Будь на его стороне

Они сидят на кровати вместе, растрёпанные и голые. Панз бы хотел сказать, что они ещё и обнимались, но это было бы неправдой — даст шило в жопе Дриму просто взять и пообниматься, как же! Дрим курил прямо в постели и штудировал какие-то свои эндерианские заметки. Спасибо, пепел стряхивал в пепельницу, а не куда попало — обычно, когда он задумывался, то не смотрел, что руки делают. Панз остановился взглядом на бумажках. Он вот всё в толк взять не мог — на своём, человеческом, Дрим слово длиннее трёх слогов не прочитает, даже если от этого весь его план зависеть будет. На сраном эндерике — пожалуйста, скорочтение. Это было бы понятно, будь Дрим первопоколенческим гибридом Энда, но тут ведь в другом дело, а? Дрим был загадкой, за которую поди пойми, с какой стороны браться. Да и надо ли вообще оно тебе — вопрос хороший. Панзу бы его почаще себе задавать. Иногда ему, если честно, становится страшно от того, с каким человеком он решился связаться. — Скоро за мной придут. Часто — страшно не за себя, а за Дрима. — Кто именно? Когда Панзу отвечают, голос Дрима звучит насмешливо и весело, как будто его происходящее забавляет. Так же он рассказывал… ну, обо всей самой жуткой херне, которую успел натворить — этот тон для Панза уже давно стал предвестником проблем и тяжёлых решений. — Дети из этой пародии на страну, — Дрим кривится. — Томми, Таббо с ним, конечно. Не думаю, что Фанди яиц на это хватит, но я бы… не стал его со счетов сбрасывать. Восемьдесят на двадцать, не уверен, но плюс-минус так. Панз крутит в голове этот ответ. Он знает, что Дрим прав, он уже разговаривал с Томми, который предлагал ему деньги — и не только деньги, на самом деле. Это не больше, чем предлагал раньше Дрим, ещё в те времена, когда Панз на него реально работал, но это внушительное вознаграждение. Панз, конечно, сразу же рассказал об этом Дриму. Хотя тот, скорее всего, узнал бы и сам — но время сейчас, когда Л’Манбург был взорван окончательно, было очень важно. Они вместе прикинули — и решили, что у Томми, вероятно, из союзников в этом последнем рывке не только Таббо будет. — И что думаешь делать? — Ну, если говорить о Томми, — Дрим чешет голову. Панз не видит его лица, но примерно может себе представить выражение. Когда речь о Томми, у него всегда одинаковый взгляд. Чёрный и одержимый. Отчаянный. Таких взглядов боятся. — Чем дольше думаешь, тем это страннее. Ты возьмёшь оплату и поменяешь сторону, пока к тебе не возникло вопросов. — Что, блять? — Что они там хотели, чтобы ты привёл их ко мне? Собрал и вооружил людей? — Дрим смеётся. — Ну так иди и сделай это. Развеешься. — Ты ебанулся, Дрим? — Панз потянулся к нему и положил руку на плечо. — Посмотри на меня, Дрим. Я до кон… — До конца со мной, да, я слышал, — Дрим резко соскакивает с кровати, и у Панза сердце ухает вниз. Он уйдёт. И потом — что? Что ему делать? — Они хотят твоей смерти. Не дури, Дрим. — Нет, это ты не дури! — его голос остаётся весёлым, словно это так, дружеская перепалка. Панз остаётся серьёзным. Сложно таким не быть, когда от страха и боли дышать не выходит толком. Дрим находит какой-то плащ, накидывает его на плечи, но не запахивается. Судя по длине, плащ был Панза. — Они собираются меня убить. Пусть попробуют, ладно, потом мы вместе посмеёмся. Но на случай, если они смогут… — театральная, нарочитая пауза. Панз думает, что ненавидит и любит эту его манеру одновременно. Он так и не смог решить, что сильнее. — Мне нужна подстраховка. Если мертвы будем мы оба, то считай, всё зря было. Книга сожжена. У нас нет