёт его в церковь, но не скажет же он про это? Чтобы не показаться скучным или странным с нулевой. Не то, чтобы он считал походы в церковь каким-то странным занятием, просто... Сказав про это, он уверен, что породит ещё больше вопросов, на которые, конечно же, отвечать не будет никакого желания. — Наверное, сериал досмотрю... — валко отвечает Хан, прижимая руки, находящиеся в робком замке, к себе. — О-о... — протянул Чан и понимающе покивал. — Серики, любишь, значит? А какой сейчас смотришь, если не секрет? Вот не знаю, что ещё глянуть, ведь уже пересмотрел буквально всё. — Н-ну... Вообще, BL. — Оу, — на секунду ахает Чан, но озадаченное выражение тут же сменяется милым и добродушным. — BL? Надо же, я тоже люблю этот жанр. — Правда? — глаза наливаются восторгом и Хан, словно радостный ребёнок, приближается к нему с сомкнутыми кулачками. — А какие ты смотрел? И какая любимая? Вот моя — определённо «Логическая ошибка»! Там такие милые гг и только троп от ненависти до любви заставил меня расстаять. Пока Хан с ликованием рассказывал о своих предпочтениях в дорамах, Чан немного замешкался. И, если честно, выглядел он так, будто совсем не понимает, о чём талдычит Джисон. Всё это было так странно... Что Хан и не заметил. Разум был занят только тем, как бы поделиться с единомышленником переполняющими чувствами. А ещё он позабыл о том состоянии, в котором был до появления Чана. — А, кхм. Да, она тоже моя любимая, — неуверенно прокашлялся Чан в кулак и снова надел милую улыбку. — Как ты и сказал, герои там и правда очень хорошенькие. — Скажи ведь? — нутро заполнилось отрадой, отчего он чувствовал себя намного лучше. — А их поцелуй в баре... — тихо продолжил восхищаться Хан, смущённо потупив глаза ниже. — Невероятный... О таком только мечтать и остаётся. Бан Чан больше ничего не говорил. Лишь продолжал пялиться с неоднозначным взглядом на погрузившегося в мысли от впечатлений Джисона. Но эта неоднозначность лихо смахнулась и теперь в его глазах было видно только интерес. — Мечтам свойственно исполняться, — решив обратить внимание только на последние слова, он хитро улыбается. — Ты, наверное, не знаешь, но я мастер в исполнении чьих-то мечт. — Что? — мышцы на лице расслабляются и Хан погружается в недоумение. Недоумение, которое быстро сменяется эйфорией. Он вспыхнул. Покраснел, как самый последний школьник, поэтому в глаза напротив больше смотреть не мог. Прозвенел звонок. Тот, что на перемену как раз. Пустой урок, занимающий клетку в расписании, прошёл. Так незаметно... Хан заболтался. — Как быстро. А я всего лишь выходил отлить, — фыркнул Чан и поправил одним движением руки тёмные локоны. — С тобой, Джисон, время летит незаметно. И приятно. Всё ещё не отойдя от предыдущих слов, Хан стоял как вкопанный и сверлил глазами пол, водя ими то в одну сторону, то в другую. — Ты что-то красный. Тебе нехорошо? — он ненавязчиво касается подушечками пальцев его покрасневшего ушка, а точнее, раковины. Хан вздрагивает, а по спине проходится табун мурашек. Ещё он замечает, что коридор потихоньку начинает наполняться учениками. — А... Ты не боишься, что другие могут увидеть тебя рядом со мной? — стеснённо интересуется Хан, ощущая внутри какой-то гомон. — А почему я должен бояться? Ты ведь не монстр какой-то, — улыбается Чан и убирает руку. «Не монстр какой-то» Не монстр… Эти слова внедрились не только в уши, но и в сердце, где затем пронеслись шлейфом. — Мне ещё к училке одной надоедливой зайти надо, так что... А, подожди, — он уже собирался идти по делам, но вдруг остановился. — После уроков не спеши домой. Вместе пойдём, м? Перед тем, как удалиться за угол, Чан подначил свои слова тёплой улыбкой и помахал. Джисон проводил его растерянными глазами. Кроме того, Минхо уже был на достаточном расстоянии, чтобы заметить Хана с каким-то типом. Ровно с того момента, как тот касался его. А Хан ещё и моську такую состроил, будто кайфанул от этого. Нет, не подумайте, Минхо абсолютно поебать. Да, поебать, с кем он там общается, кому отсасывает и так далее. Но... Почему тогда так передёргивает, стоит крутить в голове этот вот момент? И почему вместо того, чтобы идти на следующий урок, он встал здесь как статуя, замедляя обходящих его учеников и до сих пор наблюдая за тем краснеющим придурком у стенда? Почему, в конце концов, ладони превратились в потрясывающиеся кулаки?

