Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю (Серия: Змий; Часть 1)

Ветер свистит в ушах, хлещет безжалостно по щекам. Эзра мчится по направлению гасиенды Даулингов со скоростью, на которую никогда прежде не осмеливался. Скакать быстрее, как ему кажется, его лошадь просто физически не способна.  Но ему так кажется ровно до тех пор, пока он не замечает впереди, как раз там, куда он направляется, оранжевое зарево пожара, осветившее темное, ночное небо. И тогда он еще сильнее всаживает каблуки в бока лошади, и та с головокружительной скоростью несется вперед. К тому моменту, как он влетает на территорию гасиенды сквозь кем-то сорванные ворота, здание уже полностью охвачено огнем, и рев пламени заглушает все остальные звуки. Его лошадь жалобно ржет и встает на дыбы, отказываясь идти дальше. Эзра спрыгивает на землю, и перепуганное животное тут же уносится прочь.   На это Эзра не обращает внимания. Потому что его внимание, все его внимание приковано к возвышающемуся перед ним столбу пламени; к пожарной цепочке вакеро, которые выплескивают ведро за ведром воды на бушующий огонь в бесполезной попытке унять вышедшего из-под контроля монстра; к лежащему в неловко скрюченной позе в нескольких метрах от объятого пламенем дверного проема телу женщины. Он автоматически отмечает для себя все детали: длинные развевающиеся юбки, запачканные сажей и кровью дорогие шелка и кружева, растрепанные, покрытые дорожной пылью волосы, знакомое бледное лицо, карие глаза – всегда такие властные и полные огня, а теперь тусклые и незрячие, остекленевшие после смерти.   Гарриет. О, боже. О, БОЖЕ!  Живот резко крутит, желание вырвать становится настолько сильным, что он чувствует во рту привкус желчи. Его начинает трясти как в лихорадке при ужасающей мысли о том, чего просто не может, не может быть. Он судорожно сглатывает. Заставляет себя пройти мимо трупа своей бывшей жены. Бежит, спотыкаясь, к входу.    – Уорлок! – задыхаясь, кричит он в непроницаемую завесу клубящегося дыма. – Уорлооооок! Языки пламени лижут, обжигая, кожу, и он отшатывается на шаг, шипя от боли. Затем вновь, упрямо, отчаянно, прет вперед, подняв руку, чтобы защитить от потрескивающего, голодно ревущего пламени лицо.  - УОРЛОООООООК! Чьи-то руки неожиданно хватают его сзади, оттаскивают назад от двери, от дома, от Уорлока.  Но он этого не допустит. Он сопротивляется. Тут же. Яростно. Ему нужно обратно туда, нужно найти своего малыша, неужели они этого не понимают?  Но руки держат крепко, и к ним вскоре присоединяется еще одна пара. И над ухом у него кто-то что-то взволнованно кричит. Но Эзра не понимает, слышит только скорострельную сумятицу бессмысленных, несвязных слогов.  И проходит немного времени прежде, чем его охваченный паникой мозг умудряется наконец разобраться в бессмысленной путанице, заставить бессвязные обрывки сложиться в слова. – Юного сеньора там нет, команданте. Они забрали его. Его там нет. Он замирает, когда до него наконец доходит смысл сказанных слов. Держащие его руки реагируют моментально, силой стаскивая его с крыльца обратно в сравнительную безопасность пыльного дворика.     Он вырывается из этих рук, как только ему дается такая возможность. Резко разворачивается к своим непрошенным спасителям. – Чт…, – начинает было он, но голос его срывается, переходит в жуткий кашель, который сгибает его пополам, грозясь и вовсе повалить его на землю.  На плече вновь оказывается чья-то придерживающая рука, и кто-то толкает ему в руки ведро с водой. Он благодарно хватает его, глотает освежающую жидкость. – Грасиас, – хрипит он и поднимает голову, концентрируя внимание на знакомом лице старого слуги, с которым Эзра довольно часто общался, когда забирал и привозил Уорлока.  – Уорлок? Где….   В глазах слуги, Хозе, отражается жалость. – Те люди… те люди, которые были здесь, они застрелили сеньору и увезли юного Уорлока с собой. – Забрали его с собой, – оцепенело повторяет Эзра. Мысли путаются в лихорадочной, суматошной скачке.  Потому что Уорлок жив, он жив!  Они забрали его, люди Морнингштерна забрали его. И как бы ни была ужасна сама мысль об этом, они не забирали бы его, если бы он был мертв. А это значит, что есть еще надежда. Есть надежда!  А это больше, чем то, что у него было еще пять минут тому назад. Теперь ему осталось только разобраться в причинах всего этого. Если Морнингштерн захотел преподать урок Таддеушу, зачем ему понадобилось похищать Уорлока? Морнингштерн слишком хорошо осведомлен, чтобы не знать, что Уорлок не сын Таддеуша, чтобы не понимать, что, если бы не Гарриет, Таддеушу было бы наплевать на безопасность Уорлока. Так чего же Морнингштерн хотел добиться от Таддеуша, похищая ребенка, который не был его собственным? Если, конечно, похищение Уорлока к Таддеушу не имело никакого отношения. Если…. Глаза его расширяются от ужасающей догадки. – Эти люди, они вам что-нибудь сказали? – спрашивает он, хватая старого слугу за руку. – Хоть что-нибудь? Хозе растерянно хлопает глазами; виновато качает головой.  Эзра отпускает его. Разворачивается, собираясь было бежать обратно к своей лошади, но тут вспоминает, что лошадь давным-давно сбежала. Конюшня Даулингов совсем неподалеку, пока еще чудом не затронутая пожаром, и Эзра стремглав несется к ней. Кричит первому же попавшемуся вакеро:  – Лошадь, мне нужна лошадь! Прошу вас! На его отчаянную просьбу откликаются мгновение спустя, и он хватает протянутую уздечку и с хриплым «грасиас» запрыгивает в седло. Секундой позже он уже мчится за ворота обратно в сторону казарм. *** Топот копыт не тревожит мирно спящий пуэбло, когда Эзра – весь в поту и в пыли – проносится по главной улице в направлении казарм.  Он рассеянно и нетерпеливо кивает сонному улану, который смачно зевая, открывает ворота, позволяя ему проехать внутрь.      Во внутреннем дворике все тоже выглядит тихо и мирно.  Он даже видит Таддеуша, свернувшегося калачиком в одной из тюремных камер, где Змий должно быть запер его. И Эзра вновь поражается удивительной способности Змия незаметно проникать и точно так же незаметно ускользать из, казалось бы, так хорошо охраняемого места. Как привидение. Как чертово приведение. Он спрыгивает с лошади. Стоит, слегка пошатываясь, прежде чем ему вновь удается восстановить равновесие.  А затем бежит прямиком к камере Даулинга. – Таддеуш! – рычит он, хватая фонарь, который висит на крючке рядом с дверью камеры. – Таддеуш, мне надо с тобой….  Свет фонаря падает на темную лужу, медленно расползающуюся по земляному полу рядом с головой Таддеуша, и Эзра осекается.  – Нет, – шепчет он, уже понимая, что это означает, но надеясь, все еще надеясь, что окажется неправ. – Нет, нет, нет…. Он поднимает фонарь выше и тихо выругивается, видя, что его подозрения подтвердились. Лицо Таддеуша застыло в гротескной гримасе смерти, кожа стала мертвенно-белой, а шею пересекает тонкая красная полоска, из которой, уже замедляясь, на землю медленно и бесшумно стекает кровь.    – Бляяяяядь! Он с досадой ударяет ладонью по железным прутьям. Разворачивается, собираясь было позвать часового. И замирает, услышав за спиной из непроглядных недр тюремной камеры ни с чем не спутываемый щелчок пистолета и голос, ненавистный и знакомый, который зовет его пройти внутрь.     Морнингштерн.  Эзра бросает гневный взгляд в направлении часового, скрипя зубами в бессильной ярости. Потому что Морнингштерн – это не Змий. Морнингштерн не станет карабкаться через стену казармы под покровом ночи.  