***
Скажи Эве месяц назад, кто сопровождал бы её в вынужденном приключении — не поверила бы. Хуже того — открестилась бы и наказала впредь не шутить так. Да только сейчас неспокойной голове не до шуток было. Не страх, но благоговейный трепет она испытывала, бросая быстрые взгляды в сторону своего спутника. Держали путь в Александрию, о которой Сет обмолвился ещё в начале их знакомства. Шёл третий день. Солнце безжалостно припекало. Блестела тёмная кожа под сжигающими лучами, спутались волосы на иссушающем ветру, ломило всё тело от усталости, ибо нельзя было останавливаться на передышку — знали, что погоня объявлена. Но сопровождающему будто нипочём всё было. Смотрела она на вальяжную, легкую поступь бога, обогнавшего её на приличное расстояние, и закипало внутри возмущение. Не видит он что ли, как ей тяжело?! Хоть бы обернулся, слово поддержки сказал… Да не дождёшься от него. Нагнала всё же, еле ногами переступая. — Долго ещё идти, господин? — попыталась сказать ровно. — А ты что же, устала, дарующая жизнь? — издевался откровенно Сет. — Нет, конечно. Мы всего лишь без передышки по пескам третий день уж идём. Тут не до усталости. Хохотнул красноглазый спутник, расправляя мощные плечи. Интерес в нём вызывала такая дерзость. Соизволил третий раз за всё время окинуть её взглядом, сморщился при жалком зрелище. — Потерпи, Эме. Немного осталось. К вечеру дойдём. — Куда? — Заглянем по пути в гости к кое-кому. Там и передохнём, — с двусмысленной ухмылкой отозвался Сет. Стала Эва уже разбираться в этих улыбках. Знала, что не просто визит вежливости нанесут, оттого в груди ещё больше закололо. Опять, видно, вышел на след очередной «отбившейся от рук» души, да напомнить собирается, кого, безрассудные, предали. Мороз по коже прошёл, только представила, какая участь их ожидает. Но выбросить из своей головы постаралась все мысли — много сил осуждение отнимает, а их надо экономить, иначе вряд ли до вечера доживет. Видны стали огни поселения в стремительно наступающих сумерках, и словно вдохнули в странников вторую жизнь. Разные поводы служили радостью для них, но хотя бы одна общая эмоция теперь сплочала. Как только приблизились к домам, желание помыться в теплой воде и отдохнуть не на голой земле Эва стала ощущать всё сильнее. Сет, казалось, был беззаботен, но видна была особенная решительность в его грозных кровавых глазах. — Долго ты их искал? — спросила девушка. — Неправильный вопрос, шезмочка, — усмехнулся бог, — я не трачу время на поиски жалких душ. Они сами меня находят… Покоробили её эти слова, но сказать она ничего не могла. На главной деревенской дороге кроме них не было никого, и не о чем было беспокоиться. Вдруг он резко остановился на середине, вспыхнули красным пламенем его глаза, тронула губы жуткая улыбка. И развернулся он к одиноко стоящему дому, не бедному, но и не богатому. Устремил проницательный взгляд сквозь стены, будто увидеть хотел, что за ними происходит. — Обязательно мне с тобой идти, господин…? — поинтересовалась несмело. — Помочь желаешь? — бросил он насмешливый взгляд, — расслабь свои хрупкие плечи, не в этот раз. Только мешать будешь. Смотри, не потеряйся, — скучающе договорил и исчез так быстро, что Эва заметить не успела. Не хотела она знать, что происходило в том доме. Бродила кругами недалеко от поселения, лишь бы остаться незамеченной, но ныло в груди от причастности к нечеловеческой жестокости, которая происходила, слава богам, не на её глазах. Хотела, возможно, отпустить ситуацию, отключиться от всего — и будь что будет. Но не могла. Пусть и черномагом звалась, однако не хватало ей закалки и черствости, необходимой на этом поприще. Почитала Эва каждого бога, но только не сталкивалась ни разу с их промыслом. Потому, наверное, и ужасалась теперь тому, с кем навек повязана была. Достаточно времени уже прошло, и наконец девушка заметила приближающуюся к ней фигуру. Уверенный, твёрдый шаг знаменовал удачно завершённую для Сета сделку, и она, переборов себя, двинулась навстречу. В добром расположении находился еë покровитель, и даже улыбнулся ей, цинично добавив, когда они подошли к первому перевалочному пункту: — Не дворец, но для ночёвки сгодится. Она вошла в помещение, готовая увидеть кровавую картину, но не было и следов, указывающих на свершившуюся здесь кару. Разместились удобно, привели себя в порядок, помылись, переоделись в то, что нашли. Скромность комнаты сейчас была райским пристанищем для знатной госпожи, привыкшей к комфорту — грех жаловаться. Постель, правда, одиноко стояла в углу дома, но Сет, почему-то к удивлению Эвы, устроился на полу, отдав в её распоряжение такую роскошь. Спать уже приготовились, но тут увидела шезму на другом конце комнаты маленькую люльку, а затем услышала и младенческий безмятежный разговор. — Это… Это… Это ведь ребёнок… — пролепетала в растерянности. — Он не помешает, — отрезал Сет. Она почти онемела от этого ответа. — Но ты… Ты оставил его без родителей… Он же совсем маленький… — И что? — Ты… Ты просто… чудовище… Приподнялся с пола мужчина, зацепившись с ней взглядами. — Ты думаешь, мне не всë равно? Можешь считать меня хоть вселенским злом, — усмехнулся пренебрежительно. Захотелось вдруг ей сорваться с этого места и помчаться, куда глаза глядят. Невыносимо стало вдруг дышать в этом доме. Но зорко бдил Сет, улавливая любые перемены в настроении. — Скажу тебе больше — моя совесть чиста, Эме. Я не совершил ни одного дурного деяния. — То есть так ты называешь убийства…? Последней каплей, видимо, была эта реплика, потому-то он резко вскочил и оказался совсем близко к ней. — Всë, что я делал и делаю, было и есть справедливо. Я не жалею о своих поступках и предоставься мне возможность, поверь, сделал бы это снова, — и перешёл на шепот, вызывая мурашки по спине… — И снова… И снова… Замерла она в испуге, не смея пошевелиться, а он остался доволен произведенным эффектом. Всматривался в её лицо, переводя взгляд с одного на другое… Но вдруг стрельнул подозрительно: — А может быть… ты хочешь поспорить со мной? Эва тихо сглотнула, отведя глаза. — Значит, такова твоя благодарность, Нефтида? — угрожающе прошептал, — впрочем, ты права… Мне стоило позволить произойти неизбежному