***

Оставшиеся уроки прошли незаметно. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на них, из головы не выходил Бан Чан. Хан всё думал об этом интересном парне. И это впервые, когда он так долго не думает о Минхо. Когда в голове совсем другой парень. Который, между прочим, вызывает только положительные эмоции в отличие от Ли, приносящего лишь боль. Скинув всё в текстильный рюкзак с милыми и разнообразными значками, а также подвеской с мини-зайчиком, Хан вышел из класса, откуда вышли и все. Но перед этим он не мог не взглянуть на посмотревшего в ответ Минхо. По привычке... От этой мимолётной встречи взглядов стало щекотливо внутри. И снова так же больно, учитывая их натянутые отношения. Хан помнит о том, что они с Чаном договорились пойти домой вместе. Вот только где именно его ждать? Возле того же стенда или сразу на крыльцо выйти? Или он придёт сюда, к нему в класс? — Эй, — оставшись один на один с Ханом, Минхо решает стопнуть его. Пока он не ушёл насовсем. Услышав до феерических ощущений в животе знакомый голос, Хан останавливается на пороге. — Сюда подойди, — порывисто и с щепоткой едкости возникает Минхо, всё ещё просиживающий на своём месте. Но Хан не делает так, как ему говорят. Он же не собачка, в конце концов, исполняющая команды. И не шестёрка, которой скажи сходить за пельменями и она послушно сходит. Он продолжал стоять на месте даже после того, как Минхо повторился. Вроде Хан и хотел пойти уже, но... Ноги не хотели расставаться с полом сами. Всё же чувство любви сильнее какой-то обиды. Но раз Минхо зовёт сам и его даже заставлять не пришлось, то может, что-то важное? Хан закусил губу от душащей загадки. — Что, уходишь с тем утырком сейчас? — пепелит подогревающимся взглядом его Хо. Хан выглянул через плечо, рисуя под бровями отрешённые глаза. — Даже если и так, тебе какая разница..? — Вот как заговорил? — возмущённо усмехается Ли и поднимается. — Что, не успел от одного хуя оправиться, как уже на другой готов прыгнуть? — Ч-что? — принял растерянный вид Хан, пытаясь перебрать в голове эти абсолютно необоснованные и обидные слова в свой адрес. — За что ты так..? Зачем так говоришь? — Затем..! — он вдруг обрывает речь, закусив губу. Тяжело выдыхая, Ли откидывает пульсирующий взгляд куда подальше и кое-что вспоминает. А вспоминает как раз сегодняшний перекур на школьном крыльце, где невзначай услышал разговор Бан Чана с кем-то. Про Джисона. Он знает про истинные намерения к нему, которые заключаются в банальной игре. Бан Чан хочет поиграть с ним, а затем бросить. Ради забавы. Просто чтобы послушать, как стонет Хан. Да, именно это и произнёс тогда Чан. И это почему-то так разозлило. Стали возникать нехорошие мысли. Хотелось прикончить этого ублюдка. А сейчас, когда Хан так наивно бежит к нему, не понимая, что нужен только как шлюхан на один раз, бесит ещё сильнее. Так бесит, что артерии и все сосуды вместе с ними изливаются одним из смертных грехов. Как можно быть таким тупым? — Да затем, что я не понимаю, как можно быть настолько адски наивным долбоёбом, чтобы не понять элементарной вещи. — О чём ты..? — Аргх, — рычит Ли и задирает чёлку наверх. — Тобой хотят воспользоваться. Тот самый хер, к которому ты так спешишь. — Откуда ты знаешь? — нахмуривается Хан оттого, что он говорит о Чане недоказанные выводы. Ли усмехнулся от переполняющей его мозг тупости. Он подошёл к нему почти вплотную. — Серьёзно думаешь, что мог понравиться кому-то? Ещё и парню? — он прожигает его уверенным взглядом. — Не хочется тебя расстраивать, но даже для этого парня ты не больше, чем просто шлюха на одну ночь. Трахея разразилась молниевым ударом. Хилый ком становился сильнее и крепче. Становился таким, пока не заставил слизистую глаз залиться раздражающим зудом. На одну ночь? Шлюха? Как знакомо. — Пф, — Джисон отворачивает голову, склонив её к плечу. Чтобы копящиеся слёзы не стали в конце концов дождём, он с силой закусывает губу, чувствуя пятно обиды. Не хотелось верить этим словам про Чана, но... — Д-даже если и так, то чем ты отличаешься..? Минхо застыл, на мгновение потерявшись в пространстве. Хан в эти же секунды прокричал прямо в лицо, так и не сдержав нахлынувших слёз: — Разве ты не такой же?! Ты тоже воспользовался мной! Поэтому мне без разницы, ясно?! Пусть у Бан Чана и такие же намерения, но он хотя бы не считает меня монстром! Он, в отличие от всех вас, был первым, кто отнёсся ко мне, как к человеку. Так пусть же... — на ломком выдохе через смешок и льющуюся ручьём слезу заключает Хан. — Пусть хотя бы до того, как он раскроется, я буду счастлив... Перебить Хо не смог. Был чересчур шокирован всей этой имеющую глубокий смысл речью. Но зато смог остановить Джисона, собравшегося свалить прямо после того, как закончил. Чувства нахлынули прямо как водопад. В основном Минхо ощутил какую-то слабость и злость. Ревность (?) и даже боль от того, что Хан всё равно идёт к другому. Нет. Ты никуда не уйдёшь. — Без разницы, говоришь? — Ли сжимает напрягшееся запястье. — Значит, вообще похуй, с кем трахаться?! Хан сжал губы от напряжённых и оттого раздирающих чувств. Это совсем не то, что он хотел сказать. Почему Хо воспринял это так кардинально, он не знал, но и возразить не смог. А вот от упорного молчания Ли подумал, что всё так и есть. Не зря ведь говорят, что молчание — что-то вроде знака согласия. — Раз так... — пронзительные чёрные глаза Минхо наполнены гневом с долей колеблющейся ненависти, отчего пальцы сжимаются сильнее совершенно непроизвольно. Может, таким образом он просто хотел показать ему всю свою злость. — Значит я трахну тебя быстрее, чем этот твой ебанат. Минхо дерзко потащил его за собой по коридору, на стены которого красиво ложились вечерние отсветы. — Стой..! — кричит в спину ещё больше измученный от всей этой ситуации Хан. Он тянет руку в противоположную сторону, сопротивляясь всеми силами и чувствуя, как чужие ногти впиваются в гладкую кожу на запястье. — Я не хочу, Минхо! Отпусти, ну прошу тебя... Пока за Минхо докучало горькое хныканье, они быстро дошли до туалета. Ли затолкал его в среднюю кабинку, не забыв перед этим запереть входную дверь. Хан продолжал просить перестать, но вместо разговоров Ли зажал его возле стенки, захватывая лопатки. Из-за такого грубого отношения мокрая щека впечаталась в прохладный материал с крошечными однотипными узорами, из чего непосредственно и была сделана вся кабинка. Это должно было быть больно, ведь вмазался Джисон прямо скулой. Вот только боль совсем не ощутилась. Наверное, её перебивала внутренняя. Изнутри всё щемило так, что физическая боль попросту не ощущалась. По крайней мере, не так остро. — Выгнись, — без церемоний заявляет холодным тоном Ли, сжимая руки. — Пожалуйста... — тихонько ещё раз попытался Хан, сделав мучительный выдох в стену. Он правда надеялся, что всё сейчас же прекратится. — Выгнись, блять! — не выдержав, Минхо гаркнул так, что посеял дрожь. Ну и, собственно, заставил сделать так, как сказал. Сейчас злость гармонировала со страстью. Всё это так переполняло, что Минхо места себе не находил. Так хотелось подчинить его. Ведь мысль о том, что он будет стонать под кем-то ещё, просто невъебически скребла по нервам. Ему похуй, что из себя представляет Хан, но стоны у него что надо. Да что там, всё тело. Вспоминая ту ночь, позвоночник прошёлся мурашками, а снизу запел океанский бриз, увеличивший пульсацию. Вот он, стояк. Этот бугор был таким заметным, что Хан чувствовал, как им надавливают между ягодиц. Честно, Хан не хотел сейчас. Вот вообще не до этого. Но раз Минхо хочет ещё, значит, он всё-таки не безразличен ему? И он совсем не на один раз? Веря в возможные догадки, внутри буря стихала. И обида от того самого диалога тоже. Хан стал забывать об этом. Потому что он всегда верил, что действия сильнее слов. Пусть Минхо немного груб, но... Он был груб и в прошлый раз? Может, если они проведут время вместе ещё, то постепенно лёд внутри Хо растает? И он в кои-то веки отнесётся к любви Джисона серьёзно? Чувства имели свойство накаляться. Накалялись, словно кочерга, которой затем проведут по коже, оставив чёткое клеймо. Вот только клеймо в этом случае оставит лишь приятное послевкусие. Хан вроде успокоился, но продолжал машинально хлюпать носом и чередами выпускать захлёбывающиеся вздохи, пока Минхо что-то там шуршал. — Сука... — психанув, что не получается открыть презик, который он перед этим взял с собой, Минхо подносит переливающуюся фиолетовыми оттенками упаковку, из которой видно очертания кольца, к губам Джисона. — Открывай. Петляя упаковку растерянным взглядом, Хан в конце концов цепляется зубами за её скрипучий краешек, после чего Ли тянет её в сторону и она наконец рвётся. Хан не готов. Совсем не готов... Почему-то предчувствие талдычило о том, что в этот раз будет намного больнее, чем в первый. Вспоминая, как после того дня всё ныло, ощутить это ещё раз отбивало желание. Джисон чувствует, как с него уже спускают штаны и боксёры. Даже настроиться не дали. Он сжался от горячих пальцев, которые уже удобно расположились на одной ягодице. Из-за этих касаний Хан не мог не выгнуться ещё сильнее. Нужно было за что-то взяться, чтобы хоть как-то угомонить томительные чувства, но проблема в том, что не за что. Ничего не осталось, как прижаться руками в стенку, в которую даже ногтями впиться не получается, ведь пальцы постоянно соскальзывают. Раздвигая настырной рукой упругий зад, Ли уткнулся возбуждённой головкой, скрывающуюся в латексном презервативе, в мягкий анус. А Хан, ощутив что-то прохладное и давящее сзади, выпустил сдавленный стон и ещё сильнее вбился в кабинку. Так хотелось обуздать этого сучонка снова, но, блять, смазка, к сожалению, не под рукой. Придётся слюной, ничего не сделаешь. Смочив обильной слюной основание ладони, Ли прижал её и стал активно втирать самодельную смазку в уязвимое колечко мышц. Горячие длинные пальцы тщательно двигали по принимающим стенкам, пытаясь смазать раздвигающееся колечко несчастной слюной. Двигали так, что все эти развратные движения вызывали озноб по телу. Хотелось вдолбиться в стену от ассорти из чувств. А вот Минхо хотелось поскорее вдолбиться в эту дырочку. Снова. Как в прошлый раз. Только в этот раз долбить её сильнее и жёстче. Слабые и непроизвольные постанывания гармонировали с хлюпкими звуками, которые создавали ловкие пальчики Ли. Вынув два влажных и скользких пальца из более-менее подготовленной дырочки, Хо усмехнулся. Но в этой его усмешке было не столько забавы, сколько... раздражения? Тот дискомфорт, который чувствовал Хан при первой растяжке, был уже не так заметен. В этот раз всё иначе... И ощущалось как-то всё по-новому, хотя по сути секс он и есть секс. Но может, это всё потому, что они в такой обстановке? В школе, так ещё и в туалете. Это прибавляло некоего адреналина в и так набухшие от страсти жилы. Минхо наконец покончил с прелюдиями, которые он в принципе ебал в рот, ибо уже давно хочется всунуть этому придурку по самое не хочу. Чтобы и он, и сам Джисон, были оглушены процессом маленькой эскапады. Ли, воистину, всё ещё зол на него. Зол на его беспечность и наивность. Ведь только мысль о том, что эти мягкие ляжки и попку будет иметь кто-то другой, неимоверно выводила из себя. Может, Хан поймёт свою ошибку, если вытрахать из него всю дурь? Или, что лучше, вообще перестанет быть пидором. Хотя... На самом деле, теперь даже мысли о том, что Хан каким-то образом обзаведётся девушкой, заставляют чувства накаляться. Почему-то... Неужели хочется, чтобы это тело принадлежало только ему? Но это ведь не значит, что он гей, верно? Аргх, как бесит. Взбесившись от собственного потока мыслей, Хо бесцеремонно подхватывает Хана за бёдра и резко засаживает каменный стояк в сокращающуюся вокруг пустоты дырку наполовину. Раздался неистовый крик, окутавший всю комнату. Хан так прихуел, что подбородок задёрнулся выше, а плечи вместе с согнутыми руками пали ниже. Стрельнула такая слабость, что он на секундочку потерял контроль над собственным телом. — Советую угомониться, если не хочешь, чтобы тебя услышали, — стискивая сползающие бёдра, Минхо специально тянет их на себя. Выше. Так, что вынуждает Хана встать на носочки. — За...зачем так б-больно?! — выкрикивает в кабинку разревевшийся от режущей боли Хан. Он понимает, что не может нормально встать на ноги ввиду сильных рук, которые только усиливают хватку, прижимая к себе. — Чтоб неповадно было, — издаёт лукавую усмешку Ли и совершает первый толчок, как только раздвигает намеренно сжимающиеся ягодицы шире. Толчок был несильным, но достаточно заметным, чтобы позволить ощутить бедной дырочке крепнущую боль. А вместе с тем породить очередной полустон-полукрик. — Вы-вытащи! Сейчас же вытащи, Минхо! — убитым, но ещё достаточно сильным голосом выкрикивает через плечо Хан. Он дрожит, он чувствует свою дрожь, но ничего не может с нею сделать. Эта безвыходность подавляла все разумные эмоции и чувства. Он чувствовал себя грязным и жалким. — Что, больше не хочется звать меня так слащаво, как ты любишь? — подмечает он долгое отсутствие слова «хён». — Пожалуйста... — хнычет Хан, пришибленно утыкаясь лбом в предплечье. — Это слишком жестоко. Я так не хочу. — Не пизди, а? Я же вижу, как ты дрожишь от желания почувствовать мой член снова, — отчеканивает Ли, не придавая его словам ни капли серьёзности. — Тебе ведь понравилось тогда, м? Ну вот ещё один шанс, так наслаждайся, идиот. Вообще, Хан думал, что Минхо был грубым в ту ночь, в частности, из-за алкоголя, который не позволял адекватно мыслить, но сейчас он понимает, что всему виной никакой не алкоголь. Это просто его характер. Блядский характер, который Хан, конечно же, не сможет разлюбить, даже если попытается. Он погряз в любви к этому жестокому и грубому парню. Возможно, он бы мог выкарабкаться из этого сложного океана, но... Стоит воспоминаниям о тех редких моментах, когда Минхо был так странно мил с ним, всплыть в памяти вновь, то Хан забывает все его проёбы. И так каждый раз... Каждый ебучий раз он готов простить его в надежде, что ещё может измениться. Толчки были болезненными и жгучими, но Хан успел привыкнуть. Со смазкой, конечно, было гораздо приятнее, чем сейчас. А Минхо, видимо, абсолютно похуй на его чувства, раз он продолжает как ни в чём не бывало долбиться в мягкий анус. Вроде слюны добавил, а влажности будто и нет. Неприятно. Ужасно неприятно. Хотя, конечно. Не его же таранят прямо в кабинку, он не сможет понять, каково это. Честно, Джисон старался сдерживать голос. Он даже прикусил тыльную часть ладони, чтобы заглушить себя, но стоны всё равно выбивались из глотки с каждым ебучим движением. И были они такими же обрывистыми, как толчки. Слюнная железа стала вырабатываться быстрее и он попросту не успевал всё сглатывать. Дорожка слюны растеклась по подбородку вместе со слезами, которые раздражающе неугомонно лились из слизистой. Больно. Больно. Так больно. Какой толк от его слюны, если один хуй больно?! Чувствуя в себе набухший и такой настырный член, который продолжал нещадно втрахивать, Хан намокал сильнее. Всё-таки, он не может отрицать, что с другой стороны ему нравится ощущать в себе Минхо. Но чувство дискомфорта прямо в области разорвавшихся стенок было сильнее какого-то там возбуждения. Не успевало оно заполнить, как Минхо перебивал все приятные чувства жестокими толчками. Так ещё эта чёртова одежда, из-за которой одурь как становится жарко. Внутри всё пылает, а тело ужасно потеет. Так жарко, что ткань рубашки уже прилипает ко влажной коже. Носочки кед Хана подрагивали между чёрными кроссами Минхо. А его коленки так стремились встретиться вместе, что им не позволяли этого сделать, потому что периодически Ли подбрасывал его бёдра на себя. Это непросто. Пиздец как непросто, так ещё и в такой позе. Минхо был так напряжён, что венки на его шее и висках заметно выпирали, а челюсть непроизвольно сжималась. Его член набух. Так набух, что обволакивающие, будто лоза, венки на нём обнимали горячее и влажное нутро Хана, который, в свою очередь, отлично их чувствовал. Стоны усиливались относительно усиливающихся толчков. И становились они громче. Хан стонал, как последняя блядь, и ему было чертовски стыдно за это. Он ни в какую не мог контролировать то, что насильно из него выбивали. Это, наверное, сравнимо с молотом, который хуярит по наковальне, а она отдаёт лишь громким и резким звуком. — Заткнись, — на томном выдохе произносит Минхо, когда вжимается вместе с ним в кабинку плотнее и затыкает ладонью его непослушный рот. — Почему ты, блять, такой громкий..? — Мн..мне ужасно... ужасно больно, — замерзающим голосом проговаривает в ладонь Хан, ущербно стелясь по стенке щекой от ебанутых ощущений. Его слезами можно было бы наполнить целую чашу. — Я больше не могу... Смотря на беспомощное и заплаканное лицо, Минхо сбавил темп. Разжал ладонь. Глаза опустились на его приоткрытые губы, которые не прекращали измученно постанывать. В груди что-то пошевелилось. Будто душа покинула тело. Почему-то возникло желание прикоснуться к этим краснючим и уставшим губам и утешить их. Но Минхо остановился, вовремя придя в себя. Это что сейчас, блять, было? Мелькнувшая жалость? Приступ симпатии? Нет, не может быть. Не может быть такого, чтобы он испытывал к этому педику нечто подобное. Минхо не такой. Не такой, как Хан. На его губах появилась странная усмешка, несущая в себе какой-то негативный посыл. Наверное, Ли снова взбесился из-за собственных мыслей и чувств, которые, по его мнению, совсем неправильные. Только привыкнув к затихшим толчкам, Хан хотел верить, что Минхо закончил. Но они тут же возвращаются. Только теперь они становятся глубже. Нещаднее. Становились такими, что нагло вышибали из джисоновых губ отрывистые крики, которые, не успевая закончиться, уже порождали новые. Прямо в унисон толчкам. Блять, тело так морозит. От приятных ощущений осталось ровно ничего. Но Джисону уже похуй на это. Единственное, чего он сейчас жаждал, — это чтобы всё закончилось. Сейчас же. Внутри всё сводило судорогами, а душа будто готовилась расстаться с телом. В глазах так помутнело, что, судя по ощущениям, скоро в них будут летать звёздочки. Так жёстко втрахивать в кабинку, он уверен, может только Минхо. И только он может заставить его потерять не только дар речи, но и сознания. — Всё! Хватит, остановись! — раздаются умоляющие возгласы в перемешку с плачем, которые перебивают сильные движения. — Мне плохо. Хён! Хён... — каждое слово становится тише от безнадёжности и того, что его просто не слышат. «Хён»... Странно, но в этой ситуации это слово пиздец как взбудоражило. Не сдержавшись, Минхо прорычал, точно голодный волк, ощущая ту самую приближающуюся грань. Хан не соврал, что ему плохо. Он действительно был изнурён и на грани упадка сил, пока Ли на грани оргазма. Последние толчки были такие глубокие и короткие, что стоило влажным и тяжёлым яйцам отлипнуть от бессильной задницы, как они тут же метко впечатывались в неё снова, оставляя за собой смачный звук. Эти последние разы были насыщеннее и желаннее. Будто напористый член старался обмакнуть каждую мокрую от растущего разряда стенку перед тем, как выпустить из себя коктейль из чувств. Всё казалось таким безнадёжным. Было так паршиво и гадко, что Хан уже и перестал что-либо чувствовать. Его тело начало слабеть. Когда Минхо в заключение ловко усадил его на себя, тело прошлось заметной дрожью. В тот момент, когда они сменили позу, усевшись на крышку унитаза, тело Хана совсем дало слабину. Руки пали вниз, а колени разъехались кто куда, лишь бы взять хоть немного передышки. Перед глазами всё плыло. Еле слышная одышка с губ Минхо где-то сзади сменилась на звонкий гул в ушах. Хан размыто видел, как его член всё продолжает сочиться естественной смазкой, но странно, что он сам ничего не ощущал. Совсем ничего. Ещё немного погуляв глазами по кабинке, стало постепенно темно. Джисон потерял сознание, упав затылком на плечо сзади. — Эй, — вялым тоном проговаривает Ли, смотря на прилёгшего отдохнуть Джисона на его плече. — Эй! Ответа долго не поступает и Хан всё так же не двигается. Только потом Минхо чувствует прилив тревоги. Глаза округляются от укола внезапной паники и он берёт его за плечи, пытаясь привести в чувства. — Эй, Хан Джисон, — с напрягшимися мышцами на лице трясёт его Минхо, но всё бестолку. Единственное, что изменилось, — разве что голова наклонилась вперёд. — Очнись, мать твою, ты чего?! Блять. А он тут не откис случайно? В голову лезло всё что угодно сейчас, отчего Хо всполошился сильнее. Чувства стали громче и они заставили его понять, что он перешёл все границы. Воистину, Минхо начал костерить себя. Он не знал, что делать. Было... страшно. Страшно от того, что с Ханом могло случиться что-то плохое, что он, возможно, задел у него какие-то жизненно-важные органы. Но приступ паники утихомирился, стоило услышать дыхание. Хоть оно и было незаметным и тихим, тем не менее, это дало какую-никакую надежду, что всё ещё можно исправить.

