•••
Сонхун попросил Джеюна переночевать у него, и тот, конечно, согласился. Хисына до сих пор удивляло то, что Пак мог вот так внезапно что-то решить и даже не предупредить родителей, но вмешиваться он, конечно, не стал. Вернулся домой сам, проехав недолго на автобусе, хоть это и было жутко неудобно с сумками. Дома, к огромнейшему счастью, никого не оказалось. Он не знает, как объяснялся бы, если бы отец внезапно встретил его на пороге со всем дорожным набором так поздно. В любом случае, не самое время думать об этом сейчас, правильно? Потому что сейчас Хисын слишком сильно устал, но усталость эта не отвратительная и даже болезненная, как обычно, а приятная, растекающаяся по телу теплом и радостью. Эта поездка очень много значила для него. В ней он впервые ощутил себя живым человеком, скорее, даже просто самым обыкновенным свободным школьником. Почувствовал, каково это, когда тебе плевать на мнение отца и остальных учителей. Понял, что впервые за огромное количество времени по-настоящему открылся человеку. Понял, что этот человек, которому он доверился, действительно значит для него очень много. Потому что теперь Джеюн знает не только об отце, но и о маме и кошмарах. Конечно, внутри его всё ещё гложет вина за то, что теперь Шим будет переживать за него ещё больше, да и этот шрам, который он увидел так не вовремя... Но, раз Джейк настолько хотел стать ближе, значит, он должен был быть готов, верно? Теперь кажется, что они справятся. Оба выдержат это. И не важно, что будет, когда вернется отец. Хисын теперь уверен, что у него есть человек, на которого он может положиться. Тот, кому он может доверить что угодно. И уже не укладывается в голове, как настолько родной и близкий человек теперь может называться просто "другом", а не чем-то большим. В конце концов, школьные будни никто не отменял. Ли начал осознавать, что всё вернулось в привычное русло уже тогда, когда на следующий день утром, по своему обыкновению, вошёл в класс и осмотрел почти каждого. Всё так же, как и было раньше, но что-то всё-таки изменилось. И парни, и девушки выглядели приятнее и веселее, чем обычно, вероятно, потому что до сих пор были под впечатлением от поездки и не могли нарадоваться всем произошедшим событиям. Но это не то, что кажется слишком уж непривычным. Больше удивляло то, каким взглядом Хисына одарили, когда он вошёл в класс. Это был не привычный мгновенный и усталый взгляд, быстро прячущийся в тетради или учебнике от страха в итоге. Это простой улыбчивый и дружелюбный взгляд, который так сильно хотел получить Хисын хоть когда-нибудь. Парнишка, что задал позапрошлым вечером тот, как тогда казалось, бестактный вопрос во время игры, теперь даже радостно взмахнул рукой и пригласил присоединиться к его разговору с другом, потому что они всё равно сидели достаточно близко. Девчонки тоже мягко улыбнулись, когда Хи проходил мимо них, и ему даже пришлось сдержать радостный вздох, чтобы не выглядеть совсем уж идиотом. Сейчас он действительно рад, что является старостой. На перемене после первого же урока Хи пулей вылетел из кабинета в поисках Шима. Ему ужасно хотелось рассказать то, что случилось с утра. Поделиться тем, что он больше не чувствует себя чужим в своем же классе, и что чувствует перемену отношения к себе. Он, как маленький щенок, подлетел к одному из соседних классов и с широкой улыбкой выискал глазами Джейка. Тот очень вовремя оторвался от окна, и, когда заметил друга, почти сразу поднялся с места и рванул к нему на встречу, подхватывая под руку и довольно выводя в коридор. Даже звать не пришлось. Парни пошли пешком по пустому ещё коридору, ибо звонок прозвенел буквально минуту назад. – Чего довольный такой? Весь светишься, – замечает Шим, склоняя голову, чтобы получше разглядеть чужую радостную моську. – Представляешь, меня сегодня тот парнишка, Бомсок, который тогда у Хуна в номере вопрос-то задал неудачный... – Джеюн кивает, задумчиво продолжая слушать. – Так вот, он сегодня заговорил со мной... Позвал меня пообедать с ним и его другом в столовой, но я отказался, сказал, что занят уже... Кстати, ты же пообедаешь со мной вместе? – наивно хлопает глазами Хи, удивляя внезапностью вопроса. – Э... Во-первых, я очень рад, что у тебя всё так складывается. Ты уже давно должен был понять, что ты не должен быть один и в стороне, и с тобой должны дружить. Ты же правда классный, как они ещё не поняли? – риторически вопрошает он, задумчиво вглядываясь в окно, будто бы проходя взглядом сквозь Хисына. – А во-вторых, конечно, пообедаю. Ещё спрашиваешь? Я с удовольствием. Они ещё недолго прогулялись по коридору, и в конце концов разошлись по кабинетам. В следующий раз встретились уже на большой перемене, чтобы было больше времени поговорить, и Сонхун тоже незамедлительно появился рядом с ними. Однако он казался каким-то странным и чересчур молчаливым – видимо, всё ещё не отошёл от вчерашнего состояния. Интересно, что же с ним могло случиться? Что такого он услышал от Сону, что теперь молчит и боится вставить слово. Кстати о Сону. Стоило только Хисыну спросить о нём у Хуна, тот моментально напрягся и говорить больше не стал, поэтому поднимались парни на крышу в напряжённой и достаточно неловкой тишине. В итоге спустя пару минут Сонхун спросил, стоит ли ему позвать "мелких", и Джеюн самый первый согласился, довольно улыбаясь и говоря, что так будет веселее.Сонхун
Приходи сейчас на крышу [9:33] Позови Чонвона и Ники тоже [9:33] Я знаю, что мы приняли решение не общаться [9:33] Я не буду с тобой говорить, просто приходите [9:34] Джейк и Хисын уже тут [9:34] Сону взглянул на экран и быстро открыл сообщения, как только увидел имя отправителя. Внутри почему-то всё сжалось. Так, будто он виноват во всей сложившейся ситуации и в том, что Сонхун внезапно стал общаться с ним так: без подколов и шуток, без привычных смешинок и попыток расположить к себе в каждый удобный момент, сухо. Да и Ким тоже не лучше: ему стало совестно за то, что старшеклассник был записан у него шуточно, поэтому контакт "мокрая псина" он сменил на "Сонхун" ещё вчера поздно вечером, пока думал о нём. Но на крышу всё же согласился пойти. И хоть в голове мелькало: "это ради остальных", – в глубине души он все равно прекрасно знал, что всё же хочет видеть Сонхуна. Хочет убедиться, что тот в порядке, и не трепать себе нервы, даже если общаться они больше не будут. Поэтому Сону и зовёт