У нашего лета так и не настал рассвет

Возвращалась я от Светы ранним утром, ещё не полностью оправившись от вчерашнего вечера. Город просыпался медленно, будто неохотно поднимался с постели после долгой ночи. Первые лучи рассвета пробивались сквозь серое небо, окрашивая улицы в мягкие, теплые оттенки. Я шла, вдыхая прохладный утренний воздух, который слегка освежал, но не мог полностью унять головную боль и легкое головокружение от похмелья. Шаг за шагом, я двигалась по пустынным улицам. Казалось, что город ещё спит, и только я одна бродила в этом утреннем полусне. Звуки были приглушёнными: где-то вдалеке слышался лай собаки, изредка проезжали редкие автомобили, а мои шаги гулко отдавались эхом в пустых переулках. Птичьи трели разносились по воздуху, придавая этому утру немного спокойствия и умиротворения. В голове всё ещё крутились обрывки разговоров и событий прошлой ночи. Света была рядом, как всегда, выслушала меня, поддержала. Это общение принесло облегчение, словно тяжёлый груз на душе немного стал легче. Мы обнимались, смеялись и говорили откровенно, как будто на миг сбросив все маски. Света оставалась той единственной, перед кем я могла позволить себе слёзы, кто знал меня лучше всех. С ней я могла быть настоящей, не прятать свои чувства за жестокой и хладнокровной маской, которую приходилось носить перед всеми остальными. Я шла дальше, и вот уже виднелся мой дом. Подойдя к двери, я нащупала ключи в кармане и начала вставлять их в замок. Руки дрожали, будь то от холода или от внутреннего напряжения. В этот момент я невольно задержала дыхание, вспомнив, как несколько часов назад возвращалась домой так же, одинокая и уставшая, но тогда ещё более опустошённая. Заскрежетал замок, ключи вошли не сразу. Я остановилась, сделала глубокий вдох и попыталась снова. В этот раз ключ легко вошёл в замок, и я повернула его, чувствуя, как щелчок механизма звучит почти успокаивающе. В голове всё ещё звучали слова Светы, её поддержка и понимание. Она всегда знала, как найти нужные слова, чтобы помочь мне справиться с внутренними бурями. Однако вместо того, чтобы войти в дом, я неожиданно остановилась. Оглянувшись, я почувствовала непреодолимое желание оглядеть старый двор, который помнил столько счастливых и печальных моментов моей жизни. Двор, который был свидетелем всех наших семейных радостей и трагедий. Взгляд скользнул по знакомым очертаниям, и сердце сжалось от воспоминаний. Я была здесь снова, но уже другая – с тяжёлым грузом на душе и с болью, которая не отпускала. И вдруг, вдалеке, я заметила две фигуры. Они стояли достаточно далеко, чтобы их нельзя было сразу опознать, но что-то в их силуэтах заставило меня насторожиться. Одним из них был Кислов – его фигуру я узнала сразу. Но кто был второй? Сердце заколотилось сильнее, когда я начала различать очертания второго человека. Этот силуэт был до боли знаком, хотя я не видела его много лет. Это был Гена – мой брат, который исчез после смерти отца, оставив меня одну. Тот самый, кто, как я думала, умер, когда я была отправлена в детдом. Шок пробежал по всему телу, ноги стали словно ватные. Я стояла, не веря своим глазам, не в силах пошевелиться. Воспоминания нахлынули волной: тот день, когда полицейские пришли за мной, сказав, что моего брата нет, что он сбежал. Я тогда даже не смогла попрощаться с отцом, не могла побывать на его могиле. А теперь вот он – живой, передо мной, разговаривает с Кисловым, как ни в чём не бывало. Гнев и обида закипели внутри. Как он мог так поступить? Как мог бросить меня в самый тяжёлый момент, когда я больше всего нуждалась в поддержке? Эти чувства переполняли меня, и я не знала, что делать. Снова и снова в голове звучал один и тот же вопрос: почему он вернулся именно сейчас? Я продолжала стоять, словно окаменевшая, не в силах сделать ни шагу, наблюдая за ними издалека. Подавив волнение и гнев, я постепенно начала отходить от шока. Медленно, словно