А у Юры губа не дура

— Ненавижу свадьбы, — бурчит Юрка, вертясь перед зеркалом в костюме. Костюмы, к слову, он даже на прессухи не надевал, хотя Лиль Михайловна настаивала, чтобы Плисецкий выглядел подобающе, а не в очередной раз выходил чухонцем на камеру в спортивной форме, пусть и в национальной. Но кем был бы Плисецкий, если бы он прогнулся под требования? Правильно — выпендрежником Никифоровым, который для каждой пресс-конференции надевал новый костюм. А Юрка даже на выпускной в школу, которую по факту посещал лишь номинально, появляясь исключительно на экзаменах, завалился по гранжу: в джинсах, футболке и кедах, забрал аттестат и на хую он вертел все эти прощания со школой и одноклассниками, имен которых даже не знал. Но тут не прессуха, не выпускной — целая свадьба. Да еще не чья-то там — Милкина. Бабичева, конечно, была той еще занозой в Юркиной заднице, но на деле заменяла Юре сестру, которой у него никогда не было и слава богу, впрочем, потому что Бабичева восполняла этот пробел с переизбытком, аж задохнуться, двоих бы таких Юра точно не вытерпел. И вот надо ж было Милке замуж переться! Карьера на взлете, поклонников дохера, — бери любого, меняй как цвет ногтей, которые Милка перекрашивала, кажется, через неделю. Но нет же… влюбилась, остепенилась. Юрка узнал — сначала ржал, после кривился, затем надеялся, что Милка стебется, потом полез за бутылкой, обещая напиться и помянуть, потому как мир потерял оторву Людмилу Бабичеву в битве с семейными скрепами. В итоге Милка даже обиделась. Еще и упрекать начала, мол, тебе, Юрка, значит, можно, а мне, что ли, нельзя? Плисецкий не понял: замуж выскакивать он не собирался. «Дурак ты, Плисец! Я про любовь! Про отношения, про семейную жизнь!» — причитая, Милка лупила Юрку в плечо, рука у нее, к слову, была тяжелая, даже лед встречал при падении понежнее. «Бля, Баба, какая семейная жизнь, ты че выпила, пока я отвернулся, а ну дыхни!» — издевался Плисецкий, уворачиваясь от ее тумаков, а то шутки шутками, а завтра он на лед выйдет в гипсе. «Такая жизнь! — Милка хлюпнула носом. Ну ебана, пошла пизда по кочкам. Юрка вздохнул и прижал Милку к плечу, которое она только что дубасила. — Вы с Витей уже сколько вместе? Лет пять?» Юрка прикинул: ну вроде того. У них с Никифоровым закрутилось как-то внезапно, едва Юрке стукнуло восемнадцать, иначе бы они всем Ледовым передавали Витьке передачки на зону. Вроде тявкались через раз, подтрунивали один другого, в сарказме тренировались чаще, чем в прокате свежей программы, особенно когда Юра активно переживал пубертат. А потом оказалось, что проще было потрахаться. Притом не на стороне, а вместе — продуктивнее вышло, да еще и тренироваться легче стало, когда гормоны не верещали, у Юрки уж точно. Ну и втянулись в итоге, да так, что Юра с приданным в количестве одного пушистожопого кота, пары десятков медалей и трех чемоданов шмоток переехал к Вите на пмж, получил собственную связку ключей, половину шкафа в спальне и любимую сторону в общей постели. Не было только кольца для полного набора — с любовью Никифорова к выпендрежу и показухе удивительно даже. Так что по Милкиным меркам, видимо, это и считалось семейной жизнью. «Нашла с чем сравнить», — фыркнул Юра. Не соглашаться же, что они с Витькой и правда фактически как женатики. Даже неловко, что ли. Или смешно. Может, намекнуть тогда Вите ради прикола, мол, эй, старикан, где кольцо, где гарантии? Юра представил, хекнул под нос, к счастью Бабичева не заметила в фазе страдания. «Ну а в чем я не права? — Благо Юриного ответа ей особо не требовалось, и Мила продолжила, тяжко вздохнув: — Вот и я счастья хочу, Юр, того самого, женского, чтобы мужчина рядом был. Верный, любящий, заботливый, чуткий». «Бля, вот тут у меня тогда точно мимо, — Юрка гоготнул. — Из всего названного Никифоров разве что не баба, и то, видела бы ты его после душа». «Ой, глупый ты еще, Плисец, хоть и вырос. — Мила дотянулась и отвесила Плисецкому щелбан. Он ойкнул. — Знаешь, как тебя