Чонвона с Ники, и они поднимаются на крышу по первой же просьбе. Ким не стал печатать ответ, просто пришёл так быстро, как только смог – через пару минут. За всю перемену Хун улыбнулся лишь раз, когда Ники и Джейк в очередной раз подкололи друг друга. В остальном он сидел молча, собирая пыль с пола черными брюками и пачкая спину белой выправленной рубашки о каменный бортик крыши. Только изредка поглядывал на учеников во дворе и возвращался глазами к друзьям. Всем весело: они смеются, улыбаются и шутят между собой, Хисын в порыве юмора начинает обнимать Джейка, пародируя сцену, произошедшую между ними вчера в доме с привидениями, и все заливаются смехом. Сонхун пару раз ловит на себе внимательный взгляд Кима, но сам старается на него не смотреть – отводит глаза то на Ники, что-то говоря ему и фыркая, то на Джеюна с Хисыном. Ли, к слову, успел со всеми поделиться радостной новостью о том, что его стали воспринимать чуть лучше после той злополучной игры. – Сонхун, спасибо, что ты всё-таки устроил всё это, иначе я бы так и был для них просто жутким пустым местом, – улыбчиво говорит Хи, обращая на себя внимание. Сону молча поджимает губы и косится на Хуна вновь. Сейчас он думает, что стоило не приходить в сонхунов номер в тот день, и тогда было бы лучше. Тогда он бы не доводил себя до бессонной ночи в отеле, до беспокойного вечера вчера у себя в комнате, и не вспоминал бы прошлый год обучения. Жил бы в своем идеально придуманном мирке и не заморачивался, но Пак... – Да... Чё такого-то? – неловко спрашивает Хун, потирая обросший волосами затылок. Пора бы подстричься. – Наверное, мне реально всё-таки не стоило всё это устраивать, Джеюн прав был. Тебя бы всё равно полюбили в классе со временем, ты же парень суперский, и без этой ебнутой игры можно было обойтись. – А смысл сейчас жалеть? – спрашивает Хи, хлопая глазами. – Я конечно понимаю, что произошла очень неприятная ситуация, но сейчас же время назад не вернёшь. Всё, что мне остаётся – сказать тебе спасибо за то, что меня восприняли, как человека, не через месяцы, под конец года, а сейчас, благодаря тебе в том числе. Ты так не думаешь? – Может быть... – нерешительно соглашается он, кивая в задумчивости и поглядывая на Хисына. В его словах правда есть толк. Но перед Сону всё еще ужасно стыдно, хоть и извинения были принесены тысячу раз тогда. Поэтому он и не говорит с ним сейчас, смолкая снова и только слушая активные разговоры друзей.•••
На следующий день Сонхун пришёл в школу с разбитой губой и вечно поджимал её, чтобы это не бросалось в глаза, а на переменах вообще не выходил из класса, подкладывал специально купленную подушечку под щёку и не поднимался с парты, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Встретились они с компанией только в обед, когда Хун по привычке подсел к Хисыну и Джеюну, что пришли первыми, как и всегда. Хи только обменялся взглядом с Шимом, который достаточно ясно кивнул, чтобы лишних вопросов не прозвучало, и они продолжили есть в неловкой тишине, пока не пришли младшие, которых, видимо, отпустили с урока чуть позже остальных. У Чонвона моментально изменилось довольное выражение лица, стоило ему взглянуть на Сонхуна, а у Сону и тем более, однако второй быстро попытался это скрыть, опуская глаза в поднос с едой. Ники молча и понимающе сел рядом с Паком, даже не думая задавать вопросы, но Яна никто не предупредил. – Сонхун, что у тебя с лицом? – обеспокоенно выдал он, садясь напротив и вглядываясь получше. – А что? Какое оно? Заёбанное? Ну извини, какое есть, – с ноткой недовольства буркнул Сонхун, закидывая в рот овощи и тщательно жуя, так и не оторвав глаз от тарелки. – Да нет, губа... – нерешительней говорит Вон, сталкиваясь с опасливым взглядом Рики, тут же тяжело вздохнувшего и опустившего взор. – У Джейка потом спросишь. Не хочу портить настроение всем здесь присутствующим и себе ещё больше. И Хун замолчал, будто вредный маленький ребёнок. Но то, что он сослался на Джеюна, значит только одно – прилетело от родни. Ещё не ясно, за что, не ясно, как так вышло и из-за чего начался скандал, не ясно, какого масштаба он был, но Шиму всё равно жаль. Он хоть и догадывался, уточнять не стал, и не зря, иначе Пак бы совершенно точно сорвался на агрессию. Прояснилась ситуация для всех, кроме Чонвона и Сону. Ким всё ещё отказывался верить в свои изначальные предложения, и потому начал мыслить, по своему обыкновению, в другую сторону: драка, разборки со сверстниками, падение – да что угодно, только не родня. Но Ники стал спасать обед от странной повисшей тишины, и начал рассказывать про недавно прошедший урок физры. Ругался на учителя, хихикал, и это подкупило всех остальных, чтобы те втянулись в разговор. Молчал только Хун. Даже Хисын стал на удивление более разговорчивым, чем он – отсутствие отца в его жизни очень сильно влияло на эмоциональное состояние. Деньги на карту поступали регулярно, и на том спасибо, что не пропивались, и пока Ли мог нормально питаться, готовя себе еду, он мог не беспокоиться о том, что живет один. Стало даже привычно просыпаться в полной тишине и завтракать не в страхе. Привычно стало и видеть свой прокол в зеркале, иметь время по утрам, чтобы собраться, и не выходить из дома раньше, чем проснулся бы папаша, не загружать себя работой в школе, чтобы возвращаться домой как можно позже, но в срок. Он вообще мог возвращаться, когда захочет теперь. И это просто не могло не радовать. Ли стал более открытым, выспавшимся и радостным. Поставил на обои телефона и аватарку в какао-ток фото с поездки с яркой улыбкой. Ему нравилась такая жизнь. Мама была бы этому рада.•••