***

Очнулся Джисон уже в медпункте. Пелена перед глазами скрывала за собой белые оттенки с элементами других приятных и светлых цветов. Это точно медпункт. Размытость постепенно исчезала и только потом Хан заметил, что рядом с ним кто-то сидит. И это была точно не медсестра. Минхо. Это был Минхо. Который посмотрел в ответ на него последним. От сердца отлегло что-то тяжёлое, когда Ли понял, что он наконец пришёл в себя. И, быть честным, только сейчас он смог почувствовать хоть какой-то прилив спокойствия. — Минхо..? — протирает глаза Хан, пытаясь встать на локти и понять, правда ли это он. — Лежи, — отчеканивает он, отпихивая обратно на койку. — Не вставай. Сейчас... — Что со мной случилось? Хан помнил только то, как они были в кабинке туалета. Помнил, как было ужасно больно и он глотал слёзы, которые оставили за собой лишь опухшие глаза. Но больше ничего... Он не помнил, когда вырубился и что было дальше. — Медсестра сказала, у тебя был эмоциональный шок наряду с изнеможением, — тихо и с чувством вины объяснил всё Хо, отводя взгляд. На это Джисон ничего не ответил. Ещё немного понаблюдав за странно притихшим Минхо, он поднял глаза на потолок и расслабил веки. Теперь понятно. Такое и правда не каждый выдержит. То, что Минхо переборщил, было очевидно. Дискомфорт по телу до сих пор отдаёт при малейшем движении. Это пройдёт, да, но... Пройдёт ли этот осадок на душе? Замечая, как Минхо мнётся в попытках что-то сказать, и это что-то — явно то сложное слово на букву «П», в груди немного защекотало. Хочет извиниться... Так на него не похоже. Значит, в нём всё-таки есть душа. Интересно, он в конце концов произнесёт это феноменальное слово или так и продолжит хранить свою гордость? — Это... — спустя пять минут мешковатого молчания Минхо наконец рождается, но именно в эту секунду Хан решает встать с койки, поэтому поток мыслей перебивается и он забывает, что хотел сказать до этого. — Ты куда? — Скоро темнеть начнёт, я... — пустынно отвечает Хан, обернувшись только наполовину и дефилируя простым взглядом то в пол, то вновь на него. — В общем, мне нужно поскорее вернуться. Снова затишье. Постояв ещё немного под мерное тиканье настенных часов, Хан медленно пошёл дальше, к выходу. — Мне, — вовремя подрывается Минхо, пока он ещё не ушёл. — Мне проводить тебя? Спина прошлась мурашками, когда её коснулось внезапное предложение. — Ну... А ты хочешь? — растерянно спрашивает Хан, стреляя в него таким же взглядом. Хочет ли он? Минхо сам не понимает, зачем спизданул это. Просто... Возникло ощущение, будто надо. Сделать хотя бы что-то, чем можно искупить вину. Иначе совесть задушила бы. — Не знаю. В смысле... Да. То есть, не то, чтобы я... — язык переплетается и вместе с ним мысли. Минхо тяжко вздохнул, прикрываясь рукой. Всё наперекосяк. И слова сформулировать не получается. Чёрт... Как неловко. — Бля, просто пошли... — Минхо забил на все неудачные попытки оправдаться и пошёл вместе с ним на выход. Как только они вышли на крыльцо, в уши дал глухой звук дождя. Тем же и в нос выстрелил его свежий и мокрый запах. — Дождь..? Странно, в прогнозе не было указано, — с вытянутой из-под козырька рукой, чтобы ощутить слабенькие капли, рассуждает Джисон. Минхо цокнул, а затем недовольно выдохнул. Ебучий дождь, только тебя ещё тут не хватало. Остаётся два варианта: либо ждать здесь ещё хуеву тучу часов, либо промокнуть до нитки, но пойти дальше. И Минхо даже не знает, какой варик будет предпочтительнее. Заметив расстроенный из-за дождя вид Минхо, Джисон быстро сообразил, что делать. Ему не хотелось спугивать его. Ли впервые предложил пойти домой вместе и позволить какому-то дождю испортить долгожданный момент Хан не позволит. — Хорошо, что я всегда ношу с собой зонт. — Всегда? То есть, ты каждый раз прёшься в школу с зонтом? — искривляет в непонятках лицо Минхо. — Гм, нет. Зачастую он просто лежит у меня в шкафчике в раздевалке. Сейчас я быстро за ним сбегаю... — Стой, — он замедляет, стоит ему сорваться с места. — Я... Кхм. Сам. Сам схожу. — О? — округляет глаза Хан, нацеливаясь ими в странно ведущего себя Минхо. Под шум дождя и его стука по оранжевым да красным листьям, они постояли в очередном затишье несколько секунд. Но Минхо тут же объяснился: — В смысле... Тебе ведь, наверное, и так ходить больно, — он почёсывает затылок, пряча взгляд куда-то за плечо. Это... Это что, та самая заботливая черта характера Минхо? Так она ещё и в самое сердце вонзилась, заставив почувствовать лёгкую рябь в грудной клетке. — Чёрт. Просто давай ключ и всё, — не выдерживая на себе пристального взгляда, который очевидно успел надумать себе лишнего, Минхо со психом выхватывает у Хана маленький ключ и заходит обратно, оставляя ждать тут. Посетив в очередной раз за сегодня мужскую раздевалку, Минхо подошёл к своему шкафчику. Почему к своему? Потому что рядом с его и находится шкафчик Джисона. — Какой же растяпа... — поражаясь тому, что Хан не позаботился о том, чтобы закрыть собственный шкафчик, он без какого-либо труда заглядывает туда. Было так много всего на первый взгляд. Так не похоже на содержимое Минхо. У него тупо футболка, шорты, трусы, а тут... Подводка для глаз? Чёрный лак? Тинт? Что это тут всё делает? Можно подумать, будто это не шкафчик парня, а самой что ни на есть девушки. Так ещё и припизднуто-милые стикеры с сердечками и котами Пушинами. Какой пиздец. Всё так приторно, что стошнит прямо здесь. Ещё немного рассмотрев содержимое, глаза упали на маленькую фотку-полароид, где изображён непосредственно Минхо. Это что, та самая фотка, которая стоит у него на аватарке в Какао Толк? Странно, но почему-то загадочные чувства усилились. Наверное, это из-за того, что он ещё никогда не видел себя у кого-то в шкафчике... Так странно. Больше не смея терять времени, он схватил свёрнутый жёлтый зонт, который совсем не трудно было заметить среди этого слащавого хлама. Он закрыл шкафчик на ключ и свалил. Перед тем, как заметить, что тот уже вернулся, Хан любовался простирающимся видом, который украшал не прекращающийся дождь. Так лил, будто случилось что-то горькое. Будто плакал. И его так хотелось утешить. — Вот, на, — он впихивает ему зонт и смотрит туда, куда ранее смотрел Хан, параллельно с этим доставая пачку сигарет из внутреннего кармана. — Ты собираешься курить? Минхо ничего не отвечает, но продолжает зажигать бычок. Как только берёт сигарету в два пальца, он делает первую затяжку. — Мы идём? Раскрывать будешь? — А, да... — не понимая заторможенность своих действий, Хан наконец раскрывает перед ними жёлтый зонт, под шляпкой которого было наклеено много заплаток-стикеров. Стоило взгляду броситься на все эти стикеры, как Минхо словно дар речи потерял. Он понял. Понял, что имел такой зонт ещё в детстве. Да, именно этот жёлтый зонт. Но в ностальгию погрузил не столько жёлтый цвет, сколько эти стикеры с машинками да звёздочками разной формы, которые он клеил ещё будучи ребёнком. Точно, и тот розовый аксолотль с краешка тоже... Бычок тлеет, но Минхо и позабыл о сигарете в руке. Сейчас голову занимали лишь воспоминания об этом зонте. Который он, кстати, отдал одному мальчику в ужасный ливень. Иногда очевидные вещи требуют объяснения. Именно поэтому Ли решил всё-таки уточнить у Хана правдивость своих мыслей. — Э-этот зонт... — Зонт? Мгм, знаю, он уже старенький... Но ты не смотри, что немного потрёпан, зато он и капли не пропускает уже который год. — Нет. Откуда он у тебя? Хан тихо промычал, думая, как правильно преподнести историю этой красивой вещи. — На самом деле, он не мой... — начинает он спустя минуту размышлений. — Не подумай, я не крал. Я бы ни за что... Мальчик. Кое-какой мальчик однажды дал мне его, чтобы я добрался до дома, не намочившись под жестоким ливнем. Знаешь, я бы, честно, хотел вернуть ему, но... Тот день был как первым, так и последним моментом нашей встречи, — Хан в который уже раз рассматривал этот подержанный временем зонт. Он медленно и хило улыбнулся, прокручивая его то по часовой, то против. — А я ведь даже имени его не знаю. Единственным воспоминанием остался лишь точно такой же цвет его комбинезона тогда. И тогда Минхо осенило. «Жёлтый мальчик с жёлтым зонтом». Это ведь он сам. Грудь разрослась пышным букетом из чувств, стоило выслушать этот рассказ. Минхо не мог больше что-либо сказать, дару речи препятствовал сильный шок. Почему? Почему он вдруг почувствовал себя вот так? Неужели воспоминания и правда могут так повлиять на человека? Но, может, всё дело в нём, в Джисоне? То, что всё это время тем мальчиком из детства был он и узнал об этом Минхо только сейчас? Сигарета выпала из рук и улетела в сторону, противоположную ветру. Хан, увидев, что тлеющая сигарета улетела на каменный асфальт, слегка возмутился. — Ну хён, ты хотя бы потушил её, — принадувает губы Хан, но тут же замолкает, прямо как Минхо, словно распотрошившийся заживо. — Минхо? Ты чего? Так побледнел... Качая головой, Минхо медленно отводит раскачавшийся взгляд на дорогу, по которой ноги пошли сами. — Э-эй, ты же промокнешь! — поспевает за ним Джисон, не понимая, чего он стал таким отстранённым. Бегать было больновато, но терпимо. Он догнал его и укрыл под ярким зонтом. — Ну вот, попал под дождь... Крепко держась за изогнутую ручку двумя руками, Хан, пусть и находился под одним зонтом вместе с ним, всё равно старался укрыть его сильнее, чем себя. Так, что на собственное плечо попадали капли. А он даже не замечал. Ему было важнее, чтобы Минхо не промок. Интересно, какого ему идти с ним вместе под одним зонтом? Вот Хан неимоверно рад. Но что насчёт Ли? Что он чувствует? Наверное, ему не очень... Хотя, если не очень, тогда почему он не шарахается, стоит невзначай прижаться плечами? Так странно... Слишком спокойно идут. Хану даже не по себе слышать лишь их топот да шум дождя вокруг. Стоит ли завести тему о чём-то или это не к чему? Покусывая губы, он не знал, как разбавить эту гниющую ауру между ними. Но, даже не успев заговорить, они уже подходили к воротам, за которыми скрывался маленький двухэтажный домик из серого и уже поношенного вида кирпича. Хан остановился от ворот дальше, чем было нужно. И Минхо вместе с ним, когда чуть не вышел из под зонта с риском намокнуть ещё больше. Он взглянул на него. — Мы пришли... — что-то бубнит под нос Хан, сжимая ручку ещё крепче, чем до. Мимолётно оглядев дом напротив, взгляд снова засел на Джисоне. Плечо которого, между прочим, ужасно мокрое. Минхо не знает, почему, но машинально подвинул зонтик к нему, чтобы ебаный дождь отстал от его бедного плеча. — Ну, иди... Чего встал-то, как вкопанный? — спустя напряжённую минуту выражает мелькнувшее недовольство Ли. — Да, но... Возьми зонт, как ты собрался обратно идти? — волнуется он, уже всовывая в его руки зонт. Однако Минхо накидывает на себя капюшон от тёмной куртки, так и не приняв его. — Похуй... Так дойду. Думаешь, я боюсь какого-то дождя? — Но... Договаривать Хан не стал. Увидев на его лице категоричное возражение, породившее нахмуренные брови, язык замолк сам. В общем, если Минхо не хочет, то пусть так и будет. Заставлять его себе дороже. Медленно выпуская его из под солнечного зонта, Джисон стал уходить. И вот только когда он уже уходил, тогда дождь и ударил в голову. Ударил так, что пробило: — Подожди, — принимая неугомонные, но скосившиеся капли потеплевшего дождя, Минхо занервничал. Он давно не ощущал такого, поэтому губы неуверенно то закрывались, то открывались вновь в попытках сказать что-то очень важное. Где-то в глубине души Джисон ждал последнего за ним слова. Сейчас. Когда он захочет сказать что-то ещё... Он обернулся на властный зов, пока на лице играла песнь растерянности. — Это... — Минхо мнётся, и это было видно. Видно, как он пытался выкарабкаться из пучины внезапных ощущений. А носок его кроссовка невзначай подпинывал асфальт. — В общем. Извини. Нет... Прости. Я не должен был тогда... Ну. Тц. Это «прости» звучало так... необычно? Будто это слово выделено особым теплом, которое, конечно же, сразу выстрелило в сердце. Захотелось улыбнуться от такого Ли Минхо. Правда, хотелось, но... Хан так и не смог. Единственное, что осталось на лице Джисона после того, как Минхо отдалился, — послевкусие тоски. Всё это время за ними наблюдал господин Хан. Отец Джисона. Из окна и раздёрнутой шторки. Наблюдал с рассерженным видом и явным возмущением по поводу парня, с которым только что был его сын. — Где ты шлялся?! Уже поздно, ты должен был вернуться ещё в 4, — с порога стал пилить отец пришедшего сына. — Или ты специально задержался, лишь бы не ходить на встречу с батюшкой?! — Прости, пап... — всё ещё витая где-то в мыслях о последней встрече с Минхо, максимально отстранённо отвечает Хан и тут же получает пощёчину. — Для тебя я не «пап»! А «отец»! Такой, как ты, должен называть отцом того, кто позволил тебе появиться на свет. — «Такой»? — сам себе усмехается Хан, поднимая уставшие веки и слизывая возникшую ранку на губе вследствие сильной и будоражащей пощёчины. — А какой я? Оценив в его взгляде пассивную агрессию и даже какую-то насмешку, отец пришёл в ярость. — Ах ты... Именно в момент свежеиспечённого гнева взгляд отца падает на мозолящий глаза разноцветный значок на груди сына. Рука сама дёрнулась в порыве сорвать его и выбросить куда подальше. На помойку грехов, например. — Нет! От-отдай..! — как только значимая для него вещь оказывается в охапке одной лишь руки отца, Хан подрывается с места в надежде вернуть значок. Даже если придётся потолкаться. — Совсем с катушек съехал. Ты одержим! — он тянет влекомую для него вещь подальше, для его же блага. — На тебя плохо влияет интернет. Поначитаетесь там всякого, потом считаете себя трансгендерами лишь потому, что это модно! — Папа, пожалуйста, отдай его... — скулит Хан ради того, чтобы наконец вернули любимую вещь. — А кто тот парень? М? Наверняка и он соблазняет тебя на все эти ужасные вещи. — Что..? — на измотанном выдохе удивляется Хан, понимая, что речь зашла о Минхо. Получается, отец всё видел? Но хорошо, что видел он только малую часть от того, что было на самом деле... — Не дай Бог я снова тебя с ним увижу, — начинает угрожать он, нахмуривая лоб от накипающей злости ещё сильнее. — Иначе я поотрываю ему всё, что можно поотрывать. Совращает нашего и так бедного сына. Отец судорожно вздыхает и берётся за лоб, пряча объект греха к себе в карман на глазах у нервничающего сына. — Ничего, сынок, скоро мы избавимся от захватившего твою душу дьявола... Сейчас, иди поешь и за уроки. Ноутбук и телефон я у тебя заберу. И чтобы отрепетировал исповедь перед сном, понял? Ответить на этот сюр Джисон ничего не мог. Он бесшумно заглатывал уже давно выливающиеся слёзы. Наверное, они были намного сильнее и терпче, чем дождь за окном.

