O mică glumă duce la multă responsabilitate

Гето ненавидит первое апреля, а эта миссия забрала у него последние силы. Сугуру клянётся больше никогда в жизни не брать задания в паре с Годжо, Сугуру вымотан, хочет в душ и упасть на кровать, отключившись от этой утомительной реальности. Желательно часов на двенадцать и без пробуждения. Годжо нервирует его целый день, абсолютно безжалостно распуская и наматывая клубок чужих истощившихся нервов на пальцы, и дёргая, дёргая, дёргая... Будто проверяет, насколько хватит шамана, прежде чем он потеряет терпение, как долго Сугуру будет позволять ему измываться над собой глупыми, очевидными и абсолютно не смешными шутками, уже граничащими с заскоками шизофреника. – Эй, Сугуру! У тебя спина белая! – попытка несомненно тухлая, Гето внутренне вздыхает и закатывает глаза, про себя взмолившись о пощаде. Серьёзно, четвёртый раз? – Ага, а ещё вон летит дохлая ворона и у меня вырос рог на лбу, – фыркнув, шаман качает головой, шутливо замахнувшись на друга. – Отцепись от меня с этими детскими бреднями или я сдам тебя Яге – пусть набьёт тебя синтепоном, глядишь и мозг нормальный появится. Плюшевый. Годжо расстроенно поджимает губы и отворачивается от Сугуру. Это ведь день дурака, что ещё делать в этот день, если не дурачиться? Раньше Гето не был таким...занудным. Прошло всего лишь несколько месяцев с тех пор, как изменилось что-то. Сатору слишком (не)тактичен, чтобы выпытывать и насильно тащить клещами слова из чужого сознания, пытаясь не заблудиться в этих лабиринтах. Но эти едва уловимые перемены напрягают: Гето почему-то уже не смеётся так искренне, не отзывается на поддразнивания и стёб, и в целом какой-то...другой. Замкнутый, что-ли. – Слушай, Сугуру, – тянет Годжо болтая ногами, свесив их с кровати отельного номера, где они остановились отдохнуть. – Хочу сладкого. Пончиков. Можешь сходить? – Почему сам не сходишь? – слабое подозрение, зарождающееся на дне тёмных зрачков заставляет Сатору усмехнуться, поправляя съехавшие на нос очки. – Ты выбираешь вкуснее. Хочу те, которые выберешь ты. "Нет, просто ты крадёшь те, что я покупаю, даже не притронувшись к своим" – невысказанная претензия, рассосавшаяся где-то внутри, так и не слетевшая с губ. Сугуру тяжко вздыхает, не желая спорить с Годжо и выходит за дверь. В круглосуточном рядом с отелем очереди нет вообще, тихо шипит перебоями старое радио и сонно зевает невыспавшийся кассир, отстранённо протирающий полки. Сугуру знает, какие пончики любит Годжо, берёт разных, но с одинаково ударной дозой сахара в составе, способной свалить даже лошадь, и кучей Е-шек. Сплошная химоза, от которой Сатору таращит всеми цветами радуги. Наблюдать за этим даже забавно... По пути назад шамана чуть не сбивают с ног дети, дразнящие друг друга и выбежавшие прямо перед Гето. Он невольно слышит заезженные шутки и попытки в розыгрыши, качает головой и снова думает о том, чтобы этот день уже скорее закончился. Гето терпеть не может первое апреля. Сатору с каждым разом заходит всё дальше в своих розыгрышах и шутках, это не то, чтобы прям уж нервирует Гето, скорее... Скорее его сердце мёртвым снегирём летит вниз, едва Сугуру открывает двери номера и видит на поцарапанном паркетном полу окровавленное тело. Годжо Сатору лежит в тёмной луже и не двигается. – Сатору, я принёс твои понч... – слова застревают в горле, царапая глотку изнутри, пакет со сладостями выпадает из ослабевших пальцев и Гето, не думая, бросается к нему. – Сатору! Руки дрожат, глаза в панике бегают по телу Годжо, не зная, за что хвататься и что делать. Где, где он ранен, откуда кровь, почему так много? Внутри всё обрывается ещё раз, когда Сатору резко садится, как ни в чём не бывало и истерически хохочет до колющих рёбер. У Сугуру, кажется, дёргается глаз, а внутри абсолютно нескладный коктейль эмоций – шок, злость, облегчение, обида... Это. Блять. Просто. Невероятно. Гето трясёт, у него почти что слёзы в глазах, а этот...