как тебя покорить? не знал вот я

      Му Цин особо никогда не задумывался об отношениях. Он не рассматривал их как составляющую его жизни, новый опыт или часть процесса социализации, если уж на то пошло. Пока окружавшие его подростки то и дело, что заводили новые отношения, бездумно перескакивали из одних в другие, ему было вполне хорошо одному. Каков смысл, думал он, в том, чтобы сначала побыть с одним человеком, рассориться с ним, потом уже ходить за руку с другим спустя пару недель или месяц, если повезет. Они ведь все еще были по сути детьми, которые не вкладывали какого-то глубокого смысла в отношения. Их тянуло к чему-то новому, ранее недоступному и неизведанному, в каких-то смыслах запретному. Чему-то, что делало их якобы взрослее. Идиоты, думал он, которые возомнили себя крутыми и взрослыми только потому, что обзавелись партнерами, с которыми расстанутся уже совсем скоро.       Ему в подростковые годы не особо хотелось тратить себя и время на то, что точно не будет работать на него в перспективе. Окружавшие его девушки и парни были такими же наивно-глупыми, как и прежде, они стремились к взрослению согласно каким-то навязанным социальным параметрам. Отношения, исходя из его еще тогдашних по-своему мечтательных взглядов, были про откровенность. Точно не ту, которой следовали его одноклассники, которых он не скрыто презирал. Му Цину было противно слушать их рассказы, когда они коллективно обсуждали каких-то девушек, унижали их в своих рассказах, когда раскрывали чужие секреты или оценивали их лица и тела. Не то, что бы девушки его волновали вообще. Му Цин находил многих своих знакомых девушек вполне привлекательными и интересными, достойными партнерами в будущем. Не для него, нет. Для него они всегда оставались просто подругами – громкие заявление от них, которые ему не хотелось обрывать по какой-то причине – девочками с соседнего дома или параллели.       Знакомые ему парни тоже не особо привлекали. Может, дело в том, что большинство из них были все еще неряшливыми, детьми на лицо. И как личности они тоже были отвратительными со своими глупыми шутками. Особенно когда у тех был интимный подтекст. Его, кажется, передергивало еще тогда, когда очередной парень начинал цитировать анекдоты с первого сайта в поисковике, которые до него сотни таких же индивидов с низким уровнем интеллекта громко рассказывали собравшимся вокруг одноклассникам. Фэн Синя он тоже к ним относил. Тот был громким и шумным, собирал вокруг себя толпу парней и девушек, только грудь колесом не выпячивал, как петух перед полным курятником. Му Цин с раздражением закатывал глаза, когда он останавливался где-то рядом с его партой, поворачивался к нему боком и начинал свои низкорейтинговые стендапы. Еще то и дело смотрел на него периодически. «Чего уставился, – хотелось ему заявить в ответ и закатить глаза, чтобы наверняка взбесился, – не моего уровня шутки.». Зато их недалекие одноклассники мигом подхватывали его рассказы и шумели еще больше.       Выпендрежник, думал он, и чего Се Лянь с ним возится вообще.       Фэн Синь нравился многим еще тогда. Он был выше некоторых одноклассников, не смазливый, а с более резкими чертами лица, спортивный. Му Цин объяснял такую увлеченность им со стороны девочек тем, что это делало его более взрослым внешне, а в их возрасте многим хотелось казаться круче, поэтому отношения с таким парнем вполне себе хороший вариант, когда старшеклассникам еще плевать на тебя. Для глуповатых подростков, которым внешнее еще важнее глубины взаимоотношений, самое то. Особенно девчонкам нравилась почему-то стрижка Фэн Синя: волосы у него были чуть ниже плеч, но всегда завязаны в пучок. И что удивительного в этом? У него вон тоже длинные волосы, только темнее, ничего