***

Шумная столовка. А шумная потому, что здесь дохрена учеников и все галдят. Не успеваешь улавливать один голос, как в уши залезает другой, и так до бесконечности. Хан чуть ли не самый первый набрал себе всё, что предлагает сегодняшнее меню, и занял тот дальний столик, который обычно никто не занимает, ведь он пропитан его «гейством», как считают другие. Только собираясь спокойно покушать без чьей-либо компании, к нему подсаживается парень. Бан Чан, который сразу же закинул позади его спины руку. — Эй, Хан. Привет! — протянул приветствие Чан, одаривая доброй улыбкой. — Ой. А... Привет, Чан, — вздрогнул от неожиданности Хан, медленно отложив ложку в сторону. Сегодня было так странно его видеть. Учитывая, что наговорил про него Минхо. Все те слова про него — правда? Тогда почему эта его улыбка совсем не выглядит фальшивой? — Ты вчера так и не пришёл. Случилось что-то? Или просто забыл? — Из головы вылетело, прости, — мрачно усмехнулся он. Глаза метнулись на отсутствующий сегодня его значок. — Хм, а где тот миленький значок? — интересуется пропаже Чан. — Дома остался. Вскользь подняв веки, он заметил, что за ними наблюдает стоящий возле подносов Минхо. Ещё с таким пугающим и прожигающим самую душу лицом, что Хан не смог вытерпеть этого давления. Он знает, почему он так смотрит на них. Скорее даже, смотрит на Чана, чтобы убить его одним лишь взглядом. — Знаешь, по поводу той дорамы, о которой... — Слушай, Чан... Т-ты это, прости, но мне надо идти. Подташнивает что-то, — он берёт поднос и встаёт, не давая договорить. — Тошнит? Тебя проводить до медпункта? — вскидывает брови Чан, совсем не понимающий, почему Хан ведёт себя так отдалённо. В ответ он получает лишь тихий хмык с отрицанием. Хан быстро уходит, чувствуя на себе провожающий взгляд Ли.

***

— Ну бля, и короче, я подсаживаюсь к нему сегодня, весь такой милый и добрый, а он вообще ни в какую. В тот раз он был таким отзывчивым, а сегодня чё-то вообще ноль эмоций, — вейпит Чан вместе со своими друзьями в холле после того, как все уроки подошли к концу. — Думаете, я ему разонравился? — Оказывается, парни тоже бывают сложными штучками. Пиздос, а я хотел заснять, как он тебе миник делает. — Видимо, нихуя у тебя не выйдет, Чани, и по итогу пососал ты. — Похуй. Он, конечно, милашка, но с таким я никогда бы не замутил. Такой только на один раз, — Чан выдыхает фруктовый пар, подымающийся вместе с его подбородком. — Ну ладно, если бы он ещё девчонкой был, то можно было бы и три раза. Но не больше. — Ну ты и мудак, бро, — смеётся один из парней, на что получает хитрую усмешку. Этот диалог разносился эхом чуть ли не по всему холлу. Минхо, идущий как раз на выход, всё слышал. И знали бы вы, как его, сука, это выбесило. Целенаправленно направляясь к этой шайке ебланов, Минхо протаранил главный источник гнева — Чана, грубо задев плечом. Так грубо, что была вероятность, что тот отлетит. По крайней мере, подик с его рук точно выпал. — Это что ещё за ебанатор? — набычился Чан из-за пробившего их напролом какого-то парня, который, в свою очередь, продолжил идти на выход с невозмутимым лицом. — Ты совсем в глаза долбишься, а, сука?! Вот и твоя истинная натура. Как жалко. — Сходи на хуй, — напоследок показав им средний палец, не прерывая пути, Ли сунул руки в карманы. — Чтоб ты сдох. Чан уже было хотел пойти набить ему хавальник, но его останавливают. — Эй, Чан, это же Минхо, ты чего..? — с какой-то боязнью в голосе вдруг заявляет парень, который как раз и тянет Чана обратно. — Забей на него... — Пусть он хоть пуп земли, разве можно так резко прерывать чей-то разговор?! — снова кидая взгляд на уже исчезающую в проёме дверей спину, он всё же успевает сказать напоследок ещё кое-что. — Ты, блять, возместишь за мой сломанный под, понял, уёбок?! С подпрыгами спускаясь по ступенькам, Ли просто поверить не мог, как зол на Чана. Он не понимал, как можно быть таким мудаком. Какие же все вокруг мудаки. Хотя... Накатившие чувства дали осознать, что Минхо точно так же подходит под критерии этого слова. «Мудак»... Ноги медленно приостановили шаг. Злость начала потихоньку угасать. Перед глазами возник присевший на корточки Хан возле газона и аккуратно подстриженных кустарников. И рядом с ними находилась... кошка? Он гладит кошку? Сначала Минхо подумал, стоит ли подойти. Подумал, подумал и... Решил, что нет, всё-таки не стоит. Стоп, но почему же тогда он уже идёт в ту сторону? Заметив выросшую тень на высыхающем газоне, Хан понял, что за ним кто-то стоит. Даже кошачьи зелёные глаза направлены больше не на него, а на человека позади. Он обернулся и ощутил напавший прилив адреналина. В груди возникла скудная дрожь, стоило узнать в этом силуэте Минхо. — Ох... — тревожно вырвалось у Хана и он снова вернул внимание на животное. Странно, что Минхо так ничего и не сказал, хотя прошло где-то минуты три? Четыре? Хан не решился заводить разговор точно так же, как и Ли. Наверное, они бы так и продолжили молчать, как истуканы, если бы всё же не решительность Хо. — Тебе... кошки нравятся? — сделал вывод Минхо себе в кулак, подмечая его ласковые прикосновения к рыжему комочку счастья. — Да, — через небольшую паузу отвечает он, хило улыбаясь. — Они загадочные существа. — Пф. Что в них может быть загадочного? — разряжается вроде бы неплохо протекающим диалогом Минхо. — Гм, например, ты слышал о том, что у кошек девять жизней? Именно это я и считаю загадочным, — спокойно рассуждает Хан, продолжая дарить ласки кошачьим ушам. — Мне интересно, правда ли их душа переселяется в другое тело после смерти. Или там всё по-другому? Вдруг эта кошка уже была на грани смерти, но из-за подарка судьбы в качестве девяти жизней эта грань так и не была пересечена? — Как глупо... — фыркнул себе под нос Ли, так бесшумно, что Хан всё же услышал и ответил одной только усмешкой. — Как там Эрика? — с не сошедшей улыбкой на губах он вспоминает о питомце Минхо. — Нормально всё с ней. А что с ней может случиться? — Мало ли, забываешь покормить там. И голодает. Например, сейчас. Она наверняка голодна. — Хах, если так печёшься о ней, может, сходишь и покормишь сам? — сам себе усмехается Минхо. Понимая, что это был всего лишь провокационный вопрос, Хан ничего не отвечает. Но спустя минуту беспрерывного затишья голос Ли разносится вновь, и теперь он менее ироничен и более обходителен: — Нет, правда... Она будет ну... рада. Увидеть тебя снова. Что ты, мать твою, делаешь, Минхо? Этим вопросом задался и сам Минхо. Зачем вообще всё это говорит он не знал. Но шелковистое чувство в эпицентре груди само выталкивало каждое слово, заставляя краснеть. — Это такой намёк на приглашение к тебе? — хихикнул от милого поведения Джисон, прикрывшись тыльной стороной ладони. — Нет. В смысле... — пытается оправдаться Минхо по неволе сказанными словами, но грамотно не выходит. Он просто тяжко вздыхает, начиная беситься от собственных чувств и ужасно смущающего поведения. — Просто, раз уж ты так любишь кошек, то почему бы не навестить Эрику ещё раз. — Знаешь, хён, обычно люди зовут друг друга к себе под предлогом посмотреть на их кота, а на самом деле имеют в виду кое-что другое. — Ещё чего. Не надумывай себе, а? — нахмурился Ли. — Я и не надумываю, — со спокойным выражением отвечает он, наконец поднимаясь на ноги и отставая от кошки. — Просто... Если ты хочешь сделать это в третий раз, то... — Замолчи. Минхо затыкает его с холодным выражением, отчего Хан невинно вскидывает брови. Ну, это хотя бы не грубое «завали ебало». На пути к самосовершенствованию всегда нелегко, не так ли? — Я... «...больше и пальцем не хочу трогать тебя» — вот что он хотел сказать. Интересно, почему так и не смог? Минхо перебивает себя сам. — Я понимаю, Минхо, — ресницы опускаются, а уголки губ, наоборот, поднимаются. Ну что у него за привычка — улыбаться даже тогда, когда больно? — И... Я прощаю тебя, — спустя небольшую паузу вдруг заявляет Хан и заглядывает в чужие глаза снова. — Я не могу злиться на тебя, знаешь? Таковы мои чувства, — он легко прикладывает ладонь к груди. — Не знаю, сколько это продлится, но... Я постараюсь разлюбить тебя. Я правда не хочу, чтобы из-за меня ты чувствовал себя отвратительно. Почему-то все эти слова засели глубоко в душе. Но особенный укол в сердце, пожалуй, был именно из-за «разлюбить». Что это значит? Что значит «постараюсь разлюбить»? Разве это игрушка? Почему он так легкомысленно сказал это? Минхо забился в раздирающий уголок мыслей. По факту, он должен быть рад, что Хан понемногу отстаёт от него, но... Почему так больно? Он таращился в одну точку с минуту, слыша лишь нарастающий гул в ушах. Может, этот гул издают как раз чересчур громкие мысли. Он даже не услышал, как попрощался Хан. Придя в себя, перед глазами осталась лишь перевёртывающаяся с боку на бок радостная так не хватаемым ласкам кошка.