этот кусок шамана сидит в какой-то непонятной жиже, напоминающей кровь и задыхается от смеха, стирая красные потёки со своего лица. – Видел бы ты своё лицо, Сугуру! Ахаха! У Гето почти пар из ушей. Хочется стукнуть Сатору больно-больно, чтоб понял, чтоб знал, как вот так беспощадно измываться над лучшим другом! Только тело совсем не хочет слушаться и выражать недовольство столь яростным способом. Сугуру молча суёт купленное в чужие руки, разворачивается и хлопает дверью номера так сильно, что со стен, не видавших ремонта пару десятков лет так точно, сыпится штукатурка. Это была точно самая последняя капля. Годжо наивно думает, что проблема рассосётся сама собой, как его любимая карамелька, которую он любит катать на языке. Гето позлиться на него, остынет и вернётся. У них ведь один номер, общий, куда ещё ему идти? Не могла же безобидная первоапрельская шутка настолько вывести Сугуру из себя! Разве не было очевидным, что это всего лишь фарс, постановка, игра? Час, два. Годжо ждёт. За окном темнеет всё больше с каждой минутой. Секундные стрелки, громко тикающие в гробовой тишине начинают раздражать потихоньку паникующий мозг. Неужели и правда ушёл с концами? Годжо делает вид, что вовсе не обеспокоен, не взволнован и не чувствует ни капли угрызений совести – её то он продал за свою охуительность ещё в детстве! Ступеньки вниз, к ресепшену, кажутся бесконечнее собственной техники и Сатору втайне радуется, что они всё же заканчиваются. За стойкой ресепшена никого нет. Годжо хмурится и до его сознания наконец доходит, что именно не так. По пути вниз он не услышал ни единого звука и не встретил ни одного сотрудника или посетителя. Отель будто опустел, сожрав и переварив всех тех, кто был внутри. Но если Сугуру здесь нет, то где же он тогда? Бледная рука на полу за стойкой цепляет внимание и внутри леденеет. Сугуру Гето неподвижно лежит в большой красной луже, лицо скрыто за спутавшимися волосами, а в бок по самую рукоять воткнут клинок, от которого фонит проклятой энергией. Ноги слабеют и Годжо с трудом удерживает равновесие, схватившись непослушными пальцами за лакированное дерево. – Сугуру..? – голос срывается, а из глаз потоком катятся слёзы. Нет...нет, нет, нет, это какая-то ошибка! Гето ведь такой сильный, он просто не мог...не так. Почему сейчас, почему сегодня? Это что, месть? Мог ли это быть кто-то из тех фанатиков, которых на удивление бесшумно обезвредили на миссии, мог ли кто-то проследить за ними и выловить по одиночке, чтобы отомстить? Невозможно, все до единого, все были переданы выше, для суда... Дышать становиться трудно, тело бьёт крупной дрожью, горло сжимает болезненным спазмом, в голове мечутся сотни мыслей и одно-единственное желание: убить, разорвать того, кто сделал это. Ком в горле падает вниз, когда бледное и явно мёртвое тело двигается и принимает сидячее положение. Влажные тёмные глаза с капелькой боли смотрят на Годжо. Сугуру вздыхает, стирая белый грим с лица рукавом и разводит руки в стороны, приглашая. Сатору дважды просить не нужно, он срывается с места и бессильно падает в предложенные объятия, крепко сжимая Гето в своих руках. Слёзы безостановочно продолжают катиться по щекам. Грудина под дрожащей ладонью Сатору вздымается и опадает. Сугуру вздыхает, отклеивая рукоять клинка от одежды, и похлопывает дрожащего, как бродячий котёнок, шамана по спине. Живой, живой... – Теперь понял? – голос глубокий, уставший и немного виноватый. Годжо кажется, что он уже сам готов дать себе оплеуху за то, как разыграл Гето, абсолютно не осознавая масштабы разрушения в чужом сердце и сжимает худое тело крепче, будто боясь выпустить из рук. – Прости, Сугуру... – Годжо сжимает его в объятиях крепче и утыкается лбом в плечо, впервые в жизни испытывая