Пирсинг

Путь на эшафот, блин. Сатору примерно так себе сегодняшний день и визуализировал. Смаковал во рту свой целостный язык и пытался запомнить его сущим и естественным, таким, какой он есть. Напоследок. Но запись следовала к дню Х. Вот же бля. И нафиг он вообще на это подписался? Вспоминая пьяную браваду он толком и не воспроизводил причины и следствия. Не помнил, если честно. Но забился же?! Сатору помнил только то, что херным разом взвопил пойти на принцип ради чего-то там. И вряд ли случай невыполнения этой «сделки» был бы более конченым, чем пробитый на спор язык. Язык, черт возьми. Такой вот чувствительный, точно будет больно и уже даже сейчас фантазийно пиздец как страшно. Сатору проснулся сегодня под восемь утра. А запись следует на половину второго. Ну, живут же ведь как-то люди? Конченые придурки. В голове визуализировались самые позитивные расклады. Вдруг мастер будет дохуя сексапилен и горяч, что не придется думать о чем-то вне? Нихрена подобного. Сатору, сняв сторис в инсту с видом своей перепуганной (ну типа нет) рожи в самом кресле салона, спустя как полторы минуты по прибытию, особо не спешил лететь да чекать реакции на вышеупомянутую. Друзья знали его достаточно хорошо. Сатору знал себя меньше и не очень. Оказывается. Сегодня так точно. Мол, ждал того самого таинственного знака: а-ля, я щас запалю иголку в руках мародера и выскочу в окно, предварительно выбив лбом стекло. Первый этаж? Нуууу, замечааательно. Мастером оказался весь сущий кошмар наяву — Сатору чет так себе это и представлял. Наяву, блин, исключив фантазию напрочь. Женщина грузная, внушительная. За маской, скрывающей её лицо, так толком и не поймешь, сколько ей лет. А что вы думали? Тащить свою пасть на экзекуцию в самый последний подвал? Ни в коем случае. И бля, классно было бы как в этих самых аушных фанфиках по Гарри Поттеру, мол, где твой мастер тату оказывается всратым Билли Джоном из самых эротических снов, а ты сам после процесса… Сейчас же на Сатору смотрела крупная женщина-медик эдак под пятьдесят и очень уж индукционно держала приподнятой свою контрастную с лицом бровь. Хуже, чем в самых ебучих кошмарах эта мадам распахивает в коротком воспоминании дверь. Сатору жестко флеш-бечит. Сатору ежится на кресле не столько от таинства момента остаться с пугающим все подкорки человеком тет-а-тет, а столько… Не, трындец, он потрясающе забыл предыдущую свою мысль. То, как пошла в пищевод сглотнутая слюна и как с шумом при глотании дернулся кадык — это уже третья эпопея. Или восьмая? Сатору нервно сглотнул. Опять. Говорят, бить татуировку подшофе — идея плохая. Но кто что подобное говорил о пирсинге? «Су-гу-уру, ссцуко», — так и пульсировало в висках. Пульсировало, пока эта коновальша со скучающим выражением лица тащила из его рта несчастный язык наружу и, охренеть как мило, бля, сетовала закатить глаза куда-то в сторону. Сатору и закатил. Да так закатил, что едва ли не лишился чувств, когда его высунутый язык потянули сильнее и чет там следом произошло… Мать вашу в жизнь. Доброе утро. День. Вечер. Сутки. Хуй бы вспомнить, когда вечно подозрительный по жизни Гето Сугуру стал бы таким экстравертом. Ясен хрен Сатору молчит. Ясен хрен Сугуру уже в курсе, что тот почетно исполнил договор. И теперь, заливисто и отпустивши себя полностью (его бля в кои-то веки никто не перебивал) пустился во все тяжкие. Сугуру даже анекдот сегодня рассказал. И, судя на его паузах и завтыкнутому виду — вспоминал еще какой-то. Перед Сатору — стакан воды без газа с трубочкой. Сугуру заказал себе кусок торта и визуально охренеть чернее, чем его душа. Сатору даже на это зрелище жевательной пищи перед собой смотрел, как на что-то свыше. Особенно, как из «Черного Принца» торчит, ну, буквально, яркая и спелая вишня, а бисквит выглядит дохуя каким мокрым и… — Сатору? Годжо, мучаясь в колебаниях, все-таки поднимает глаза на этого чертового победителя по жизни. И, господи, впервые это не сарказм и так оно и есть. Сугуру охренеть как победил в споре. Заткнувший язык в задницу Годжо тому доказательство. И смотрит он тепло и почти сочувствующие. Скотина. Был бы Сатору окончательным простоволосом — точно бы повелся. Сугуру залихватски откинулся назад на стуле и продемонстрировал свой всратый белоснежный оскал. Тащится, зараза. То, как о его зубы стукает этот чертов шарик серебристой штанги, бля, волшебно, пока сам Годжо хочет вытащить свой опухший язык из рта и положить его на стол. Мол, полюбуйся, жестокий ты человек, до чего ты меня довел. Сатору все еще сидит молча, а Сугуру с каждой минутой тишины все больше и больше тащится от жизни. И, бля, не скрывает это, поэтому компостировал чисто вслух: — В-хо? — отвечает ему Сатору, всеми фибрами души ненавидя в моменте. — Я ж и правда пошутил. Ты был очень пьян под этим пари. Но! Я безмерно, — он определенно пытается удушить в себе этот хохот, скотина, — тронут тем, что ты у нас оказался таким обязательным.

— Пофел в вгопу, — резюмировал Сатору и на этом, собственно, почти по взрослому и целостно настроился на путь полнейшего заживления.