тогда… Смотреть, как это ничтожество касается тебя, слушать твои крики… жалобные крики маленькой девочки, понимающей, что всем на неё плевать. И тщетные призывы о помощи… Наслаждение для бога хаоса, не так ли? Кто она такая? Всего лишь жертва растления. Таких, как она, тысячи по всему Египту и тысячи, чьи души были в его власти. Чем же она особенна? Что сподвигло его тогда, больше десяти лет назад, проявить столь удивительную милость? Милость того, кто лишний раз палец о палец не ударит, пока не увидит в этом выгоду для себя. Только ли нежелание терять очередную душу? Или в этом крылось нечто большее? Дарование защиты, как покровителя? Нет, его сердцу никогда не была знакома жалость. Единственное было способно поразить его сознание — удивительные мужество и ярость в этом маленьком, беспомощном на тот момент существе. Он почувствовал в ней часть его сути, часть его самого. Быть может, оттого она заслужила подобное снисхождение? Эва слушала его бездушные слова, и на глазах наворачивались слезы. Воспоминания воскресали в памяти, возвращая в тот жуткий день. Опять окунулась она в эту грязную пучину, ощущая масляные взгляды и липкие пальцы на своей коже. Истошные крики и просьбы не трогать… А сейчас Сет был свидетелем истеричных вздохов от паники, внезапно погрузившей ясный рассудок в смятение. Да, неожиданно тогда вся её жизнь круто изменилась и пошла по совершенно другой дороге. И страшно представить, что бы она испытала, не окажись его рядом в самый подходящий момент… Следил он внимательно за плачущей девушкой, но далеко ему было до сердоболия. Не могла его растрогать чужая боль. А всë же что-то заставило его не продолжать мучительный приговор, забыв и обвинения в свой адрес. И проговорил он без тени эмоции, но, скорее, констатацией факта: — Ошибаешься ты, Эме, думая, что мне доставляет удовольствие видеть издевательства над невинными, — и не дожидаясь ответа, лёг спать.***
Не рассвело еще, а путники уже были на ногах. Четыре дня прошло с их последнего отдыха. Тянулись они бесконечно и ничем не отличались друг от друга — вечное палящее солнце и пески. Нельзя было идти вдоль Нила — слишком опасно. А в пустыне затеряться легче. — Не понимаю, ты ведь можешь всë… Почему мы должны идти бог весть сколько по пустыне? Разве ты не можешь перенести нас в город? — Не собираюсь тратить свои ресурсы на столь бессмысленное занятие, шезмочка. Да и моя выгода в этом есть. По дороге многое можно узнать. Привыкать она стала и к нраву стражника, присматривающего за ней. Не так остро относилась к его грубости и шуткам, не так болезненно теперь воспринимала все его действия. Блок будто поставила в своей душе, вытесняя остатки сожаления и чувствительности. Да и страшно ей себе признаться — что-то влекло еë в красноволосом боге, и так, что противиться этому было невозможно. Сама поначалу не осознавала, что именно. А потом поняла. Никогда он не скрывал свою истинную натуру перед ней, не надевал масок и всегда оставался честным, пусть и честность это порой ужасала. Он не стеснялся себя, и хотя это граничило с самолюбием, но та самая искренность в отношении к другим, которую она уже и забыла в своей жизни, заслуживала почтения. А самое странное заключалось в том, что несмотря на постоянную угрозу, шедшую от него, она будто бы стала ему доверять. Быть может, и не так это странно, ведь честность с чьей-то стороны способна разжечь уязвляющее чувство. Шла, утомленная жарой, вспоминая их недавний диалог, и по-другому оценивала теперь его слова: — Если ты презираешь — презирай от души. Если ненавидишь — ненавидь от души. Если хочешь отомстить — мсти, не задумываясь. Не показывай себя лучше, чем ты есть на самом деле. — Вот как… Я вижу, ты ни на шаг не отступаешь от этого правила, господин. — Разве это не ещё один повод уважать меня? У меня есть принципы, и я им следую. — Убеждаюсь, что в тебе нет ни капли сострадания и любви… Ты всецело оправдываешь свою сущность. — Маленькая глупая смертная, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое любовь! И ты никогда не поймёшь, что любовь и ненависть — две стороны одной медали. Их невозможно отделить друг от друга. И идиот тот, кто будет пытаться это сделать! Он не получит ничего, кроме горя и разрушения… Вспоминала, что задумался тогда Сет серьёзно и замолчал надолго. Заметила даже секундно вспыхнувшие глаза, которые он быстро погасил, явно не желая привлекать внимания и продолжать разговор. Значит, было что-то в глубинах подсознания, что способно было задеть в душе давно порванные струны. Плелась она сзади, рассматривая сильную спину бога, и понимала, что вот-вот ноги подкосятся, и она упадёт. Но говорить ничего не осмеливалась и не хотела. Слабость перед ним показать — хуже нет. Вдруг оглянулся Сет, встретясь с измученными глазами, нахмурился слегка, будто обдумывая что-то. Оглядел хрупкий силуэт, плавящийся на немилосердных лучах, и подошёл к ней. И почувствовала Эва, что теряет сознание от усталости, но ощутила тут же подхватившие сильные руки. Прижалась она головой к его напряжённой груди, услышав последнее: — Стойкая ты, Меренсет… Многое способна вытерпеть и не пожалуешься ни разу… Сотни голосов разбудили Эву. Не старались они запугать, не жаловались, не стонали от боли — лишь заинтересованно перешëптывались. Открыла глаза увидеть тех, кому они принадлежали, но исчез морок, как его и не было, а в комнате она находилась в полном одиночестве. Осмотрелась в помещении, думая, что вновь сон волшебный видит, даже ущипнула себя, желая прийти в чувство. Но ахнув от боли, всё же поверила: дорогие покои — не плоды фантазии. Да и мягкая перина, и подушка под головой были очень даже реальны. Странная обстановка её окружала. Казалось, из обычного камня были сделаны стены, потолок и пол, однако приглушенным красным светом подсвечивалось всё, то ли от факелов на стене и зажжённых свечей, то ли само по себе… Роскошная мебель была отделана всевозможными металлическими украшениями, как и большинство мелких деталей в этой комнате. Вдруг дверь приоткрылась беззвучно, и вошла внутрь женщина, чьё лицо за маской было спрятано. Ничего не сказала — оставила на кровати блестящую золотом одежду, и так же бесшумно удалилась. И