Неделя после поездки подходила к концу. У Сонхуна уже давно сошла ссадина, и теперь, казалось бы, всё вернулось на круги своя, однако единственное, что выдавало плохое состояние – молчаливость. Говорить он больше не стал, особенно в присутствии Сону. Это было просто невозможно не заметить, потому что Ким тоже бегал глазами, стоит только Хуну появиться рядом. Поняли все. Каждый уже догадался, что между ними двумя что-то произошло, но вот что – вопрос хороший. Потому что Сону так и не рассказал, а Пак дал обещание, что не растреплет ничего о произошедшем. Потому Джеюну, Хисыну, Чонвону и Ники оставалось только нервничать и беспокоиться за друзей всё больше с каждым днём, ибо напряжение, царившее на переменах в компании, казалось невозможным. Чонвон, к слову, не сразу спросил о том, что случилось с Хуном, а дождался нужного момента, в который выловил Шима в коридоре одного. Джеюн объяснил всё вкратце, абсолютно не вдаваясь в подробности, но так, что суть была ясна – это сделала семья. Реакция Яна схожа с шимовой, когда Хисын доверился ему тогда на крыше. Он в полнейшем недоумении хлопал глазами, но никаких вопросов не задавал. Только ошарашенно обдумывал всё, не отрывая глаз от своих рук. Сону так и остался в неведении. Но может, оно и к лучшему. Так ему будет намного легче, как думали остальные. В пятницу Хисын освободился поздно, ибо учитель Пак попросил помочь с документами вновь. На часах было уже почти шесть часов, когда он вышел из школы и закрыл за собой металлические ворота на магните. И каково же было удивление, когда его взгляд упал на Джеюна, пинающего камни совсем рядом с выходом. Задумчивый, одетый в темные джинсы и простенькое худи, он выглядел таким беззаботным, словно вообще случайно забрел к старшей школе, когда шёл в детский сад. – Джеюн? Что ты тут делаешь? – недоуменно хлопает глазами Хи, ничего не соображая. – Тебя жду. Ты же сказал, что будешь поздно, вот я и решил встретить, одному же скучно идти домой. Я всё равно свободен сегодня, уроки делать не нужно. Ну я и пришёл сюда... – неловко бубнит он, подходя к Хисыну ближе и почёсывая затылок. – Боже, да не стоило... И сколько ты тут стоишь? – спрашивает Ли, начиная спускаться вниз по склону к развилке, одна из которых вела к другой школе, а вторая – к оживленной городской улице. – Ну... Разве это так важно, слушай? – фыркает Джеюн, быстро топая подошвой кед об асфальт и догоняя друга. – Всего-то час, наверное. Наверное меньше. Мне всё равно скучно было бы дома, а с тобой всегда хорошо. – Ты реально сумасшедший, – Хисын хихикает, прикрываясь рукой, то ли от удивления, то ли для того, чтобы скрыть улыбку. – А что скучного дома? У тебя же Лейла. Я бы вообще не хотел уходить из дома, если бы там оставался один такой комочек счастья. – Родители повезли Лейлу в ветеринарку, – пожимает плечами он, – ничего такого, просто плановый осмотр, вроде, так что дома сейчас пусто. А мне некомфортно, когда никого рядом нет. Вот я и пришёл. – М-м-м.. – Ли кивает, чтобы показать, что понимает друга в этом плане, и останавливается у светофора, по обыкновению, глядя под ноги на горящие ярко-красным лампочки, поставленные тут для телефонных зомби. – А мне наоборот нравится, когда дома пусто. Я уже даже привык жить один, хотя прошла всего пара недель, и то три дня из них мы были в поездке. – Твой отец так и не вернулся? – как-то даже расстроенно звучит сбоку. Конечно, тема отца в их разговоре никогда не могла бы вызвать улыбку, только если речь не о папе Джеюна. Однако сейчас они говорят явно не об этом добрейшем мужчине. – Нет. И надеюсь, не вернётся. Я не хочу опять погружаться в то состояние, в котором был до знакомства с тобой и его отъезда. Всё только начало налаживаться. Я не хочу чтобы этот урод возвращался в мою жизнь, – выдыхает Хи и хватает друга за руку, чтобы провести его через дорогу, ибо тот, как обычно, стал отставать. – За что он так с тобой вообще... – непонимающе стал размышлять вслух Джеюн, быстро перебирая ногами. – Я никогда этого не пойму. Ты же его ребенок, родной сын, как можно на тебя вообще руку поднять? – Ну... После смерти мамы он вообще двинулся, и его никто понять не сможет. Наверное, он думает, что она умерла из-за меня? Не знаю. Может, это всё его невероятный план по воспитанию дисциплины во мне. А может, он просто слишком обижен на моё существование. – Ты же сказал ему то, что оставила мама в письме? Хисын в ответ молчит и только смотрит вперёд, на оживлённую сумеречную улицу. Со всех сторон сверкают вывески ресторанчиков и магазинов, уличные фонари и окна домов уже совсем скоро загорятся теплым светом. Под ногами мелькает уже давно затоптанная бесчисленным количеством людей плитка, по которой Хисын в детстве любил прыгать, не наступая маленькими ножками на полосочки стыкующихся камушков. Эта своеобразная "игра" всегда напоминала ему о детстве. О тех моментах, когда он шёл с мамой за руку после детского сада со сладким мороженым, текущим по левой руке, в смешной панамке и милых крохотных кроссовках. Мама всегда собирала свои длинные темные волосы в пучок сзади, и часто отпускала руку сына, чтобы поправить его, но уже ровно через секунду хваталась за его ладошку и помогала перепрыгнуть с одной плитки на другую. Папа так не делал никогда. Если он и забирал Хисына из детского сада или младшей школы, то всегда на машине, и вечно молчал или говорил по телефону грозным деловым тоном, видимо, по работе. С ним было скучно и неинтересно. Уже тогда Ли считал, что с ним не нужно делиться тем, что происходит в его повседневной жизни, потому что отец всё равно бы не слушал с таким интересом, как делала это мама. Ему было ровным счётом побоку. Вот и сейчас... – Хисын? Ты чего молчишь? Голос друга вырывает из воспоминаний, схватив за плечи, словно коршун, и подняв этого маленького ребенка, запнувшегося на ровном ходу, на ноги. Только теперь этот мальчик ещё и вырос. Сильно вырос. И с этой высоты падение в воспоминания казалось более болезненным, чем раньше. – Я... Задумался. – Я уже почти вопрос забыл, о чем ты так долго думал? – удивляется Шим, хлопая глазами, и всё же переспрашивает. – Так ты рассказал отцу о том, что оставила после себя твоя мама? – Нет?.. – неуверенно говорит он, будто сам не знал точный ответ. – А был ли вообще в этом смысл? Он никогда не слушает меня. А тогда бы точно не стал, потому что после смерти мамы вообще вменяемым не был. А потом уже и как-то времени подходящего не было... Сейчас он меня тем более слушать не будет, он уже сам для себя всё решил. – Хисын, это же вообще... Ты же понимаешь, что он выдумал всё потому, что ты не сказал ему правды? – Не думаю. Он бы вообще мне не поверил. – Да ладно, он же не изверг, наверное? – ужасно неуверенно спрашивает Шим, но, кажется , быстро меняет свое мнение. – Тем более, если ему было плохо после смерти твоей мамы, значит, он любил её, разве нет? – Ты просто его не знаешь, – тяжело выдыхает он, опуская глаза вниз, на злосчастную плитку. – Он любил маму, да. Но только её и любил. – Почему ты так решил? Потому что он никогда не говорил тебе о своей любви? – Боже, Джеюн, – Хи резко останавливается, накрыв лицо ладонью и прикрыв глаза. – Ты правда не