Evig

Выбираться в город с каждым разом становилось всё тяжелей и тяжелее. Было слишком жаль себя, было слишком одиноко. Каждая поездка сопровождалась лицезрением компаний друзей, парочек, иногда даже свадеб. Казалось, что каждый нашёл себе кого-то. Кто-то улыбался, держа близкого за руку, кто-то спешил куда-то с букетом цветов и квадратной коробкой, в которой, скорее всего, был торт или пирожные, кто-то улыбался, разговаривая по телефону, кто-то просто мечтательно смотрел на своего собеседника. И только Эйстейн прятал глаза, тщательно рассматривая непонятное лого на боксе нового диска. Не хотелось ему видеть, как все радуются. Какое-то странное чувство сомнения и осторожности мешало ему разобраться в себе. Стоили его слова внимания или даже не имели права быть озвученными? Должен был он что-то выражать, или можно было оставить, как есть? Нужно разбираться, потому что это комфорт жизни. Но тут снова вопрос: «Зачем этот комфорт?» Пройдясь по магазинам, собрав всё нужное, заскочив за новой пластинкой и парой кассет, Ошет направился на автобусную остановку. Можно было кататься на фургоне туда-сюда, туда-обратно, куда угодно, но это всё равно была ответственность. Свобода, но в то же время ограничение. Никаких отвлечённых мыслей, никаких созерцаний лесов и полей, ничего лишнего. Автобус, как обычно, ждать пришлось достаточно долго. Но Эйстейн уже давно не воспринимал ожидание как пытку или просто что-то плохое, лишнее, бессмысленное. Он просто стоял и смотрел куда-то, особо не понимая, что перед ним. Опустив голову, музыкант задумался над фразами, которые приходили ему в голову ещё давно. Они были умными, с глубоким смыслом, но нужны были силы, время и покой, чтобы развить их и понять. Сейчас одна из таких гениальных мыслей крутилась в голове, не собираясь ждать, когда будет удобно её обдумать. Всю дорогу домой Евронимус не мог сосредоточиться на природе за окном. Даже музыка из плеера не смогла его переключить. Вслед за простой мыслью появилась идея, а после и решимость. Да, определённо стоило сегодня же писать письмо. Никто не умрёт из-за того, что какой-то человек решится высказаться. Может будет больно, может обидно, страшно, может снова обострится ощущение несправедливости к себе. Но стоит пробовать! Не ошибается тот, кто ничего не делает. Дома Ошет снова пытался собраться с мыслями. Сомнения, сомнения, сомнения… Самым лучшим выходом были довольно глупые действия. Парень стал бросать кубик. Двадцать раундов, чтобы вселенная точнее точного дала понять, что стоит делать, а что нет. 12:8 в пользу положительного ответа на вопрос: «Говорить ли?..» Взяв новый диск в руки, Эйстейн начал рассматривать его блеск. Отвлекался, как мог, думать не хотелось, приступать к работе тем более. Изложение мыслей вместе с чувствами действительно было работой. Трудом. Начать, сформулировать, сделать план, выписать основные фразы, которые стоит упомянуть, за рассуждением часто теряются истиные побуждения… Слишком много всего, это не умещалось в голове. Трудно было совместить всё важное. «К чëрту, сколько ещё я буду ждать?» Одна часть разума жаждет выражения, заставляет руки дрожать и желать что-то сделать. Другая же боится и ленится. Надев наушники, Эйстейн сел за стол, выравнивая стопку листов. «Здравствуй. Я хотел с тобой поговорить. Давно ещё, представляешь? Пришлось очень долго ждать, собираться с мыслями и копить решимость. Теперь я готов с тобой поговорить. Хочешь ты этого или нет, я не знаю. Ты можешь просто сделать вид, что меня нет. Ты всегда так делаешь, когда я пытаюсь быть с тобой, быть для тебя. Я подумал, что всем будет плевать на меня. Чтобы я ни сделал, я останусь в тени. Слова? Плевать. Действия? Плевать. Желание сдохнуть? Плевать. Слëзы, крики, мольбы? Плевать. И я просто пишу всё, что думаю. Потому что тебе плевать. Плевать, плевать. Плевать, плевать. Я теряю смысл этого слова, как и вообще всего, что вокруг меня. Грустно. Я давно живу с мыслью о том, что перестал быть одиноким. Это просто внезапно прошло. Несмотря на то, что ты ничего не делаешь… Да мне и этого хватает. Я уверен, что будь ты добрее, ближе, да что угодно, если бы ты был хоть немного отличным от самого себя, я бы не смог так жить. И я зависим от «тебя». Есть что-то особенное. Ты молчишь со мной, ты меня ненавидишь, презираешь, мерзко шутишь, ни во что не ставишь, мы вечно ругаемся и кричим о ненависти, когда у тебя особенно паршивое состояние. Но это часть моей жизни. И именно в этом страдании я обрёл покой и своё подобие счастье. Как бы я ни пытался что-либо отрицать, правда всё равно следует за мной. Признание самому себе не угнетает меня. Я постепенно прихожу к осознанию. Это не угнетает меня, истина тихо следует за мной рядом, может быть даже под руку. Ничего печального, но в то же время как-то всё тоскливо. Ты чувствуешь что-то кроме ненависти и боли? Мы не особо близки, мы вообще чужие люди, но мне так тревожно от мысли, что ты не чувстуешь покоя никогда. Правда, ты постоянно что-то ищешь. Даже когда лежишь на полу сутками без еды и воды, глядя в потолок, ничего не делая, ты ищешь. Ты борешься. И ты не покоен. А я хотел лишь сказать, что осознание присутствия тебя в моей жизни делает её спокойной, полной, целой. Проще говоря, я люблю тебя. Слишком простые слова со слишком тупым значением. Но любовь моя как раз и есть покой. Даже в полном хаосе, что происходит, стоит нам побыть вместе хоть пару минут. Это удивительно, это волшебно, я никогда не мог и не смогу понять, как это происходит. Я хочу назвать это любовью. Поэтому снова повторю: я люблю тебя». Евронимус просмотрел последние абзацы и фыркнул. Тупо действительно… «Я люблю тебя» — что за бред?! Было сильное глубокое вступление, философия какая-то мелькала, признание через намёк… Упоминание покоя в конце концов! И такое глупое завершение… Евронимус шёпотом ругался, зачëркивал предложения, исправлял, потом замалëвывал исправления, скатывая бумагу. Это был отчаянный порыв, в конце была вся кульминация, завершение мысли, нужно было схватить нужные слова!.. Но не получалось. Эйстейн сдался, понимая, что это всё равно пустое. Никому это не нужно. Правильные слова, хорошие идеи, гениальные мысли, письма. Не им двоим точно. Ошет смотрел в стол, ему было стыдно поднимать глаза. Чего он добивался, к чему стремился? У него всё было, зачем нужно брать то, что будет лишним? «Верно…» Расстроившись, Евронимус поднял печальный взгляд на доску. Там, среди всяких бумажек, висела фотография мёртвого Ингве Олина.