дошло до Эвы, в чьих владениях она оказалась. Забилось сердце чуть быстрее и сбивчивее, то ли от растерянности, то ли от невыказанного восхищения… Теплее на душе стало, когда подумала о Сете. В трудную минуту рядом оказалось крепкое плечо, на которое она смогла опереться. Да, не плечо друга… а всë же ощутила она ещё сильнее ту связь, которую поначалу проклинала тихо в мыслях, но после его слов, всë ещë мерцающих в памяти, ставшую какой-то особенной, значимой в её жизни. И, кажется, даже не очень плохой…? Оглядела Эва брошенные на постель наряды, и улыбка мечтательная украсила еë лицо. Она встала с постели, до сих пор чувствуя слабость, но подошла к зеркалу, захватив дорогие ткани. Долго примерялась к ним, будто сравнивая, насколько гармонично ей носить подобную одежду. Нравились они ей очень. Кропотливая была работа, не лишённая вкуса. А всë-таки чего-то недоставало в них, что обычно было в изделиях знакомых мастериц из Гермополя и Мемфиса… Быть может, души в них недоставало, которую обычно живые люди вкладывают…? Тут щёлкнуло что-то в сознании девушки. Припомнила она, как все эти дни в пустыни мучилась от жажды и зноя, как не присела ни разу, изнуренная ходьбой… И видел ведь всë это Сет, а не делал ничего. Специально будто измывался, проверяя… А что он вообще проверял? Выносливость или, может быть, способность приспосабливаться ко всему, что выпадет на еë долю? И взяла её такая досада от этого несправедливого угнетения, из-под которого ей не выйти. Нахмурила она свои тонкие брови, разглядывая незнакомое отражение в зеркале. Нет, не дождётся он, что она плясать под его дудку будет! И не собирается она восторг и счастье выдавливать из себя, когда этого и в помине нет… Как бы там ни было и кем бы он ни был, а такого надменного отношения она не заслужила. Так и просидела остаток дня в своих покоях. Не знала времени суток, только на чуйку открывшуюся полагалась. В конце концов, надоедать это стало, оттого обрадовалась девушка, когда к ней вновь пришла служанка, сообщив, что повелитель пустынь еë ждёт. Вошла она в огромную залу, и в глаза сразу бросился пышный стол. Только сейчас почувствовала, как была голодна… А затем заметила Сета, полулежащего на роскошной тахте и изучающего какие-то бумаги. — Проснулась наконец, спящая красавица, — благодушно отозвался хозяин, — проходи. Не стесняйся. Ничего Эвтида не ответила, продолжая таить обиду — вздернула гордо подбородок, усевшись от него так далеко, насколько это было возможно. Усмехнулся Сет, но поинтересовался: — Поделишься причиной своего недовольного личика? — Нечем делиться. И приступила к трапезе. Но под тяжелыми взглядами собеседника она чувствовала себя неловко — кусок в горло не лез. Посмотрела косо на бога и поперхнулась, чуть закашлявшись. Он непринуждённо спросил: — По-твоему я недостаточно гостеприимный хозяин? Может, желаешь научить, как надо? — Что ты, господин… Я сижу в великолепном наряде, передо мной стоят восхитительные блюда… Жаловаться было бы чёрной неблагодарностью. — Серьёзно? Не гневи меня, Меренсет. Я не выношу недомолвок. Обещала себе не перечить и не раздражать его, да, видно, не в этот раз… — К чему эти испытания были, если тебе ничего не стоило принять меня в своём царстве? — пробормотала, пряча заносчивость за маской смирения. — А сама как думаешь? — Чтобы все прелести странствий ощутить на собственной шкуре? — И это тоже. — Ухмыльнулся он, но, выдержав паузу, добавил, — не должно тебя здесь быть. Слишком много почестей. — Оставил бы меня в пустыне, раз проблем так много создаю… — Не заставляй меня сомневаться в твоëм умственном развитии, шезмочка. Не клеился диалог между ними сегодня. Он был задумчив, Эва тоже в своих мыслях летала. Доела в молчании. Вдруг Сет щёлкнул пальцами, и исчез стол со всеми угощениями. Опустел зал, погрузившись в молчание. — Сядь рядом со мной, — сказал беспрекословно, и ей не оставалось ничего, как послушаться. Подошла она к нему и села на стул, аккуратно наблюдая за тем, чем он занимается. — Не зря, надеюсь, наш любимый эпистат тебя мучил с переписыванием текстов. Держи, — протянул он ей древние папирусы, — прочти, что поймёшь. А потом мыслями поделишься. И откинулся он чуть больше на спинку дивана, ловя удивлённый взор. Не сводил сначала с неё красных глаз, в которых отражались зажженные факелы, будто только теперь оценивая внешний вид своей гостьи. Увидел вдруг поалевшие щëки, и отвел взгляд, прикрывая веки. Забавляла его всегда реакция Эвы, а сейчас смущать не хотел. Однако и не любоваться не мог. Делал вид, что дремлет, в то время как сам неусыпно следил за каждым движением, за каждым вздохом и взглядом. Впервые, кажется, увидел в ней не просто душу, облаченную в красивую оболочку, не своё детище, а женщину из плоти и крови. И возникло у него вдруг непреодолимое желание коснуться еë… Провести ладонью вдоль бесконечных гладких ног, почувствовать под пальцами подтянутые мышцы оголенного живота, прикоснуться губами блестящим плечам… И ощутить вкус еë губ. Но отбросить постарался наваждение, посылая его в Исфет. Однако и Эва не была глупа, и легко могла догадаться, что находится под пристальным вниманием, которое как-то смешно и наивно пытаются скрыть. Льстил ей подобный интерес, и одновременно вызывал трепет… Задержалась она на нахмуренных бровях, скользнув к волевому носу. Посмотрела на мерно вздымающуюся грудь и покоившиеся под головой руки, сцепленные в замок, и будто поверила, что Сет вправду заснул. И мелькнуло у неё в голове совершить одну очень смелую глупость… — В сон ко мне проникнуть хочешь, шезмочка? Не утруждайся, не получится. — И в мыслях не было… — выругалась про себя Эва. — Умеешь невинной прикинуться. Только со мной это бесполезно, — ухмыльнулся Сет. Плавился воск свечей, шумели за окном вихри. И охватил необычный покой логово монстра, а заодно и всех обитателей вместе с ним. Отпустил бог все свои мысли в свободный полёт, погрузясь в пограничное состояние — не сон, и не бодрствование…Несколько тысяч лет назад