понимаешь? Счастливый ты человек, – парень оборачивается на Шима, обводя взглядом пустующую улицу. Вокруг только уходящий куда-то далеко дедушка и пустующая автобусная остановка. – Я нежеланный ребёнок, ему наплевать на меня. Маму он может и любил, но меня – нет. Меня хотела только мама, но он не смог уломать её сделать аборт, вот и всё. Джейк тоже замер, изучая шокированным взглядом чужое лицо. Чувство отвратительное. Будто он вытащил из Хисына эти слова насильно и, конечно, они не обрадовали абсолютно никого из них. – Но это... Ну... Разве это даёт ему право так с тобой обращаться? Это же неправильно... – Его не волнует, знаешь. Оба снова смолкают. Мимо проезжает машина, треща колесами по асфальту. – Прости, давай не будем продолжать эту тему, – стыдливо говорит Шим, подходя чуть ближе и сжимая в своей руке чужую напряжённую ладонь. – Я вижу, что ты начинаешь раздражаться. Сам ведь говоришь, что всё только начало налаживаться... – Я не раздражаюсь, просто... – Хи не может подобрать нужного слова, и в конце концов сжимает ладошку в ответ. – Просто давай не будем об этом, ты прав. О чём тогда поговорим? – Ну... Я есть хочу... А ты? – внезапно спрашивает он, заставляя Хисына улыбнуться, а следом рассмеяться почти вслух. – Я тоже. Хочешь корн-догов? По пути ко мне домой есть одна забегаловка. Но тогда нам придется идти пешком, а не ехать на автобусе... – задумывается он, прерываясь, и хлопает глазами. – Ну и что? Я не против. И они действительно прошли мимо автобусной остановки, шагая по спуску дальше. Счёт времени был уже давно потерян, когда они заметили, что солнце уже совсем скоро совсем скроется за горизонт, а уличные фонари вспыхнули даже чуточку раньше времени. Хисын задумчиво кусал губы, продолжая держать Джеюна за руку, но уже более привычно для себя – сцепив их мизинчики. Так и со стороны не кажется совсем уж странно, да и самому спокойнее. Ему нравилось ходить с ним вот так. Непринужденно, легко, будто они действительно просто хорошие друзья, и их "дружба" ещё не ощущается, как что-то большее. Да и разговоры совсем отдаленные, совсем не про любовь или что-то схожее. Так что это точно не оно, вовсе нет. Когда они всё же дошли до упомянутой забегаловки и купили корн-доги, оба двинулись дальше к дому Хи. Они определенно ещё успеют доесть их по пути за болтовнёй. – Кстати, ты же заметил, что Сону и Сонхун избегают друг друга? – внезапно выдал Ли, откусывая хрустящий кусочек с тянущимся сыром и тщательно жуя. – Конечно. Это невозможно не увидеть. Они шарахаются друг друга, как ошпаренные, но всё равно настойчиво тусуются с нами в компании. Вот упёртые, поговорили бы давно и решили всё, а они мучаются... – Мгм, – кивает Ли, – Сонхун же ночевал у тебя в воскресенье? Он ничего не рассказывал? – Не-а, только молчал и кис. Сказал забрать у него сигареты, чтобы он не додумался выкурить пачку за ночь прямо в моё окно. Я правда не понимаю, что такого у них произошло... Я беспокоюсь за Хуна, ему совсем тошно сейчас. Судя по тому, что он подбитый в школу пришел, родители с ним прилично так разосрались. – Сону сказал мне... Ты только не говори, что я рассказал тебе, окей? И никому не говори, я только с тобой делюсь, потому что ты так же сильно, как и я, беспокоишься, – почти шепчет он, тараторя. – Короче, ты же понял, что Сону на самом деле впустил его после той ситуации с бутылочкой? – Но он же сказал, что не стал... – удивлённо хлопает глазами Шим, затыкая открытый рот едой. – Ты не понял, что он соврал? Ещё и плохо. Короче, Сону ему сказал гадости какие-то на эмоциях. Что у него чувств нет, или типа того... – Серьёзно? – Джеюн вновь удивляется, как ребёнок, едва не подавившись кусочком корн-дога, который еще не успел проглотить. – Блять, это плохо... Сонхуна это правда могло сильно задеть. Он очень чувствительный на самом деле, знаешь. Это мы с ним так, по-дружески шутим и дебилами друг друга называем, но на самом деле ему очень важно знать, что я правда его таким не считаю. Он очень печётся о мнении окружающих. А учитывая то, что Сону ему нравится, о его мнении вдвойне беспокоится. – М-да... Теперь вообще не понятно, когда они сойдутся снова. Ещё и учитывая то, что он тоже хорошо так Сону задел, – вздыхает Хи, топая по каменной лестнице вверх по привычной для себя дороге. – Помнишь, я говорил, что его, возможно, буллили? После произошедшего я ещё больше убедился в этой догадке, серьёзно. – Думаешь? – Джеюн следом замолкает, поджимая губы и обдумывая все "за" и "против". – Может, ему просто так сильно не нравится Хун?.. – Может, он его боится? – После поездки? Может... Наверное, ты прав. Блин, мне теперь ужасно не по себе. Сонхун, конечно, дебил, и по отношению к Сону поступил как мразь последняя, но знаешь, я всё равно переживаю. Он как будто отстраняется не только от Сону, но и от меня тоже, будто передо мной виноват в том числе. – Нужно поговорить с ним потом. Он так доведёт себя до ручки. И с Сону тоже, хоть он и вида не подает. – Сначала твоего отца вспомнили, теперь то, что Сону с Сонхуном разругались. Давай забудем всё плохое? Я не могу, мне уже тревожно. Поговорим о чём-нибудь другом, ну, там... Что учитель Пак в последнее время рассказывает? Что у вас в классе нового? Ли только понимающе кивнул и слегка улыбнулся, когда пришлось перейти на другую тему. Он прекрасно понимал, почему Джеюн просил его об этом. Ему и самому не хотелось думать о том, что заставляет его беспокоиться: о проблемах в чужих отношениях, о собственных, обо всех тревогах. Хотелось просто снова стать тем маленьким мальчиком, шагающим с мамой за руку и лижущим тающее мороженое. Тогда он чувствовал себя лучше всех на свете. А сейчас с каждым днём беспокойств становилось всё больше. Сначала ты переживаешь, что со дня на день может приехать отец, а заканчиваешь вообще тем, что начинаешь думать о том, какие у тебя отношения с самым близким человеком в твоей жизни сейчас: дружеские или..? Какие? Хи до сих пор не может забыть то, что хотел сказать ещё тогда, в темном номере отеля, едва отойдя от слёз. Любит ли он взаправду? Или путает с близкой и искренней дружбой? Но разве нормально, что при каждом прикосновении "друга" внутри всё кипит, а каждое его слово заставляет улыбаться? Так и должно быть? Действительно? Это правда обычная дружба? Пока Хисын думал, старался параллельно слушать разговор активного Джейка и жевать. По крайней мере, пока он