в этом такого нет. Он еще и таскался следом за ними. Точнее за Се Лянем, не за Му Цином. Они едва выносили друг друга, когда собирались втроем. Фэн Синь заводился мгновенно, если он закатывал глаза или отпускал комментарии касательно его лишенных смысла выходок, чуть ли не лез драться, лишь бы доказать свою правоту. К сожалению, он был близким другом Се Ляня, а давить на того из-за собственного дискомфорта рядом с этим тупым выпендрежником Му Цин не решался. Кем он был, чтобы ставить Се Ляню условия и ограничивать его свободу в общении с друзьями? Да и с чего бы это было важно и имело хоть какую-то ценность? Он мог потерпеть, перейти на другую сторону, когда Фэн Синь почему-то решал идти рядом с ним, еще и так близко, закатить глаза на его выходки, промолчать вместо ответа, когда тот пытался завести с ним разговор.       – Чего тебе надо от меня? Мы не друзья с тобой, отвали со своими расспросами, – резко отвечал он. И чего Фэн Синь прицепился к нему вообще? Ладно таскался следом за Се Лянем: они друзья с раннего детства. За ним то он зачем плелся постоянно?       Они жили в разных районах, и Фэн Синю было уж точно не по пути, когда он вызывался проводить их. Вообще Се Ляня. Он ведь с ним дружил, не с Му Цином. Вот им как раз было действительно по пути, поэтому обычно они вдвоем возвращались после занятий. Пока у этого выпендрежника что-то не переклинило в голове – Се Лянь отругивал его периодически за такое пренебрежение в сторону Фэн Синя, но точно не со всей серьезностью – и он не начал таскаться за ними даже после школы. Преданный щенок, с раздражением думал Му Цин, ходит везде следом, не отлипнет никак. Он вообще был непонятным в своих намерениях. В школе молча стоял рядом с теми, кто Му Цина еще с начальных классов унижал и пытался задеть, а потом спокойно присоединялся к ним с Се Лянем. Лицемер.       Его их вынужденные взаимодействия раздражали. Почему нельзя было сократить их встречи до минимума, если в общении все равно не было толку.       Когда Се Лянь заворачивал к себе на улицу, Фэн Синь должен был разворачиваться и уходить к себе – раз уж проводил друга, будь добр свалить куда подальше – но почему-то он молча шел следом и за Му Цином. Провожал до самого подъезда, и если бы он не закрывал перед его носом дверь, наверняка еще бы до квартиры преследовал. Мало того, что тупой, так еще и странный. Ходил бы себе спокойно следом за Се Лянем, чего к нему пристал еще?       – Может, он просто хочет наладить с тобой отношения, – на такие предположения от Се Ляня Му Цин только закатывал глаза. Еще чего. С чего бы им дружить? У них из общих интересов была разве что дружба с Се Лянем, да и только. Фэн Синь явно не мог интересоваться ни литературой, ни кинематографом, ни психологией, как минимум. Да ничем, что требовало вдумчивости и уровня интеллекта выше, чем у первоклассника. Он, конечно, точно не знал, но чувствовал, что тот далек от такого. Му Цина же спорт не особо привлекал. Он занимался, умел драться и дать отпор – тупым детям, которые то и дело, что смеялись с него, нужно было уметь дать сдачи и запугать, чтобы неповадно было больше лезть – но не увлекался этим настолько, чтобы посвящать себя тренировкам полноценно.       – Ты переоцениваешь его намерения. Наверняка задумал снова что-то.       Спустя время Фэн Синь обнаглел достаточно и стал садиться к нему за обедом, а позже и за одну парту. Свалил бы куда подальше, да не мозолил глаза, все равно они только ругались, да пихались локтями. Осел упрямый, думал Му Цин на него, наверняка хотел за его счет повысить успеваемость. В их дружбе с Се Лянем они дошли до определенного мирного соглашения – вслух никто этого не озвучивал, конечно же – игнорировать друг друга, пока это возможно, или молча отворачиваться, когда собеседник выводил окончательно. В семье у Се Ляня тогда были проблемы, доставать его еще сильнее не хотелось уж точно.       