The tale of the sad love

Когда приходит любовь, целый мир становится совсем другим. Более ярким, более удивительным. Неважно, демон ты, божество или человек. Перед силой любви мы все равны, пожалуй, даже больше, чем перед неизбежностью смерти. Когда приходит любовь, теряет значение твой социальный статус, твои недостатки предстают перед взорами в ином свете. Самые неприятные черты лица разглаживаются, и даже хмурые лица становятся будто бы немножечко светлее, словно что-то проясняет внешнюю пасмурность изнутри, из самого сердца, от самой души. Личность не перестаёт быть личностью, но становится словно… больше, чем просто личность. Своего рода сверхличность, окрылённая наипрекраснейшими надеждами и великолепными мечтами. Это чувство, переполняет тебя до краев, хочется обнять целый мир, а когда глаза встречают взгляд того самого человека, нет ничего желаннее, чем утонуть в нем, сделаться с ним единым целым… Это как солнце, выглянувшее из-за тёмной завесы туч, как радуга после дождя, как цветы, распустившиеся посреди промозглой зимней белой однотонности. Это что-то, что сможет возродить из пепла даже самую пропащую душу. *** Эта зимняя ночь особенно темна. Даже непроглядно темна. И только огни городских высоток освещают эту мглу. На самой высокой из крыш сидит, свесив ноги, кое-кто, по чьей вине сегодня так холоден и колюч снегопад. Сидит, совершенно наглым образом попивая соджу из жестяной банки. Очередной бессмысленный день. Очередной бессмысленный год, коих у него уже около девятисот накопилось. Пожалуй, ждать свою невесту токкэби немного устал. Когда далеко внизу машина сбивает человека, а потом скрывается вместе с водителем в неизвестном направлении, демону немного всё равно. Люди рождаются и умирают — такова жизнь. Но когда женщина умоляет о спасении, просит о помощи… Бога. О, это весьма занятное зрелище. Когда-то и токкэби был подобным глупцом, взывавшим к справедливости небес. И что он получил? Верно, века странной жизни на волосок от смерти с мечом в груди — напоминание о его бесславной кончине от рук того, кому хотелось доверять больше всего. И всё же… Спрыгнув с крыши, токкэби пружинистым шагом направляется к умирающей. Жить хочешь? Спасти неродившуюся дочь? Да пожалуйста. Наверное, у демона сегодня слишком благодушное настроение, или же это все алкоголь взыгравший в его крови — дьявол разберёт. — Живи, — произносит токкэби, ласково проводя ладонью по окровавленной щеке, перемещая женщину в больницу. В конечном итоге, это всего лишь ещё одна спасённая жизнь. Дальнейшая судьба зависит лишь от неё самой. *** Расцветает вишня. Вообще-то зима на улице — не дело цветам цвести в такую пору, и все же нежная хрупкость распускает свои изящные бутоны среди льдов и морозов. — Это зима, идиот! Опять мне за тобой здесь прибирать?! — сотрясает воздух жнец, сняв шляпу и проклиная всё на свете. Потом произносит чётко, даже членораздельно: — Снова не даёшь мне делать мою работу. Чёртов токкэби, кто тебя просит вечно лезть не в свои дела, а? — Аджосси, всё в порядке? — окликает его рыжеволосый юноша в аналогичной чёрной шляпе. И это становится последней каплей. — Ты? — с долей растерянности обращается к нему жнец. — Кто тебе разрешил здесь разгуливать с моим лицом?! — С твоим лицом? — рыжий глядит на него с искренним недоумением. Потом включает фронтальную камеру на телефоне, чтобы попристальнее разглядеть самого себя. — Знаешь… — говорит наконец он, — у меня ведь к тебе точно такой же вопрос. Двое жнецов. Оба в чёрных шляпах. Чёрные пальто, ворот которых так удачно пол-лица скрыть может. Единственное различие: волосы и, пожалуй, цвет глаз, у рыжего отчего-то слишком уж близкий к кислотно-желтому, словно тот и не был никогда человеком. Цветок вишни срывается с ветки и падает прямо на нос тому, чьи волосы не отличаются огненной рыжиной, а глаза обычные карие. — Это… — протягивает последний, слишком уж потерянно моргая. — Цветочек, — констатирует рыжий, двумя пальцами подцепляя розовое соцветие, чтобы потом прицепить к шляпе своего коллеги. — Тебе идёт, знаешь? — Он прав, — со знанием дела кивает неведомо как очутившийся здесь токкэби. — Теперь не так безвкусно. — Ты мешаешь мне работать, — жалобно протягивает жнец, не отводя взгляда от этого демона, так неожиданно перешедшего на сторону новоявленного врага. — Правда? — токкэби приподнимает бровь, словно в искреннем изумлении. — И как же я тебе мешаю? Жнец только и может, что рот раскрывать, опешив от такого напора с нескольких сторон. Рыжий же весьма энергично подсказывает: — Ну же, совсем забыл, Цветочек? Упущенная душа, верно? — Мне нужно идти, — произносит, наконец, жнец, мигом перемещаясь в свою чайную. Сердце стучит в висках, а перед глазами всё так же стоит ужасное видение: меч с изящной резной рукоятью, пронзивший грудь демона.