Морнингштерну подобные уловки не нужны: если он хочет попасть на территорию казарм, он входит туда через парадные ворота.  Потому что часовой его впускает.   И когда (если) у Эзры будет такой шанс, этот часовой первым пойдет на виселицу вслед за Морнингштерном.   Он с шумом выдыхает воздух и поворачивается обратно к камере. Заходит внутрь, аккуратно переступая через труп Таддеуша, и садится на прикрепленную к стене скамейку. – Будьте добры, опустите фонарь на землю, капитан.  Эта фраза чуть ли не дословным эхом повторяет раннюю просьбу Змия, и Эзре хочется смеяться от абсурдной извращенности этого сходства. Или плакать.  – Прошу вас, сеньор, – настаивает Морнингштерн, небрежно мотнув головой в сторону казарменных ворот. – Одно то, что наш услужливый сеньор Сандальфон в курсе о моем пребывании здесь, не означает, что о нем следует оповещать остальных уланов.  Эзра поджимает губы, впивается одетыми в перчатки пальцами в деревянный край скамейки, пытаясь сдержать гнев при таком вальяжно-равнодушном подтверждении его подозрений по поводу часового.      – Где мой сын? – выплевывает он, едва не хлопнув фонарь об пол. Свет фонаря неровно дергается, отбрасывая жутковатые тени на стены камеры и скользя по сидящей в дальнем левом углу камеры фигуре, одетой во все черное. Этого мягкого, колеблющегося свечения недостаточно, чтобы осветить лицо мужчины, но оно четко выхватывает из темноты металлическое дуло пистолета, направленное Эзре в грудь. Мужчина в черном слегка меняет свое положение, и Эзра практически слышит ухмылку в его голосе, когда тот отвечает: – С чего вы взяли, что ваш сын у меня, капитан? Не допускаете ли вы, что ваш драгоценный Змий похитил его, так же как до этого похитил нашего бедного покойного сеньора Даулинга? – он кивает в сторону Таддеуша. – Возможно даже убил его, так же как и убил этого сеньора? Эзра скрежещет зубами, стараясь удержаться, чтобы не прыгнуть в другой конец камеры и обхватить пальцами шею этого самодовольного ублюдка. Было бы глупо так делать, учитывая, что на него наставлен заряженный пистолет.  – Змий не зарекомендовал себя как хладнокровный убийца, – огрызается он. – В отличие от вас. В ответ слышится презрительный смешок, шорох одежды, когда Морнингштерн вновь меняет свое положение. – Вы в этом абсолютно уверены, команданте? Ведь он всего лишь разбойник.  Эзра не удостаивает его ответом, и Морнингштерн, после минуты выжидающего молчания, снисходительно вздыхает.     – Вы все еще так уверены в его добродетельности, а, команданте? На самом деле это, конечно, похвально.  Эх, если б только все решала ваша уверенность. Эзра недоуменно моргает, бесполезно всматривается в скрытое тьмой лицо. – О чем вы?  Морнингштерн наклоняется вперед ровно настолько, чтобы на мгновение вынырнуть из тени. Губы его растягиваются в хищной ухмылке.  – Да только какие-то пару часов назад люди видели, как он похитил одного из самых богатых и глубокоуважаемых жителей нашего города, – раздражающе спокойно, медленно объясняет он. – Видели, как он запер этого человека вот в этой самой камере. А теперь, спустя пару часов, этот глубокоуважаемый человек мертв.  Кого, как вы думаете, они будут в этой смерти обвинять? – Люди знают эль Сиерпе. Они знают, что он никогда такого не сделает, – пылко возражает Эзра.  Морнингштерн пожимает плечами и вновь прислоняется к стене, исчезая во тьме. – Возможно вы и правы, – равнодушно допускает он. – Но все же слухи – это такая вещь… забавная. Их очень просто начать и очень сложно остановить. Эзра качает головой, отметая завуалированную угрозу. Какую бы игру ни затеял этот мясник, с него хватит, надоело. – Скажите мне, где мой сын, – вновь требует он, сжимая пальцы на эфесе шпаги. – Скажите сейчас же, или, клянусь богом, я сдеру с вас вашу ничтожную шкуру прежде, чем вы успеете нажать на гребаный курок. Морнингштерн посмеивается. – Спокойствие, ми капитан, спокойствие. Он вновь наклоняется вперед, в дрожании теней его черные глаза угрожающе посверкивают. Голос его становится холодным и слизким, и Эзру передергивает от ощущения того, что по нему будто проползла змея.  – Я не раз предупреждал вас, команданте, не делать из меня врага. Видите ли, я человек практичный. Бизнесмен. Вопреки вашим убеждениям, я не убиваю людей направо и налево без хорошей на то причины.  Я не имею привычки причинять вред тем, кто мне полезен, или кто не мешает моим… бизнес-планам. Вот, – он равнодушно указывает пальцем на остывающее тело Таддеуша, – пример того, что происходит с людьми, которые перестают быть мне полезными. – Черные глаза сужаются, в них вспыхивает ледяное пламя ненависти. – Не желаете ли вы узнать, что происходит с теми, кто мне мешает?    Эзра чувствует, как сжимается горло. – Что вы хотите? Морнингштерн закидывает ногу на ногу, расслабляется, откидываясь обратно во тьму.  – Прямо к делу, – самодовольно, с одобрением отмечает он. – Я ценю это в людях. Мы могли бы с вами хорошо вести дела. – Ни за что на свете, – с отвращением огрызается Эзра, и он ни капельки не удивляется, услышав, как тот снисходительно смеется в ответ. – Что вы от меня хотите? – повторяет он. Терпение его иссякает, а тревога за Уорлока растет с каждой секундой. – Что вы сделали с моим сыном? – На самом деле, все очень просто, – спокойным, беззаботным тоном отвечает Морнингштерн, как человек, которому море по колено. – Есть тут у меня одна заноза в боку, которая меня давно уже беспокоит. Я хочу, чтобы вы помогли мне от нее избавиться. – Эль Сиерпе, – догадывается Эзра. Морнингштерн одобрительно хмыкает.  – Совершенно верно, команданте. – И с какой стати я буду помогать вам избавиться от него? Из темного угла камеры до него доносится издевательски-веселый смешок, и Эзра чувствует, как зубы прокусывают изнутри щеку, чувствует на языке металлический привкус крови.  – Помимо очевидного? Ну, видите ли, команданте, на данный момент в пуэбло есть два человека, которые представляют проблему для моего бизнеса: эль Сиерпе и вы сами. Так вот, Змию до сих пор удавалось ускользнуть от меня, поэтому изначально я намеревался избавиться от более простой из этих двух проблем: вас. Морнингштерн вытягивает руку с пистолетом вперед, делает вид, что нажимает на курок. Эзра не доставляет ему удовольствия: на его лице не дергается ни один мускул. Рука с пистолетом опускается, аккуратно ложится дону на колено. Дуло же пистолета остается нацеленным на Эзру.  – Но эль Сиерпе вновь помешал моим планам, и прямо сейчас, небось, носится где-то в горах, пытаясь изображать из себя героя ради спасения одной из марионеток испанской короны. – Голос Морнингштерна вновь холодеет, из каждого слова сочится неприкрытая ненависть. – А вас это, небось, взбесило. – Эзра не может удержаться от колкости. И даже позволяет себе маленькую удовлетворенную ухмылку, услышав в ответ раздраженное фырканье своего противника.   Однако Морнингштерн быстро обуздывает свое раздражение, заставляет себя расслабиться.  – Поначалу я был зол, это так, – спокойно говорит он. – А потом я понял, что Змий сделал мне огромную услугу, похитив покойного сеньора Даулинга.  Эзра недоуменно хмурится.  – Как же это? – Подумайте сами. – Морнингштерн вновь наклоняется вперед; на лице у него самодовольная, заговорщицкая улыбка.  – Я не осмеливался трогать кого-либо из членов семьи сеньора Даулинга, пока он на меня работал.  