Полуслепые глазки осматривались по сторонам, пытаясь запомнить обстановку. Но вместо этого натыкались на ответный кровавый взор. Страшил он незнающее жизнь существо. Малыш заплакал. Сет, нахмурившись, оглядывал новорождённого. И жестокая песчаная буря зарождалась в его душе. Видел, что не его ребёнок на свет появился. И врагу не пожелаешь такой измены от собственной жены. А кроме того, и измены родного брата. Только Создатель мог знать, насколько уязвленным чувствовал себя Сет. Его предали дважды. И предали близкие. Нет, никогда он не считал Нефтиду святой, но такая подлость была словно нож в спину. Брезгливо он поморщился, слыша плач маленького Анубиса, и покинул комнату широкими шагами. Гордость его была задета — чувствовал, будто смешали его с собачьим дерьмом. Одна мысль о скором открытии тайны и неизбежных насмешках всех живых переворачивала внутри всë. Не передать словами, каким унизительным было его положение. И ладно бы одни насмешки… Хуже этого было бы ощущать жалость того, кто был ему хоть в чём-то верен. Обида невыразимая охватывала его, только подумает он, чем заслужил такое отношение. И впервые в жизни в его суровых глазах можно было разглядеть накопившуюся влагу. Стоял он на балконе в супружеской спальне, вдыхая ночной пустынный воздух, пока не услышал тихое открытие двери. — Почему, Нефтида? — даже не обернулся на движение сзади. — О чëм ты? — равнодушно спросила женщина. — О чëм я…? — тихим вопросительным эхом зазвенело в воздухе. Медленно развернулся Сет к своей жене, наклонив голову в бок. Бесстыдным взором окинула она его, явно скучая от подобных вопросов, и подошла к столу с фруктами, оборвав несколько ягод с виноградной грозди. — О чëм я? — стал так же медленно приближаться к ней. Только теперь Нефтида обратила на него должное внимание. Впервые за все время покоробил вид еë мужа — горели глаза, а багровые волосы встали дыбом. И резко её подняла в воздух схватившая за горло рука, придавила к ближайшей стене, почти душа. Успела только выкрикнуть, закашлявшись: — Се-сет! — Почему?! — зарычал бог, и слышен был его крик на несколько миль вокруг. — Пото-му! Посм-мотри, чего добился твой брат! Посмотри, как его любят и почитают люди! А ты — ничтожество! — задыхалась, пока стальные пальцы сдавливали тонкую шею всë сильнее, — ты всех нен-навидишь, как и вс-се ненавидят теб-бя! Ты злой и бессердечный! Ты ник-кому не нуж-жен! Вот почему! — Я злой и бессердечный…? Отвёл он взгляд в сторону, смотря в никуда. И видно было шторм, объявший его разум — почти мелькали в глазах ещё бесформенные, но кошмарные идеи. Забыл он о своей жене, но вспомнив, оглядел её как последнюю тварь и отбросил на расстояние, пока она откашливалась от недостатка воздуха. А затем процедил, сквозь зубы загробным шёпотом: — О, моя любовь, ты не сможешь представить, каким злым и бессердечным я могу быть… Но скоро поймëшь. Спустя две недели Сет объявил пир в честь родившегося сына для всех людей, приглася на него и своего брата. Не встречался он с той ночи с Нефтидой — сбежала, забрав с собой ребёнка. А он и не противился — слишком она была ему отвратительна. Ни одно существо, будь то человек или бог, не мог определить ни его мыслей, ни чувств, заставлявших его каждый день просыпаться с улыбкой на губах до дня торжества, заниматься спокойно своими делами и вершить правосудия. И ни с кем он не обмолвился ни единой мыслью, гниющей в красивой голове. Лишь накануне созвал своих приближённых, насчитывавших семьдесят душ, и посвятил в свой коварный план. Наступил день пиршества. Гостей прибавлялось, блюда съедались так быстро, что слуги не успевали подавать новые. Благодушно обводил Сет глазами приходивших, пока по левую его руку сидела найденная Нефтида. И пугал её настолько расслабленный вид мужа. Но наконец зоркий глаз повелителя воинов заметил желанного гостя, и безудержная радость пропитала все его ткани и органы. — Здравствуй, дорогой брат, Осирис! — поприветствовал он радушно, похлопав бога по спине. — Здравствуй, здравствуй, — улыбнулся Осирис. Лились беспрерывно лёгкие разговоры за вкусной едой, блистал красноречием Сет, поражая всех людей. Но настал черëд развлечений. И выступил красноглазый бог вперëд: — Принесите сюда саркофаг! Еле дотащили его Хемсеты до середины залы. И всех ослепила пышность золотого сундука, отливающего всеми цветами радуги. — Кому этот ящик будет по размеру, тому он и достанется! — задорно крикнул Сет. Падок был Осирис на богатства, которых в царстве его брата было с лишкóм. И захотел он стать обладателем прекрасного подарка. Ждал с огнём в глазах, пока люди мерились, укладывались и разочаровывались. Но вскоре желающие иссякли. И уж тогда он смог вдоволь насладиться своим преимуществом. Пристально наблюдал Сет за братом, когда он неспешно подошёл к открытому саркофагу. Ступил одной ногой, затем второй, а потом и вовсе улëгся, осматривая по сторонам работу лучших кузнечных мастеров. — Ну, братец, вижу, вписался ты, как влитой, — усмехнулся тот. — Точно меня он дожидался. И тогда Сет махнул ненавязчиво рукой. Сразу повскакивали из-за стола его приближённые, переодетые людьми, и накрыли сундук приготовленной крышкой с вбитыми в неё гвоздями. Пронзили острые шипы все тело насквозь — страшный крик стоял на всё царство. И в ужасе стали разбегаться созванные гости. А Сет злобно хохотал: — Нет больше Осириса! Я уничтожил не только твое тело, братец, но и твою душу. Потому что у тебя не будет могилы. Люди рано или поздно забудут тебя, и ты канешь в небытие! И зарëкся бог больше не любить.Настоящее время
Очнулся Сет от тягостных воспоминаний, расправил согнутую в колене ногу, размял затëкшую шею. Огляделся, ища глазами желанный объект наблюдений. А она ходила по периметру, изучая настенную роспись. Сет, недолго думая, нарушил тишину залы: — Скажи-ка мне, дарующая жизнь, какой поступок является низжайшим из всех существующих? Обернулась девушка, недоумëнно смотря в пронзительные глаза. Непоколебимый тон принудил работать все извилины мозга — правильный нужен был ответ. — Обман? — Забавно слышать это от тебя, — ухмыльнулся Сет, — обман не всегда плох… Но, соглашусь, он может быть следствием этого. — Следствием чего? — схитрила она. — Умно, Эме. Но раз я начал этот разговор, то и отвечу — предательства. Достаточно лишь мысли о нëм, и последующие действия теряют свое значение. Постаралась она обуздать смуту, начинающуюся в сердце. Глянула исподлобья с опаской, и время спустя спросила: — К чему вопрос этот, господин? Прогневала тебя чем-то? Или, может быть, в неверности подозреваешь? — Другие разговоры мы бы вели, если бы это было так. Улыбнулся туманно, да так и оставил Эву в замешательстве.***
