like some passing afternoon

Ноябрь. «Есть времена, которые уходят от тебя, словно послеобеденное время». Холодный ноябрьский ветер ударяет в лицо, заставляя её педантично заплетённые косы развеваться на ветру. Уэнсдей сжимает лямки своего рюкзака и ускоряет шаг, который уносит прочь стук её каблуков. В это время года в Нью-Йорке чувствуется особое сияние, которое она со временем научилась ценить. Раньше она ненавидела Нью-Йорк, она ненавидела бесконечный калейдоскоп людей неистово бегущих к чему-то, яркие огни и ослепляющие цвета каждого здания в поле зрения, громкие звуки донимающие в любое время года. Раньше она испытывала клаустрофобию и была раздавлена тяжестью города, в котором её тёмный, извращённый разум не мог обрести покой. Уэнсдей затосковала по дому только через месяц; скучала по своей детской комнате, где у неё было обилие обезглавленных кукол, по зловещему виду из её окна, откуда она могла мельком увидеть кладбище, по которому любила совершать долгие прогулки и её обожаемому подвалу, где она давала волю своему творчеству и создавала макиавеллиевские приспособления для пыток Пагсли. Она скучала по мрачной атмосфере комнат Невермора, по тишине библиотеки в ночи, куда она обычно пробиралась, чтобы полистать и по игре на виолончели, освещённой лунным светом, чувству, как по её венам пробегал адреналин. Уэнсдей скучала по тому, как она пила свой квад во «Флюгере» и взирала с жестокостью в глазах на каждого невежественного нормиса, который смотрел на неё с презрением. Со временем, она привыкла к этому. Она усвоила, что её мечта о том, чтобы быть успешной писательницей, требует несколько жертв и пару компромиссов. Девушка с косичками вскоре выяснила, что Нью-Йорк не был так плох ночью, когда она находила кладбище, где она в тишине и спокойствии могла писать о тех случаях, когда она скучала по дому и по тому, кто там остался, и о том, что она ценила тот факт, что люди были слишком заняты в Старбаксе, чтобы бросать на неё неодобрительные взгляды за то, что она всегда была одета так, словно присутствовала на похоронах. В конечном счёте, она скучала, по тому времени, когда она была ребёнком, который был настолько мстительным и безрассудным, что сбросил пираний в бассейн и заставил парня потерять яичко, но жизнь никогда не остаётся прежней, и это факт, который ей тоже пришлось принять. Когда Уэнсдей, открывает дверь кофейной, при звоне колокольчика, и оглядывается вокруг, пока не замечает девушку — блондинку, которая машет ей. Писательница машинально подходит к столику, где была Энид, садится и осматривает её с головы до ног. Энид одета в розовый топ и синие джинсы, а её волосы, сзади, по бокам стянуты заколкой. — Привет, подружка! Я уже заказала, квад для тебя, а фраппучино и черничный маффин для себя! — визжит Энид, едва сдерживая себя, от того чтобы обнять Уэнсдей, прекрасно зная, что та разрешает обниматься только два раза в год, и то только в том случае, если ей повезет. — У тебя проблемы? Ты кого-то убила? Первые 48 часов после убийства самые важные для избавления от тела. Если это так, то мы должны действовать быстро — говорит Уэнсдей, при этом, меняя позу на стуле, как раз в тот момент, когда официантка приносит ей кофе, заказанное Энид и бросает на неё встревоженный взгляд. Аддамс свирепо смотрит на неё, и официантка поспешно возвращается за стойку. Энид пытается спасти ситуацию улыбкой. — Я пока никого не убивала. Можешь быть уверена, что если я в конечном итоге кого-то убью, то это будет Аякс — сказала Энид, поднося чашку к губам. Несколько мгновений спустя она вздыхает. — Должна ли я заколоть гвоздём его сердце? — спросила черноволосая девушка, при этом, тоже делая глоток из своей кружки. — Нет! Он тут не причём! Ну, на самом деле, причём. Это касается, того, что он сказал мне два дня назад — Энид посмотрела вниз в свою тарелку и начала трогать пальцами верхушку маффина, проделывая в нём ямки кончиками ногтей. — Что такого плохого могло случиться, что ты не могла рассказать мне по телефону? Я ненавижу телефонные звонки, но ты знаешь, что прямо сейчас, я, как раз, в середине написания своего следующего романа и у меня нет времени для встреч, Энид! — её взгляд пригвождает Энид к месту, Уэнсдей