такой первобытный ужас. – Мне жаль. Больше никаких розыгрышей. Никогда. Прости, прости... Гето слабо усмехается, поглаживая друга по спине, положив подбородок на светлую макушку. Хорошо, если он и правда перестанет так жестоко играть с его сердцем... В голове что-то тихо щёлкает и Гето закрывает глаза, на секунду задерживая дыхание. – Сатору... Ты мне нравишься, поэтому не шути больше о своей смерти... *** В голове густой остывший кисель сознания и плавающих в нём обрывков мыслей. Гето, серьёзный как сердечный приступ, не мог так пошутить, только не после всего, что случилось буквально недавно. Стоит ли принимать это за искреннее признание? Признание ли вообще? Сугуру с таким же успехом мог иметь ввиду дружеские чувства, только Сатору слишком тормоз и паникёр, чтобы спросить прямо и не мучаться, а Гето любит месть подавать в леднике тысячелетней давности. Чтоб наверняка: сначала мучиться и грызть этот лёд недосказанности, недоосмысления, а потом добраться до того самого в середине. “Ты мне нравишься” звучит как что-то из ряда вон, хотя Сатору, наверное, и не против совсем. Нравиться Гето, это как схватить льва за бубенцы – известно, к каким последствиям это может привести. Сильные пальцы, которые из шуток и подколов Годжо очень сексуально смотрелись бы вокруг чьей-нибудь шеи, сейчас сжимают его собственную. Доприкалывался, выходит. – Как же хорошо иметь возможность наконец тебя заткнуть, – обжигающе-тихий шёпот в ухо, которое безжалостно терзают зубами. – Никогда бы не предположил, что у тебя могут быть такие кинки… Годжо так не ответил Сугуру на то его признание. Он просто не успел, потому что Гето бесцеремонно схватил его за руку и поволок обратно в номер, буквально впихнув шамана внутрь. Он ещё даже не успокоился до конца, то и дело шмыгая покрасневшим носом и не желая ни на секунду отпускать чужую одежду. Возможно Сатору сам стал инициатором этих провокаций, хотя уже и не помнил этого – неважное быстро вылетает из головы. Игра “кто сдастся первым” начинается с того момента, когда Годжо тянет Сугуру за воротник на себя и отчаянно целует, кусая за губы. Годжо ожидает скорее, что тот целомудренно чмокнет его, чем что Сугуру повалит его на кровать, придавливая сверху, скользнёт в ответ языком по губам и сожмёт пальцы на кадыке. Дыхание, разделённое на двоих, покалывает невысказанным меж губ, где-то посередине паутинки слюны, что соединяет их. Никто не спрашивает, можно ли и нормально ли, руки сами лезут под одежду, стекая прикосновениями вниз. Сатору тяжело дышит, когда Гето склоняется над ним, щекоча обнажённый торс прядками волос и проводя языком по ключицам. – Эй, так и собираешься облизывать меня, как собака? – это скорее призыв к действию, чем обычная язвительность. – Хочешь покажу, что обычно делают собаки? – Гето выпускает тихий смешок, глядя в растопленный лёд чужих глаз. – Никогда не делал чего-то подобного, но если ты уж так намекаешь… Годжо хочется громко и истерически расхохотаться. Что это вообще за ситуация такая? И что за намёки? Он давит ладонью на чужое плечо, вжимая в себя сильнее и шипит куда-то в шею: – Делай, что хочешь… – завуалированная мольба, практически скулёж. В глазах, тёмных как самая глубокая пропасть, загорается азарт. Сатору не успевает понять, как быстро он оказывается задницей кверху со спущенными штанами, а Гето уже ощутимо прикусывает бледные бёдра. Вздрогнув, прижав ладонь ко рту, Годжо давит протяжный стон, почувствовав упругий влажный язык на сфинктере и широкие большие ладони, раздвигающие ягодицы. – Не напрягайся, – бросает Сугуру, ведя языком по расселине меж ягодиц и возвращаясь к кольцу плотно сжатых мышц. – Я…пытаюсь, – перед глазами лопаются цветные шарики, когда Гето одновременно ласкает его языком и тянет руку к члену, неспешно надрачивая его. – Мм…постой. Мы можем поменять позу? Сугуру фыркает, горячее