День сменялся ночью, ночь сменялась днëм — прошло так несколько дней. Только чувствовала она, что как-то иначе время здесь течëт. Будто замерло и стоит на месте. Да, впрочем, никак это на неё не влияло. Знакомилась она с его владениями, не боясь заходить в самые дальние и тёмные уголки. Но не радовали её ни бескрайние красные пески, ни живой оазис, ни богатство её временного жилища. Угнетала её мысль о том, что бессмысленно проводит здесь время, скитаясь без дела. Особенно, когда на земле каждая секунда была на счету. Не понимала она, чего выжидал Сет, и злила её эта беспечность. Но что-либо выяснять у него она опасалась. А всë же каждый день узнавала его лучше. И как будто относиться по-другому начала… Ещё больше убедилась в его честности, припоминая небрежно брошенную фразу… «Я хозяин справедливый. Все, кто служат мне, не обижены», когда ненароком подслушивала тихие разговоры слуг, когда видела глубокое почтение в их глазах, несмотря на зависимое положение. Не могла она этого понять, ведь свобода была для неё дороже всего в жизни. Однако изменилось это с того самого момента, как открылась ей жестокая правда о своей предрешенной судьбе… Непокорность бушевала в её сердце — так сильно она старалась бороться с внезапным пониманием: меркнуть вдруг стали недостатки владыки пустыни на фоне его достоинств. Но нещадно старалась вытеснять все ростки уважения и тёплых чувств к нему, заменяя их мыслью, что он остаётся все тем же кровожадным убийцей. Сет же не навязывал ей своего общества. Своими делами занимался всë время, предоставляя девушку самой себе. И всë-таки она стала ловить себя на мысли, что всë больше и больше жаждала хотя бы недолгой встречи с ним, хотела услышать долгожданную колкость или поймать насмешливый опасный взгляд… Очередной бестолковый день подходил к концу. Кажется, пробыла Эвтида здесь чуть больше недели, но уже успела замучиться от непривычной праздности жизни. И нависшие проблемы над бедовой головой уже не могли быть отметены. Потому незаметно поинтересовалась у служанки свободен ли сейчас Сет, и на её везение ответ оказался утвердительным. Вошла она в покои хозяина дворца уже без стеснения и боязни. Сет, задумавшись, стоял у окна. И начала говорить сразу без подводки: — Пришла с вопросом мучащим к тебе, покровитель. Долго ли ещё время тянуть будем? Сет оглянулся на неё, чуть приподняв брови. — Куда ты так спешишь, шезмочка? К смерти в лапы? — Может и к смерти. Да только сидя на месте, я не узнаю, кто моего названного брата убил. — Опоздала ты уже на полвека, — протянул Сет, хохоча, — минутой больше, минутой меньше… Разницы не замечаю. — Ч-что? — Не чувствуешь что ли? — ухмыльнулся двусмысленно. — Ты хочешь сказать, господин… — Да, да, да. Не забывай, где находишься. В нашем мире все по-другому идëт. — Но как же… — Как и делал это раньше, — сверкнул глазами бог, — я могу всë, Нефтида… Замялась Эва, будто язык проглотила. Смотрела только в горящие рубины, как загипнотизированная, слушая тихий проникновенный голос. А Сет подошëл совсем близко, нависнув тенью. — Ты что же, самой умной себя считаешь? Думаешь, я беззаботно дни свои провожу? — прошептал пугающе, затрагивая дыханием распущенные волосы, — я могу напомнить, какую цель я преследую, и почему ты до сих пор жива… И приподнял он её подбородок, бессовестно дразня. Заправил, еле касаясь, выбившуюся прядку. Противоречия разрывали душу черномага. Сошлись в схватке холодный разум и горящее сердце, пока завороженная его взглядом она стояла, сжавшись в комочек. И не выдержала больше такого испытания — порывисто впилась в его губы, полностью забыв, кто он, и кто она. Ощутила головокружение, когда почувствовала ответные, чуть кусающие обхваты, и чужие ладони, скользнувшие вниз по спине. А бог был в замешательстве. Способный предвидеть будущее, знающий всë и вся наперёд, он не ожидал подобной смелости, и это ещё больше разжигало. Она сгорала от охватившей её страсти, и он это прекрасно понимал. И вопреки всему не стремился дать то, чего она желала — не позволял себе больше оглаживаний поясницы и жестких, глубоких поцелуев, прогибающих под себя. Во всём его виде сквозило превосходство, и когда он услышал тихий вздох, отстранился с усмешкой. В глазах же плясали чертики. Он обвёл еë губы пальцем, запоминая этот подчиненный, готовый на всë вид, и после долгой паузы тихо произнëс: — Мало кому прощается такая дерзость, Ме-рен-сет… И слова эти заставили еë вспыхнуть. Как она могла поддаться ему? Это тёмное влияние, так мешающее ей жить, выиграло. Совершенно не устраивал её такой расклад. А хуже было то, что после всего, он так опустил еë, будто указал ей место и показал, что она была для него никем, и жизнь её ничего не значила. Бросила она на него взор, полный ненависти, и хлесткий звук отразился от стен комнаты. На щеке Сета краснел след, а сам он превратился в каменное изваяние. Он, безусловно, находился в ярости. Если бы не граничащее с ней восхищение. Понимал он её реакцию, да только Эва понять его не могла. И, если честно, сам себя понять не мог — не хотелось самому себе признаваться, что напускное высокомерие было ничто иное как защитная реакция, а не подлинное отношение. Выдернула его девушка из секундного шока: — Отправь меня обратно! Я хочу уйти! — Тебя никто здесь не держит, — не зло, как-то растерянно. — Отправь меня обратно, — процедила она сквозь зубы, — сама дойду до города. Не нуждаюсь в надзирателе. — Так уверена в этом? — сказал с усмешкой. — Да. — Будь по твоему, шезмочка. И ушла земля из-под ног Эвы, а кругом настала кромешная темнота. _____ У мироздания свои законы. Тебе оказана услуга — будь добр, заплати свою цену. Иначе будешь подвергнут наказанию. Ты родился богом — исполняй свои обязанности. Иначе будешь подвергнут наказанию. Жестоко? Возможно. Однако в этом заключается поддержание божественного порядка. Спрашивал ли кто-нибудь Сета, хотелось ли ему быть таким? У него не было выбора