Витя любит? И ты его, не спорь даже, со стороны ой как видно. Иногда аж бесите». «Ай все, отвали, — огрызнулся Юрка в смущении. Слышать, мол, какие они с Виктором голубки, было дохера стрёмно. Фу. — Хочешь, ну и женись, я запрещаю, что ли? Только вот, пожалуйста, давай без всякой там хуйни на свадьбе, чтобы я нигде не участвовал, тосты не задвигал. Мне еще кошмары до сих пор иногда снятся про танцевальный баттл семилетней давности с пьяным Кацуки на банкете после мира», — поставил условия Юрка. Но без хуйни таки не обошлось, и Бабичева захотела, чтобы подружки невесты обязательно пришли в голубом. Юрка сказал: почему в этом списке я — это раз, два — я уже голубой, куда дальше-то? Сказал, а теперь стоит в цвета ясного неба костюме. Вертится, морщит нос. Ну фу, потому что, ну чё за цвет, ему вообще не идёт. И жопе как-то тесно, даже в трико для номера и то посвободнее будет. Хотя портной — угадайте, кто настоял идти за костюмом, мать его, на заказ! — заверял, якобы мерки тютелька в тютельку. — Если чувствуете себя некомфортно, у нас в запасе есть время для подгонки, — читая субтитры Юркиных мыслей на лице, комментирует портной. Хотя и по его физиономии ясно, что он свое произведение швейного искусства считает шедевром, а Юрку, видимо, недостойным почести надевать его детище. Однако учитывая, сколько Никифоров ему платит — Юра ненароком увидел чек и прилично так прихуел, — портной изо всех сил играет любезность. Не дав Плисецкому ответить, что подгонять тут надо не костюм, а его вкусы и дурацкий Милкин свадебный концепт, изнутри примерочной, широко распахнув дверь, появляется Виктор. На нем уже, кажется, четвертый по счету костюм-тройка, на сей раз светло-серый в тонкую клетку. И все ему, заразе, идут. — Ну наконец-то я вижу тебя в приличном виде! Изящным взмахом Никифоров откидывает челку и припархивает к Юрке. Встает позади, кладет ладони на плечи и пересекается взглядами в зеркале. — Очки надень. У нас с тобой разное понимание того, что прилично. Вспомни свои труханы хотя бы… — Это другое, — быстро перебивает Никифоров, хохотнув. Ну да, не хочет перед портным палиться, а лучше бы и Юрке свою коллекцию не показывал. — Но поверь тому, у кого вкуса больше твоего, Юрочка, выглядишь ты потрясающе. Будто сам жених. Юрка хмыкает. — Как деда мой говоришь. — Потому что даже у дяди Коли вкус лучше, — подкалывает Никифоров. — Так подгонять не будем? — влезая в разговор, уточняет портной и с надеждой смотрит на Виктора. — Конечно! И тот что на мне посчитайте, пожалуйста. Портной расцветает и спешит в основной зал, предвкушая приличный куш. — Ненавижу свадьбы, — пыхтя, повторяет Плисецкий. — Не завидуй, солнце мое. — Перегнувшись через Юркино плечо, Виктор целует его в щеку. — На нашу я тебе новый костюм подарю. Еще лучше этого. И, довольно ухмыляясь, ретируется вслед за портным, оставляя Юрку хмуриться своему покрасневшему отражению. Дома, будто ботинки не по размеру, Юра разнашивает костюм. Прикидывает его с остальным видом: белая футболка под пиджаком и белые конвера на ногах — если бы не цвет, может, и правда бы смотрелось вполне заебись. Щелкнувшись в полный рост, Юра скидывает фотку Беке, мол, как оно? В ответ Алтын присылает собственную себяху в новом парадном костюме с поднятым пальцем вверх. Бека в костюме смотрится очень солидно, будто молодой СЕО с картинки — вот уж кто реальный жених, бабы точно все потекут, даже Юрка, хоть и не холостой, на него запал… ну так, по-братски, конечно, по-дружески. В день церемонии Юра с костюмом смиряется окончательно. Особенно когда замечает какого-то клоуна в темно-бордовом смокинге с золотыми узорами. — О, Джей-Джей приехал, — заметив клоуна, говорит Виктор. А, ну тогда понятно, реально клоун, Плисецкий угадал. — Сюда идет, — предупреждает Витя и шепчет попытавшемуся сбежать Юрке, попутно держа под локоть: — Личико сделай попроще, он все-таки Милин гость. Годы, конечно, идут, но Леруа Юрку бесил стабильно, особенно когда несколько раз буквально