ест, можно делать вид, что рот занят, и просто нет возможности ответить, хотя на деле Ли особо и не погружался в суть чужого монолога. Но, кажется, Джеюна это не так уж сильно волновало. Ему нравилось просто болтать, зная, что рядом идёт Хисын. Зная, что он в любом случае не будет тем, кто проигнорирует специально, а скорее тем, кто может прослушать только потому, что долго размышлял, и Шим никогда не будет его за это осуждать. Он понимает, потому что сам часто делает так же. Ему не сложно даже просто пересказать все истории, который он говорит сейчас, в другой раз, когда Хи не будет так загружен. А сейчас просто хочется провести его до дома и убедиться, что всё будет хорошо. Так Хисын, увлекшись, чуть не прошел свой дом. Но всё же опомнился, увидев знакомую разбитую плитку, которую он уже выучил, ибо разглядывал каждый раз подолгу, когда следовало бы уже зайти в подъезд. Ли резко тормозит, заставляя и Джейка сделать то же самое, и переводит на него улыбчивые темные глаза. – Мне сюда. Спасибо большое, что прошёл со мной, – спокойно произносит он, хотя внутри всё кувыркается от предчувствия разлуки. – Да было бы за что. Ещё и покушали вкусно, так что я не жалею, – хмыкает Шим в ответ и поднимает глаза на многоэтажку. – Ты живёшь в квартире? Не знал. И на какой этаж тебе? – На второй. Не совсем сыро, но и не высоко, в случае чего спрыгнуть можно и не расшибиться, – смеётся Ли, но шутка явно остается недооценённой. – Надеюсь, что до этого никогда не дойдёт. – Конечно, нет, я шучу, – хотя, может и нет. Он сам не мог знать наверняка, но Джейка убедить в обратном очень хотелось. – Уже поздно, доберись домой в безопасности. – Конечно. Я вызову такси, а то мама будет беспокоиться. Ты тоже напиши мне, как только освободишься. Продолжим разговор, а то ты половину прослушал. – Прости... Я обязательно позвоню тебе чуть позже. Расскажешь всё снова. – Конечно. Тогда, пока?.. – До встречи, – мягко улыбается Хисын и нерешительно тянется к прощальным объятиям. И Джеюн безусловно отвечает, будто так и должно быть, поглаживая Хи по спине и задевая подушечками пальцев шрам под тканью футболки. Неужели правда нужно расходиться? Так быстро? Но по-другому нельзя совсем. Общаться и доставать Шима двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю было бы совсем уж странно, и Ли всё же, печально улыбаясь, машет на прощание и заходит в подъезд. Датчик, который должен был реагировать на движение, не работает: то ли снова лампочка перегорела, то ли он и вовсе сломался напрочь. Хисын только шумно вздыхает и громко топает по лестнице. В темноте подъезда ещё более неспокойно, чем обычно, и это совсем уж не радует. Хорошо только то, что это всего лишь на несколько лестничных пролётов, и вот он уже вставляет ключ в замок, по привычке прокручивая медленно и тихо. Если быть честным, внутри ничего – после того, как они с Джеюном расходятся, так всегда. Будто изнутри что-то вырвали, какая-то пустота, которую не объяснить ничем. Хисын ступает на порог с одной только тешащей мыслью о том, что сейчас плюхнется на кровать и тут же позвонит Шиму. Но всё, что он получает в первую очередь, только подняв глаза: – Ты время видел? – раздаётся стальной голос, от которого тело уже пробирает дрожью. Что. Он. Сука. Тут. Забыл. – Не видел, – спокойно выдыхает Хи, снимая с плеча сумку и стаскивая кеды с безразличием на лице. Хотя внутри всё сейчас разорвет на мелкие части. Отец не должен был вернуться сегодня, но увы. Если честно, Хисын уже поверил в то, что эта "командировка" затянется на месяц, а то и больше, и явно не ожидал того, что именно сегодня встретит своего папаню на пороге. Хотелось бы его не видеть больше никогда. – Тебе нормально так с отцом разговаривать, нахал малолетний? – повышая голос возмущался отец, а у Хисына решимости становится всё меньше и меньше. – Какого хуя ты вообще домой так поздно приходишь? Почему я возвращаюсь из командировки, а тебя даже дома нет? – А ты? Почему ты написал мне, что уедешь на неделю, а сам пропал на две? Откуда мне знать, когда ждать тебя? Научиться читать мысли? – Хи пытался держаться из последних сил, но от беспокойства за свою сохранность уже начинал дрожать голос и подкашивались ноги. – Да ты каждый день обязан приходить вовремя и ждать меня дома, как псина! С вылизанной дочиста квартирой и приготовленной едой, понял? – буквально гремит чужой голос на всю прихожую, и Ли понимает, что аргументы у него самого начинают заканчиваться. – Но я хочу общаться со своими друзьями, как другие мои ровесники. Хочу гулять с ними и наслаждаться этим, не боясь, что вернусь домой и мне надо будет сделать для тебя всё, как будто для царя. Я тоже хочу нормальной жизни, – чуть тише говорит Хи, видя, что его слова сделали только хуже. Лицо отца в миг изменилось. – Какие, нахуй, друзья? У тебя семья должна быть на первом месте всегда, понял?! Сначала семья, потом учёба, а друзья уже на последнем! – он будто пытался вбить ему это в голову, хватая парнишку за шиворот и притягивая к себе. Тот только жмурится, боясь, что и по лицу прилетит тоже. – Какие тебе друзья? Те, с которыми ты там под окнами обжимаешься, нахуй? Думаешь, я не видел? Ты уверен, что это друзья? Может, ты у меня ещё и в пидорасы запишешься? – он откровенно вышел из себя и орёт. Сегодня точно будет хреново. – Нет, он друг... – пытается оправдаться Ли, нерешительно поднимая глаза на отца, но он замечает то, про что Хисын совсем забыл. Прокол... – А это что такое?! – срывается мужчина, отталкивая сына от себя со всей силы, и тот по инерции шагает назад, но подворачивает ногу и падает на ровном месте. – Что это, блять, я спрашиваю?! Ты нормальный?! Кто тебе разрешил, блять, что-то с собой делать? Или ты реально пидор? Какого хера?! – он садится перед парнем и крепко хватается за украшение, тянет мочку вверх, заставляя Хисына, спотыкаясь, подняться вслед за рукой. Жутко больно. На глаза наворачиваются слёзы не только от боли, но ещё и от того, что Ли понимает, что сейчас будет. Догадывается. Ему хочется помереть прямо здесь и сейчас, только бы не переживать это. – Хули ты молчишь? Я спрашиваю, что за хуйню ты сделал, пока меня не было?! – Это просто серёжка, я... Я ничего не хотел этим сказать, она просто нравится мне и всё, она ничего не значит, правда, – всхлипывает Хи, надеясь, что это прокатит. Но нет. Мужчина злится только сильнее, отпускает мочку и с размаху хлещет парня