своего пути. Он должен был жить так. Он научился жить так. И он не знает, как могло быть по-другому. Он такой, какой есть. И принять его нужно таким. Он, несущий смерть и войны, поддерживает одному Создателю известную гармонию. Гармонию, которой так мало в этом мире, ибо причиной тому что происходит, не всегда является проведение. Грязные желания людей перевешивают чаши весов. И он сам это говорил — не так это разве? Виноват ли он, что зло происходит не только по его воле? Настолько ли он негодяй, каким его изображают и описывают…? С того дня, как Эвтида ушла, жил Сет неспокойно. И где обрести этот покой, когда неожиданно посмотрел на неë другими глазами и увидел то, что повергало и в замешательство, и в гнев, и в какое-то упоение…? Нелегко заставить божество изменить своё мнение о чëм-то, а уж если это удалось… То для него это было сравни погибели. Не была она единственной «возлюбленной», и не должна была никогда ей стать. Да и неподходящее это слово «возлюбленная». Не возлюбленная она, а очередной слуга, которого считают своей собственностью и относятся как к вещи. Только теперь мало правды было в таком суждении. Каждый день еë присутствия ведь убеждался, что неподвластна она, если не его чарам, то хотя бы запугиванию. И это отличало еë от всех других — иметь собственную волю и показывать свой характер, когда того хочешь. Но красноволосый бог был бы не он, не будь он упрям и горд — любую мысль о ней обрубал на корню, как только в сердце закрадывалось странное чувство. Она сделала свой выбор — вот и пусть теперь мучается, стараясь найти безопасную дорогу в Александрию, пусть сама решает свои проблемы и выкручивается, как может. А он не собирается в это вмешиваться. Надо ведь еë как-то наказать?***
В расширенных зрачках отражались огни огромного далëкого города, окружённого неприступными стенами. На сердце же было облегчение — она почти дошла. Тяжелы были последние мили по цветущей дельте Нила, но стоило всë это затраченных сил. Один раз, правда, чуть не наткнулась на разведывательный отряд охотников, но скрылась в тенистых живительных чащах. Он что же думал, она не сможет? Однако путь ещё не был завершён. Спустились сумерки, предвещая приближение темноты. Не хотелось ей идти ночью по густому лесу, оттого решила переждать до рассвета в укромном месте. Свернула Эва с протоптанной дорожки, раздвигая непривычно пышную листву. Нашла, не забредая глубоко, чистый зелёный пяточек. Миллион раз за всë время уже успела пожалеть о ссоре с могущественным божеством. Знала, конечно, что для него это ничего не значит — лишь проучить её захотел за спесь и самонадеянность, а гадко было на сердце и так уныло… Любую свободную минуту она думала о нëм. Думала и скучала по нему… Спать уже собиралась прилечь, как получится, да вдруг услышала подозрительный шорох за раскидистыми кронами. И охватила её организм дрожь. Не от ветра было движение — знала прекрасно. Попала всë-таки в ловушку. Охотники выследили? Или же кто-то из своих…? Не было времени раздумья, когда вновь шевельнулись ветви. Что делать? И как спрятаться теперь, когда она один на один с врагом? Крадучись, словно кошка, стала Эва отступать назад от кустов, пытаясь выйти на светлую тропу. Не было под рукой оружия — позорное бегство было единственным спасением. Но отвлеклась на пронёсшуюся мимо животину, видимо, вспугнутую преследователем, и запомнила только чьи-то пальцы, зажавшие рот, а затем боль в затылке. Очнулась она, привязанной веревками к дереву. Неподалёку стояла высокая тень, скрытая от света, но знакомые очертания заставили издать невольный вздох. — Ну здравствуй, Эвтида, — раздался негромкий голос. — Здравствуй, господин, — процедила она. — Рад, что не забываешь старых друзей. Соизволила фигура выйти из укромного места, и от отвращения девушка отвела взор. Некогда дорогое одеяние местами оборвано было, несвежий вид вопил о трудностях скитаний по пустыне без времени на передышку и возможности хотя бы помыться, а красивое лицо искажала глубокая отметина на лице — воспоминание об их схватке. — Изменился ты с нашей последней встречи. — Не без твоей помощи, — усмехнулся Рэммао. — Заставила ты меня побегать, Эва… Боги видят, случайно напал на твой след. Но встретились наконец. Устремила она на него внимательный взгляд, полный презрения. — Нравится? — оскалился мужчина, — полюбуйся, как ты меня разукрасила. Хороша работа. Обернулся Рэммао к лунным лучам, отчего безобразный шрам вдоль всего лица стал отчётливее виден. — Сам вынудил меня, а теперь жалуешься. — Без этой мелкой шавки у тебя бы ничего не вышло… Кстати, скоро я доберусь и до неё. Не сомневайся. — Боюсь, что до тебя она доберётся раньше, — тихо сказала девушка. — Посмотрим, Эвтида… Но сейчас я намерен закончить нашу игру… _____ Бог хаоса восседал на троне, следя за тенями перемещающихся слуг. Голову терзали разные думы. Предположения не давали покоя — должен был он, в конце концов, понять, где искать предавшего Хемсета. Кажется, он почти мог поймать нитку, указывающую выход из этого бесконечного лабиринта загадок, но каждый раз она ускользала из его пальцев, заставляя рычать от беспомощности. Не описать, как раздражало это хозяина пустыни. Однако ещё больше раздражало его иное — наперекор нужным сейчас догадкам перед глазами яркими вспышками возникал другой образ. Слишком навязчивы были мысли о ней. Мешали попыткам решения проблем и так невовремя рушили покой холодного рассудка… Не мог он объяснить, в чем была причина — не знал эти ощущения, но любой человек на его месте определил бы сразу беспокойство и тревогу. Поднял он руку, в надежде подозвать слугу и дать распоряжения, но услышал вдруг громкий зов, так четко, будто находился рядом: — О Сет! Невыразимый!..Огонь Духа!..