в тумане, я начала двигаться в сторону звуков, которые доносились издалека. С каждым шагом чувствовала, как они становились более реальными, как будто притягивали меня к себе магнитом. Подходя ближе, я стала все четче различать их разговор. Голос Кислова звучал громче и более уверенно, в то время как мой брат отвечал более спокойно и сдержанно. Эти голоса, которые когда-то были мне так знакомы, теперь звучали как отголоски прошлого, напоминая мне о том, что я потеряла и что вернулось в мою жизнь. Когда я достигла места, где они находились, я остановилась, чувствуя, как сердце бьется сильнее, и кровь пульсирует в венах. В моей голове кружились мысли, но я знала, что не могу дать им власть над собой. Я была здесь, чтобы разобраться, чтобы взять контроль над собственной судьбой. Они заметили меня. Взгляд Гены встретился с моим, и в его глазах я увидела смесь изумления и чего-то ещё. Чего-то, что я не могла определить. -Женька? - его голос прозвучал потрясенно. - Ты... здесь? -Да, я здесь, - мой голос был холодным, словно пронизанный льдом. Я медленно приближалась к ним, словно машинально, не осознавая своих действий. -Мы не знали, что ты здесь, - Кислов сказал это быстро, словно хотел извиниться. Но я не слышала его. Моё внимание было приковано к Гене. -Ты... ты жив? - мои губы шептали слова, словно молились за подтверждение. -Да, Жень, я жив, - его ответ звучал тихо, словно признание. Но в его глазах я увидела нечто ещё. Вина? Сожаление? -Почему? - мой голос дрогнул, когда я вспомнила все те годы, когда думала, что он мертв. Все те годы, когда страдала от его отсутствия. -Почему? - повторила я, голос уже сух и холоден. - Почему ты не вернулся раньше? Почему ты меня бросил? Гена молчал, словно не зная, что сказать. Его глаза скользили по моему лицу, словно он искал в нем ответы, но я не могла дать ему их. Не сейчас. Не после всего, что я пережила. -Почему? - мой голос был уже грубым, словно острием ножа. - Ответь мне, Гена. Почему? Гена посмотрел на меня, его лицо омрачено чувством вины. Я ждала ответа, но он, казалось, не мог найти слова. Тогда я, не сдерживая накопившуюся боль, выпалила: — Ты бросил меня, Гена. После смерти отца ты исчез, оставил меня одну. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Каково это — знать, что твой брат исчез, но не знать, жив ли он, или мертв, и жить с этим каждый день? Кислов сделал шаг вперед, пытаясь вмешаться, но я резко остановила его движением руки. — Женька, я пытался... — Гена начал говорить, но я перебила его. — Пытался? Пытался что? Спрятаться? Забыть обо мне? — мой голос дрожал от гнева и боли. — Ты просто исчез, не оставив ни слова, ни объяснения. А я осталась одна. Меня отправили в детдом, даже не дав побывать на могиле отца! Я не побивала на могиле! Гена сделал еще один шаг ко мне, но я отступила, не желая допустить его ближе. — Женька, я знаю, что это звучит ужасно, — сказал он, его голос был полон раскаяния. — Я просто не знал, как вернуться. Слишком много всего навалилось, я был напуган. — Напуган? — я фыркнула, сарказм в моем голосе был очевиден. — А ты думал, каково это было мне? Оставшись одной, без семьи, без друзей, без поддержки? Каждый день пытаться выжить в этом проклятом мире? Кислов, стоящий рядом с ним, выглядел неуютно, явно не зная, как вмешаться. Он попытался открыть рот, чтобы что-то сказать, но я не дала ему шанса. — И ты, Кислов, — я повернулась к нему, едва сдерживая ярость. — Ты знал? Ты знал, что он здесь, и ничего мне не сказал? — Женя, это не так просто... — начал Кислов, но я резко перебила его. — Не так просто? Что тут сложного? Сообщить мне, что мой брат жив и здоров, что он прячется здесь, в этом городе? — мои слова становились все резче. — Ты просто решил, что мне не нужно это знать? — Это не так, — тихо сказал Кислов, его лицо выражало боль. Гена снова попытался подойти ко мне, но я отступила, подняв руку. — Не надо, — сказала я, стараясь