многозначительно поднимает бровь, чтобы показать насколько сильно она раздражена. Энид нервно протирала руки: — Это связано с Ксавье — выпалила она, я знаю, что вы не разговаривали друг с другом на протяжении многих лет, но он друг Аякса, и… Уэнсдей, он умирает. Ему осталось всего несколько месяцев. Аякс узнал об этом всего несколько дней назад. Он скрывал это почти ото всех, бог знает как долго… Писательница замерла, она не знала, как реагировать на такую информацию; по общей договорённости, они с Ксавье прекратили общаться и встречаться сразу после окончания Невермора, несколько лет назад. Уэнсдей, в настоящее время, знает о нём слишком мало, да и те крохи информации, которые она получила, были либо из Интернета, либо от Энид. Ксавье удалось стать вполне успешным художником, всего за несколько лет, продавая картины на заказ богачам, тусуясь с авторитетными всезнайками. Иногда о нём пишут и в газетах, тоже. Иногда из-за его творчества, а иногда из-за того, что его отец — знаменитый придурок. Уэнсдей видела несколько его фотографий, на которых он, кажется, защищается от вспышек камер. — Я подумала, что тебе нужно знать, если ты захочешь пойти поговорить с ним или что-то в этом роде — говорит Энид, качая головой и пытаясь сдержать слёзы. — Зачем? Мы не поддерживаем связь. Что я могу сказать ему сейчас, чего я ещё не сказала? Всё умираю, Энид. Некоторым просто везёт умереть раньше — замечает Уэнсдей. Её холодные глаза не выдают водоворот эмоций, которые она переживает в данный момент, её пальто неожиданно ощущается таким, слишком тесным. — Ты же так не думаешь, и ты это знаешь — ругает Энид, показывая пальцем в её сторону. — Что ж, — говорит она — если это всё, то мне пора идти. У меня поджимают сроки, и я не собираюсь растрачивать больше времени впустую. Хорошего дня, Энид. Когда она встаёт, стул скрепит по полу, и в течение нескольких секунд она замирает, глядя сверху вниз на огорчённую Энид. Уэнсдей хватает свой рюкзак и разворачивается, чтобы уйти. Звенит колокольчик, и она снова оказывается на улице. * Ночью Уэнсдей думала о Ксавье. Задумывалось, что она напишет очень важную сцену для её романа, но вместо этого она застыла с пустым пространством перед её лицом. Осознание того, что Ксавье осталось недолго на земле, почему-то беспокоит её. Это создаёт чувство пустоты в её груди и царапает рёбра из-за внимания, которого она лишала себя весь день напролёт. Белая лампа омывала её, девушка с косичками думала о том, что потратила недостаточно своего времени, чтобы узнать Ксавье. Теперь у неё осталось не так уж много времени, чтобы сделать это. И вообще, что она должна сказать? Невозможность подобрать слова всегда раздражает её. Когда Уэнсдей оставляет попытки писать, она забирается с ногами на кровать и позволяет снам овладеть собой. Ей снится Ксавье и его бледное лицо; как он раньше улыбался ей, и как они спорили из-за всего, и тот факт, что она так и не сказала ему, что ей жаль, и когда она просыпается, чувствует, что с её телом что-то не так. Завтрак не улучшает её настроение. Уэнсдей расхаживает по всей квартире, которая слишком большая для неё, нервная и тревожная, а затем роется в сумке, берёт телефон, которым пользуется только тогда, когда он необходим и набирает номер. Энид отвечает моментально. — Привет? — У тебя есть номер телефона и адрес дома Ксавье? Уэнсдей записывает его номер и адрес на клочке бумаги и завершает разговор. Когда Энид спрашивает её, собирается ли она, всё-таки встретиться с Ксавье, Она отвечает, что ей нужен адрес только, потому что она планирует отправить ему мёртвую птицу. — Уэнсдей, я не это имела ввиду, когда я рассказала тебе о его болезни!!! Она уверена, что после этого Энид, точно, больше не спросит ее о Ксавье. * На протяжении первых нескольких дней писательница не знает, что со всем этим делать. Она продолжает поглядывать на листок бумаги, как будто там есть ответ, которого она ждёт, а затем, на четвертый день, ей просто стало настолько тошно от себя, что она бросает свой телефон на пол и оставляет его там ещё на два дня. К тому времени прошла неделя, а Уэнсдей всё ещё не предприняла никаких реальных усилий, чтобы связаться с Ксавье. Она чувствует беспокойство. Аддамс надевает