***

Этой ночью Хан собирается вернуть свой значок, который нагло отобрал отец. На самом деле, он бы мог пойти и просто купить новый, но это так не работает. Именно этот значок почти что с самого начала с ним. Именно этот значок пережил с ним многое. А иногда возникает чувство, что в этом значке вообще заложена часть его души. Он слегка пошарпанный и испытанный временем, но даже так Хан любит его. Хан без него как без второй половины сердца. А ещё нужно забрать свой ноут и телефон. Без них Хан тоже жить не может. Дождавшись, когда глубокая ночь охватит все стены в этом доме, Хан на цыпочках вышел из комнаты и стал спускаться в спальню родителей. Он знает, где отец спрятал его значок. В тумбочке. Которая рядом со спальным местом отца. Аккуратно приоткрыв двери, он сначала высунул глаза, чтобы убедиться, что все погружены в глубокий сон. Все спят. Отец аж похрапывать успевает, пока мать рядом спит бесшумно и красиво, будто спящая красавица. Даже не сопит. Так, отлично, он тихо крадётся к тумбочке. Отец был к ней спиной, но стоило прокрасться ближе, как назло он развернулся, издав более громкий храп, после которого комната затихла намертво. Чёрт, под его храп можно было бы без проблем открыть тумбу. А сейчас придётся полчаса ебаться только с открыванием. Но к счастью, у него вышло открыть, никого не разбудив, хоть дверца от тумбочки пару раз издала поскрипывающий звук. Хан в охапку забирает родненький значок и телефон, который лежал рядом. А ноутбук? Где ноутбук? Пытаясь нащупать ладонью ноутбук, Джисон почувствовал, как его руку перехватывает чужая. Отец проснулся. Включился свет от настольной лампы и отец, не прекращая хватки, свободной рукой протирает глаза. Он пытался осознать, сон это или нет. Замечая в другой руке сына те самые конфискованные вещи, которые можно было бы назвать «злом», он понимает, зачем Хан здесь. — Ты что? Воровать вздумал? — начиная сиплым, но заметно прорастающим на гнев голосом, отец возмущённо таращится на него. — Э-это мои вещи! Как я могу своровать то, что принадлежит мне..? — Хан знает, что миссия проёбана и ничего не остаётся, как начать очередной конфликт. — Ах ты падаль... — отец сжимает его запястье сильнее, так, что ногти впиваются в нежную кожу. — Что за шум..? — просыпается и мать, приподнявшись на локти. — Дорогой, что происходит? — Полюбуйся! Твой сын ещё и вором заделался. Всё. Меня это достало. — Дорогой, не надо! Отец встаёт с кровати и метается к комоду, откуда достаёт длинный шнур от зарядки. Когда Хан понимает, к чему всё идёт, он быстро покидает комнату, чтобы запереть дверь и не дать ему выйти. Не дать ему тронуть себя. Но, только собираясь захлопнуть её, отец тянет ручку на себя, и Джисон, не справившись с его силой, падает на пол, пока телефон и значок грубо отъезжают в стороны. — Мало я тебя бил! — отец роняет шнур об спину сына, делая тем самым первый удар. — Ты исчадие ада! — второй удар. — Ты не мой сын. Не мой, слышишь?! — третий. Было адски больно. На спине отпечатывался каждый хлёст от шнура, пусть и был он по толстовке. Даже толстовка не спасала от боли, дающую лишь секунду на подготовку к осознанию ужасного спазма по всему телу. Эти удары были точно клеймом, которое старается высечь на нём яростный отец. — Мам! — кричит ей прикрывающийся и старающийся отползти от ударов Хан, но единственное, что делает мать, — это трясётся и закрывает уши, лишь бы не слышать громогласный рёв сына. Ей больно за него. Очень больно, и слышать его истошные возгласы равно смерти. — Мам, пожалуйста, сделай что-нибудь..! Пап, остановись, прошу... Хан чувствует, как по щекам льются обжигающие слёзы. Он чувствует, как глаза горят от боли. Как же не хочется быть здесь. Как же хочется исчезнуть. Как же не хочется приносить страдания родителям. Всё из-за него, да? Если бы его не было, или был бы у них другой сын, всё было бы хорошо. — Вон из дома, паршивец, — он делает последний удар, но уже кулаком и прямо по заплаканной морде сына, когда тот еле как поднимается на ноги. — Пошёл прочь! И не смей возвращаться. Ты — позор для нашей семьи! Джисон добежал до порога, перед этим забрав с собой значок и телефон, ради которых и началось это всё. Он выбежал на улицу, даже не обувшись, а только захватив с собой кеды. По пути наденет. Убегая из дома прочь, весь в слезах и разбитый, Хан слышал вслед громкие вопли отца о ненависти и распутстве. Хан около часа бесцельно блуждал по знакомым местам. Лицо успело высохнуть, хотя выглядит оно всё равно заплаканным. И глаза до сих пор жжёт. Так холодно. Осень, так ещё и ночь. Он даже куртку не успевал взять, ибо отец вёл себя как привидение из Пакмэна. В одних лишь шортах, толстовке и... кедах. Просто топ. Так ещё и в лужу чуть не наступил из-за того, что витает в облаках. Опустив взгляд на значок на груди, Хан вздохнул и посмотрел на разбитый экран телефона. 3:02... И куда мне податься? Если даже домой нельзя. Может, к Минхо? Нет, нет, нет. Исключено. Он точно будет не рад его видеть сейчас. Хотя почему только сейчас? Он ведь всегда не рад видеть его. Но больше некуда. Чёрт, эта дилемма засела в голове до тех пор, пока не заставила всё же принять решение. Он решил пойти к нему. Минхо — единственный, кто у него сейчас есть. В конце концов, не умирать же здесь. Даже если на порог не пустит — похуй. И возле крыльца можно перекантоваться. Главное, что у его дома. Там безопасно. Ну, вроде как. И вот он уже у дома семьи Ли. Ворота, конечно же, закрыты. Но свет в комнате Минхо горит. Это видно даже из-за забора. Блять, как бы перебраться во двор... Хм, может, через эти отступы под забором? Они вполне могут подойти, если использовать их как опору, с помощью которой можно зацепиться и перелезть. Наверное, со стороны Хан выглядит сейчас как жулик, пытающийся ворваться в чей-то дом. Но он совсем не ради совершения преступления это делает... Ему было так стыдно, но поделать ничего не мог. Пытаясь встать на отступ, Хан, сколько бы ни пытался, не получалось. Он сдался, свалившись на корточки и прижав затылок к забору. Неудачные попытки расстроили ещё больше. Он судорожно выдохнул холодный пар, чувствуя, как внутри зарождается противный зуд, стремительно пробираясь через трахею. Сука. Как паршиво-то. Снова хочется зареветь. Прямо тут. И похуй, что на улице. Хочется просто выплеснуть очередное чувство ничтожности и испытать прилив эндорфина хотя бы через слёзы. Коричневые волосы тревожило лёгкое дуновение ветра. Хан взглянул на звёздное небо, обняв себя. Заряд на телефоне скоро сядет. И как тогда быть? Если честно, ему было так холодно, так трясло, что он был не уверен, что доживёт до утра. Послышался щелчок от открывающейся форточки. Услышав хоть какой-то источник звука, доносящийся из двора этого дома, Хан незамедлительно взглянул туда, поднявшись. Из открытой форточки курил Минхо. Покуривал сигарету, запах которой нырнул в ноздри сразу. Ветер не успевал рассеивать его, ибо слишком слабый. Хан раскрыл губы в попытках позвать его, но голос не слушался. Может, тело не успело оправиться от болезненных ударов отца. Нет! Только не закрывай. Только не уходи. Не сейчас... Но кричать и не пришлось. Минхо сам его заметил, стоило опустить глаза чуть ниже. За забором он заметил какую-то подвижность, а точнее быть, силуэт парня. И, кстати говоря, очень знакомый силуэт. Плакса? Что он тут делает? — Эй! — кричит Минхо. — Ты какого здесь делаешь? — М..! — всё ясно. Джисон и слова произнести не может нормально из-за ледяного ветра. — М..! — Что «м»-то, блять? Прожигая доверяющими глазами свою единственную надежду, Хан прекратил попытки. А когда Минхо возмущённо цокнул и пропал из обзора, вернувшись внутрь, то он и вовсе опустил сокрушённую голову. Видимо, всё так, как Хан и думал. Тот совсем не рад его видеть... Но, видимо-невидимо, ворота всё-таки отворились и из них вышел Минхо. В домашних трениках и серой футболке. — Заходи, бля, а-то ты, я вижу, сейчас окоченеешь прямо здесь. — А... К-как же твои родители? Они ничего не скажут? — трясущимся голосом Хан пытается формулировать речь внятно. — Никого нет. Я один. Прямо как тогда. В этот раз ничего ведь не будет? Потому что Хан совсем не настроен для поебушек. Неважно. На фоне всей этой ситуации они зашли в дом уже вместе. Тело всё ещё пробирало морозом, пусть теперь он и в тёплом помещении. Снова эти комнаты и лестница, запомнившиеся с прошлого раза. Видеть интерьер дома Минхо снова успокаивало нервы. Он не знает, почему, но здесь он чувствовал безопасность. Хан упал на корточки, пытаясь унять дрожь по телу и согреться. — И всё-таки. Почему ты вдруг здесь? Так ещё и посреди ночи... — закрывает входную дверь Ли и проходит дальше, бросая на Хана выведывающий взгляд. — Ещё и в таком виде. Только долбоёб пойдёт в такой лёгкой одежде в минус пять. — П-просто... захотелось прогуляться, — он старался скрыть боль на лице через улыбку. — И тебя увидеть. Прости. Что ж, такой ответ ещё страннее. А от последнего так вообще появилось недомогание. В плохом или хорошем смысле — Минхо сам нихуя не понял. Ещё с того дня, когда Хан пострадал из-за него, возникают максимально необъяснимые чувства. Они и бесят и... притягивают? — В три часа ночи? — возмутительно усмехается сам себе Хо. — То есть, несовершеннолетний школьник решил пойти погулять в такое позднее время? Ты ебанулся? Может быть. Джисон ничего на это не ответил. И благодаря возникшему молчанию Ли заметил его всё никак не прекращающуюся дрожь. За это время тело должно было впитать в себя хоть немного тепла, тогда почему она не прекращается? На самом деле, Хан уже и не чувствовал холода. А продолжало его трясти из-за синяков, которые понаоставлял отец эластичным шнуром. Оставшиеся полосы на спине жгли ужасно. Так ужасно, что порой чувствовалось, будто основной удар не спина принимала, а всё тело полностью. — Ну... — Минхо даже не знает, что и делать. Стоит предложить ему что-то горячего, чтобы эта отвратительная дрожь исчезла? Обычно у него дома были девочки. Мальчиков он никогда особо не приглашал. Хотя Хан гей... Может, с ним надо так же, как и с девками? Минхо сходил с ума от всех этих рассуждений. Похуй. Просто пойдём по воле случая. — Слышь, тебе, может, ну, это... Чай сделать? Или там, я не знаю, что любишь... — максимально с неловкими чувствами он пытается разговорить его. — Нет... Нет, я не хочу, хён, — Джисон находит в себе силы подняться и прийти в себя, подавляя несносную тряску. — Я просто хочу заснуть. Можно... поспать у тебя? — Что? — над ним возникает твёрдый вопрос. — Поспать? Ты что, ради этого сюда пёрся?! — в его голосе слышится мелькнувшее раздражение. Но оно тут же улетучивается, когда Ли видит никакущую реакцию, заставляющую почувствовать себя каким-то мудаком. — Что происходит? — Ничего. Не спрашивай ни о чём, Минхо. Пожалуйста... — с опущенными веками и разбитыми движениями упрямится он. — Позволь мне остаться у тебя на одну ночь. Я... Я уйду так же, как и в тот раз, обещаю. Меня никто не заметит. Слушая его явно чем-то встревоженный голос, Минхо, похоже, расчувствовался. С ним редко происходит такое, но всё же. Ну, он, если честно, и сам хотел, чтобы Хан пришёл к нему домой ещё раз. Да, пожалуй, именно этого он и хотел... И не в целях чего-то пошлого, а просто... поболтать? Наверное, Минхо всё ещё чувствует себя виноватым перед ним, вот и возникают подобного рода чувства. — Да бля, я ж не прогоняю тебя, — скованно поглаживает затылок Хо, держа одну руку в кармане. — Оставайся... Тем более, ты ведь хотел проведать Эрику ещё раз, верно? Ну вот, как раз убедишься, что она не голодает тут. Глаза заблестели. В них появился хоть какой-то признак жизни. А в груди размешались чувства из самых сладких оттенков. И Хан даже не знает, чему рад больше: тому, что Минхо позволил остаться или то, что он теперь не смотрит на него с презрением и ненавистью. Всё меняется ведь, да? Его взгляд точно теперь другой. Хан подарил пламенную улыбку, от которой Минхо отвёл взгляд. — Спасибо, хён! Нет, правда, спасибо! — он уже было хотел полезть обниматься, но Минхо оттолкнул. — Давай вот только без этих телячьих нежностей, а? Просто пошли уже в комнату, раз ты ничего не хочешь. Хан принадул губы от его отказа благодарственных объятий. Ну и ладно. В следующий раз точно получится. Когда-нибудь ведь получится просто обнять его..? Почувствовать пульс и запах его футболки... И чего только он думает о таком? Это заставляет краснеть. Но от этих тёплых ощущений на сердце теплеет и спазмы по телу угасают. Всё-таки, он никогда не сможет разлюбить его. Особенно такого Минхо. Который, кажется, стал мягче. Нет, Джисон. Не позволяй эмоциям одурачить тебя. Ему плевать на тебя. Если ты и станешь для него другом, то не больше. И паршивые чувства нахлынули вновь, стоило осознать, что Ли никогда не почувствует к нему то же самое. Они поднялись в комнату Минхо. На столе были раскиданы учебники. Видимо, он забил на домашку. На краю стола лежала баночка с окурками. Она переполнена. А ещё... бутылка с вином? — Это вино..? — спрашивает Хан, как только замечает бутылку рядом с кроватью. — Тц. Да. Судя по реакции, Минхо совсем не хотел, чтобы эту бутылку застали в его комнате с поличным. — Не дай бог скажешь кому-нибудь, — нахмуренно угрожает Ли, направляясь к креслу. — Да не собирался я, — безучастно отвечает он и намечает то же место, где сидел в тот раз. Возле шкафа. Минхо искривляет брови в недоумении, когда видит, что тот собирается зачем-то сесть на пол. — Что ты делаешь? — Спать собираюсь. — На полу? Сидя? — В прошлый раз я сидел тут и было вполне комфортно... — сжимается Хан, отводя отрешённый взгляд. Сердце единожды подскочило. Наверное, это был знак вспыхнувшего сочувствия. Хотя Минхо не понимал, почему ему жалко какого-то педика... Но факт оставался фактом. Как бы ни старался контролировать эти ебучие чувства, они всё равно были на шаг впереди. — Блять, не дури... — с дрогнувшим тоном возмущается он. — Спи, как нормальный человек. На кровати. — Но как же ты? Ты же явно не захочешь со мной... ну... спать. Хотя в прошлый раз они спали вместе. Пусть и ненамеренно. Тогда заснули, потому что ужасно устали. — А кто сказал, что я буду сегодня спать? Да если и захочу, на диван пойду. Короче, не еби мозги и просто гаси ебало, — Минхо отворачивается, открывая крышку ноута и собираясь заняться своими делами. Вроде бы грубить ему больше и не хочется, ведь по сути Джисон ничего плохого не сделал, но... Чёртов язык живёт отдельной жизнью. Аргх, как же это всё сложно. В любом случае, Хан послушался. С радостной, но не выдаваемой напоказ улыбкой. Он правда чувствовал себя на седьмом небе от счастья, что Минхо уступил ему. В первый раз такое... — расширил улыбку Хан после того, как лёг на кровать Минхо и отвернулся к стенке. Его запах. Такой вкусный. Потеревшись щекой, а затем кончиком носа о подушку, полностью пропитанную его запахом, Хан закусил губу. Становится так приятно и спокойно на душе, стоит почуять этот запах. Стоит подумать о том, что Минхо рядом. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ему выпадет шанс вот так вот просто и без упрёков полежать на постели любимого человека? Даже в его присутствии. Удары отца уже и не ощущались. Да, спину вроде как продолжало жечь, но эту боль перебивал сгусток из самых тёплых чувств. Мысли о Минхо убивали все проблемные. Как будто проблем в жизни нет просто потому, что существует парень по имени Ли Минхо. Перед тем, как закрыть глаза, Хан ещё раз улыбнулся. Потому что, похоже, ради него Минхо выключил свет. Чтобы не мешал спать. Или это не ради него? Может, ему просто самому надоело сидеть при свете. Кажется, прошёл где-то час с этого момента. В уши еле слышно проникали звуки от клавиш, по которым что-то усредно тыкал в своём ноуте Минхо. Хан не мог заснуть даже с закрытыми глазами. И это не от того, что ему мешали какие-то звуки. Скорее... Из-за мыслей. Про отца. Про отношение других людей к нему. Сейчас чувства ничтожности обострились, хотя обычно они не так сильны. Возможно, ночь действительно усиливает ощущение тоски. Задумываясь о несправедливости, которая с ним происходит, слёзы потекли сами. Разве быть геем это приговор? Почему все относятся к нему как к тряпичной кукле, стоит узнать о его ориентации? Родители и все остальные. И Минхо... Все. Абсолютно все против него. Он чувствовал себя нелюбимым ребёнком этого мира. Который станет последним, которому достанется счастье. А ведь Хан просто хочет жить так, как нравится. Без блядских стереотипов, без ненависти и презрения просто за то, какой он есть. Пялясь в светящийся экран монитора с задумчивым видом, Минхо вдруг услышал тихие всхлипы. За спиной. Он обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему. Не показалось. Замечая периодические вздрагивания в унисон со всхлипами, Ли понял. Он опять плачет. Ну что на этот раз? Бесшумно цокнув, Минхо закрыл крышку ноутбука и развернулся полностью, всё ещё просиживая мягкое и тёплое кресло с руками на подлокотниках. Комната погрузилась в темноту, её освещал только лунный и звёздный свет. Поэтому разглядеть что-то было можно. Он понаблюдал за ним. За его машинально содрогающимся телом, когда нужно в очередной раз всхлипнуть от горя. Тот лежал к нему спиной и почти свернулся в калачик. Он не первый раз видит его слёзы. Не первый раз слышит их. Так почему же сегодня, слушая эти жалкие вздохи, становится не по себе? А ещё снова вспомнилась та картина в туалете, когда Хан потерял сознание. Из-за него... Ну почему все грустные моменты сопровождаются этим ебанутым воспоминанием? Он что, собирается всю жизнь себя корить за это? Минхо поднялся. Хан не слышал приближающиеся к нему шаги. Не до этого было. Он, честно, понял, что Ли отстал от ноутбука, только когда ощутил тяжесть ещё одного тела на кровати. Рядом с собой. Хан замолкнул, не давая эмоциям выплёскиваться дальше. Мокрые и сверкающие глаза открылись уже в полной темноте. Он боялся смотреть назад и от этого напрягся, умертвляя сглатывания и вздохи, которые, как бы он ни старался, всё равно вырывались. Как же бесит. Почему ничего не слушается меня? — Плакса, — и Джисон вздрогнул. — Ни дня без слёз не можешь? Собираешься всю мою подушку выплакать? Хан мимолётно покивал, утыкаясь в подушку и сжимая её простынь пальцами. А Минхо, издав безнадёжный вздох, попытался хоть как-то взять ситуацию под свой контроль: — Это... Можешь уже перестать? Пусть Джисон и не отвечал ничего, но вроде как слёзы в глазах стали угомоняться. Потому что самому было неловко от того, что снова заплакал. Он не хотел приносить неудобства своим нытьём. Ещё немного пробыв в этой гармонии, Хан нашёл в себе мысли. — Знаешь, Минхо, — с обессиленной ухмылкой, но всё ещё дрожащим голосом начинает он. — Иногда, в такие моменты, когда мне одиноко и грустно... Я задаю себе вопрос: зачем я вообще родился? И думаю: а здорово просто... исчезнуть. Раствориться... Перестать существовать. Воистину, Минхо не ожидал вдруг такой откровенности на ночь глядя. Хотя ночи на то и созданы для обнажения чувств... Но сдались ли ему чувства Хана? Так ли они важны? Разве они не противны? Противны? Странно, но такого чувства внутри больше нет... — Я, наверное, кажусь таким легкомысленным и счастливым, пусть и плачу постоянно, — продолжает откровение Хан, даже не зная, нужно это самому Минхо или нет. Но чувства накипели. А накипь положено устранять. — Мои родители... Нет. В частности мой отец. Он ненавидит меня. Да, ненавидит, потому что я гей. Именно по этой причине меня ненавидят и все вокруг. Хотя ты знаешь... Ведь ты тоже... От последнего жгучий ком накатил вновь, разрывая сначала трахею, а потом и глотку вместе с ноздрями. Глаза зажглись, отчего моргание участилось. Раздался очередной всхлип после, казалось бы, затишья. — Он назвал меня исчадием, — голос не сдержался, дрогнув, и он стиснул зубы вместе с плёночкой внутренней губы. — Меня каждый день заставляют вымаливать у Бога прощение. Но знаешь, я даже не знаю, за что прошу его. А когда читаю одни и те же молитвы, то понимаю, что они все давно потеряли свой смысл. Хан сжался сильнее. Минхо взглянул на него с сожалением, не зная, как реагировать на рассказ о родителях. У него самого отношения с родителями не айс, но чтобы вот так кардинально издеваться над сыном... Да, он не может отрицать, что ему стало жаль его. Но жалость ведь не признак чего-то большего, верно..? Просто обычная жалость. Как к человеку... Так было бы с любым, услышь он эту историю, да? — Прости, — вдруг вырывается у Хана. — Я стараюсь защищаться от подобных мыслей. Правда, так стараюсь сдерживать этот монолитный барьер, но... Но я так устал. Иногда мне кажется, что моя голова просто взорвётся, в ней слишком много всего. И в сердце... И я не могу ни с кем поделиться. У меня никого нет, потому что я ненавидим. Весь мир против меня, понимаешь? М-мне интересно... — сердце закололо. Такое чувство, будто оно вот-вот рассыплется. Настолько было больно. — Станет ли кто-нибудь грустить, если я вдруг уйду? Сердце сжалось и у Минхо. Под конец особенно. Интонация таила в себе такой ядовитый укол, что и чёрствое сердце Ли не смогло выдержать. Позвонок прошёлся мурашками и Хо притянул его к груди, чтобы тот наконец успокоился. — Хватит нести чушь. Куда ты уйдёшь? Собрался куда-то? — Минхо выглядит злым, но на деле чувствует лишь озноб по телу из-за странных слов. Почему-то они забеспокоили его. То, как Минхо приобнял его, уткнув носом в щиколотку, растрогало Хана ещё больше. Слёзы, нахлынув со скоростью обильного дождя, обжигали щёки. Было так горько. Так по-идиотски. Душа лезла из тела. Тихое хныканье переросло в несчастный плач. Голоса Хан больше сдерживать не мог. — Плачь хотя бы в мою футболку, а не подушку... А то сухого места не ней не останется из-за твоих вавилонских рек, — тихо проговаривает Минхо, расслабив веки под стенания. — Какой же ты плакса. — Я...Я просто не хочу быть один, — нестерпимым скулежом пытается сказать Хан хоть что-нибудь ещё, прижимаясь к чужой тёплой груди, откуда слышится приятным ритм. И только этот ритм успокаивал. — Хочу быть любим за то, какой есть. Р-разве это грех? Скажи, хён, разве я монстр?! Минхо сомкнул губы. Почему он вообще расчувствовался тут из-за него? Как же бесит... — Нет. Нет, не монстр, — ладонь зачем-то начинает похлопывать по его спине, отчего Минхо сразу затыкается. Они просидели вот так до рассвета. Пока Хан не угомонил водяной поток из своих глаз. Он выплакал ему всю футболку. Ну хоть не подушку. Разговоры были ни о чём. Минхо успел выпить всю бутылку вина, которую он спиздил у родителей. Выпивал как за двоих, но разум опьяниться так и не успел. К сожалению. Потому что, находясь рядом с Ханом, внутри танцевал мороз. Он не хотел его прикосновений. Не хотел узнавать его душу, которая, в прочем-то, не больше, чем лужа. Он не хотел всего этого, но сердце твердило об обратном. Вот и оттолкнуть не мог, когда тот невзначай прижимался к его плечу, полёживая рядом. — Хён, в какую страну ты бы хотел съездить? — нежась на тёплом плече, спрашивает Хан, глядя в потолок с опухшими глазами. — Ни в какую. Или... не знаю. Зачем мне это? — уже не имея сил бороться с настоящими чувствами, ответил Минхо, смотря в пустоту уставшими глазами. Уставшими, но совсем не желающими лечь спать. — Знаешь, сколько всего в других странах? Вот я бы хотел в Грецию. Видел, какие там построения? Как в амфитеатрах. И море... Я очень люблю море, — вышел на откровение он на грани засыпания. — Но порой оно льётся из твоих глаз... — отвечает Ли только через минуты молчания. Но тот уже не услышал, поскольку погрузился в сон. Да, не удивительно, ведь уже утро. Он устал. Взглянув на его макушку сонными глазами, Минхо почуял нежный запах. Интересно, что это за шампунь? Такой завораживающий... Нос сам потянулся поближе. Нет. Это неправильно. Собираясь отодвинуть его к стенке, рука почему-то сама зависла в воздухе, так и не дотронувшись до него. На самом деле, Ли было страшно трогать его. Хан казался особенно хрупким после того, что случилось. Возникало чувство, будто теперь при малейшем касании он рассыплется как груда камней. Пусть лучше всё будет так, как есть... Он оставил его голову на своём плече и вскоре сам заснул.

