Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю (Серия: Змий; Часть 1)

Глава 3 Анафема облегченно вздыхает, когда Бентли, в мыле и в пене, с тяжелым топотом влетает в пещеру, неся на себе не менее измотанного всадника. Она молча наблюдает, как патрон стаскивает с себя шляпу и маску, как соскальзывает на негнущихся ногах на землю. Как дрожат от усталости его руки, когда он неуклюже пытается снять с Бентли упряжь. Анафема качает головой и подходит ближе. – Дай помогу, патрон. Он вроде как собирается возразить, но потом безмолвным жестом уступает ей место и устало прислоняется лбом к боку Бентли.  Анафема аккуратно снимает упряжь, стараясь не задеть его, а на сердце, при виде нехарактерно мрачного, угрюмого выражения на лице патрона, растет тревога. Что-то наверно пошло не так, думает она, но боится спросить. Предпочитает выждать его, надеясь, что сам расскажет ей, что его беспокоит.      – Я чуть не опоздал сегодня, Ана, – приглушенным голосом бормочет Кроули во взмыленный от пота бок лошади. – Чуть не опоздал.  Она замирает, свободная рука нервно сжимается в кулак. – А команданте….? – В казарме. Цел. Более-менее. – Кроули резко отталкивается от Бентли, яростно швыряет шляпу и маску в дальний угол пещеры. – Они устроили засаду слишком далеко, – рычит он, не обращая внимания на то, как беспокойно переступает с ноги на ногу Бентли. – Люций, наверно, догадывался, что эль Сиерпе попробует ему помешать, и засаду он своим наказал устроить далеко за пределами Лос-Анджелеса. Я никогда еще так быстро не гнал Бентли, Ана. Я пытался успеть вовремя. Я…. Он замолкает, резко поворачивается к Анафеме. Лицо его – запачканная дорожной пылью маска боли.  – Я приехал слишком поздно, чтобы спасти солдат. Трое солдат, Ана. Трое ребят из нашей казармы не вернутся сегодня домой, из-за того, что я опоздал. Анафема бросает на пол упряжь. Широким, решительным шагом сокращает расстояние между ними, вторгаясь в его личное пространство.  – Ты сделал все, чтобы спасти этих людей, патрон, – со свирепой уверенностью утверждает она, протягивая к нему руку, но не решаясь дотронуться. Потому что сейчас, в эту секунду, он кажется ей слишком напряженным и в то же время слишком хрупким. И у нее такое ощущение, будто он просто разорвется от малейшего ее прикосновения. Лопнет как туго перетянутая струна, разлетаясь на мелкие кусочки. А в семействе Кроули не осталось никого, кто мог бы помочь ей собрать его снова.  А ведь он всегда был таким – переживал о других слишком сильно, принимал чужие потрясения, чужие человеческие трагедии слишком близко к сердцу. Из кожи вон лез, чтобы помочь нуждающимся.  Среди испанских ранчеро очень мало тех, кто переживает о судьбе Калифорнии и ее людей так же сильно, как он. Тем более тех, кто, как и семья самого Кроули, могут проследить свою родословную к одной из стран Старого Света. И Анафема гордится, безумно гордится тем, что может называть его своим патроном.  Но она и переживает за него. Очень. Из-за того, с каким остервенением бросается он на защиту своих ближних, практически или вовсе не заботясь о собственной безопасности. Из-за того как глубоко переживает он каждую свою кажущуюся неудачу. Из-за того как надрывается он после каждой такой неудачи.      Его отец был таким же, и у Анафемы сжимается от страха сердце каждый раз, когда подобные параллели между Кроули-отцом и Кроули-сыном становятся тревожаще близкими.  Она уже и так помогла похоронить родителей патрона. Ей безумно не хочется хоронить и их сына. – Эти солдаты… их смерть на совести Люция, – подчеркивает она, призывая его услышать ее, понять, – не твоей. Кроули отводит взгляд и молча качает головой.  – Я должен был быть быстрее, – возражает он полным разочарования и самоуничижения голосом. – Должен был предугадать ход Люция. Эти ребята поплатились жизнями за мою недальновидность.   Анафема неодобрительно закусывает губу. Почтительно кладет руку на рукав его рубашки. – Эль Сиерпе всего лишь один человек, – тихо говорит она, ловя его измученный взгляд.  –  Удивительный человек, безусловно удивительный, но все же всего лишь человек. Ты не можешь спасти всех*, патрон, – мягко настаивает она и хмурится, видя, как в ответ на ее слова в медовом золоте его глаз плещется боль. – Ты приехал вовремя, чтобы спасти команданте, а это должно что-то значить. Ведь так? Бледные губы Кроули трогает слабая улыбка. – Так, – устало соглашается он. Но улыбка тает, губы сжимаются в тонкую полоску тревоги.  – Но сколько еще пройдет времени, прежде чем Люций попытается убить его еще раз? И на этот раз успешно. Или, еще хуже, прежде чем новый команданте сам решит, что дорожит своей жизнью больше, чем моральными принципами?   Анафема склоняет голову в знак признания его опасений. Потому что эти опасения обоснованы, еще как обоснованы. И все же…. – В таком случае, от эль Сиерпе зависит, чтобы ничего подобного не произошло, – с уверенностью утверждает она.       Кроули грустно усмехается. – Я думал, эль Сиерпе всего лишь человек, –с горечью в голосе замечает он. – По-моему я к этому добавила «удивительный», – дерзко парирует она и с удовлетворением отмечает, что улыбка его становится чуть шире. – И, кроме того, – добавляет она, заговорщицки наклоняясь вперед, – у него будет помощь.     Кроули кивает, легонько сжимая ее плечо в знак благодарности. – Грасиас, друг мой.   *** Эзра осторожно откидывается на спинку стула, стараясь не задеть забинтованное плечо, и задумчиво обводит взглядом полупустую таверну, рассеянно потягивая вино из зажатого в здоровой руке стакана. В голове копошится рой беспорядочных мыслей, а так как после вчерашнего он все еще чувствует себя как выжатый лимон, он просто не в силах пока навести в них хоть какой-то порядок.   Змий ускакал едва за горизонтом показались стены казармы, объяснив свой внезапный побег тем, что не хотел лишать солдат возможности хорошо поспать.** Сам же Эзра был слишком уставшим, чтобы задумываться о значении его слов. Слишком уставшим для чего бы то ни было, кроме как оставаться в седле в более-менее вертикальном положении достаточно долго для того, чтобы окликнуть одного из клевавших носом часовых и рухнуть в первые же подставленные руки. Остаток ночи – вопросы, знакомства и даже визит от местного врача, которого, должно быть, вытащили прямо из постели, и который в полуошеломленном, полусонном состоянии обрабатывал его рану – прошел как в тумане.  Все находящиеся в казарме были, мягко говоря, встревожены его рассказом. Расстроены смертью сослуживцев. Но ни капли не удивлены.  Это Эзра заметил, несмотря на усталость. Отметил для себя это немного пугающее отсутствие удивления как известием о засаде, так и необычным характером спасательной операции. Похоже что беззаконие – как направленное против людей, так и направленное на их защиту – стало чересчур обычным явлением в этих краях, и Эзра в который раз усомнился в мудрости своего решения сюда приехать.  (Не то чтобы у него был особый выбор в этом вопросе, но все же… обдумать это все бы не помешало). Он распустил всех, как только доктор закончил свое дело, ибо на тот момент мечтал только о том, чтобы рухнуть на что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее кровать и проспать до восхода солнца. Что он и сделал. А утром, после того как заново ознакомился со вчерашним туманом лиц и имен, он первым делом отозвал в сторону сержанта, о котором рассказал ему Змий, и спросил его, не могли бы они поговорить где-нибудь с глазу на глаз.  Сержант – высокий молодой парень в очках, с копной непокорных каштановых волос и бесхитростным взглядом голубых глаз – внимательно и настороженно посмотрел на Эзру, а затем предложил встретиться через пару часов в таверне и угостить его, сержанта, выпивкой. И вот он здесь, в таверне, ждет с бутылкой вина на столе.  Пульцифер должен был прийти пятнадцать минут назад, и чем дольше Эзра ждет, тем сквернее становится его настроение.  