Я призываю тебя, Сияющий Повелитель гроз и ветров! Приди ко мне, Прекрасный и Ужасающий Владыка Таинств!.. Прошу тебя… Я нуждаюсь в твоей помощи… Всë понял в один миг. Дрогнуло что-то в его душе, перехватило дыхание, как если бы на пустынном поле ударила в него молния, пропустив по всему телу ток. Кто сможет представить, каково это — испытать неведомые человеческие ощущения? И забился в бешеном ритме забвенный орган, который он уже и похоронил, вспыхнул алым пламенем, разжигая чувство, погребенное под песками жестокости. Нет, не от злости, что кто-то посмел покуситься на то, что принадлежит ему, но от страха, что кто-то причинит ей боль. Оттого-то ему впервые захотелось защитить кого-то бескорыстно, хоть перед самим собой он и боялся в этом признаться. Не думал больше ни секунды, почти в панике сорвавшись с места. Сверкнул красный отсвет на лице, и затуманилось вокруг пространство, поглощенное мощнейшими вихрями. _______ Молилась как умела, как была научена с детства, пока с трепетом наблюдала за зажатым в руке наставника ножом. Медленно подошёл он к ней, присев на корточки, и приставил к щеке лезвие, чуть вдавливая кожу, наблюдая с превосходством за бессилием Эвы. — Как думаешь, с чего бы мне начать? — ухмыльнулся подло наставник, — с пальцев? С глаз? Или с языка? Да… Ты права… Прикоснулся своими грязными руками к её рту, размыкая зубы, даже без опаски, что она его укусит, и уже захватил язык… Но внезапно озарилось позади него пространство, и стальная ладонь дёрнула его вверх за волосы, полностью лишая дара речи. Бешенством пышал призванный бог, алела вокруг него аура. Произнес Сет последние слова проклятия, прерываемые мольбами о помиловании, и перерезал ему глотку с оскалом на лице. Схватился Рэммао в ужасе за горло, но кровь уже хлынула, заливая молодые кусты и траву, пока наконец безжизненное тело не рухнуло подле ног Нефтиды. Ярость неконтролируемая захлестнула её тут же, и схватив выпавший из рук мужчины нож, она с диким криком вонзила несколько раз в бездыханную плоть, выплеснув все напряжение, которое скопилось у неё за время путешествия, марая руки в чёрной крови. Сет же зловеще улыбался. Оазис потонул во мраке ночи. Долго шли по нехоженой тропе в молчании, изредка нарушаемом криками неспящих птиц. Не о чем было говорить — Эва это понимала. Только вот совесть гложила, а благодарность никак не могла сорваться с губ — невовремя проснувшаяся гордость не позволяла. Но не выдержала она гнетущей тишины. — В четвёртый раз тебе должна, господин, — промолвила робко. Метнул вдруг Сет на неё свои горящие глаза, полные злобы, и не успела она сообразить, в какой момент стала ощущать под собой твёрдую кору дерева, а на челюсти — крепкую хватку, не дающую возможности пошевелиться. Вгляделся пристально, отчего еë ноги вмиг стали ватными, дыхание — сбитым. — За вс-сю жиз-знь не рас-сплатиш-шьс-ся, Ме-рен-сет… — эхом в голове прозвучал угрожающий шёпот. Кажется, даже рта не раскрыл, а всю еë обуял озноб. Нечеловеческая, пугающая сила веяла от него. Он вселял ужас. Ужас от соприкосновения с чем-то, неподдающимся разумному объяснению. Многих Эва могла прочесть, как раскрытую книгу — неграмотная, необразованная, но под действием обстоятельств искушенная в жизни. Но его не могла — не смела и представить, что у него на уме. Он впился в неё своими погасшими глазами, в которых, впрочем, не затухал огонь. Наклонился к самой шее, отчего она чувствовала дыхание, опаляющее кожу. И прошептал, растягивая каждое слово, как умел только он: — Знаешь, какое чувство я ненавижу в тех, кто мне симпатичен? Страх. Оно омерзительно и вызывает желание напугать и причинить боль… А я этого очень не хочу… Сделай одолжение, не провоцируй меня, шезмочка. — Отстранился слегка, не зная, за что зацепиться взглядом. Но остановился на губах, чуть приоткрытых от давления его пальцев… Летали в раскалённом воздухе искры, пока он, развернув еë голову на три четверти, разглядывал точеный нос. Молча стояли так, отделённые миллиметрами. Затаив дыхание, она всматривалась в глубокие опасные глаза, а у самой сердце билось, как у загнанного зверя. Однако заставило что-то в его облике расслабиться и даже, чуть осмелев, ухмыльнуться, нарушив сгущающуюся тишину: — Угрожаешь мне, покровитель? — Напоминаю, кем являюсь на самом деле, — сказал, проглотя вставший поперёк горла ком, в последний раз оглядел еë и отпустил. Себе, несчастный, напоминал, кем является. Не ей. Сердился он и на неë, и на себя за это. Сердился и за Рэммао — один из немногих, кто владел нужной информацией о всех могущественных черномагах теперь в Дуате. Мог он пользу из этого извлечь, заставив говорить перед казнью, да только страх животный за смертную девчонку затмил голос разума. Скривил он губы поначалу… но обернулся в сторону, смотря на понурую голову с блестящими шелковистыми волосами, на мягкость линий шеи и плеч, на открытый взгляд, направленный вперëд… и разгладилась суровая морщинка меж бровей. Нет, не жалел он о таком необдуманном решении и об упущенной выгоде — радовался как безумный, что ни одной царапинки не познала еë сияющая кожа. Испугался он, как незрелый человеческий мальчишка, а сейчас шëл и трясся от переполнявших эмоций и разрывающей на части необъяснимой… неужели тоски? Тоски, что сковывало всë тело, тоски ещё даже не облеченную в точную мыслеформу и выражение, но уже заставляющей издалека задуматься над причиной подобного настроения… Начинался новый день.***
Капельки пота скатывались по гладкому лбу. Кажется, даже великая стена, исписанная иероглифами и древними преданиями, и та плавилась от зноя. Стояла пыль в воздухе, неприятно оседая на взмокшую кожу. Две головы смотрели вверх в бело-голубое небо, оценивая высоту известных каждому ворот. Стража, стоящая на входе, нелюбезно окидывала взглядами пришедших. — Кто такие?! — крикнул долговязый воин. Переглянулись между собой путники, один из которых обнажил свои белые зубы при оклике мужчины. — А ты что же, не признаёшь, господин? — весело произнес Сет. — С чего я должен вас признавать?! Убирайтесь отсюда! Приказано никого в город не пускать! Ещё чёртову холеру принесете! — Да ты что, совсем из ума выжил? — стал подходить к нему Сет с ухмылкой на губах, — ну-ка быстро открывай ворота! Вздрогнул воин, поймав взгляд горящих глаз. Затрепыхалось что-то в организме, как увидел он страшную решительность в виде красноволосого странника. — Открой ворота… — прошептал бог, пристально всматриваясь в мужчину. — Хорошо… — тихо ответил тот, не смея отвести взора, и подал сигнал остальной страже. Не вмешивалась Эва в столь интересный диалог, а только сознаться себе не очень хотелось — нравилась ей эта