***

Сон продлился шесть часов. Домой никто так и не вернулся. Батя, наверное, бухает где-то в клубе, а мать как обычно занята ебучей командировкой, с которой её вообще не выпускают. Не удивительно, что Минхо рос самостоятельно. Что от отца, что от неё, воспитания с гулькин хуй. Еле как размыкая глаза от солнечного света, проникающего в комнату, через проявляющийся фокус Хан разглядел чей-то двигающийся силуэт. Минхо? Куда он собирается? — Хён? Идёшь куда-то? — он встаёт на локти, протирая глаза. — Типа того, — Ли продолжает стоять к нему спиной и одеваться. — Это... надолго? Сегодня ведь воскресенье... — Блять, — выдохнул он, напяливая чёрную кепку, а затем кидая в него невзрачный взгляд. — На речку сходить хочу. И покурить заодно. Там... недалеко. — А можно я с тобой? — уже встаёт с кровати и приводит себя в порядок Хан, даже не услышав ответа. Минхо закатил глаза. Да лучше бы ты ещё спал. Какого хуя? Не отвертишься теперь. — Мне всё равно, — отчеканивает он и идёт на выход. Хан мигом за ним, даже не взяв телефон. Было неважно, куда. Главное, что с Минхо. Ведь он единственный, кто сейчас с ним. Наверное, Хан выглядит как собачка, что ходит хвостиком, но... По-другому он не может. Если останется один — погибнет. А ещё рано погибать. Ещё в Грецию не съездил. — На, нацепи хоть что-нибудь. Собираешься просто в этом идти? — кидает ему тёплую джинсовку Ли. Рассматривая в руках светлую джинсовку, Хан слегка улыбнулся. — Она твоя? — он поднимает ликующий взгляд, уже зная будущий ответ. Ведь пахнет она точно им. Ли ничего не ответил. Просто вышел на улицу. Перед тем, как тепло укутаться в неё, Хан ещё раз понюхал её с радостной улыбкой на губах. И побежал за ним. Шли они недолго. Как и говорил Минхо: тут недалеко. Они вышли на одуванчиковое поле перед тем, как приблизиться к изливающемуся каналу с речкой. — Вау, тут так классно! — побежал вперёд него Хан, обнимая ветер. — И почему я раньше не знал об этом месте? Видя, как он засиял в яркой улыбке, Минхо выдохнул. Хотя бы не плачет. Пока Хан игрался с одуванчиками, Минхо решил закурить на каменистом бережку возле речки. По воздуху прокатился щелчок от зажигалки, а затем и дым из тлеющего бычка. Глухо выдыхая вместе с дымом, Минхо уткнулся лбом в колени, втыкая сигарету между двух пальцев. А подняв голову выше, перед лицом возник букетик одуванчиков. Это было неожиданно, вот Минхо и удивился чутка. — Минхо, сфоткай меня, а то я свой телефон у тебя оставил, — оживлённо улыбается Хан, вертя перед ним восхитительным букетом из жёлтых цветов. — Отстань, — он невозмутимо делает ещё одну затяжку, отодвигая букет в сторону. — И не тычь мне этим в лицо. — Ну пожалуйста... Я хочу на память сделать одну фотку, — надувается Хан. — Кто знает, когда ещё выпадет такая возможность? — Ты можешь потом один прийти сюда. — Но я не хочу один... Сделав эту фотку, я буду вспоминать, что был здесь с тобой. Блять. Как же шумно тут из-за него. Пришёл посидеть в тишине и гармонии среди шума разливающейся речки, но единственный шум, который сейчас возникает, — из-за Джисона. — Тц. Ладно, на, только отвали и дай посидеть в тишине хотя бы пять минут, — Минхо быстро передаёт ему свой телефон и прогоняет. Получив телефон, Хан с надувающимся взглядом перешагнул на другую сторону поля. Как грубо. Но да ладно, хотя бы фотку сделаю. Наклоняя одуванчиковый букет к щеке, Хан фокусирует камеру на себе. И на недалеко находящимся Минхо. Сделаю незаметно... Тепло улыбаясь, он запечатлел момент. Получилось неплохо... Изучая сделанную фотографию, Хан приблизил на Минхо, покуривающего сигарету через профиль. И сам не понял, как улыбнулся шире. Наконец у него есть первая фотка с ним. — Вот, — Хан возвращает телефон на базу. — Уже всё? — Да. Перешлёшь потом, так что не удаляй, — он садится рядом с ним, положив сорванный букет на камни. — Засираешь мою галерею этой ненужной хуйнёй... У меня привычка удалять ненужное, так что не обессудь потом. Хан тихонько вздохнул, положив руки на коленки. Речка почти доставала до кед. Наверное, она прохладная. — Хён, тебе нравятся мои глаза? — вдруг спрашивает Хан, любуясь рябью на воде. Он спросил это потому, что однажды задира из класса подметил, что его глаза уродливы. Стало интересно, так ли это на самом деле. — Что за вопрос? А какие они могут быть? — Ну а ты приглядись, — он поворачивается к нему, делая глаза грациозными. — Ну, обычные глаза, — с прищуром смотрит на него в ответ Ли и снова затягивается. На такой категоричный ответ Хан надувает губы и щёки. На самом деле, они всегда надуваются вместе с ним за компанию. И он не в силах контролировать это. — Ну и ладно, — Джисон делает вид, что не обижается. И разувается. Оставив кеды чуть ли не вразброс друг от друга, он босыми ногами входит в речку, глубина которой достигает лишь щиколоток. — Что ты, по-твоему, делаешь? Она же ледяная, — поражается его легкомысленности и дурости Ли. — А по мне, нормальная. Хочешь со мной? — Ещё чего. Я вообще-то не хочу заболеть, — почему-то глаза снова бросаются на разноцветный значок на левой стороне его груди, отчего Минхо нахмуривается и чувствует приступ злости. — И можешь, блять, уже снять этот ебучий значок? Бесит и мозолит глаза. — Не могу, — вздыхает Хан и переводит взгляд на гладкую под собой воду. — С ним я чувствую себя увереннее. Я горжусь этим значком. — Гордишься тем, что педик? — сам себе усмехается Хо, но делает это с пустым раздражением. Хан на это ничего не отвечает. Лишь продолжает тыкаться взглядом в простилающуюся между его ногами воду. Обидно, да. Из Минхо снова вырвалась словесная рвота. Но Хан проглотил обиду, потому что понимает, что такие фразочки кидались в его сторону постоянно. И от Минхо тоже. Просто... Слышать такое от того, кого любишь, вдвое неприятно, чем от кого-то ещё. Дуться на него слишком долго Джисон не мог. Потому что к его характеру уже привык. Он знает, что Минхо говорит это не потому, что хочет обидеть, а потому, что боится признаться себе в настоящих чувствах. Что все эти оскорбления — всего лишь элемент его сложного характера. Как говорится... Даже если у человека самый трудный характер, ты всё равно примешь его таким, какой он есть из-за любви. — То есть... Я не это имел в виду, — Минхо чувствует вспышку совести за свои слова, когда видит его реакцию. Она появилась совершенно внезапно. Так же, как и то, что он ляпнул, не подумав. — Разве ты не такой же? — тихо, но уверенно спрашивает его Хан с опущенными ресницами. Категоричного и быстрого ответа Минхо не даёт. Этот вопрос заставляет его встрять. Хотя что тут думать? Конечно же нет. Он не такой. Я не такой... Правда же? Я точно не гей. — Заканчивай. Я докурил уже, — он решает проигнорировать, уже поднимаясь. — Так быстро..? Уже уходим? — с припущенными веками как бы уговаривает Хан не спешить. — Подожди меня. Всё, что говорил Хан, было мимо ушей. Так казалось. Иначе почему Минхо продолжил уходить, даже не подождав его? А ему ещё ноги сушить. Натянув сухие носки на мокрые ноги и всунув их в поношенные кеды, Хан стал догонять его. — Ну подожди же ты! Хён, куда ты так спохватился? — Через рельсы пойдём. Так быстрее. Вокруг рельс росли ромашки вместе с другими цветами. Их было не так много, но оттого они казались ценнее. — Вау, тебе повезло, что ты живёшь рядом с этим местом. Здесь даже ромашки цветут. Хотя совсем скоро уже опадать начнут... — восхищается всем, что видит, Хан, идя позади. — Нам нужно будет как-нибудь сходить сюда вместе ещё раз до того, как здесь всё завянет. — Ну вот, зря я тебе показал его... Теперь нигде не получится укрыться от надоедливых людей, — ворчит Минхо, не сменяя темпа. — Хочешь, я буду укрывать тебя от надоед? Стоило им перейти рельсы, как Минхо резко остановился, из-за чего Хан впечатался в его спину. Он повернулся к нему, ощущая странный всплеск эмоций. — Ты? Укроешь? Да ты же... не сможешь, — намекает на его хрупкое тело Ли. — Намекаешь на то, что я слабак? — с лёгкой улыбкой интересуется Хан, понимая, что он прав. — Я говорю о твоём сердце. И моём... Понимаешь, если их каждый раз сливать воедино, получится хорошее укрытие. Которое можно использовать, когда нам паршиво... Или когда достают другие. Нахмуренные брови Ли слегка подёргивались. Он сделал неоднозначное лицо ввиду собственных чувств. Которые накатили, как волна цунами. Как же глупо. Глупо. Приятно... Почему его наивность так успокаивает? Как чистой души ребёнок, которого обидеть станет грехом. — Кхм. Неважно, — Хо резко отворачивается и продолжает путь, схватив его за руку. — Надо побыстрее домой, потому что батя может скоро вернуться. Таращась округлёнными глазами на их слитые воедино руки, в сердце адреналиновое чувство налилось соком. Оно было мимолётным, но таким сочным, что заставило покраснеть. И не только Джисона.