Когда им исполнилось по шестнадцать, практически все в их классе успели вступить хотя бы раз в отношения, а некоторые начинали с гордостью рассказывать о постельных похождениях. Было бы чем гордиться. Залезть друг другу в штаны много ума не требовалось, как и осознанности. А вот похвастаться выстроенной близостью и доверием много кто мог? Даже взрослые в большинстве своем не особо стремились к этому, чего уж там говорить о подростках с шалящими гормонами. Для Му Цина было странно и удивительно, что в этих соревнованиях Фэн Синь участия не принимал. Около него девушки вертелись, а он не то, что бы выказывал им сопротивление. Но почему-то уводил взгляд, когда к нему обращались в таких беседах другие парни. Му Цин наблюдал за ним из интереса. Чисто профессионального. В будущем тот таким точно будет, когда он поступит в университет, а пока, так уж и быть, профессионально-любительского. Ничего личного в этом точно не было, что бы там Се Лянь ему не говорил.       К молчаливой компании Фэн Синя после школы он уже привык. Ну и пускай плетется за ним, лишь бы не лез с расспросами своими тупыми. Спустя пару ссор на этой почве тот бросил все попытки заговорить с Му Цином, но провожать почему-то – нет. С небольшим раздражением – ну чтобы не принимать правоту Се Ляня, вот и все – Му Цин признавал, что в его компании было не так уж и плохо. Когда только Фэн Синь молчал. Если его устраивали слухи, которые ходили по классу, то пускай. Додумался же кто-то, что они могли встречаться. Как будто друзья, хотя кто бы окрестил их взаимоотношения таковыми, не ходят вместе. Да и кто бы захотел такие отношения вообще? С постоянными стычками и спорами. С раздраженным закатыванием глаз и постоянными вздохами. С сжатыми кулаками и выступающими на лбу венами, когда Фэн Синь особенно сильно старался сдерживать себя. Конечно, за годы их своеобразных взаимодействий Му Цин относительно разобрался в его реакциях и поведенческих проявлениях. Надо же было как-то сглаживать углы, чтобы Се Ляня не расстраивать. Других причин у него и быть не могло уж точно.       Его маме Фэн Синь нравился. Ей вообще все, кого можно было хотя бы отдаленно назвать его друзьями, нравились. Сказать, что никакие они не друзья и даже не приятели, у Му Цина язык не поворачивался. Зачем было ее расстраивать и давать лишний повод для волнений? Пусть лучше она думает, что все у него в порядке с социальными контактами. Ей явно среди прочих забот не нужна была еще одна, особенно когда он был уже достаточно взрослым, чтобы самому с этим разобраться. Да и разбираться было не с чем в общем-то. Она ведь беспокоилась за него с раннего детства. Му Цин это отдаленно начинал понимать еще по ее грустным взглядам, когда она забирала его с детского сада. Мама все расспрашивала, есть ли у него друзья, никто ли его не обижает, и ее грусть он будто сам чувствовал, когда давал не те ответы, которые ее бы успокоили. Если немного солгать, думал он, это никому не навредит, особенно если вранье было для заботы. Не рассказывать же ей, что с ним мало кто хотел гулять, потому что игрушек навороченных у него не имелось, а купить такие у них денег не было. Да и не нужны они ему были вовсе: это прихоти глупых детей, которые оценивали других по таким вот параметрам, а не его.       