Play your card, be who you are

      Черри Бомб исчезла в секс-комнате с каким-то случайным парнем.       Пентиус не очень тихо рыдал в другой комнате из-за того, что Черри исчезла с упомянутым случайным парнем.       Ниффти была занята подготовкой своего очередного шоу с тараканами.       Аластор был занят делами — ну, или если так можно назвать всякие странные штуки оверлордов, которыми он занимался.       Вэгги и Чарли обсуждали что-то наверху, из-за чего Энджел Даст и Хаск остались внизу вдвоем.       Наедине.       Энджел аккуратно устроился по другую сторону стойки, с любовью глядя на бармена. Это стало для них ежевечерней рутиной. Обычно Энджел возвращался с работы измученный и раздраженный, а Хаск был там — в баре — и ждал его, как всегда. Энджел не хотел ни разговаривать, ни даже пить большую часть вечеров, — Хаска это устраивало. Он просто предпочитал, чтобы Энджел был здесь, в безопасности, а не шлялся черт-знает-где, занюхивая дорожки хрен-пойми-чего или пытаясь утопить свои печали в алкоголе.       Хаск много лет искал решение на дне бутылки и знал, насколько мизерное влияние это оказывает на спасение.       Сейчас он был здесь, чтобы безмолвно утешать этого юношу, и этого было для него достаточно.       В конце концов, неудачники должны держаться вместе.       Ноги Энджела лежали друг на друге: его левое бедро покоилось поверх правого, ступня неосознанно покачивалась, пока он размышлял о прошедшей ночи. Он морщился от подкравшийся мысли о том, какое наказание может предъявить Валентино в следующий раз, когда он зайдет в студию, но и в этом есть своя цена. Противостоять Валу было так приятно, что он наконец смог почувствовать себя сильнее, пусть эта сила и поколебалась, когда его ударили по лицу. Тем не менее, это был некого рода подвиг, и Энджел был впечатлен тем, что он сделал сам.       Плюсом ко всему, некоторое время спустя он почувствовал нежную руку Хаска на своей спине и услышал, как тот пробормотал: «Ты молодец, малыш». От этого у него в животе все перевернулось. Это действительно было чертовски приятно.       Погруженный в свои мысли, он забыл, что пристально смотрит на Хаска, — бармена, в данный момент протирающего стаканы, — хотя по правде внимания не обращал.       Тот поднял глаза, заметив, что взгляд Энджела устремлен на него. Он неловко посмотрел в сторону, прежде чем снова взглянуть на юношу и прокашляться. Просто этот пристальный взгляд немножко пугал. Пугал несколько очаровательно, должен был признать он, но все же.       — Знаешь, Энджел… — начал Хаск. Мягкость его голоса вывела порнозвезду из оцепенения, в котором тот находился, и чужие глаза встретились с янтарными глазами Хаска. — Я действительно горжусь тобой за то, что ты сделал сегодня вечером. Должно быть, это нелегко.       Бармен мягко положил руку ему на плечо, похлопывая. Энджел улыбнулся; ему казалось, что у него кружится голова, и на этот раз это было не от действия порошков. Он пристально посмотрел на Хаска, немного ошеломленный его добротой и искренностью в голосе, но быстро все обдумав, понял, что тот был искренен. Он издал тихий смешок, его рука поднялась и легла поверх когтистой руки Хаска.       — Спасибо.       Хаск улыбнулся своей искренней, любящей, милой улыбкой, и внезапно Энджел выпрямился, чрезвычайно опешивший.       — Н-ну, ты же знаешь! Я не мог просто позволить Ниффти дурачиться напротив моего босса, не так ли? Это было бы нечестно по отношению к ней, — пренебрежительно пробормотал он, махнув рукой.       — Но все равно, это было действительно храбро с твоей стороны. Ты впрямь изменился, не думаешь?       Энджел сделал паузу; по правде, он об этом не думал. Долгое время он считал искупление нелепой концепцией. В плане, он уже находится в аду, какой смысл пытаться исправиться только сейчас? Он уже упустил свой шанс, и быть под кайфом было чем-то вроде его жизни, так зачем останавливаться?       