по щеке. От силы удара тот даже отшатывается, но всё ещё держится на ногах. Слёзы дополнительно обжигают щёки своим внезапным появлением. – Ты считаешь, это нормально? Ты так еще и по улицам ходил?! По школе, блять?! Господи, да что с тобой не так?! За что мне такой сын, что я сделал плохого в этой жизни? Неужели я правда заслужил сына пидора? – он снова хватается за серьгу, сжимая всё сильнее. От того, что прокол ещё свежий, болит ужасно и начинает гореть. – Снимай. Или я сам его сниму тебе. Доходчиво объясняю? – Пап, пожалуйста... – снова всхлипывает Ли, смаргивая влагу с глаз. – Пожалуйста, не надо, можно оставить его? Он важен для меня, очень... – Ты с первого раза не понимаешь, блять? – спрашивает он, оттягивая ухо и заставляя Хисына зажмуриться и торопливо пройти за ним, чтобы было не так больно. – Хорошо, раз не хочешь, я сам. Он грубо толкает парнишку, и тот падает на пол прямо в коридоре, на повороте к ванной комнате. Ли так и не открывает глаз, но слёзы из них начинают течь ещё сильнее от того, что плечо обжигает от внезапного столкновения с полом, а голова начинает раскалываться по той же причине. Мужчина тоже присаживается и только добавляет своим хлёстким ударом, отчего Хисын прикладывается о паркет ещё сильнее. В ушах назойливо звенит, но глаза открыть всё же приходится. Первое, что он видит, сделав это, – злополучный порог ванной комнаты, уже отвратительно и мерзко знакомый по кровавой истории. Слёзы скатываются по переносице и виску на пол с пущей силой. Ну почему мама оставила его? – Я не собираюсь терпеть подобное в своём доме. Мужчина грубо хватается за украшение и внезапно дёргает на себя со всей силы. Хисын тут же громко вскрикивает, уже не пытаясь сдержаться, хнычет и хватается рукой за ухо. Ему ужасно, отвратительно больно. Не просто потому, что по его руке сейчас стекает кровь, не просто потому, что ему из уха буквально вырвали серьгу, нет. Потому, что его первую и единственную попытку сделать что-то для себя только что вырвали с корнем и кинули под нос, как какую-то дрянную мелочь. Он ненавидит всё это. Ненавидит этот дом, этот коридор, этот пол, на котором валяется украшение вперемежку с разводами крови, ненавидит отца. Ненавидит то, что сейчас от боли рыдает вслух и поджимает колени к груди. За что ему всё это? – Я надеюсь, ты понял меня, – вздыхает мужчина, последний раз ударяя сына ладонью по голове и поднимаясь с места. – Чтобы я больше такого не видел. И с пацанами больше не обжимайся, я геев здесь терпеть не собираюсь. Будешь на улице жить, если захочу. – Просто ударь меня сильнее в следующий раз, – едва разборчиво и сдавленно выдает Хи, не контролируя свои слова на эмоциях. – Чтобы я просто сдох наконец-то. – Да лучше б уж ты тогда вены вскрыл, чем Джиён. Хисын от шока только кашляет, избавляясь от тяжести в лёгких. – Она бы убила тебя за эти слова, если бы была жива, – уже громче говорит парнишка, но всё ещё не поднимается с пола. Нет сил. Отец молчит пару секунд, но всё-таки произносит фразу перед тем, как уйти к себе в комнату. – Знаю. Она любила тебя больше, чем меня. Дверь в отцовскую комнату хлопает. Хисын остаётся на полу ещё минимум минут пять. Он просто не может успокоиться. Задыхается, захлёбывается собственными слезами и держится за ухо, чувствуя, как теплая жидкость всё обжигает руку, не переставая. Лучше бы он правда ударился виском сильнее и отключился. Так хоть не чувствуется вся та обида и разочарование, что сейчас кипит внутри. Но нельзя долго вот так валяться. Да, чувство отвратное, но встать всё же приходится, хоть каждое движение и отдаётся звоном в ушах. Хи поднимает с пола рядом с собой маленькую серёжку-гвоздик, запачканную в крови. Застежка отлетела и лежит рядом. Приходится бездумно сгрести всё в руку и пойти в комнату. Но не для того, чтобы привычно обработать всё самому и свернуться на кровати калачиком, нет. Ли, постояв немного на месте и подумав, глотая слёзы, возвращается в пустой коридор и хватает рюкзак. В комнате выворачивает его, вытряхивая все учебники и пачкая черную ткань сумки кровью, которой уже была запятнана рука. Скидывает в рюкзак зарядку, телефон, кошелёк с наличкой и картой, заворачивает в салфетку, попавшуюся на глаза на столе, вырванную серьгу и швыряет туда же. Переодеваться он особо не собирался, но всё же пришлось – сейчас на улице холоднее, чем днём. Ли снял школьную форму и надел первое, что попалось под руку: темную футболку и того же оттенка джинсы, накинул сверху бомбер и повесил на плечо рюкзак. Мыслей в голове столько же, сколько действий он сейчас совершает за какие-то пять минут – до жути много. Но одна крутится в голове очень отчетливо – нужно валить отсюда. Пока ещё не ясно совсем, куда и насколько, но нужно. И Хисын действительно уходит. Быстро обувается на входе и осторожно прикрывает дверь, спрятав ключи от дома в карман на всякий случай. Ухо всё ещё пиздецки болит, а руки трясутся, но уходит он будто бы на автомате, будто бы так и нужно было сделать с самого начала. Хотя, почему "будто бы"? Действительно нужно было. Хисын быстро выбирается из своего района, но замирает, теперь только столкнувшись с мыслью: "а куда, собственно, идти?" Первым в голову приходит Джеюн. Ожидаемо, ведь именно с ним они виделись буквально полчаса назад. Но нет, этот вариант сразу же отпадает. Шим слишком сильно перенервничает и всё может стать только хуже. Да и беспокоить его сейчас не хочется. Следующий вариант – Сонхун. Его действительно можно рассмотреть. Первая причина: у него уже была такая ситуация. Вторая причина: Хёнук. Он знает, что делать, так как уже помогал Сонхуну, однако же у Хисына даже нет номера этого чудо-мастера, ибо все указания он передавал через Пака. Но это не такая уж большая проблема.Кандидат на отчисление
Сонхун, у тебя же есть номер Хёнука? [23:11]
Который тебе ухо колол? Конечно есть [23:12] А чё такое? Чёт случилось? [23:12]Не, у меня просто вопросы к нему есть, парочка [23:12] Можешь скинуть его номер? [23:12]
Конечно, без б [23:12] 010-********** [23:13]Спасибо большое [23:13]