Мама часто приглашала Фэн Синя к ним в гости, когда заставала его у их дома. А тот соглашался почему-то. Му Цину ее излишнее гостеприимство не особо нравилось. Если Се Ляня у себя дома он воспринимал спокойно, то его видеть не слишком хотелось. Дело было даже не в неприязни – ради матери он был стерпел – а в том, что их финансовое положение все еще проигрывало. Му Цина это, как и раньше, не особо то и беспокоило, но давать повод для новых насмешек, с которыми придется разбираться, не хотелось. Особенно от Фэн Синя. Но он и рад стараться – соглашался всегда. А потом еще стал подарки ей дарить какие-то. «Подлиза чертова», – так и хотелось высказать ему. Если бы только посмел что-то сказать про его маму – на себя ему не то, что бы было плевать, но Му Цин привык уже к чужим оскорблениям – он бы не поленился Фэн Синю и в челюсть дать. Тогда было бы плевать, чей он близкий друг. Даже если Се Лянь бы с ним дружбу прекратил. Му Цин был благодарен своей маме за все жертвы и старания ради него – никто не смел что-то говорить о ней, когда даже не знал ее истории.       – Чего ты добиваешься, скажи мне? – спросил он в очередной раз, когда Фэн Синь проводил его прямо до квартиры. Му Цин облокотился о дверной проем и скрестил руки на груди. Эти вечные молчаливые хождения его начинали раздражать. Фэн Синь напоминал выброшенную на улицу собаку, которая тоскливо ходила за своим хозяином. Как будто с надеждой на что-то. Странная ассоциация, думал он, но чувствовалось именно так почему-то.       – Ты о чем? – он со всей искренностью удивился на заданный вопрос. Хорош актер.       – Что тебе надо от меня, Фэн Синь? – тот как-то странно вздрогнул на обращение. И как следовало его понимать вообще с такими вот реакциями? – Таскаешься з мной что в школе, что после занятий. В гости ходишь, подарки маме моей носишь.       – Она сама меня зовет вообще-то.       – Я тебя удушу, если ты ее заденешь как-то, понял? – может, Фэн Синь и не заслуживал такой грубости и угроз. Но с чего бы кому-то так хорошо относиться к ним? К его маме и к нему особенно. Ладно Се Лянь: он таким был со всеми. А этот что удумал? Маму, а потом и себя, он не позволит обманывать и унижать.       – Да что ж ты вечно ищешь какие-то подвохи? – спровоцировать Фэн Синя на спор было делом простым. Он реагировал на все, что его задевало, моментально и бурно. Но вместе с тем быстро успокаивался, мог даже извиниться. Немудрено, если под напором Се Ляня. Наверняка так и было. Тот стремился сгладить все конфликты еще на этапе их зарождения. – Нет у меня никаких скрытых мотивов.       – Тогда зачем? Не пытайся соврать мне, придурок.       – А что, просто так нельзя?       – Нет. – Му Цина это уже раздражало. Мало того, что не хотел признаваться в своих замыслах, так еще и бесился отчего-то. – Говори уже давай, пока не выставил тебя за дверь.       – Да нравишься ты мне! – крикнул ему Фэн Синь. – Доволен блин? Достал уже со своими подозрениями.       Му Цин вздрогнул.       И как ему стоило отреагировать на такое…признание? Му Цину в симпатии или чем было то, о чем там говорил Фэн Синь, признавались разве что девочки с младших классов, у которых явно были проблемы с отцом, по его мнению, если их тянуло к старшеклассникам. А тут не просто его ровесник – плевать, что парень, Му Цина девушки не влекли – так еще и его…друг? Фэн Синь в общем.       Щеки почему-то подозрительно и неприятно горели и пекли.       – Черт, – Му Цин поднес ладонь к своей щеке. Горела действительно.       – Вот спасибо, – пробурчал Фэн Синь. – Очень многозначительный ответ на признание в чувствах. Хотя от тебя я другого и не ожидал.       – А ты всегда так ведешь себя с объектом симпатии, да? Или это у тебя такие защитные механизмы, чтобы не чувствовать себя уязвимым?       