держаться. — Просто не подходи. Ты предал меня тогда, и я не могу просто забыть об этом. — Женька, я хочу все исправить, — его голос дрожал. — Дай мне шанс. Я посмотрела на него, на Кислова, и почувствовала, как меня захлестнула волна эмоций. Все эти годы я думала, что смогу справиться с болью, но теперь, стоя перед ними, я поняла, что эта боль никуда не ушла. Она только стала глубже. — Исправить? — мои глаза блестели от ярости. — Ты думаешь, что можно просто все исправить? Ты думаешь, что все будет, как раньше? Гена выглядел беспомощным, его взгляд метался между мной и Кисловым. Я видела, как он пытается найти правильные слова, но меня это не волновало. — Все эти годы, — продолжила я, сжимая кулаки, — я жила, думая, что ты умер. Я виню тебя в этом, Гена. Ты оставил меня одну в самом ужасном моменте моей жизни. А теперь ты просто хочешь все исправить? Кислов сделал шаг вперед, его лицо выражало смесь боли и беспокойства. — Женя, я не хотел тебе причинить боль. Я думал, что это будет лучше для тебя, если ты не будешь знать. — Лучше? — я снова фыркнула, с сарказмом. — Ты серьезно думаешь, что лучше было жить в неведении? Ты должен был мне сказать. Ты должен был быть честным со мной. Гена наконец нашел в себе силы заговорить. — Женька, прости меня. Я был дураком, я испугался. Я думал, что защищаю тебя, уходя. Я не хотел, чтобы ты пострадала из-за моих проблем. — Из-за твоих проблем? — я снова перебила его. — Все, что я хотела, это быть с тобой. Но ты лишил меня этой возможности. И уберечь меня тебе так и не удалось. Ты лишил меня семьи. Гена сделал шаг ко мне, его руки поднялись, словно он хотел обнять меня, но я отступила еще раз. — Не подходи ко мне, — сказала я, стараясь сдерживать слезы. — Ты предал меня, Гена. Ты был единственным, кто у меня остался, и ты бросил меня. — Женька, дай мне шанс все объяснить, — его голос был полон отчаяния. — Я не хочу потерять тебя снова. Я посмотрела на него, на Кислова, и почувствовала, как внутри меня все кипит. Все эти годы я пыталась забыть, но теперь, стоя перед ними, я поняла, что не смогу просто так все простить и забыть. — Ты уже потерял меня, — тихо сказала я, отворачиваясь. — Ты потерял меня тогда, когда ушел и оставил меня одну. Я начала отходить, чувствуя, как волна эмоций накрывает меня с головой. Я не знала, смогу ли когда-нибудь простить Гену, но знала одно — наша встреча только открыла старые раны, и теперь мне придется заново учиться жить с этой болью. Я шла прочь, стараясь не оглядываться, но каждый шаг давался с трудом, словно ноги тянулись куда-то назад, несмотря на мою волю. В груди колотилось сердце, словно хотело выбраться из тесного клета, где убивались все мои надежды. Боль и гнев смешались во мне, как два буйных потока, неся в своих волнах огонь и разрушение. Я не знала, куда иду, но одно было ясно — я не могла остаться здесь, рядом с ними, в этой клетке, где заточено мое счастье и моя свобода. — Женя! — раздался голос Гены, но я не остановилась, словно страховая сигнализация, в которую уже не веришь. Я шла быстрее, словно пытаясь убежать от собственных мыслей, от воспоминаний, что были теплыми, но теперь они окутаны мраком и болью. Кислов оставался позади, но его голос всё ещё звучал в моих ушах, словно мрачное напоминание о том, что прошлое никогда не уйдет, что оно останется с тобой навсегда, словно призрак, который не дает покоя. Завернув за угол, я прислонилась к холодной кирпичной стене, словно ища опоры в этом безумном вихре чувств. Глубокие вдохи и выдохи, но слёзы всё же начали стекать по моим щекам, словно непрошеные гости на вечеринке, которую я так давно пыталась забыть. Я позволила себе всего пару мгновений слабости, словно отдых в марафоне боли, а затем стиснула зубы и вытерла лицо, словно монах, совершающий обряд очищения перед алтарем своих страданий. — Нельзя быть слабой, — прошептала я себе, словно молитва перед испытанием. — Ты сильная. Ты