Однако теперь ему было на кого можно произвести впечатление. У него был кто-то, кто искренне заботился о его благополучии, и это служило отличной мотивацией.       Он был чист и не принимал уже… Боже, он перестал считать дни. Он перестал считать ебаные дни!       В самом начале он сворачивался калачиком с Пухлым Наггетсом, — свинка с любовью терлась мордой о нос Энджела, пытаясь утешить его; Энджел сжимал кулаки, борясь с ломкой. У него текли слюни при мысли о том, что он может просто снова вдарить, может заставить всю боль жизни уйти, сможет превратить все воспоминания в размытую кашу, чтобы утром он вновь не мог думать и не мог вспоминать. Через некоторое время, однако, стало легче.       Ему также удалось противостоять Валентино.       Он смотрел ему прямо в лицо, говорил, чтобы он отвалил; тянул за цепи, и без того слишком туго обмотанные вокруг его запястий; и даже рычал на него.       Энджел думал, что та дерущаяся, борющаяся, кричащая часть его, — которая хотела жить, которая хотела процветать, — умерла как раз тогда, когда он умер сам. Много лет назад.       Он был так рад, что все вернулось на круги своя, и к тому же с жаждой мести.       Наличие симпатичного бармена в качестве опоры, казалось, тоже помогало делу.       После некоторой паузы Энджел промычал в ответ:       — Предположим, что так.       Хаск выслушал его беспечный ответ, но не преминул заметить слабый намек на улыбку, тронувшую его губы.       Он гордился Энджелом и был рад, что Энджел тоже гордился собой.       Некоторое время они сидели в тишине, Хаск тихо напевал их песню, протирая бокал за бокалом. Однако прошло совсем немного времени, прежде чем улыбка Энджела улетучилась; на смену ей пришло чувственное, обеспокоенное выражение:       — На самом деле, есть кое-что, что меня немного беспокоит.       Уши Хаска навострились, и он сосредоточил свое внимание на собеседнике:       — Что случилось, Энджел?       — Это… Мне кое-что не нравится.       Хаск нахмурился, на его лице отразилось замешательство. Энджел вздохнул.       — Когда жизнь кончила… — он остановился, поперхнувшись и смеясь про себя. Он набрал воздуха, пытаясь быть серьезным хотя бы на этот раз: — Когда мою жизнь ожидала кончина…– блять! Это не лучше! — он фыркнул, хватаясь руками за голову, пытаясь привести мысли в порядок. — Когда я умер, — вот, что надо! — когда я умер, я был в блядском беспорядке. Ну, я думаю, у всех так, верно? Внезапно ты оказываешься здесь и не знаешь, что, черт возьми, происходит, — бессвязно продолжил он. — В любом случае, там был тот… ебнутый клуб неподалеку. Меня это привлекло… Моя жизнь была полна громкой музыки и наркотиков… Скотина, наркотики. Наркотики — это даже то, из-за чего я умер.       Энджел рассмеялся. Глухим, больным звуком.       Хаск просто слушал: его взгляд был любопытным, но в то же время сочувствующим, хотя и не насмешливым ни в каком смысле этого слова. Энджел продолжил:       — В любом случае, я захожу и вижу этого ебаного… чела. Он выглядел так, будто мог бы угостить меня чем-нибудь вкусненьким, — я имею в виду, он курил ту огромную трубку, кто бы мог меня винить? — и я подхожу к нему. Мне просто нужно было быстро что-нибудь вправить, я отчаянно нуждался в чем угодно, и знаешь, что он мне сказал?       Кот был озадачен.       — «Энджел», вот что он пробормотал себе под нос, когда впервые увидел меня. Он, блять, сказал мне, что я выгляжу как ангел. Он сказал, что я выгляжу так, будто свалился с ебаных небес! — он усмехнулся, закатив глаза. — Как бы это ни было неловко, я бы солгал, если бы сказал, что от этого я не упал в обморок. Я только что умер, понимаешь? Я был не в себе. В любом случае, я сказал ему, что это забавно. Забавно, что он меня так назвал, потому что это то, от чего я умер — типа того. Ангельская пыль, фенциклидин, — называй как хочешь.       Он больно выдохнул.       — Я был под кайфом, как в дерьмо. На следующий день каждая клеточка моего тела горела, как в огне, а я уже был Энджел Даст. Я даже не помню, как подписывал ту гребаную бумагу… — он умолк, в его глазах было раскаяние.       