дыхание касается кожи и по ней бегут мурашки предвкушения. Сугуру молча наблюдает, как Годжо немного неуклюже перебрасывает ногу через его бедро и утыкается носом в пах. На губы лезет понимающая ухмылка. О как. Хорошо. В эту игру могут играть двое. Член Сугуру толстый и тяжёлый. Годжо не может себе представить, как это должно в него поместиться, пока обводит влажную головку языком, неловко обхватив её губами. Гето удовлетворённо поглаживает дрожащую поясницу шамана, вылизывая его и намеренно медленно двигая рукой по возбуждённому члену. Сатору глаза закатывает почти аж до самого мозга, толкаясь бёдрами в руку, и намекая ускорить движения. Зубы случайно царапают чувствительную плоть, от чего Гето болезненно стонет, мстительно сжав член в своей руке. – Аккуратнее с зубами, – желание просто потянуть этого засранца за светлые волосы, а потом грубо нятянуть глоткой на член, растёт в геометрической прогрессии. – Старайся лучше. – Иди в задницу, – хмыкает Годжо, облизнув пальцы и двигая рукой по члену, пробуя втянуть в рот головку. Хочется съязвить в ответ, мол “непременно, только растяну её для начала”, но поиздеваться над Сатору хочется намного сильнее. Он вскрикивает с членом во рту, стоит только сильно прикусить внутреннюю часть бедра. Руку пачкает липкой субстанцией и Гето насмешливо похлопывает второй рукой по чужой ляжке. – Оу, уже? Ты такой чувствительный, Сатору. Неужели собираешься кончить, едва я войду? Эта провокация такая грязная, вне негласных правил, и Сатору дрожит в послеоргазменном напряжении, с трудом складывая мысли в слова. – Быстрее…не могу больше. Гето приставляет испачканные спермой пальцы к анусу и давит двумя на вход, медленно проталкивая их и разводя в стороны. Подгибает, выкручивает, давит, но у Годжо ощущение, что выкручивает его самого от этих ощущений. Пытаясь расслабиться и насадиться ртом глубже, Сатору жмурит глаза, пробуя пропустить член в горло хотя бы наполовину. В уголках глаз невольно образуются слёзы, когда Сугуру стонет и вскидывает бёдра вверх. Сатору немного тяжело, хорошо хоть, что не давится, но взять полностью весь слишком сложно, приходится помогать себе рукой. Годжо срывает, когда палец внутри давит на что-то очень нежное, мгновенно посылающее разряды тока по хребту и крупную дрожь по телу. Кровь набатом стучит по вискам, заставляя на несколько секунд потерять связь с реальностью. Его тянув на локоть, поднимают, гладят по щеке и шепчут голосом профессионального суккуба из низкосортного порно: – Давай, оседлай его, – мёд с оттенком похоти и расфокусированных взглядов. Спина жалобно хрустит, выгнутая дугой, когда Сатору опускается вниз, насаживаясь на твёрдую, горячую, скользкую плоть, прикусывая губы. Очки съезжают на нос и Сатору отбрасывает их подальше, упираясь руками в тяжело вздымающуюся грудь Гето. – С-слишком…не могу, он не поместится, – Годжо почти не дышит, лишний раз даже не моргает, глядя на Сугуру слезящимися глазами. – Блять… Ты действительно испытываешь меня на прочность, да? – Сугуру опускает чужие бёдра вниз до упора, выдохнув от ощущения сжимающегося вокруг его члена Сатору. Вскрик, отдающий тянущей болью в пояснице, глушиться в поцелуе. То телу струится пот, в номере душно и сам воздух будто липнет к разгорячённой коже невидимым скотчем. Сатору двигает бёдрами медленно, распаляя этот градус опасности до крайности и Сугуру срывается на рваные быстрые толчки. Какая это уже по счёту поза, сложно сказать и практически нереально вспомнить. Гето видит красное, искажённое удовольствием лицо Сатору и тихо рычит в ответ на то, как шаман царапает его лопатки. – Сугуру…Сугуру, Сугуру. Шёпот личной мантры Сатору Годжо растворяется в синхронном стоне натянутых как струн тел. Внутри него липко, горячо и…странно правильно. Годжо тянет руки к Сугуру, прижимая его за шею и закрывает глаза. – ...ты мне тоже.