Хозяин таверны опасливо косится на него из-за прилавка; симпатичная официантка обходит его стороной, обслуживая немногих других оставшихся в таверне клиентов, которые тоже почему-то предпочли сесть как можно подальше от него.      Эзра не обращает ни на кого из них внимания, сверля взглядом бутылку вина, словно надеясь, что она вот-вот взорвется. Если Пульцифер в скором времени не объявится.... Дверь в таверну распахивается, и внутрь заходит сержант Пульцифер, а за ним следом – слегка расфуфыренный и непозволительно высокий кабальеро с копной взъерошенных медно-рыжих волос и кожей северянина, потемневшей под вездесущим, палящим калифорнийским солнцем.  Сержант окидывает взглядом таверну и легонько дергает кабальеро за руку, указывая на Эзру. Кабальеро кивает, что-то тихо говорит в ответ, и направляется в сторону Эзры такой непозволительно расхлябанной, нагло виляющей бедрами походкой, что Эзра скрипит от раздражения зубами.  Сержант же медлит, недоуменно хлопая глазами, затем, как будто опомнившись, торопится вслед за кабальеро.   – Прошу прощения, ми капитан, – бойко салютует Пульцифер, подходя к столу, за которым сидит Эзра. Добавляет, бросая взгляд на своего рыжеволосого спутника, – Я встретил Дон Антонио по дороге сюда и хотел обсудить с ним…. Кабальеро еле заметно качает головой, и Пульцифер мгновенно проглатывает остаток фразы и поворачивается обратно к Эзре, виновато и неловко улыбаясь.   – Я просто потерял счет времени, команданте, – поправляет он себя, но хоть тон его и звучит извинительно, в выражении его лица Эзра не видит ни капли сожаления. – Я очень извиняюсь. – На самом деле это целиком и полностью моя вина, капитан, – встревает в разговор стоящий рядом с Пульцифером тощий как жердь верзила, улыбаясь Эзре широкой белозубой улыбкой, которая кажется ему чем-то знакомой.  – Приезд нового команданте – это такая большая новость для нашего пуэбло, что, боюсь, я устроил любезному сержанту нечто вроде допроса. Видите ли, я забываюсь иногда, когда начинаю задавать вопросы. Мама всегда говорила, что эти мои вечные вопросы однажды приведут меня к погибели. Дон запрокидывает голову назад и смеется, резко и почему-то горько. Потом также резко замолкает, подмигивает вконец смутившемуся сержанту, и крепко хлопает того по спине.     – Когда сержант сказал мне, что собирается встретиться с вами здесь, в таверне, ну, я просто должен был подойти и представиться, а заодно попросить вас извинить сержанта за его нескромность.       Пульцифер захлебывается воздухом от столь энергичного выражения поддержки со стороны дона и, потупив взор, краснеет как спелый помидор.  А между тем у Эзры возникает такое ощущение, что перед ним разыгрывают какой-то изощренный спектакль, и уровень его раздражительности увеличивается еще больше.   И все же существуют правила приличия, которыми он не может пренебрегать, как бы ему этого ни хотелось. Он просто не так воспитан. Он тяжело, с раздражением вздыхает, ставит стакан на стол, отодвигает стул и встает, морщась от боли в плече.  – Эзра Фелл, – сухо-вежливо представляется он, протягивая руку. Дон уважительно склоняет голову и жмет протянутую руку с чрезмерным энтузиазмом, который отдается болезненным эхом в раненном плече Эзры.  – Антонио Кроули. От имени моих сограждан, позвольте приветствовать вас в Лос-Анджелесе.  Эзра скрипит зубами от досады и боли. Изо всех сил старается сохранять спокойствие.  – Вы уж извините, что я не выражаю особого восторга, сеньор Кроули, – цедит он сквозь зубы с едва заметной тенью враждебности, – но, боюсь, я сыт по горло приветствиями от вашего пуэбло. Уголок рта Кроули еле заметно дергается, и искрящиеся весельем золотистые глаза становятся вдруг серьезными, с лица исчезает всякий след юмора.  – Сержант Пульцифер поведал мне о прискорбных обстоятельствах вашего приезда, команданте, – искренне говорит он, смотря Эзре в глаза. – Позвольте заверить вас, что жители нашего города добрые и законопослушные граждане, и мы не поддерживаем подобного рода инциденты.   