чёрное пальто, ботинки и едет на кладбище. Она остаётся там на несколько часов, думая о глазах Ксавье и о том, что она уже не помнит их цвет так хорошо, как раньше, и когда она едет обратно, то принимает решение просто прийти к нему домой на следующий день. Ксавье никогда не был тем, кто откажет ей. Следующим утром, Уэнсдей взяла машину и выехала в город. По словам Энид, Ксавье планирует продать свою квартиру в центре Нью-Йорка, а сейчас живёт в коттедже, вдали от шума города. Когда она паркуется прямо перед коттеджем Ксавье и заглушает двигатель, у неё скрутило желудок, и она чувствует себя, как на проводе под напряжением. До неё доходит, что она все ещё не знает, что ему сказать. Ксавье открывает дверь, при этом выглядя беспорядочно: с ввалившимися глазами и бледный, как человек, который уже переступает грань, его волосы собраны в неряшливый пучок. На Ксавье одежда в пятнах от краски, которая ему слишком велика. Когда он видит её, его глаза становятся комично большими и он просто стоит там, моргая несколько секунд, прежде чем вздохнуть и опустить голову. — Я догадываюсь, что ты здесь, потому что знаешь, что я умираю. Аякс не может держать язык за зубами в присутствии своей девушки. Ты последний человек, которого я ожидал увидеть здесь, из-за жалости — он сказал и его слова могли бы прозвучать язвительно, если бы не усталость в его позе, и то, как он выглядит, словно покончил с жизнью. — Я здесь не из-за жалости. Я хочу поздравить тебя. Умереть всегда было моей мечтой, тебе невероятно повезло умереть таким молодым. Я завидую тебе — Уэнсдей пристально смотрит на него, не шевеля ни единым мускулом. Воздух между ними накаляется, и она слышит, как в ушах отдается стук её сердца, которое яростно рвалось из груди. Ксавье ухмыляется, но девушка замечает, что даже линии его улыбки усталые. — Могу я предложить тебе кофе? — спросил он, жестом приглашая её зайти внутрь. Уэнсдей молча следует за ним. Внутри, тоже, беспорядок. На полу одежда, обувь, блокноты, банки с красками, выброшенные салфетки. Ксавье пытается привести в порядок кое-какие вещи и приглашает Уэнсдей посидеть на диване, он говорит ей, что собирается приготовить кофе, и исчезает на кухне. У окна висит холст, вероятно, последний проект, над которым сейчас работает Ксавье. Девушка сидит, с прямой спиной, на диване, соприкасаясь коленями, и ждет возвращения Ксавье. Когда он предлагает ей кофе и садится напротив неё, девушка поднимает взгляд от своей кружки и спрашивает: — Как долго ты болеешь? Ксавье напрягается, затем просто говорит: — Четыре года. Уэнсдей подсчитывает в уме и понимает, что Ксавье заболел примерно на последнем году их учебы в Неверморе. Она не помнит, чтобы думала, что он выглядит больным, и не замечала, чтобы он вёл себя необычно в каком-либо отношении. Она всегда остро ощущала присутствие Ксавье. — Это рак? — спросила она. Где-то слышится тиканье часов, и Уэнсдей чувствует себя необычайно нервно из-за этого. Она думает, что если бы кто-нибудь сказал ей, что ей осталось жить всего несколько месяцев, она бы тоже держала часы тикающими в своем доме, чтобы напоминать себе, что смерть с каждым ударом все ближе и ближе. Ксавье ерзает на диване, сдвигаясь вперед грудью и упираясь локтями в колени: — Нет. Послушай, Уэнсдей. Мы можем поговорить о чём-нибудь другом? Я понимаю, что ты здесь, потому что… ну, на самом деле я не знаю, почему ты здесь, но я бы предпочёл не говорить об этом, хорошо? — спрашивает он и пристально смотрит ей в глаза. Аддамс не имеет права, требовать от него большего, она это знает, и поэтому хоть раз в жизни, девушка прибегает к милосердию, просто кивает и пьет свой кофе. После этого Ксавье рассказывает ей, как он планирует свою последнюю художественную выставку через шесть месяцев, и о своей новой одержимости чаем с бугенвиллеей. Уэнсдей слушает его и запоминает столько информации, сколько может за эти 20 минут. Прежде чем уйти, она останавливается в дверях. Ксавье прощается с ней, и она видит по тому, как его глаза бегают по сторонам, ни разу по-настоящему не встретившись с ней взглядом, что он прощается с ней так, словно это в последний раз. Она не говорит ему, но она не согласна. Она уже планирует снова навестить Ксавье.