справишься. Но как только я снова начала двигаться, за углом послышались быстрые шаги, словно тень, которая не давала покоя. Я обернулась и увидела Гену. Его лицо выражало решимость, которую я не видела у него раньше, словно страж, который отказывается пропустить невидимого врага. — Жека, подожди! — он подбежал ко мне, стараясь поймать мой взгляд, словно путник, который видит вдали оазис, но не может дотянуться до него. — Не называй меня Жекой! — закричала я, чувствуя, как ярость закипает внутри, словно вулкан, готовый извергнуться. — Не называй меня вообще никак! Я ненавижу тебя! Господи, лучше бы умер ты, а не папа! Лучше бы тебя не стало! Гена застыл на месте, его глаза расширились от боли, словно стеклянные шары, в которых отражалась его страсть и страдания. — Женька, пожалуйста, послушай меня, — умолял он, словно путник, увязший в бурной реке, молящий о спасении. — Я знаю, что был неправ. Я не знал, как вернуться. Я боялся. — Боялся? — я фыркнула, горечь в моём голосе была почти осязаемой, словно вкус яда, который окутывал мою душу. — Боялся прийти ко мне, своей сестре? Ты просто лжец и эгоист. Ты никого не любишь и ничего не любишь, кроме своего собственного эго. — Женя, — тихо вмешался Кислов, — дай ему шанс объясниться. — Вы оба, — я подняла руку, чтобы остановить его, словно знак, что этот разговор уже окончен. — Вы оба мне не нужны. Вы оба предали меня. Гена сделал шаг ко мне, но я отступила, словно меч, отбрасывающий врага. — Уходите, — прошептала я, голос дрожал от напряжения, словно ветер, который разносит последние листья осени. — Оба. Я не хочу вас видеть. Гена сдался, его плечи опустились, словно тяжести, отброшенные с пика горы. Я пошла прочь, стараясь не оглядываться, но каждый шаг давался с трудом. Боль и гнев смешались во мне, заставляя сердце бешено колотиться. Подо мной трещали брусчатка улицы, словно мои собственные нервы, напряженные до предела. Я не знала, куда иду, но одно было ясно — я не могла остаться здесь, рядом с ними. Мои шаги были быстрыми и решительными, словно я пыталась сбросить с себя бремя прошлого. Кислов тоже двигался за мной, но его шаги были не такими быстрыми, не такими уверенными. Он следовал за мной, как тень, нерешительно мечтая остановить меня, но боясь приближаться слишком близко. Мы прошли мимо запущенных домов и заброшенных дворов, словно проклинанные пейзажи нашей разбитой семьи. Мое сердце билось в унисон с моими шагами, словно ритм той песни, что играла в моей душе, песни горького протеста и невысказанного горя. Кислов продолжал идти за мной, его фигура терялась в темноте улицы, но я чувствовала его присутствие, словно тень, которая никогда не покидала меня. Он был рядом, но одновременно так далеко, словно расстояние между нами было больше, чем кажется. — Уйди прочь, Кислов — Куда ты идёшь? Ты только что пришла. — Это не твоё дело., — огрызнулась я, не останавливаясь. — Конечно, моё дело, — он не сдавался, шагая рядом. — Я переживаю за тебя. Ты идёшь к Свете? Или к Дане? — Тебя это не касается! — мой голос сорвался на крик. — Оставь меня в покое! — Женя, я не могу просто так уйти, — он протянул руку, чтобы остановить меня. — Ты в таком состоянии... — В каком таком состоянии? — я резко остановилась и повернулась к нему. — Злая? Обиженная? Раздражённая? Да, именно так! И ты ничего с этим не сделаешь! — Я просто хочу помочь, — его голос был тихим, но твёрдым. — Пожалуйста, не гони меня прочь. — Помочь? — я фыркнула, чувствуя, как ярость вновь накрывает меня. — Как ты можешь помочь? Ты вообще понимаешь, что произошло? — Да, понимаю, — он вздохнул. — Я знаю, что это тяжело. Но убегать — не выход. — Не смей меня учить! — я снова пошла вперёд, пытаясь уйти от него. — Ты ничего не знаешь! Он продолжал идти рядом, не отставая ни на шаг. Моя злость нарастала с каждым его словом, с каждым шагом. — Женя, остановись, — он снова попытался ухватить меня за руку. — Я просто