Не хорошо это для бизнеса, понимаете ли. Грязное дело. Но когда до него добрался эль Сиерпе, сеньор Даулинг перестал быть мне полезным. – Губы Морнингштерна расплываются в хищной улыбке, в черных глазах извращенным огоньком сияет радость.  – А это сделало вашего сына законной добычей. Эзра закрывает глаза, отчаянно пытаясь держать себя в руках. Потому что нельзя ему сейчас срываться. Просто нельзя. Иначе Уорлока ему не вернуть. – Тттак значит, вы похитили моего сына, чтобы заставить меня плясать под вашу дудку? Улыбка Морнингштерна расплывается еще шире, становится еще более самоуверенной. – О, я не рассчитываю, что вы будете плясать под мою дудку, команданте, – непринужденно отрицает он. – Я всего лишь рассчитываю, что вы доставите мне Змия. В обмен на вашего сына, естественно. Эзра сжимает подрагивающие на бедре пальцы в кулак. В горле становится невыносимо сухо. Это просто сон, думает он, просто плохой, кошмарный сон.  И ему, черт побери, нужно проснуться.  Прямо сейчас.  Он облизывает пересохшие губы, втягивает в себя, ставший вдруг слишком густым, слишком вязким, воздух.     – И как, по-вашему, я должен это сделать? Морнингштерн тянется за чем-то в карман своего пиджака, вытаскивает оттуда сложенный лист бумаги, который он бросает Эзре.  – Когда эль Сиерпе в следующий раз с вами свяжется, вы скажете ему, чтобы он пришел в то место, которое я написал в этой записке, чтобы обменять себя на вашего сына. Естественно, он должен будет прийти туда один. Если я увижу с ним еще хоть кого-нибудь, первая пуля будет выпущена в вашего сына. Дыхание Эзры спирает от леденящего кровь ужаса при мысли о жестоко описанном Морнингштерном исходе; сердце пропускает удар.     – С чего… эм… с чего вы решили, что он согласится на такое? – задыхаясь, возражает он. – Подписать собственный смертный приговор ради ребенка, которого он даже не знает?  Но несмотря на собственные аргументы, Эзра знает, чувствует с какой-то непоколебимой уверенностью, что Змий таки согласится на это, без колебаний.  Морнингштерн, похоже, убежден в том же самом. – Я довольно хорошо разбираюсь в людях, – самодовольно отвечает Морнигштерн. – Я знаю таких, как он. Поверьте мне, он согласится. Эзра рассеянно комкает в руке бумагу, свободной дрожащей рукой ерошит себе волосы.  – Вы хотите, чтобы я послал человека на верную смерть, – оцепенев от ужаса, бормочет он. – Человека, который был единственным защитником у этих людей в течение бог знает скольких лет…. – Если вы хотите увидеть вашего сына живым, то вы это сделаете, – бездушно отрубает дон. Эзра вновь поднимает глаза на дона. Смотрит пристально, испытующе. – К…как я могу быть уверен, что он еще жив? – Жив, – хладнокровно отвечает Морнингштерн. – Пока еще. – Он ухмыляется, готовясь встать. – Чем скорее вы сможете передать мое сообщение Змию, тем лучше будет вашему сыну. Эзра переводит онемелый взгляд на свой кулак, чувствуя, как впивается в кожу скомканная в нем бумага.     – Я не знаю его. Я не знаю, кто он, – пытается выкрутится он, поднимая едва не умоляющий взгляд на теперь уже стоящего перед ним дона. – Как вы хотите, чтобы я доставил ему это сообщение? Губы Морнингштерна трогает многозначительная ухмылка. – У эль Сиерпе есть поразительная способность самому разнюхивать информацию о подобных вещах. Уверен, вы и сами это знаете. Рано или поздно, он свяжется с вами. – А если не свяжется? Морнингштерн равнодушно пожимает плечами. – Это очень печальным образом скажется на здоровье вашего сына, – холодным, безразличным тоном отвечает он. А затем почему-то поднимает руку с пистолетом выше.  – Спокойной ночи, команданте.   И Эзра не успевает отреагировать, когда этот пистолет вдруг заносится над его головой и, описав резкую, нисходящую дугу, со всей силы врезается ему в висок.   На пол он валится уже без сознания.