***

Прошло два дня. Всё это время Хан жил у Минхо. Даже в присутствии родителей, которые не знали о нём. Минхо не хотел, чтобы они узнали о том, что он приводил кого-то. Особенно парня, носящегося с разноцветным значком... И особенно батя. Но всему когда-то приходит конец. Если Хан долго не будет возвращаться, то, зная отца, тот начнёт тревожить всех подряд. Полицию прежде всего. Но тут Джисон волновался скорее не за себя, а за Минхо, у которого могут быть проблемы из-за него. Вдруг ещё повесят на него похищение... Хоть он ему и велел не возвращаться, но однажды даже блудный сын вернулся домой. — Тебя... проводить? — предлагает Хо, опираясь на стенку в прихожей, пока Хан обувался. — Нет, хён... Не стоит. Ты не нравишься моему отцу. Если он ещё раз увидит тебя, то поотрывает тебе всё, что только можно поотрывать. — Что? Это он так сказал? — вскинул одной бровью он, отрываясь от стены и усмехаясь самому себе от столь тактичного бреда. — Да... — заканчивает с обувью Хан и ждёт, пока ему откроют. — Спасибо за всё. Пока. И тебе до встречи, Эрика! — махает он на прощание кошке, которая сидит возле угла, чтобы тоже проводить уходящего. — Стой, — перед тем, как выпустить, он тянется к крючкам и берёт оттуда ту самую джинсовку. — Возьми её с собой. — О? Ты что, хочешь отдать её мне? — уже обрадовался Хан, что у него будет вещь любимого. Хотя по сути это будет уже вторая вещь. Учитывая зонт. — Ещё чего. Потом вернёшь, — фыркнул он, отводя скомканный взгляд. Ну да, ну да. А вот и не верну. Надев джинсовку, Хан попрощался с благодарной улыбкой на губах, помахав растопыренной ладонью ещё раз. Добравшись домой после приятного послевкусия от жизни с Минхо, Хан снова впал в своего рода депрессию. Что будет, когда он войдёт в дом? Какова будет реакция отца, узнав, что сын ослушался? Это всё пугало... Незнание пугало. Ключей не было. Придётся звонить в кнопку. Перед тем, как это сделать, Джисон несколько раз сделал выдох-вдох. Так, ладно. Перед смертью не надышишься. Он ждёт. И ожидание напрягает даже больше, чем результаты контрольной. Дверь открылась. Из неё показалась мать. С максимально отчуждёнными глазами, в которых и жизни нет. Наверное, она знала, кто за дверью. Знала, что Хан вернётся. И отец знал, потому что его взгляд был точно таким же. Они ругались из-за меня? Надеюсь, папа не трогал маму после того, как я ушёл... Почему все молчат? Языки проглотили. Мать вернулась в спальню, не обмолвившись и словом, а отец обедал на кухне под телевизор. Хан вздрогнул, когда отец окинул его многозначительным взглядом. Хотелось что-то сказать ему, но... Похоже, никто не в настроении. Лучше никому не мешать. Просто спрятаться в комнате. Поднявшись в свою комнату, всё было на месте. Даже ноутбук вернули. Странно. Но да ладно. Хан просто принял это как должное и чувства более-менее угомонились, осознав, что никакого скандала сегодня не будет. Однако волнение всё равно присутствовало из-за чересчур странного поведения родителей. С ними всё в порядке?

***

На следующий день Минхо пошёл домой вместе с Ханом. Им всё-таки по пути. Перед этим он попросил Джисона подождать, пока сам отойдёт хотя бы на пять метров от школы и от него. Ли все ещё не может принять свои настоящие чувства. Но больше всего он боится осуждения. Сегодня уроки закончились довольно поздно. Тем более было много зачётов. Уже свечереть успело. Скоро, кажется, воссияют звёзды на небе. Вон, одна уже виднеется. — О, хён. Давай сходим на крышу того здания, — замечая, что очень скоро небо разрисуется золотыми веснушками, предлагает Хан и указывает на то большое здание с цифровым экраном. — Нахуя? Мы и так задержались, хочешь, чтоб совсем стемнело? — Минхо рассматривает то самое здание, до которого идти около двадцати минут. — Да. Хочу показать тебя звёздам. Хан улыбнулся и потянул его за собой, взяв за запястье. Минхо противиться не стал. — Каким ещё звёздам..? — проворчал себе под нос он, неосознанно покоряясь его действиям. Пока шли, успело ещё стемнеть. Теперь на улицах стояли звёздные сумерки. Открыв металлическую дверцу, их встретило звёздное полотно. И освежающий ветер, колышущий их чёлки. Хан сразу побежал к ограждению, единожды покружившись в вальсе со счастливой улыбкой. — Вау. Скажи, классно? Осенью почему-то всегда больше звёзд! Они как опавшие листья, только те снизу, — он принимает прохладное дуновение лицом, прикрыв веки. Минхо неспеша подоспел и остановился рядом, облокотившись на ограждение спиной. Пока Хан наслаждался отблесками смутного шума машин и общества среди авеню, Хо нарушил эту идиллию, когда его сигарета стала издавать тленные звуки. — Снова куришь, — с покерфейсом предъявил ему Джисон, что-то шурудя в кармане. Не успел Ли сделать ещё одну затяжку, как его сигарету отбирают и вместо неё вручают карамельку в прозрачной упаковке. — Эй! — состроил брови домиком возмущённый Хо. — Верни, ты знаешь, сколько они стоят? Я каждую смакую как следует! Хан нагло потушил её и затем бросил куда-то далеко в сторону. Но из-за ветра она улетела за ограждение, оставляя после себя лишь еле видимый дымок. — Хочешь загубить себя раньше времени? У тебя дыхалка сломается уже к 20, если будешь так часто курить, — отчитывает его Хан. — Лучше съешь конфетку. Она вкусная, попробуй. — Не хочу. Не люблю сладкое... — Тогда со мной тебе придётся полюбить его, — хихикнул он, намекая. — Потому что я не позволю тебе умереть от этой дряни. — Зануда, — фыркнул Минхо и отвернулся, спрятав руки вместе с конфетой в карманы. Раздалось кошачье мяуканье. Хан сразу обратил на это внимание. Отвлекаясь от впечатляющего полотна, он увидел рядом с трубами чёрную кошку с зелёными глазами. — Какая хорошенькая. Но что она тут забыла, так высоко? — уже идёт к ней заинтересованный Джисон. Сжимая в ладони шуршащую обёртку от конфеты, Минхо пошёл за ним. За компанию, так сказать. Не будет же он тут как долбоёб один стоять. Он вообще сюда не хотел, если быть честным. Всё из-за хотелок Хана. Как только Хан попытался погладить её, она зашипела, показав клычки. — Оу, — он убирает руку обратно, испугавшись. — Она злая, не трогай её, — замечает прямую недружелюбность животного Минхо. — Нет, Минхо. Она не злая. Просто... Люди жестоко обошлись с ней и поэтому она недоверчива. — Ну или она просто защищает котят, — сухо отчеканивает он, подмечая позади труб трое тёмных котят. И спящих. — Котят?! — на секунду оборачивается на него Хан, чтобы проверить, не обманывает ли он. А как только тот кивает на трубы, Хан понимает, что за ними действительно малюськи. — Какие они няшные! Блять, какие они няшные! — Ты повторяешься, — он кривит брови от его забавного поведения. — Обычно я вижу котят только на картинках, но в жизни... Они ещё милее, — Хан поджимает пальцы к ладоням, а затем прикрывает губы от сладкого коктейля из чувств. Так вот как выглядят искрящиеся глаза? Молча наблюдая за ним, Минхо немного улыбнулся. Это заставило его. Хах, так странно. Когда животное поняло, что опасности эти двое не представляют, она быстро метнулась за трубы, к своему потомству. — Всё-таки кошки и правда удивительны. Готовы пожертвовать собой, лишь бы защитить своё. — Кхм. Как... — неловко пытается продолжить недавний диалог Минхо. — Как думаешь, кем эта кошка была в своей прошлой жизни? — Ты же сказал, что это глупости? — Это просто вопрос. — Хм... Думаю, такой же кошкой, — посмеялся Хан. — А прикинь, акулой? Или мышью... — Ты говоришь лишь бы сказать? — Нет! Это то, что я думаю. По крайней мере, мне так подсказывает чутьё, — прикладывает ладонь к груди Хан и слабо улыбается. От таких, казалось бы, бессмысленных разговоров, на душе у Минхо становилось тише. Бушующие волны сменялись гладью. Не хотелось признавать, но... рядом с ним и правда становилось лучше. Почему-то душа этого парня кажется такой чистой... Ну, чище остальных, по крайней мере. — И знаешь... — Хан подскакивает на ноги и прячет прохладные руки в карманы. — В общем, то, что я скажу, возможно, будет неприятным для тебя, но... Если бы мы были котами, то я был бы влюблён в тебя во всех девяти жизнях. Тудум. Тудум и ещё раз тудум. Именно так бранилось сердце после этого признания. Минхо, конечно, был в курсе с самого начала, но по ощущениям будто узнал об этом только сейчас. — А... П-почему неприятным? — скрывая смятение и дрожь в сердце, Минхо отвёл растерянный взгляд. — Не знаю, — вдруг улыбнулся Хан, пожав плечами. — Просто я уже пообещал тогда, что разлюблю тебя. Но я понял, что, как бы ни старался, я не могу этого сделать. — Прости, Минхо. — За что..? — Минхо укутывает подбородок в воротник, всё ещё находясь под влиянием его чистосердечного. — За то, что противный педик. — Бля, ты... не противный, — он что-то пробубнил в воротник, чего Хан и не понял. — Гм? — Говорю: не знаю, какие цветы лучше, — быстро меняет тему смутившийся Минхо и уходит обратно к ограждению. — Цветы? — догоняет его Хан. — А зачем тебе? Кому-то подарить хочешь? Хан уже было надеялся, что ему, но Минхо как обычно разрушает надежды. — Обойдёшься, — динамит его Хо и начинает объяснять ситуацию. — Просто... Один мой друг. Хочет подарить своей девке цветы на годовщину. Но не знает, какие. Розы слишком банально. А других вариантов он и не знает. — Ну... Слишком банально это красные розы. Пусть подарит ей чёрные. — Чёрные? — кривит лицо Минхо. — Я сказал на годовщину, а не на похороны. Джисон посмеялся. — Нет, ты не понимаешь. Говорят, чёрные розы являются символом вечной любви или жуткой ненависти. Но это уже смотря кто кому дарит. Твой друг ведь любит свою девушку? Значит и символ будет как вечная любовь. — Странно дарить кому-то чёрные розы... Они как будто бы смерть олицетворяют, нет? — Почему, если чёрный, то сразу смерть? Это люди странные, а не розы такого цвета, — хмыкает Хан. — Пусть тогда одуванчиков ей нарвёт. Одуванчики красивые. И простые, заморочек с ними нет. — Ладно, я понял. Лучше бы не спрашивал... — Ли вздыхает, чувствуя, как начинает холодать. — Давай уже пойдём. — Тебе понравились звёзды? — он идёт вслед за потихоньку двигающимся на выход Минхо. — Да, понравились... Он соврал. На самом деле ему было всё равно на них. Звёзды как звёзды, что в них такого? — А вам, звёзды, понравился Минхо? — Хан поднимает на них взгляд, не сдерживая дурацкой улыбки и смеха. — Как же глупо. Минхо качает головой и удаляется вместе с Ханом с крыши. Он сам не заметил, как проводил Джисона. Наверное, это потому, что до него быстрее дойти. Он проводил его, но не до конца. Потому что, как сказал Хан, его отец точит на него зуб. От греха подальше лучше не приближаться к их дому. — Спасибо, хён, что проводил меня... — мнётся Хан, опуская робкий взгляд и невзначай улыбаясь. — Просто по пути было. Всё, дальше сам... Пока, — уже собирается идти дальше Минхо. — Эй, даже не подождёшь, пока я первый уйду? — надувает губы Хан, останавливая его и заставляя обернуться снова, хоть и с закатывающимися на лоб глазами. — Ну, иди. Я жду. — Закрой глаза, — с доброй и что-то затевающей улыбкой говорит Хан. — Что ты задумал? — Ли прищуривает от непонимания и очевидного нежелания что-то делать глаза. — Закрой. Ну же. Ладно. Минхо закрыл глаза. Интересно, что он задумал? Как-то это всё глупо. Особенно слушаться его... Всё размышляя, что же такого мудрит Джисон, Минхо чувствует на щеке мягкое и слегонца влажное прикосновение. Глаза разомкнулись в ужасе. Это что, был... поцелуй? В щёчку? Серьёзно? И убежал. А чего сразу убежал-то? Минхо прижал ладонь к этому месту. Сердце потянуло сладким спазмом, скатывающимся куда-то ниже. Он стиснул зубы, покраснев, как самый последний школьник. Да что с ним? Даже с девушками такого не было. Хотя сосался он много раз. А тут от мимолётного чмока так разнесло.