Его руки зарылись в волосы, хватая и теребя пряди. Как раз в тот момент, когда Хаск собирался остановить его и попытаться успокоить, он резко вскинул голову, уставившись на бармена испуганными глазами, как будто вся тяжесть его отношений с Валентино навалилась на него разом.       Хаск осторожно положил руку на плечо Энджела, пытаясь придумать, что сказать. Он думал, одновременно с этим поглаживая успокаивающими движениями. Он тихо вздохнул:       — Тебе бы хотелось, чтобы я звал тебя по-другому?       Энджел усмехнулся, еще больше опустив плечи, как будто погружаясь в пучину собственного самоуничижения.       — Ты издеваешься надо мной? Вал, сука, убьет меня, если узнает, что я сменил имя…       — Нет. — твердо заявил Хаск, другой рукой приподнимая подбородок Энджела и заставляя его посмотреть на него снизу вверх. Движение не было решительным, но было достаточно сильным. — У людей есть сценический псевдоним, а также их настоящее имя, верно? У тебя может быть сценический псевдоним, связанный с тем образом, который ты надеваешь для других, и тогда твое настоящее имя — это то, под которым тебя знают друзья, семья — все, с кем ты ближе всего. Понимаешь?       Энджел медленно кивнул, задумчиво глядя в сторону; он прикусил губу, нервы угрожали поглотить его. Неразборчивый ответ мягко сорвался с его губ, тихий и дрожащий. Брови Хаска нахмурились:       — Тебе придется говорить громче.       Он вздохнул прежде чем сделать, как ему сказали.       — Энтони. Меня зовут Энтони.       Бармен опешил, словно был застигнут врасплох. Он был рад, — так рад тому, что тот доверился ему настолько, что поделился этим с ним, — но также не менее был шокирован. Однако он не стал таращиться, зная, что от этого станет только хуже, и вместо этого убрал руку с подбородка Энджела, — или, если быть точнее, подбородка Энтони — нежно проведя когтями по его волосам.       Он ласково улыбнулся.       — Эн-то-ни… — прошептал он, словно пытался распробовать то, как это слово звучит в его рту.       Энджел густо покраснел, практически прожигая дыры в стойке тем, как пристально он на нее смотрел. Он не хотел сталкиваться со стыдом из-за того, что Хаск бы насмехался над ним, не хотел слышать насмешливый тон его голоса, когда он бы говорил ему, что тот вел себя глупо, а затем–       — Оно красивое. Мне нравится.       Энджел дважды моргнул. Он поднял глаза, но не увидел перед собой ни крупинки злобы; вместо этого все, что он увидел, — были добрые, ласковые глаза котенка перед ним, а мягкая улыбка украшала его губы.       …что?       Энджел– нет, теперь это был Энтони.       Энтони взглянул на Хаска так, словно тот произнес самую романтичную вещь, которую доводилось ему слышать за всю свою жизнь, — в самом деле, для него так и было. Его голову вскружило сильнее, чем способен был это сделать Валентино в их первую встречу. Но на этот раз его щеки порозовели, а улыбка на лице стала широкой и настоящей; рыдание волной прокатилось по его телу.       Услышать свое настоящее имя спустя столько времени было как глоток свежего воздуха после долгих лет пребывания с головой под водой. Его глаза затуманились, а нос и уши были забиты, но теперь, по прошествии стольких лет, его мир засиял яркими красками. То, как имя было произнесено, — было похоже на мед. Мягкость и приятие в тоне Хаска заставили его пошатнуться, задрожать, что он использовал нижнюю пару рук, чтобы подняться со стойки.       Энтони просто ничего не мог с собой поделать.       Сначала он вытянул верхние руки, крепко обхватывая плечи Хаска, затем и нижние, быстро обхватывая его талию. Он прижался лицом к меху на груди Хаска, просто позволяя себе выплакаться прямо перед ним.       Бармену ничего не стоило просто обнять его, медленно погладить по голове и заверить, что все хорошо.       Боже, только попробуйте рассказать о ком-то, кто потерял способность любить много лет назад.