другого пути. — Прекрати голую жопу грязным плащом прикрывать, — Панз хмурится и пытается собраться с мыслями, но получается у него просто отвратительно. Его взгляд цепляется за всё подряд — заметки на эндерике, грязный плащ, шрам от последнего эксперимента с Книгой, засос у Дрима на шее. — Дрим. Ты просишь хуйню. — Брось. Ты же знаешь, что я прав. Буквально один человек может вытащить меня из Лимбо, если что-то пойдёт не так, — Дрим садится на край кровати и тащит на себя одеяло вместе со стоящей на нём пепельницей. Найдя сигарету, щёлкает зажигалкой. — И это ты. Поэтому тебе надо оказаться на правильной стороне. Он выплёвывает эту «правильную сторону», как самую большую мерзость на свете, и Панз, в целом-то, с ним согласен. Дрим нажил себе врагов. Буквально у кого угодна была как минимум одна причина его прикончить — а про Томми Панз вообще молчит. У пацана таких причин вагона три, не меньше. По пять-шесть за каждый день изгнания уж точно. Панз представляет, какого это — остаться с Дримом один на один, когда тот настроен сделать больно. Он ехидная, злобная тварь, кусающая просто так, из прихоти. Но выбирая между ним и «правильной стороной», Панз не сомневался ни секунды своей жизни. — А о том, что в моё переобувание могут не поверить, ты думал? — А ты что, кому-то говорил что на меня дрочишь? — Дрим, блять, — Панз смотрит в смеющиеся, довольные глаза напротив, и не верит. Этот человек сейчас обсуждает свою потенциальную смерть? Серьёзно, вот этот? — Хватит шутить про дрочку. Я серьёзно. — Я тоже. Кто тебе не поверит-то? Панз пожимает плечами. Ответ находится быстро. — Тот же Понк. Я тебя под ручку таскал к нему столько раз, что уже очевидно, — Панз хмурится. Он знал Понка и то, что его ничего за пределами работы и не интересует особо. Просто… если они должны рассмотреть все варианты, то чем это не вариант? — Но если с ним что-то случится, а потом я соглашусь взять у Томми заказ, будет подозрительно. То, что я знаю, где ты гнездо устроил — тоже подозрительно. Ты параноик, это как бы общеизвестный факт. — Нашёл, от кого мозгов ждать, — Дрим смеётся. И, сука, стряхивает пепел прямо на кровать. Панз только вздыхает. — Покажи им любой мрачный угол и скажи, что я тут сплю. Томми меня считает монстром из страшилок. Панз думает, что у него есть все причины. И думает, что любить монстра его устраивает. — Как ты собираешься выкручиваться, Дрим? — Я… не знаю, — он затягивается. Панз слышит, как у него ломается голос, становится глуше и злее. — Я что-нибудь придумаю по обстоятельствам. — Издеваешься? — Нет, серьёзно, разберусь. Только постарайся, чтобы тебе поверили, — Дрим тушит сигарету. О кровать. И у Панза от страха, сжимающего внутренности, не хватает сил злиться. Потом Дрим наклоняется вниз, туда, куда они успели уронить маску. Протягивает её Панзу. — И спрячь эту. Возможно, мне лицо откроют, и… и нельзя, чтобы сломалась настоящая, — он смотрит грустно и не сразу находит в себе силы разжать пальцы. У Дрима… с масками особые отношения. С его и с маской его мёртвой сестры. — Пожалуйста. Мне это нужно. Панз кивает. Думает про то, что Дрим предлагал сделать маску ему, и про то, что хочет прямо сейчас схватить это чучело в охапку и увезти куда подальше от смпы, от этих его игр, от всей этой грязи и мерзости. Панз знает, что не решится пойти против желания Дрима — но отчаянно хочет однажды жить, не боясь, что кого-то из них удушат. На следующий день Панз с тяжёлым сердцем покидает Дрима, чтобы взять оплату. Может быть, в дороге он утирает злые слёзы. Не то чтобы кто-то мог проверить.