Устаревшие

Неделя прошла словно в бреду. Союз то лихорадочно собирал последние связи, чтобы вернуться к власти, то надолго впадал в забытье, а бывали и минуты просветления, когда СССР вспоминал, кто он, и в каком положении находится. В эти моменты ему казались смешными собственные планы. Да, как же! Придет он к власти, спросят у него, такого несокрушимого, как же он выбрался из ямы перестройки и развала, а он гордый ответит, что ему привиделся мертвый нацист, назвал куском дерьма, и тут-то его жизнь кардинально изменилась. Однако иногда Союзу становилось немного страшно, он не знал, в чем именно проявляется безумие, но уже решил, что дела его совсем плохи. Впрочем, страх был где-то на заднем плане, авансцену в его уме заполнила пустота, словно что-то внутри умолкло. Но то были только минуты. Затем нападало нездоровое деятельное оживление, и последние лица, сочувствующие идеям Союза, довольно скоро стали сторониться его, с тоской толкуя между собой, что бедняга после развала сошел с ума. Однако к концу недели его запал, как и без того немногочисленные возможности, иссяк. Союз сидел на захламленной кухне и смотрел как тает кусочек льда в рюмашке с водкой. Мыслей не было никаких. Достиг, видать, покоя. Но покой длился недолго. В коридоре раздался шорох, а затем бодрые шаги. Лязга железной входной двери при этом не послышалось. — Это всего лишь я. — Предупредил Рейх, входя на кухню. Союз только вяло поглядел в его сторону. — Ну надо же! Какой ты стал спокойный. Даже стаканами кидаться не будешь? — Не буду. — Безразлично ответил Союз. — Вот как? Что ж, мне приятно твое дружелюбие. — Улыбнулся Рейх, и непонятно уже было, издевается он или говорит искренне. — Затем же, что и в прошлый раз. Я дал тебе неделю на размышления. И теперь снова хочу услышать, зачем ты все ещё топчешь эту землю? Союз не спешил отвечать. Он тяжело поднялся и направился к окну за сигаретами, лежавшими на подоконнике. Жестом, въевшимся а самые глубокие углы сознания Союз чиркнул спичкой и закурил. Из окна открывался ни с чем не сравнимый пейзаж бурого двора, зажатого между серыми пятиэтажками. Во дворе, как и положено, хозяйничали глубокие неиссушимые лужи. Союз вдруг ощутил какую-то странную давящую грусть, едва трогавшую его сердце. — Я не знаю. — Ответил СССР только после того, как не спеша выдохнул дым. Не услышав, как Рейх подошёл к нему со спины, Союз вздрогнул, когда его пальцы мягко сомкнулись замком у него на животе. Подобных объятий Союзу никогда не приходилось испытывать на себе от давнего. Как раз наоборот: при жизни это тонкие белые руки были грубы и нетерпеливы, что с оружием, что с плотью. Тогда, много лет назад, и Союз не возражал — сам был не ласковее. — И я не знаю. — Сказал Рейх. — Оглянись вокруг, мир измельчал. — В каком это смысле? — А вот в таком. Им больше не правят великие идеи, как это было в наше время. — Безумные идеи. — Союз до последнего не собирался признавать величие Рейха. — Это одно и то же. — Отмахнулся тот. Голос его был вкрадчивым и спокойным. — А помнишь, мы ведь хотели захватить мир. — Это ты хотел. — Не прибедняйся, у тебя были приличные амбиции для захвата мира. — Снисходительно ответил Рейх и положил голову на плечо Союза. Сигарета медленно тлела, а непонятная грусть понемногу усиливалась. Союз чувствовал дыхание Рейха на своей шее, даже мог различить биение его сердца, но вот тепла от его тела не было совсем. «До чего странная галлюцинация» — думал СССР, закрыв глаза. — Но старого мира больше нет, а в новом слишком мало места для тебя. Да и для любого, кто господствовал тогда. — Неправда, Америка живет себе припеваючи. — Союз продолжал разговор просто потому что больше делать было нечего. — Америка это совсем другое… Такие как он приспособятся к чему угодно. — С брезгливостью отозвался Рейх. — А мы с тобой не из таких. Слишком мечтательные, слишком упрямые, чтобы отказываться от своих целей. Нас либо убивают прежде, чем разрушить старый мир — как меня. Либо оставляют гнить забытыми — как тебя. Нам нет здесь места. Союз вдруг понял, что досаждавшее ему чувство не было грустью. Это была страшная усталость. Вместе с зияющей пустотой в груди они вовсе не мешали друг другу, а просто слились в единое целое. Объятия Рейха стали немного крепче. Союз зажмурился сильнее, ему показалось, что Рейх собирается задушить его. — Тебе нечего терять. — Заговорил Рейх ещё мягче. — Покинь этот мир и присоединись ко мне. — Он запечатлел холодный поцелуй на щеке Союза и сразу же отстранился. Тишина в квартире стала мертвенной. Союз не знал сколько он ещё простоял с закрытыми глазами, минуту или полчаса. Но когда он открыл их и обернулся, Рейха уже не было. Зато обнаружилось нечто иное. На столе среди бардака красноречиво лежала веревка. СССР мог поклясться, что никаких веревок в его доме в этот момент не было. Но это открытие даже не озадачило его, он все прекрасно понимал. Союз взял верёвку и осмотрел ее. С каждой секундой осознание того, что он собирается сделать пробуждало в нем паническое волнение. Когда он принялся завязывать петлю, пальцы его вдруг задрожали, но решение было достаточно твердым, чтобы не останавливаться. Напоследок он обратился к молчаливым стенам, будучи уверенным, что если Рейх тут был, то обязательно услышит его: — Только не обмани. — Союз говорил тихо, почти шепотом. — Пообещай, что встретишь меня. Там.