сраными сотыми баллов вырывал у Плисецкого золото. И зачем только Бабичева его пригласила? Тут не свадьба, а урезанная версия чемпионата по фигурке на минималках, Юра и не подозревал, скольких из фигуристов Мила, оказывается, знала лично и, вероятно, с ними дружила. Ну да, Юрка, вон, только с Бекой скорешился за минувшие годы, ну и Кацуки как-то прилип — Плисецкий привык, даже считал Юри забавным, несмотря на стукнувший Кацудону тридцатник. Были и другие парни в целом нормальные, но когда у тебя почти 24 на 7 под боком Виктор Никифоров — в лишних социальных контактах уже не нуждаешься, его бы стерпеть. Когда празднование перемещается в банкетный зал, Юра понимает: пиздец продолжается. Апогеем становится коронный бросок букета невесты. Казалось бы, причем тут Плисецкий. Притом. Милка заставляет всех незамужних и неженатых участвовать. Миша — ее теперь уже муж — посчитал забаву с бросанием подвязки слишком пошлым занятием, потому отдуваться парней заставляет Милка. Самое тупое — Никифоров уже в первых рядах, стоит, разминается. Плисецкий при виде него ищет глазами запасной выход, только Бабичева, словно чует тревогу, лично выводит Юрку к другим ловцам. Ладно, решает Плисецкий, встать в строй — не значит жениться. И вообще, че он так ссыт-то? Тут столько страждущих под венец, что ему бы даже при желании не досталось букета. Постоит, потопчется, чтобы Милку не обижать — хотя он ей это припомнит, конечно. В итоге Милка встает аж на стул, иначе с ее ростом она бы вписала букетом кому-нибудь из перворядных прямо в лицо, отсчитывает до трех и с размаху бросает свой заряженный на совет да любовь цветочный веник. Юрка аж щурится, когда толпа рвется вперед. Девки визжат, кто-то орет, Юра почти ожидает увидеть махач. Но вместо этого все смеются, а когда толпа чуть рассеивается, Плисецкий снова решает: пора валить. На балконе никого, к вечеру заметно похолодало, но Юрке как раз, а то жарко. Он вообще, кажется, перепил — уже и сердечко в груди трепыхается. Особенно когда из-за спины прилетает: — А я как раз тебя ищу. — Виктор в излюбленной манере встает позади, наваливается на Юру и обнимает поперек груди. В руке до сих пор Милкин букет. — Расстроился, что ли? Сам поймать хотел? — Упаси бог, — фыркает Плисецкий. — То есть замуж за меня не пойдешь? Я, выходит, старался зря? — явно подтрунивает Никифоров. — Или, может, мне другого жениха поискать? Юрка пихает его локтем. — Ага, кому ты нужен. — Ну вот и я так подумал, — усмехается Виктор. Тычется губами Юре в макушку. Молчит, а потом выдает: — В Канаду в отпуск полетим, там и расписаться можем. Юра сглатывает. — Очень смешно. — А я не шучу. — Ну а смысл? Там расписались, а тут мы никто. Ну, не то чтобы он уже размечтался, он вообще о таком не думал, так просто, шутил: про кольцо, про ответственность. Не всерьез. Но раз уж реально расписываться… Несправедливо как-то. Обидно. — Нам смысл. Наших всех соберем. Как сегодня… — Бля, только не Леруа, — протестует Плисецкий. — Сразу нет. — Ладно, без Леруа. Хотя зря ты, Юрочка, Жан уже давно повзрослел. И тебе пора. — Нет. И тебе нет. Вот видишь, еще даже не расписались, а я уже хочу подать на развод из-за непреодолимых разногласий, — жалуется Юрка. И пыхтит, когда Витя крепче сжимает его в руках, впечатывается губами в висок и долго-долго не отлипает. — Витя, бля, ну кончай уже. — Юрочка, ну не здесь же, подожди до дома. — Тц, и кому тут стоит повзрослеть? Может, ты и от слова многочлен ржешь? — Нет, только от «пердюмонокль» и «пипидастр», — отчебучивает Никифоров, заставляя таки Юрку ухмыльнуться. — Ладно, — Юра копошится у Вити в руках, — пошли обратно, вдруг Кацудон уже успел налакаться и начал на шесте танцевать. — Хочешь присоединиться? — Нет, хочу остановить, а то у меня травма ещё с прошлого раза не проработана. — Прежде чем выйти с балкона, Юра тормозит. Цепляется за ладонь Виктора пальцами. — А про Канаду дома ещё поговорим. — Значит, всё-таки да? — Главное, без Леруа. Виктор улыбается. — Я запомнил.