хочу, чтобы ты знала: ты не одна. — Одна? — я остановилась и резко повернулась к нему. — Ты думаешь, мне легче от этого? Ты думаешь, я хочу твоей помощи? — Да, думаю, — его взгляд был полон решимости. — Потому что я не хочу, чтобы ты страдала. — Страдала? — я засмеялась, но смех был полон горечи. — Ты ничего не понимаешь! Никто из вас ничего не понимает! Я снова пошла вперёд, ускоряя шаг. Кислов не отставал, и это злило меня ещё больше. Наконец, я остановилась, не в силах больше сдерживать эмоции. Кислов приблизился, его лицо выражало тревогу и сочувствие. — Хватит! — закричала я, чувствуя, как слёзы вновь подступают к глазам. — Хватит меня преследовать! — Женя, пожалуйста... — он попытался подойти ближе, но я отступила. — Нет, ты не понимаешь! — я ударила его в грудь кулаками, раз за разом. — Ты ничего не понимаешь! Оставь меня в покое! Кислов молча терпел удары, его лицо выражало только боль и сочувствие. — Оставь меня! — кричала я, снова и снова бия его в грудь. — Как ты смеешь? Как ты смеешь вмешиваться в мою жизнь? Ты думаешь, тебе что-то известно о боли? Мои удары становились всё сильнее, а слёзы лились по щекам. Я чувствовала, как ярость, боль и отчаяние накрывают меня с головой. Кислов не отступал, не защищался. Он просто стоял и терпел. — Ты даже не представляешь, как мне больно! — кричала я, чувствуя, как силы покидают меня. — Ты думаешь, я могу просто взять и забыть всё это? Ты думаешь, что твои слова что-то изменят? — Нет, — ответил он тихо, наклоняя голову. — Но я здесь. Я не уйду. В конце концов, силы покинули меня, и я опустила руки. Кислов осторожно протянул руки и обнял меня, крепко прижав к себе. Я сначала сопротивлялась, но потом мои эмоции взяли верх, и я уткнулась лицом в его плечо, рыдая. — Всё будет хорошо, — прошептал он, поглаживая мою спину. — Всё будет хорошо, Женя. Я здесь. Я не уйду. Я рыдала, обессиленная, ощущая тепло его объятий. Слёзы лились потоком, смешиваясь с рыданиями и всхлипами. Кислов продолжал держать меня, его объятия были крепкими и надёжными. — Почему ты здесь? — всхлипывала я, продолжая бить его кулаками, но уже слабее. — Почему ты не ушел с Геной? — Потому что я не могу, — ответил он тихо, прижимая меня к себе. — Я не могу оставить тебя одну. — Ты тоже предал меня, — сказала я, голос дрожал от слёз и боли. — Все предали. — Прости меня, — прошептал он, обнимая крепче. — Я никогда не хотел причинить тебе боль. Мир вокруг словно остановился. Все мои чувства — боль, гнев, отчаяние — переплелись в один мощный вихрь, который никак не утихал. Кислов держал меня крепко, но бережно, его тёплые объятия казались единственным якорем в этом бурном море эмоций. Он не говорил ничего лишнего, только шептал что-то успокаивающее, гладя меня по голове. И в этот момент я услышала звук двигателя. Старый зелёный Жигуль медленно ехал по улице. Я подняла голову и увидела Гену за рулём. Его лицо было искажено болью и отчаянием, он выглядел так, словно вынужден был уйти, оставив за собой лишь разрушенные надежды. Жигуль ехал медленно, словно каждая секунда длилась вечно. Гена посмотрел на нас через окно, его глаза были полны муки. Он видел, как я рыдаю в объятиях Кислова, и это, казалось, ещё больше ломало его изнутри. На мгновение наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах всю глубину его страданий. Гена сжал руль так крепко, что костяшки его пальцев побелели. Он отвернулся, словно не мог больше выдерживать эту сцену, и Жигуль плавно продолжил движение, удаляясь всё дальше и дальше. Его фигура в машине становилась всё меньше, пока не исчезла совсем. Этот момент остался со мной, как шрам. Гена уезжал, и я знала, что он уходит не только физически, но и навсегда из моей жизни. Возможно, он хотел вернуться, но этот путь был закрыт для нас обоих. Его лицо, полное боли и сожаления, останется в моей памяти навсегда, напоминанием о том, что иногда любовь и прощение не могут победить страх и боль.