Хисын, если у тебя что-то случилось, то скажи мне, я могу помочь [23:14] Но последнее сообщение Хисын даже не читал. Благо, Хун ответил достаточно быстро, чтобы не пришлось стоять на улице и мёрзнуть. Ли сразу же нажал на номер телефона, и, даже не вбивая в контакты, стал звонить. Телефон приложил к противоположному от раненого уху, чтобы не запачкать. Дело не требует отлагательств, поэтому на формальности в виде предварительных переписок просто нет времени. На удивление, Хёнук достаточно быстро берёт трубку и отвечает уставшим голосом. – Да, я вас слушаю. – Ало, Хёнук, это Хисын. Парень, которого привёл Сонхун, помнишь? – Сонхун... А, помню, да, Хисын. Помню-помню. Так что такое? Что-то случилось? Чего звонишь? И что у тебя с голосом? Нервный какой-то. – Случилось. У меня проблемы. – Какого масштаба? – по ту сторону трубки слышится шебуршание, будто он только что оживляться начал. – Мне разорвали ухо, достаточно большой масштаб? – голос дрожит, так и норовя сорваться, но Хи всё же держится. Он принял решение успокоиться, хоть и, вероятно, ненадолго. – Блять. Так, ты не паникуй, сейчас решим. Я всё равно всё ещё в студии. Адрес помнишь? Приезжай сюда, желательно на такси. Могу даже денег на карту закинуть, если у тебя нет. Адрес на всякий тоже кину. – Не нужно денег, у меня есть. А вот от адреса я б не отказался. – Окей, как скажешь. Я жду тебя. Хорошо, что сейчас позвонил, а то я уже собирался уходить. Хи хмыкает и бросает трубку. Пиздец. До такого он ещё не доходил. На улице темень, и только фонарь с желтоватым светом через два метра от него позволяет разглядеть табличку с улицей и номером на доме, чтобы вызвать такси. Цены сейчас, конечно, будут в лучшем случае чутка завышены, в худшем – пиздец как, но Хи всё равно. Сейчас важнее будет собственное состояние, чем деньги. Дорога до студии вся как в тумане. У Хисына уже начинает плыть в глазах, когда Хёнук реагирует на стук в дверь помещения и открывает её. Первая реакция – до жути шокированные глаза и такое же: – Твою мать... Братишка, ты в курсе, что у тебя вся щека краснющая? Про ухо и кровь по всей шее говорить, пожалуй, не буду. – Догадываюсь. Прикинь, как таксист прихуел, – пытается пошутить Ли, но из-за того, что ноги от нервов уже подкашиваются и Хёнуку пришлось почти поймать его, посмеяться не вышло. – Вот это тебе херовасто. Пойдём, сядешь хоть, разберёмся. Хи послушно кивает и берется за чужое плечо, чтобы выровняться и проследовать за мужчиной перед собой. Если честно, ему всё ещё ужасно страшно. Даже когда он ушёл, и сейчас по факту полностью защищён от отца, всё равно потряхивает. Хёнук проводит его по уже знакомому помещению, и усаживает парнишку на запомнившуюся ему кушетку, бегая взглядом по проблеме. В глазах у Хисына до сих пор расплываются силуэты. – Где ж тебя так помотало-то... – покачивает головой Чхве, и тянется к обеззараживающему раствору и сухим стерильным салфетками в специальной коробочке, предварительно продезинфицировав руки. – Дома. – Неделю же всё нормально было. Нет, даже почти две. Чего так внезапно-то... – он хотел уже было потянуться к шее, чтобы стереть уже засохшие кровоподтёки, но всё же останавливается. – Стаскивай с себя бомбер давай. И не трясись так, всё нормально будет, всё поправимо. – Да я не трясусь, – пытается возразить Ли, ибо действительно так считает, но осознаёт всё тогда, когда руки отказываются хвататься за бомбер и пальцы разжимаются, будто ватные. – Ну, может, совсем немножко, – но всё же парень умудряется стащить с себя верхнюю одежду и тяжело выдохнуть. – Просто... Просто папаня приехал только сегодня. Вот недавно это узнал. Как видишь, последствия разгребаю до сих пор. Хёнук на выдохе качает головой и касается мокрой от дезинфецирующего средства салфеткой шеи, отчего Ли крупно вздрагивает. – Что ж он у тебя такой... Радикальный. Неужели поговорить нельзя было сначала?.. – Не радикальный, а конченый. Но вопрос хороший, я тоже не понимаю, почему нельзя было поговорить. Я пытался... – задумчиво бормочет он, утыкаясь глазами в свои руки. Крови на них не так уж много, но левая рука, которой он держался за ухо, почти вся испещрена тоненькими засохшими струйками, а о пальцах уж даже говорить не стоит. – Не вышло, как видишь. – М-да, вижу. Не хочу всё усугублять, конечно, но ухо у тебя просто на две части разорвано. Придётся зашивать. Вообще, этим всем в клиниках другой специализации занимаются... – он тут же ловит на себе ещё более напуганный взгляд Хисына и пытается успокоить. – Всё будет нормально, по красоте сделаю. Когда заживёт, даже не видно будет. – У тебя хоть есть медицинское образование, чтобы что-то зашивать? – нервно уточняет Хи, прикрывая глаза, когда Хёнук начинает стирать кровь с уха. Жжёт безумно. – Обижаешь. Я заканчивал специальные медицинские курсы при институте. Таким тебе мало какой мастер похвастается. Очень мало кого учат зашивать подобные случаи, но меня учили, так что не беспокойся. Хисын уже даже не смотрит, что делает Чхве: этих его слов вполне хватило, чтобы довериться полностью и больше не смотреть на руки и не следить глазами за расплывающимися силуэтами. Пока Хёнук гремел какими-то инструментами и, кажется, даже вколол что-то вроде местной анестезии, Ли в голову пришла ещё одна мысль, которая не давала покоя. – Я сейчас понял, что мне негде остаться на ночь, – он поёжился от дискомфорта и зажал всё ещё трясущиеся руки меж коленей. – Отец точно будет дома, а я ушёл без его ведома. – А как же друзья? – уточняет Чхве, абсолютно не отвлекаясь от основного дела. – Тот же Сонхун. У него же были похожие ситуации. Конечно, ему не до такого мяса разрывали, всё было более цивильно, но всё равно. Разве он не сможет понять и приютить тебя хотя бы на ночь? – Если честно, я не хочу их тревожить. Мне и так пришлось писать Сонхуну, чтобы попросить твой номер, хотя я не хотел его беспокоить... Не хочу быть обузой. Ни для него, ни для Джеюна, который был тогда с нами, ну, пару недель назад, помнишь? – Помню, помню, – Ли не открывает глаза, но чувствует, как при этом ответе Хёнук кивает, всё ещё сосредоточенно касаясь чужого уха. Хисын не чувствует его почти совсем, да и знать особо не хочет, что там происходит, если быть честным. – Что ж делать с тобой... В таком состоянии один ты никуда не пойдешь, я не отпущу. Слушай, лучше уж поговори с Сонхуном, правда. Поверь, ты не будешь обузой. Кого попало он со своим кругом общения не знакомит, а тебя – да, значит, он считает тебя своим другом. А друзей в такой паршивой ситуации не бросают. Ну, если уж он не согласится, то я тебя к себе заберу. Но это совсем на крайняк, потому что у меня квартирка совсем махонькая, вдвоём едва поместимся. – Мне стыдно идти к нему в таком виде, если честно, – Хи