Му Цин язвительно улыбнулся. И ничего такого, что он больше о себе говорил. Нет, Фэн Синь ему не совсем симпатизировал. Он о том, как справляться с неловкостью и уязвимостью. Не винить же себя в язвительности? Да и не над признанием Фэн Синя он насмехался: что бы там о нем не говорили, но Му Цин к чужим чувствам относился с уважением. Ему бы вот вряд ли хотелось быть высмеянным за признание в симпатии. Просто вся эта ситуация была достаточно…странной. И до ужаса неловкой. Фэн Синь признался ему в симпатии. Точнее ему впервые вообще признавались серьезно в симпатии. Серьезно же?       – Стой, – начал он, – ты ведь… это не серьезно? Вот так шутить будешь с девчонками своими, понял? Я тебе не позволю надо мной насмехаться.       – Да ты издеваешься надо мной что ли, Му Цин? – Фэн Синь втолкнул его в квартиру и захлопнул за ними дверь. Наглец каков. – Стал бы я за тобой годами таскаться везде, провожать до дома, хотя живу в другой стороне вообще, когда ты только и делаешь, что глаза закатываешь, да ворчишь на меня, если бы ты мне не нравился. Серьезно блин, конечно.       – У каждого свои извращения, знаешь ли.       – Ты не извращение. Для меня уж точно.              После того неловкого признания и прощания с поцелуем от Фэн Синя в щеку – он ему не давал вообще разрешения лезть к нему и никакого ответа не дал, вот же баран наглый – в их отношениях, конечно, кое-что изменилось. Фэн Синь все так же провожал его после школы домой, соглашался на приглашения заглянуть к ним в гости от его мамы. А еще таскал какие-то подарки не только ей, но и Му Цину. Может, он стал даже еще терпимее по отношению к нему и начал более явно выражать свои чувства. Му Цину было неясно, для кого это было более неловким явлением. Никакого ответного признания Фэн Синь не получал, потому что ему и ответить было нечего. Он не думал об отношениях, о том, чтобы кому-то нравиться вообще. Как-то не складывалось у него с этим. Все, даже мама с Се Лянем, пускай и в шутку, но все же говорили, что с ним сложновато. И что любить его нужно действительно уметь.       – Тебя нужно любить так, чтобы ты это понимал, А-Цин, – говорила ему мама. – Или выражать свои намерения предельно ясно, чтобы ты не надумал себе ничего.       Его это и не особо задевало. Да чего он только не слышал в свой адрес от других. И слишком закрытый, и слишком ворчливый, и язвительный, недоступный. Если бы Му Цин остался таким же чувствительным, как и в детстве, когда этот несправедливый буллинг только начинался, и не выработал защитные механизмы и реакции для сопротивления, ему было бы обидно уж точно. И думал бы он об этом часто. О том, как выражать свои чувства, чтобы люди понимали его намерения и проявления, а не воспринимали и трактовали, как им удобно. Размышлял бы, зачем делиться своими переживаниями, если самостоятельно вполне себе справляешься. Да и к чему вообще нагружать других своими проблемами, насколько близки вы бы ни были? Его чувства и переживания на то и относились к его зоне ответственности, чтобы не вешать их на близких. Но от слов других, сказанных в попытке задеть или унизить, он не думал об этом. А от признания Фэн Синя, этого упрямого барана, задумался вот почему-то. Ведь если он признался в симпатии, значит чего-то хотел. Встречаться там или что ему еще в голову взбредет. А на это также надо как-то отреагировать. Только вот как?       Они бы точно не вступили в отношения, когда им было уже по семнадцать, если бы не открытость в проявлениях Фэн Синя. Он, несмотря на отсутствие инициативы и какого-либо отклика со стороны Му Цина, продолжал ходить с ним, заявлялся в гости просто так. Даже без приглашения. Брал осторожно за руку, когда они смотрели вместе фильмы. Вот уж чего Му Цин не ожидал, так это того, что Фэн Синь вполне себе разбирался в кино. И вкусы у него были хороши, да и слушать его размышления было вполне себе интересно. И в целом как личность он тоже оказался неплох. Если приглядеться, конечно. А на прощание он целовал Му Цина в щеку, и со временем ему хотелось тянуться и самому краснея.       