Эзра молча, оценивающе смотрит на дона. Затем кивает в знак признания и садится, жестом приглашая Пульцифера присоединится к себе.   Кроули, судя по всему, считает, что приглашение распространяется также и на него, и, прежде чем Эзра успевает опомниться, пододвигает себе стул и делает знак бармену принести еще вина. – Итак-с, – начинает Кроули, самым неприличным образом развалившись на стуле, – Эзра Фелл. Немного странное имя для офицера испанской короны. Эзра неодобрительно хмурится такой откровенной попытке прощупать и оценить его. Можно подумать, Кроули имеет такое право! Эзра бросает пытливый взгляд на Пульцифера, пытаясь определить роль своего подчиненного в этом возмутительном допросе, но все внимание сержанта в этот момент поглощено созерцанием вина в своем стакане, и Эзра сжимает пальцы здоровой руки в кулак и вновь переводит взгляд на все более надоедливого кабальеро.    – Не более чем Антонио Кроули для испанского ранчеро, – парирует он и вновь тянется за своим стаканом.   Кроули добродушно смеется, обнажая ряд белоснежных зубов. – Туше, команданте, – признает он и добавляет, заговорщицки подмигивая: – Давайте я расскажу вам свою историю, а вы мне – свою? И, прежде чем Эзра успевает отмести его предложение, он совершенно невозмутимо приступает к рассказу о своем дедушке, который эмигрировал в Калифорнию из Шотландии.    – Он купил здесь небольшой участок земли, построил дом, приобрел несколько голов скота, и оттуда все и разрослось. Могу сказать без ложной скромности, ранчо Кроули теперь одно из самых богатых в округе, – с нескрываемой гордостью заключает дон.   Наступает неловкая пауза. Оба они – и Кроули и Пульцифер – вопрошающе смотрят на него, ожидая, что он выполнит свою часть договора, соблюдать который он вообще-то не соглашался.  Эзра качает головой и осушает свой стакан в попытке погасить новую вспышку раздражения. Крякает, смакуя приятное жжение алкоголя в горле.   – Я родился в Ирландии, – говорит он наконец. – Попал в Испанию с Британским легионом в 1830-х. – Ах, да, – понимающе кивает дон, – карлистская война. – Именно. – А я не знал, что кто-то из британских солдат остался в Испании после окончания войны, – продолжает допытываться Кроули, ни капли не смущаясь отрывистого, раздраженного тона Эзры.   Левая щека Эзры гневно дергается. – Я произвел очень хорошее впечатление на моего командира, – выплевывает он сквозь полусжатые зубы. – Он не хотел меня отпускать.  Судя по выражению лица Кроули, тот готовится задать очередную порцию вопросов, и Эзра чувствует, как щеки его краснеют от гнева. С него хватит, надоело. Он демонстративно отворачивается от назойливого дона и заявляет холодным, нарочито спокойным тоном: – Вы уж извините, сеньор Кроули, но мне с сержантом нужно обсудить военные дела, так что если вы закончили со своими вопросами...   Кроули невозмутимо улыбается, но уступает. Отодвигает стул, собираясь встать. И Эзра уже собирается облегченно вздохнуть, как его окликает чей-то незнакомый голос, и Кроули на его глазах замирает как от удара.  Сидящий напротив сержант Пульцифер слегка бледнеет, глаза за очками расширяются.     Любопытно, думает Эзра, откладывая эту странную перемену себе на заметку, и переключает свое внимание на новоприбывшего, который направляется к их столику плавной, уверенной походкой гибкого и смертельно опасного хищника.  Есть в нем что-то, в его манере – чересчур холодной и надменной, в его глазах – темных и холодный как ад – от чего по спине Эзры пробегает тревожная дрожь.   – Капитан Фелл, – приветствует его незнакомец, подчеркнуто игнорируя его двух собеседников, – позвольте представиться. Люций Морнингштерн к вашим услугам.   Он протягивает ему руку над столом, но Эзра медлит, поглядывая на него с опаской. Все его инстинкты чуть ли не кричат, что с этим человеком что-то не так, а Эзра привык доверять своим инстинктам. Новоприбывший дон выгибает бровь с таким выражением, будто реакция Эзры его забавляет, и невозмутимо убирает руку.   – Мне сообщили о крайне неприятном инциденте, который произошел вчера, – протягивает он окрашенным пародией на симпатию голосом. – Позорное дело.   – Вы называете смерть троих хороших солдат неприятным инцидентом? Сержант Пульцифер не удосуживается повернуться лицом к дону, сидит совершенно неподвижно, но Эзра видит как сильно тот напряжен, слышит как в голосе молодого человека звенит гнев. Морнингштерн улыбается ледяной, хищной улыбкой, не сводя глаз с Эзры. – Позорно, как я уже сказал.  Он беззаботно пододвигает себе стул и садится. Перегибается через стол к Эзре, едва не нависая над ним.  – До меня дошли еще кое-какие слухи, – говорит он, – довольно тревожные. Я слышал, что здешний разбойник эль Сиерпе был тоже замешан в этом инциденте. Это правда? – Правда, – подтверждает Эзра, отмечая как враждебно и Кроули, и Пульцифер сверлят взглядом человека, который упрямо продолжает не замечать их присутствия.  Морнингштерн слегка отклоняется, губы его сжимаются в тонкую презрительную полоску.  – Ах вот так, – спокойно протягивает он, но из голоса его при этом сочится яд. – И вы ничего не сделали, чтобы попробовать задержать этого опасного преступника? – Я не сидел бы здесь сейчас, если бы не эль Сиерпе, – так же спокойно парирует Эзра.  – В моем понимании, единственные, кого следует задержать, это бандиты, которые устроили мне засаду. – Он наклоняется вперед, подражая недавней позе Морнингштерна. – И именно это я и собираюсь сделать.     Морнингштерн склоняет голову набок, долгое время молча рассматривая Эзру. – Позвольте дать вам один совет, капитан, – говорит он наконец, и Эзра четко улавливает подспудную угрозу в его голосе.  – Если вы хотите, чтобы ваш срок пребывания на службе команданте этого пуэбло был успешным, вам следует сосредоточить свои усилия на поимке настоящих преступников – этого бандидо в маске, который бесчинствует в нашем городе. И не тратить попусту время, гоняясь за какими-то темными личностями, которые вполне возможно находятся в сговоре с самим эль Сиерпе.  – Я полагаю, команданте достаточно умен, чтобы понять, кто здесь настоящие преступники, сеньор. Голос Кроули спокойный, сдержанный, но во взгляде сверлящих англичанина золотистых глаз черным огнем пылает ненависть.  Опасная и неудержимая. Он напоминает Эзре раздразненного хищника, нацелившегося на свою добычу и готового к прыжку.  И Эзра нервно напрягается в преддверии драки. Но никакой драки не происходит. Уголок рта Морнингштерна дергается в надменной улыбке, и он медленно, будто нехотя, поворачивает голову, встречая пылающий взгляд Кроули.     – А как поживает ваша сестра, Дон Антонио? Письма от нее давно получали? Вопрос звучит достаточно невинно, но Эзра с потрясением наблюдает за тем, как меняется в лице Кроули.  Молодой дон резко вдыхает, становясь бледнее собственной рубашки. Во взгляде, брошенном на Морнингштерна, мелькает страх. Мгновение спустя он с видимым усилием берет себя в руки, натягивая на себя маску спокойствия.   За этим явно что-то кроется – Эзра в этом уверен.  И ему помимо воли любопытно узнать, что именно. Любопытно и чуток тревожно. Потому что во взгляде сержанта, устремленном на Кроули, плохо замаскированная тревога. Потому что сам Кроули выглядит напуганным и ни капли не похожим на того уверенного, беззаботного ранчеро, с которым он познакомился несколько минут назад. И Эзра не может не задаваться вопросом о том, что же могло привести молодого дона в такой ужас.    Кроули молча встает, впиваясь побелевшими пальцами в край стола, словно для опоры. Взгляд его еще какое-то мгновение задерживается на Морнингштерне, затем переключается на Эзру. – Я отнял у вас достаточно времени, команданте, – говорит Кроули, выдавливая из себя напряженную фальшивую улыбку. – Простите, если помешал вам. Всего хорошего.  Он коротко кивает Эзре на прощание и уходит, а Морнингштерн глядит ему вслед со все расширяющейся ухмылкой, которая напоминает Эзре ухмылку наблюдающей за своей добычей гиены.