открывает глаза, когда чувствует, как Хёнук отпускает его ухо и чуть отдаляется, чтобы осмотреть работу. Кажется, закончил. Даже представлять не хочется, что там осталось от нормально выглядящей мочки, не то что смотреть. – Я ж вроде староста, должен подавать всем пример, а сам тут сижу, как самый жалкий человек на планете, и даже не знаю, где сегодня ночевать буду. – Забей на это, Хисын. В жизни вся эта иерархия типа "староста-простолюдин" не работает. Как только ты выходишь за пределы школы, всё заканчивается, – мужчина бросает страшновато загнутую иглу с остатками нитки на металлический поднос и моет руки. – Вы в первую очередь друзья, и это многое должно значить. Останься у Сонхуна. Он примет тебя, если у самого всё тихо. Парнишка следит глазами за чужими действиями и кивает в ответ на эти слова. Действительно. Почему бы и нет? Он не станет хуже в чужих глазах от этого. Не должен. Если он не может пойти сейчас к самому драгоценному человеку, Джеюну, потому что боится навредить и напугать его, то к Сонхуну идти не так уж страшно. Да и поймёт он совершенно точно. Хёнук возвращается совсем скоро и заклеивает мочку пластырем, до этого специально надрезанным в нескольких местах, чтобы было удобнее закрепить. – В принципе, это всё, что я могу сейчас сделать, – выдыхает он, делая пару шагов назад под чужим внимательным взглядом. – Пластыри я тебе дам, будешь менять сам, хорошо? Всё должно более-менее зажить через неделю-две, тогда можешь перестать заклеивать. Покажешься мне через пару дней, потом через недельку, дальше решим. В любом случае, поподробнее руководство я тебе распишу сообщением, не беспокойся. Всё будет окей, должно срастись хорошо. – Спасибо большое... Я даже не знаю, как мне отблагодарить, правда, – Хисын тут же начинает суетиться и лезет в свой рюкзак, ища рукой на его дне кошелёк. Пока пытается открыть, неловко бормочет. – Сколько мне заплатить? Ты ещё и так сильно задержался из-за меня, извини, я могу... – Успокойся, дурак, – смеётся Хёнук, забирая из чужих мягких и непослушных рук кошелек и убирая его обратно в почти пустой рюкзак, закрыв его. – Ничего не нужно. Лучше потрать эти деньги на медикаменты и дорогу до дома Хуна. Хотя нет, я тебя подкину. Просто потрать их на себя. – Но ты же столько времени на меня потратил, я должен хоть как-то... – Ли поднимается с кушетки, чтобы не выглядеть таким маленьким и даже жалким в сравнении с мужчиной, но всё же пошатывается на месте на ватных ногах. – Не должен. Просто успокойся и будь осторожен. Тебе нужно прийти в себя. И если отец реально часто бьёт тебя и творит такое... – он задумывается на секунду. – Он же не чеболь, как родня Сонхуна? Тогда почему бы не снять побои и не пожаловаться другим взрослым? Учителям в школе, другим родственникам, если есть, родителям друзей, в конце концов. Просто позаботься о себе и своей безопасности, ты не должен терпеть. Хисын молча кивает. Потому что слов у него просто нет. Почему он просто не подумал об этом раньше? Наверное, потому что очень не хотел терять свой дом как единственное воспоминание о маме. Если отца посадят или как минимум загребут на пару недель, Ли точно автоматически поедет в интернат или тому подобное заведение. Но в этом году он станет совершеннолетним. Вступит в наследство мамы и сможет начать жить лучше, не правда ли? Может, не всё так плохо? Хёнук помогает Хисыну отмыть руки от крови и поддерживает на ногах, чтобы тот окончательно не рухнул. Видимо потеря крови и бесчисленного количества нервных клеток действительно сыграла огромную роль, и сна на пару с покоем сейчас хотелось больше всего на свете. Хёнук также помогает одеться и забрать вещи и говорит выйти на улицу, чтобы подышать воздухом и позвонить Сонхуну заодно. Ли послушно выполняет, будто бы у него и нет сейчас другого выбора. Разблокирует телефон, стирая с экрана засохшие кровавые разводы ногтем, и заходит в контакты, тыкая на "кандидата на отчисление". В другие приложения даже не заходит, хоть и видит пропущенный звонок от Джеюна и сообщения от него в мессенджере через шторку уведомлений. – Сонхун, прости, что так поздно звоню... – тихо и едва внятно говорит Ли, слыша шорох на той стороне. – Не так уж поздно, всего чуть за полночь. Нормально. У тебя всё-таки что-то случилось, да? – абсолютно не удивлённым тоном говорит Хун, борясь с хрипотцой в голосе. – Мгм, – мычит Хи в ответ, – я могу тебя попросить об одолжении? Можно остаться у тебя на ночь сегодня? Я позже всё объясню, правда, просто... – Не оправдывайся, в чём вопрос? Приезжай, конечно. Адрес кину. Родителей всё равно дома нет, так что всё нормально, никаких проблем не будет. И если не сможешь сегодня объяснить, не страшно, я могу послушать и завтра. А могу не слушать вообще , если не расскажешь. Просто приезжай, буду ждать. И он действительно приехал. Скоро вышел Хёнук, закрыв студию на ключ, отвёл парнишку к машине и довёз к дому Сонхуна. Там передал Хисына буквально из рук в руки, что-то сказал, пока Хун ошалелыми глазами смотрел на измотанное лицо друга и его заклеенную мочку уха. В конце концов, спустя кучу благодарностей со всех сторон, Чхве уехал, а парни вошли в дом. Громадный дом, на это Ли просто не мог не обратить внимание даже в подобном состоянии, как минимум потому, что он чуть не заблудился и не споткнулся три тысячи раз, пока Хун не провёл его в свою комнату и не выдал вещи и полотенце, отправив душ и наказав не мочить рану. Это одна из немногих фраз, которую он произнес за вечер. Хисын тупо кивнул и поплёлся в указанную комнату. Спать легли в тишине, хотя вопросов в воздухе летало бесконечно много. Хи лёг в кровати, а Сонхун сам принципиально лёг на диванчике в своей же комнате, удобно поджав ноги к груди, и ещё долго смотрел в экран телефона. В то время как Ли отключился почти сразу же, как только коснулся подушки. Ему было жутко тяжело даже дышать сейчас, не то что двигаться и как-то возражать Хуну, который наказал ему занять двуспальную кровать в одиночку. Даже страх куда-то ушёл, стоило отказаться рядом с Паком. Будто магия какая-то. Они даже не говорили, но Хи прекрасно знал, что его понимают и без слов. Знал, что здесь он в безопасности, хоть это ощущение и мнимое. Конечно, то, что произошло сегодня, сломало все рамки нормального. Сломало всё, что оставалось адекватным внутри Хисына, и сломало этим его самого. Но нужно же как-то двигаться дальше, верно?...