***

Поскольку сегодня первые уроки отменили, Хан решил сходить на то самое одуванчиковое поле, которое показал ему Минхо. — Мам, пап, я схожу к речке неподалёку, хорошо? Хочу нарвать одуванчиков, — кричит с лестницы Хан, уже одетый. Но в ответ ничего не получает, хотя все дома. Спускаясь, он заглянул через арочный проём на кухню, где молча завтракали родители. Так тихо... Был слышен только звук вилок, постукивающих по тарелкам. С того самого дня родители не разговаривали с сыном. Что с ними стало? Это так расстраивало... Привычных руганей больше нет, но лучше бы были они, чем тупое молчание. Так и не дождавшись какого-либо ответа, Хан покинул дом, взяв с собой лишь телефон, наушники да рюкзак, чтобы после речки пойти сразу в школу. По пути он позвонил Минхо, но тот не взял трубку. Номерами они обменялись ещё когда он жил те два дня у него. — Хм. Занят, что ли? — с надутыми губами задумался Хан, убирая разбитый телефон обратно в карман и надевая наушники. Вообще, он просто хотел предложить ему перед школой снова сходить туда вместе. А ещё, чтобы он наконец перекинул ему ту фотографию, а то всё забывает да забывает. Наконец добравшись до туда, он вдохнул давший в нос одуванчиковый запах. Запах уже не был таким густым, потому что растения скоро завянут. В самом расцвете сил они были летом. Но по прежнему красивы. Пока что. Нарвав себе густой букет одуванчиков, Хан подумал, что ему, букету, чего-то не хватает. Потом вспомнил, что возле рельс растут прекрасные ромашки и другие цветочки. Пока не завяли, их тоже надо бы нарвать. И на гербарий некоторые отложить. Вокруг было так тихо. Ни души. Музыка в ушах идеально дополняла этот пейзаж. Он спокойно вышагивал через зелёно-жёлтую траву, собирая самые хорошо сохранившиеся цветочки и втыкая их в основу букета из одуванчиков. Через рельсы было тоже много цветов. Особенно фиолетовых. Нужно и их собрать. Ступая на рельсы, Хан, будучи загруженный лишь тем, как бы собрать отличный букет, не услышал приближающегося поезда. Но отчаянный рёв тифона всё-таки проник через наушники, когда поезд был уже в нескольких метрах от Хана. Стоило Джисону повернуть голову, как глаза налились ужасом. Он машинально попятился назад, но было уже поздно. Безысходное отчаяние. Сердце сжалось и как будто прекратило существовать заранее. Перед глазами пронеслись самые драгоценные моменты. Слёза потекла по щеке без предупреждения, которое обычно сопровождается зудом в глотке. А глаза... Глаза засверкали ярче молнии в небе. Может... Может всё оно и к лучшему. Так старательно собираемый букет отлетел в сторону. На него полетели мясные ошмётки. Тифон продолжал свою капеллу ещё несколько минут.

***

— Можно мне три чёрных розы? Минхо посетил магазин цветов. Он обошёл несколько, потому что не во всех продаются розы чёрного цвета. На поиски ушло два часа. Какие же они редкие, заразы... Оттого и дорогие. — Держите, — флорист протянула три чёрные розы, упакованных в прозрачную обёртку. — Не каждый заказывает чёрные розы. Вы знаете, что... — Они олицетворяют либо вечную любовь либо жуткую ненависть, верно? Ответом послужила улыбка, дающая прямое согласие. — Верно. Символика этих цветов довольно поверхностна. Многие считают, что чёрный — символ смерти, но... Если покопать глубже, то эти цветы самый лучший способ проявления любви. Или же наоборот. Надеюсь, вы подарите их тому, кого любите, — невзначай заключила женщина с загадочной улыбкой на губах. — Да... До свидания. Спасибо, — удалился Минхо, попрощавшись. Рассматривая три розы в руках, Минхо сначала не понимал. Не понимал, как можно вообще любить их? И кто их любит, если только не какие-нибудь психи. Хотя... По-своему красиво. Чёрный цвет красивый, но не для цветов. Он решил, что подарит их. Джисону. Почему бы нет? Он, наверное, и в жизни не видел таких цветов. Сегодня отменили первые уроки, поэтому он решил с самого утра сразить Хана наповал. Перед школой, так сказать. Но ещё нужно позвонить ему, чтобы вышел. Набирая номер, ответил лишь автоответчик. Ну и что это? Он ведь наверняка проснулся уже. Чего не берёт? Хотя один пропущенный в списках. Он попробовал набрать ещё раз, но никто так и не ответил. Ах, ну не говорите ему, что придётся напрямую заходить за ним? Да ну на хер. Лучше тогда после школы подарить. Но цветы не завянут к вечеру? Надо поставить их в воду хотя бы... Правда, в школе сегодня Джисон не появлялся. Что, решил прогулять все уроки, раз первые отменили? — возмущается в мыслях Минхо, оборачиваясь на пустующее место Хана. Трубку не берёт до сих пор. Что с ним? Заболел, может? Говорил же ему, что босиком в ледяную речку заходить обернётся потом боком. Уже где-то под вечер начался дождь. И такой сильный, что отвлекал Минхо от математики стуком по окнам. — Слышал, наш плакса, походу, концы отбросил, — послышался еле слышный шёпот где-то за спиной, на который Минхо, конечно же, не мог не обратить внимание и навострил уши. — Чё-ё-ё? Да ну нахуй, ты гонишь, — отвечает сосед по парте шёпоту. — Нет, у меня батя в ментовке работает. Он сказал, что сегодня какого-то чувака поезд сбил возле одуванчикового поля. — А с чего ты взял, что это наш плакса? — Так, тише! — затыкает всех учитель с возмущёнными складками на лице. — Вы, двое, если так не терпится почесать языком, идите в коридор. Или, может, за меня хотите вести урок? — Простите, учитель, — в унисон сказали эти двое, поклонившись в знак извинения и затем сев обратно. — Потому что у того имя Джисон, — быстро отвечает он, посматривая на учителя, который продолжал контролировать их одним лишь взглядом, и заткнулся. Минхо не знает, зачем поверил этим слухам. В груди полыхнуло адреналиновое чувство, разливающееся в таинственном спазме. Да ну нет. Нет. Что за бред? Но ведь поезд возле одуванчикового поля... Стиснув зубы, Минхо подрывается с места и выбегает из класса, слыша вслед лишь крики учителя ввиду его безалаберного поведения. Минхо бежал галопом, игнорируя лужи, в которые он мог наступить. Штаны наверняка потом будут грязными от капель, которые ещё и дождь дополнял. Форма успела промокнуть, так, что прилипала к телу. Волосы стали ворсистыми. Он бежал в то место как можно скорее. Чувства так же, как и он, были ошарашены. От неизвестности, что же ждёт там, на одуванчиковом поле. Всё ли так, как сказал тот парень? Как же хочется надеется, что это слух. Потому что, если правда, то... Глаза защипало. Добежав до рельсов, Минхо окидывал взглядом каждую сторону, чтобы понять, где и что случилось. В глаза неподалёку бросилась красная трава, которую скоро обмоет дождь и она снова станет прекрасной зелёно-жёлтой. Добредя на ватных ногах до туда, он осматривал ужасающее место. Да, именно таким оно сейчас казалось. Трава в бордовых оттенках, но... больше ничего. Наверное, когда полиция была здесь, они успели всё прибрать. Но, может, это всё неправда? Может, ему кажется? Бесцельно блуждая потерянными глазами по рельсам, Минхо кое-что заметил. Под одной из шпал торчало что-то разноцветное. Это значок. Он понял это, когда достал его. Руки затряслись, сжимая его. К горлу подступил ком размером с монолит. И глаза... Из них стали сочиться слёзы, которых совсем было не разобрать из-за дождя, ведь они смешались. Минхо упал на колени, согнувшись пополам. — Нет, — угасающим голосом отрицает очевидный факт Минхо. — Нет. Хан... Грудь будто заполнили едкой кислотой. По ощущениям, будто душа уже давно варится в котле, испытывая бесконечные муки без возможности умереть. Почему так горько? И почему... только сейчас в голове всплывают его прекрасные глаза и улыбка, которую он ему совсем недавно дарил? Жжение в глазах бесило и оттого слёзы лились сильнее, обмывая всю слизистую. Этот значок в руке теперь казался красивым. Почему-то. Странно, ведь пару дней назад Минхо ненавидел его. Нет, он правда красивый. Интересно, почему он раньше не замечал красоту цветов радуги? Но стоило взглянуть на значок снова, как грудь кромсали на части. — Почему ты ушёл?! Я только начал привыкать к тебе! — он орёт во всё горло, пока скопившиеся слюни вырывались в унисон с не прекращающимися слезами. Это давящее чувство становилось громче. От каждой мысли о нём. И что его больше... Нет? Скажите мне, что это всё ужасный сон. Это ужасный сон. Да? Пусть Минхо и не хотел осознавать происходящее, всё-таки закоулки разума уже давно всё поняли. Поняли, что Джисона и правда больше нет. Он больше никогда не услышит его. Не увидит. И... он так и не сможет сказать ему о том, что творится из-за него внутри. У Хана была самая глубокая душа из всех, кого он встречал. Он был тем самым укрытием, где можно было спрятаться ото всех. Беседы с ним оставляли за собой только приятное послевкусие. Так почему же ебаная жизнь отобрала всё это в момент?! Минхо закричал пасмурному небу во всё горло. Будто это оно во всём виновато. Громогласный крик ярости разнёсся по всему пространству, разрезая уши тех, кто его мог услышать. Хотя вороны, находящиеся неподалёку, улетали сразу же.

***

После того, как Хана похоронили, прошло несколько дней. Родители выделили ему отдельное место на холме одного кладбища. Наверное, это было дорого. Странно, почему они сделали это? Значит, всё-таки любили, раз пошли на такое. Минхо, накинув чёрное пальто и такого же цвета кепку, стоял неподалёку от надгробия Хана. За колышущимся деревом, с которого опадали последние листочки. Он наблюдал за госпожой и господином Хан, которые пришли на могилу к сыну. Из глаз обоих выливались горькие слёзы. Мать плакала больше всех, иногда вытираясь платком. А отец приобнимал одной рукой для того, чтобы утешить. «Станет ли кто-нибудь грустить, если я вдруг уйду?» Вспоминая эти слова, Минхо поджал губы, чувствуя, как глаза становятся мокрее. И в носу тоже... Да. Станет. Их будет много, Джисон. Тех, кто будет лить по тебе горькие слёзы. Но нужно быть сильным. Смахнув скопившиеся слёзки, Минхо хлюпнул носом и вернул взгляд на место на холме. Правда, родителей там уже не было. Уже ушли? Минхо вышел из-за дерева и поднялся на холм, проходя через множество могил в ряды. Остановившись возле нужной, Ли опустил веки, читая его имя. Сука, и только от этого имени внутри уже возникло терзающее чувство, из-за которого хочется зарыдать, как блядь. Возле могилы лёг букет чёрных роз. Пять чёрных роз. Смотря дрожащими и налитыми тоской глазами, Минхо задрожал и сам. Его трясло. Хотелось уничтожить самого себя. — Эти розы... — через зудящий в глотке ком и сопливостью в носу Хо опустил взгляд на букет. — Хотел подарить их тебе, чтобы сказать... — дальнейшие слова были произнесены через не сдержавшийся дождь из слёз. — Что не ненавижу тебя. Прикрыв взвинченные веки, Хо сжал ладони в карманах и сжался сам, ощущая непроизвольную тряску из-за слёз, которые уже путешествовали по щекам, обновляя одну дорожку новой. — Надеюсь, ты слышал, — всхлипывает Минхо, бесцельно смотря куда-то вниз. — Я не ненавижу тебя. Каждая из этих роз... Означает пятикратную мою симпатию. Как бы он хотел, чтобы Хан это услышал. Но, осознавая, что эти слова так и останутся сказанными в пустоту, Минхо расстроился ещё больше, ощущая, как по щекам и стенкам носа стекает всё больше слёз. — Прости, — через еле слышный скулёж раскаивается Хо, чуть ли не складываясь пополам от секущих чувств. — Прости, что врал тебе. И делал больно. И что не сказал этого раньше. Спустя пару минут беспрерывного стенания Ли немного успокоился и пришёл в себя. — Знаешь, твои глаза — это самое красивое, что я встречал, — через боль пытается улыбнуться Ли, вспоминая вопрос Хана ещё на речке. — А звёзды, которые ты мне показывал... Тогда я соврал, что они мне понравились. Н-но... Если бы ты мне показал их ещё раз, я бы пересмотрел своё мнение. Вот только теперь смотреть на звёзды было гораздо тяжелее, чем обычно. Потому что единственная ассоциация с ними — это Джисон. Он — его самое лучшее и болезненное воспоминание. И правда всё должно закончиться именно так? Да, пожалуй, так и должно. Когда Минхо вернулся после отвратительного дня, который был и вчера, и завтра, и теперь навсегда, он плюхнулся с заплаканными глазами на кровать. К слову, постель он так и не поменял с того момента. Поэтому она всё ещё пахнет Ханом. Минхо вдохнул побольше запаха, чуя тот самый шампунь, которым пользовался Хан. Интересно, что это за шампунь? Жаль, что он этого никогда уже не узнает. Чувствуя себя выжатым зомби, Ли по привычке заглянул в телефон. И в галерею, в которую он не заходил уже долгое время. Фотография. Это же та самая фотография, которую сделал Хан. Минхо ещё ни разу не видел её, хотя тот просил скинуть фотку уже множество раз. Так и не скинул. Но почему на фотке ещё и Минхо? Втихаря сфоткал? Ли не понравился себе на этой фотке, потому что он там тупо курит сигарету, так ещё и в профиль. А вот Джисон... Такой милый. Ещё с этим букетом... Минхо улыбнулся телефону. Он и не понял, как фотография стала постепенно мылиться. Снова слёзы. Телефон прижался к груди. С улыбкой, полной боли и кошмара, Минхо посмотрел на разноцветный значок на тумбочке рядом. Да, он так и не отдал его. Почему-то посчитал это ненужным. Он никому не хочет отдавать единственную вещь, которая осталась от Джисона. Запах того дня на звёздной крыше... Каждая клеточка мозга пропитана запахом того дня, когда я понял, что бесконечно влюблён в тебя, Хан.