А у Юры губа не дура

Лифт останавливается на двенадцатом. Юра выходит, оглядывается — никого. В принципе на этом же этаже, хоть и в другом конце, номер Фельцмана, так что Плисецкий мог оказаться здесь и с желанием навестить тренера по страшной силе. В два часа ночи. Почему бы и да? Не к Никифорову же ебаться идет. Они же на людях поддерживают в лучшем случае нейтралитет — не друзья, не враги. Но соперники, сокомандники, лидеры мужской сборной по фигурке. Виктор, правда, ведет себя так, словно он заботливый старший брат для Юрочки и великий наставник. Юра же не скрывает, что на хую он вертел и Никифорова, и его многократный мировой чемпионский статус, и вообще пора ему вешать коньки на гвоздь и пиздовать на пенсию, а не песок сыпать на лед — там другие катаются. Но это все перед камерами. Перед командой, тренером. Перед всеми. Это у чужих глаз на виду. А на деле Писецкий шагает к нужному номеру — совсем не к Фельцмановскому, — стучит и ждет, пока в дверях не появляется напыщенная рожа Никифорова с идиотской ухмылкой. — Уж думал, ты не придешь, хотел спать ложиться. — И отходит в сторону, позволяя Плисецкому прошмыгнуть внутрь. Им везет: Вите по блату позволяется жить одному в номере. А Плисецкий якобы не дорос. Подумаешь, второй в команде по количеству золота, и это уже в девятнадцать. Но нет, Юрку стабильно селят то с Гошей, то с кем-нибудь из юниоров, которые хоть ведут себя тише и аккуратней Попова, но раздражают Юрку подобострастными взглядами, словно не видят его на катке почти каждый день, а смотрят на постер кумира. — В душ пойдешь? — спрашивает Никифоров, усаживаясь на постель и закидывая ногу на ногу так, что пола халата соскальзывает, обнажая подтянутое бедро. Халат не отельный, конечно, Виктор носит исключительно свой, шелковый, в котором похож на элитную проститутку, по мнению Юрки, естественно. Волосы свободно падают на лоб, чуть влажные после мытья, а по номеру стелется смешанный аромат — от шампуня до туалетной воды. — Не, у себя заскочил, — отчитывается Юра. Скидывает кеды и плюхается на кровать позади Вити, разваливаясь звездой. — С хрена ли у тебя даже кровать двуспальная, если один живешь, — возмущается Плисецкий. Толкает Никифорова в спину, а затем дергает за пояс халата. — Статус, Юрочка. — Виктор откидывается и укладывается головой Юрке на живот. — Я на это почти двадцать лет пашу на льду. — Ебать ты старый, конечно, — фыркает Плисецкий. — Найди молодого, я ж не держу, — вредничает Никифоров. А сам перекатывается, задирает футболку у Юрки на пузе и мягко касается губами возле пупка. Юра сглатывает. — Алтына, например. Кажется, он на тебя давно виды имеет, — мурчит Виктор, водя губами по коже. Живот Юрки подрагивает, напрягается, особенно когда Витя целует над самой кромкой спортивок. — Или Леруа. — Пальцы Виктора цепляются за резинку и оттягивают спортивки вниз. — У него ж невеста, — напоминает Юра. Чуть приподнимает голову и следит, как Виктор влажно выцеловывает кожу на самой границе с лобком. Трусы Юрка, конечно, не надевал. — Для вида, — ладонь Виктора сминает бедро возле паха, — по-моему, все уже в курсе. А на тебя он слюни пускает года три, поверь. — Фу, — кривится Плисецкий и тут же сминает губы, ловя тихий стон, когда Виктор накрывает сквозь ткань штанов Юркин член и мягко массирует. — Уж лучше Пхичит. Хотя… ммм, — хватка Никифорова крепчает, а палец обводит контур головки. — С ним разве что про хомяков попиздеть да пофоткаться. Не, лучше и правда Бека, он крутой, — решает Юрка, облизывая губы. Никифоров резко прерывается. Юра даже на мгновение очкует, что дошутился. Но Виктор меняет положение: забирается на кровать целиком, нависает над Юркой, упираясь руками по обе стороны от головы. — Можем и его пригласить. Втроем мы еще не пробовали, — предлагает Никифоров. Тянется вниз, присасывается к Юркиной шее, облизывает, прихватывает за кромку уха. — Ебнулся, что ли? — сразу огрызается Плисецкий. Нарочно пытается увернуться, но Виктор сжимает Юрку за челюсть, фиксируя голову на месте. Впечатывается в губы, пихается языком, и одновременно внизу притирается, ерзая по члену. — Тогда чтобы я больше не слышал подобного. Ясно? — шепчет Никифоров, отлипнув. Гладит подушечкой пальца по влажным губам. — Хуясно. Виктор