Нравиться кому-то – Фэн Синю – оказалось приятно. Не отвратительно и не раздражающе. Конечно, они продолжали спорить, возмущаться друг на друга. Но это было терпимее, чем обычно. Все люди ссорятся, думал Му Цин, эмоции ведь не перечеркивают чувств. И со временем ему самому захотелось первому брать его за руку. Пусть и лицо с шеей ужасно горели и краснели. Оставлять ответный поцелуй на прощание, пусть и в щеку, тоже оказалось приятно. Потому что ему действительно хотелось. Не просто повторить чужое действие, а проявить собственную нежность. Фэн Синь, когда это впервые произошло, уставился на него, а потом так по-дурацки заулыбался, что захотелось его выставить за дверь. И ведь выставил же! Их первый полноценный поцелуй Му Цину запомнился чем-то до ужаса неловким и смущающим. Даже идиотское признание Фэн Синя не вызывало у него столько стыда. Тот зачем-то еще обнял его потом и прошептал «спасибо» куда-то в макушку. Нашел за что благодарить. Странный такой.       Му Цин действительно научился чему-то в этих отношениях. Принимать комплименты, даже если он начинал ворчать и переводить тему, потому что непривычно и неловко. Проявлять привязанность и нежность через огромное смущение. Говорить о личном, потому что это оказалось важным для кого-то еще, помимо его матери. И ему тоже было важно знать, что там у Фэн Синя в уме и на душе. Да и глубина, оказалось, приходит со временем, когда вы сами взрослеете и меняетесь как личности. Зависела она еще и от доверия и близости между вами, а это та еще работа.       Не то, что бы у них не было проблем. Были ссоры, обиды, раздражение, злость и даже слезы. Они пытались задеть друг друга, лишь бы не чувствовать себя настолько уязвимыми. А потом оказалось, что не только тебе больно от чужих слов, но и за свои чувствуешь вину. Потому что близких не хотелось задевать, когда любишь. Просто это выработанное с годами, объяснял себе Му Цин. Но это ведь не значит, что с другими годами он не сможет научиться чему-то новому.              – О чем ты так думаешь усердно? – Фэн Синь дернул его за конец хвоста и лег рядом.       Для Му Цина было странным то, что они не расстались через неделю. И через месяц. Даже через год. Нет, он не верил в «раз и навсегда». Это жизнь. В ней чувства имеют свойства проходить, обстоятельства складываться неблагоприятно. Но для него было ценно то, что даже через пять лет они как-то все еще оставались вместе. Любили и, удивительно, жили вместе. Даже без попыток убийства, потому что Фэн Синь не только баран, но и в какой-то степени свинья.       – О твоих дурацких попытках привлечь мое внимание. Это ж надо было додуматься собирать у моей парты толпу, лишь бы я обратил на тебя внимание, – Му Цин с насмешкой приподнял бровь. Конечно, он узнал от него, а еще раньше – догадался сам, почему Фэн Синь так себя вел. Но ему нравилось, как тот терялся и бесился из-за его замечаний.       – Знаешь что, – он снова дернул его за хвост, только сильнее. Му Цин хлопнул его несильно по плечу в ответ. Только чтобы не зазнавался тут. – У меня это был первый серьезный опыт симпатии. Я не знал, как правильно ее выразить, чтобы ты понял это, и как подступиться к тебе – тоже. Ты, как психолог, должен это понимать сейчас, а не издеваться надо мной.       – Ничего я тебе не должен, понятно? – Му Цин оставил на его щеке поцелуй. Конечно, он понимал. Просто ему хотелось поиздеваться. Не из желания задеть, нет. А из любви. – Не жалуйся вообще, сейчас то тебя любят.       – Ага, конечно. – Надулся, как ребенок. Му Цин улыбнулся на это, только незаметно для Фэн Синя. Еще возомнит из себя непонятно что, если узнает о таких неожиданных приливах нежности в свой адрес. Хорошего понемногу. – И я тебя, да.