усмехается. Чертит дорожку вдоль по горлу ногтем, цепляет подбородок, заставляя Плисецкого слегка задрать голову, прикусывает зубами за челюсть. — Вот и договорились. Оттолкнувшись, Виктор сползает вниз, усаживается Юрке на бедра и полностью стягивает спортивки, позволяя члену Плисецкого свободно шлепнуться на живот. Виктор берет его, неплотно сжимает в кулаке и начинает водить вдоль ствола. Играется с головкой, теребит уздечку. Юрка терпит, тихо подскуливает; хуй знает, кто за стенкой живет — ладно, если кто из своих, а вот если по другой сборной слушок пойдет, что ночью у Никифорова в номере кто-то стонал, будут вопросики. Хотя в теории, узнай они, что у Виктора Никифорова гейский роман — глядишь, оценок бы накинули, это у них в почете, амбассадором радужным от сборной РФ бы избрали. Когда Юра чувствует, что вот-вот кончит от дрочки, Виктор замедляется, перехватывает член у основания, отчего у Плисецкого напрягаются яйца, а затем пристраивается, задрав подол халата, и насаживается на Юрку во всю длину. — Бля-я-я… — не выносит Плисецкий. И спускает внутрь Никифорова, ни разу не толкнувшись. Одновременно стремно, что не дотерпел, но и заебись, какие его годы — даже передышек почти не требуется. Вот и Виктор знает и начинает двигаться сам, учитывая, что Юрка по-прежнему твердый. Плисецкий мгновенно переводит дух — рано расслабляться, — ловит Витю за бедра и следит, любуется. Ебется Никифоров красиво, с шиком, как лучший номер откатывает — отдается процессу на полную, с огоньком, с размахом. Халат сползает с плеча, обнажая часть груди с бледными сосками. Юра тянется, распускает пояс, позволяя халату раскрыться полностью, так что теперь заметно, как Викторов член дергается, пружинит при каждом движении. Юрка думает: закончим — встану на колени и отсосу. Сосать Никифорову не западло. По правде, Юра представить не мог, что ему будет кайфово в принципе брать в рот чей-то хуй. Но вот Витькин брал с удовольствием. И в рот, и в задницу. Кто кого трахает — споров не было. В первый раз Юрка сам захотел быть снизу, научиться типа, ощутить на боевом опыте премудрости жопного секса — знал, хоть и ревновал поначалу, что у Виктора он, ясен хрен, не первый. А затем Витя без выебонов подставил свой зад. С тех пор менялись по желанию. Юрка, правда, однажды спросил: не уступал ли ему Никифоров, мол, логично же вроде, что Юрка снизу — типичный наружности твинк. Но Виктор сказал: Юрочка, секс это взаимное удовольствие, тем более у тебя длиннее, если на то пошло. Юрка с тех пор не парился. С их расписанием, тренировками и разъездами главной проблемой было в принципе время на секс найти, а там уже разберутся. — Может, останешься до утра? — предлагает Никифоров, когда они с Юркой, выжатые и размякшие, валяются голышом. Юрка, забравшись поверх, распластался всей массой и едва не мурчит, пока Виктор чешет по волосам. — Не, вдруг опять Яков резко завалится, как месяц назад, — вспоминает Юра. — Думаешь, поведется во второй раз, что я к тебе в шесть утра за маникюрными ножницами приходил? Никифоров смеется. — Ну уж прости, я тогда тоже растерялся, ляпнул первое, что на ум пришло. — Вить? — М? — Тебя правда не парит, что мы вот так, втайне от всех встречаемся? — задает вопрос Юра. Понимает, конечно, как на их карьере может отразиться гейский скандал. Потому сразу с Витей решили, что в кровать к себе пускать, образно, никого нельзя. И даже если осуждать сильно не станут, из спорта не турнут, но зато полоскать начнут в подробностях: кто кого ебет, сколько раз, или что не сюрприз, по лицу видно, что пидоры, особенно Плисецкий — ну чисто девка. Последний факт и так не был для Юрки особой новостью. Даже ходить далеко не требовалось — хоккеисты в Ледовом практиковались в подъебах, даже когда Юра подрос и чуть раздался в плечах. — Ну… — Витя задумывается, и Плисецкий напрягается даже, — меня бы порадовало, будь ты на публике помягче ко мне, а то слишком в роль вошел. Повзрослеть пора. — А кто сказал, что это роль? — фыркает Юрка. Поднимает голову, смотрит на Виктора с вызовом. — Если я тебя люблю, моим соперником ты быть не перестал. И хер я тебе уступлю. — На что спорим? — На золото, Никифоров. Олимпийское, — отвечает Плисецкий, прежде чем увлечь Виктора в поцелуй.