вседозволенность. Нравилось такое лёгкое решение проблем. Нравилось божественное могущество, перед которым люди были беззащитны и превращались в жалких червей, марионеток, которыми управляют. Распростерся перед ними эпохальный город. Никогда она не видела такой красоты — улицы утопали в зелени, на лицах людей светились счастливые улыбки, все в дорогих одеяниях, как важные господа. Изобилие и роскошь были неотъемлемой частью их жизни. Медленно перемещались все по дорогам, довольные собой и своей судьбой. Далеки для них были проблемы братьев и сестёр, живущих вдоль Нила. Улыбался Сет, смотря на восхищённую Эвтиду. Не отошли ещё от входа, а уже перед ними раскинулся огромный рынок. Зазывали лавочники покупателей громкими речами, заманивали красивыми тканями и фруктами, ослепляли драгоценными украшениями. Остановился Сет напротив лавки с древностями, сказав: — Иди дальше, я скоро приду. Не стала Эва спорить — саму тянуло к простым женским вещам. Рылась по карманам, шагая вдоль прилавков, да нашла немного монет. Нет, не хватило бы, конечно, на платья недешевые, но не смогла она пройти мимо фруктов. — Красавица! Купи апельсинов! Нигде слаще не найдешь! — обратился к ней толстяк. Осмотрела она спелые оранжевые шары с искрой в глазах — забыла, когда последний раз безопасно вкусные фрукты могла поесть. — А давай, господин! — задорно ответила она. Набирал он мешок, блестя глазами и приговаривая что-то на незнакомом диалекте. Но вот положил на чаши весов, не устаканились они ещё, а он уже мигом снял, что Эва сообразить ничего не успела. — Пятнадцать утенов, госпожа! Растерялась она, услышав раскатистый голос. Состояние целое стоили апельсины. Совсем что ли совесть потерял? Не было у неё таких денег, а он требовал с неё, да так нагло, что почти виноватой она себя почувствовала. Собиралась было начать возражать, но опередил её знакомый тембр: — Нехорошо девушку обвешивать. — Да кто ж её обвешивал! Наговариваете вы на простого честного продавца, господин! — стал открещиваться мужчина. — Мне можешь не рассказывать! — и резко Сет притянул его за ухо, говоря усмехаясь, — называй настоящую цену. Иначе это будет последнее, что ты продашь… Пыталась она скрывать улыбку, когда идя под пальмами, ела чищеный апельсин. Однако выходило плохо. Да и как иначе? С каждой ведь минутой всё больше чувствовала себя оберегаемой и нужной… Но голову пронзила вдруг другая мысль — вспомнила только сейчас, что жилья она ещё не нашла. Тенью задумчивость на лице отразилась, чего не мог не заметить бог. — Отчего приуныла, шезмочка? — Думаю, что на улице ночевать придётся. Не успею ведь сейчас дома подходящего подыскать. — Не придётся. — Ответил, ухмыляясь, — я договорился со старым знакомым. Найдётся для тебя место. — Спасибо тебе, господин… — оторопела она, но приняла как должное. Не смогла она сдержать удивлённого вздоха, когда предстал перед её глазами прекрасный особняк — видно, непростой человек был должником божества. Встретили их там как желанных гостей, предложили перекусить с дороги, но отказались путники. Не стала она задерживаться на разговоры, а сразу направилась в свою комнату. Под неустанным присмотром Сета. Оборачивалась она вокруг себя с ликованием, натыкаясь на необычный вид моря и стоящих на якоре кораблей в окне. И догадалась наконец вымолвить: — Как мне тебя отблагодарить…? Знаю, что и так больше жизни должна теперь… — Не сомневайся в моей фантазии, она у меня богатая… — ухмыляясь сказал Сет, но больше не было в этом вечно идущей угрозы. — Отчего же ты проводил прямо в комнату? — после паузы лукаво произнесла она, — дел других нет, господин? — Чтобы не вляпалась опять во что-нибудь. Я понял, как ты «сама» умеешь. Улыбнулся он по-доброму и направился уже к двери, но почувствовал вдруг неуверенный перехват руки… Обернулся, встретившись с огромными глазами, и не успел слова сказать, как Эва припала к нему, будто ища защиты, зарываясь, насколько возможно, в одеяние. Крепко схватила его, не отпуская… — Не уходи… Пожалуйста… Не знал он, что ему делать. Как хотелось ему прижать её к своему сердцу, пропустить волосы сквозь свои пальцы, уткнувшись в них носом, вдохнуть тёплый запах, огладить тëмные плечи! И сделал бы! Обязательно сделал!.. Но будто обухом его по голове ударили, как осознал он, что всë это - фальшивка. Постоянно ведь она находится под его влиянием, не осознавая своего реального отношения, — да, возможно, болезненно боготворит, тянется к своему покровителю, почитает. Но не любит. Не любит, в отличие от него! Отшатнулся вдруг от неё, как от прокаженной, оттолкнул почти грубо, смотря с горечью в растерянные глаза. — Нет! Ты не в себе! Выбежал он из её дома, даже забыв, что способен на чудесные перемещения. Не помнил, какими путями шëл, как село солнце и как оказался на морском берегу. Одно лишь чувствовал — выть хотелось от боли. И он сорвался, закричал, что больше было похоже на львиный рык, не обращая внимания ни на кого. Познал он впервые ощущение, когда изнутри разрывает неведомое до сей поры чувство вины, презрение к себе самому, и что ужаснее всего — ненависть к собственному положению, ведь оно, проклятое, во всëм виновато. Из-за него волей-неволей самое дорогое тебе существо — не существо, человек! — находится в этой зависимости, которая, кажется, длиться будет бесконечно. Нет в таком союзе искренности, нет доверия — в конце концов, нет взаимной любви. Дай ему гарантии её чувств, не возникало бы сейчас в его сердце жгучего желания крушить все вокруг, вымещать свою ярость на всëм, что его окружает. Но нет таких гарантий и не будет никогда. Всë это — лишь его иллюзии, плоды воображения… И куда от этого деться? Сет, зарывшись пальцами в волосы, вошëл в воду — она единственная способна была остудить пожар кожи и затуманенную голову. Кровавые глаза посмотрели на линию горизонта. Увидел бы его кто-нибудь — не узнал: настолько зло и опасно отстранённым он выглядел. Посетило его внезапно озарение. Поздно, правда. Он ведь жалок в своей безвыходности. Жалок, потому что, как и все его слуги, несвободен. Конечно, несколько в ином смысле, а все же раб. Раб самого себя. Хуже этого быть не может — раскрепостить себя не имеешь права, потому как не ты роль в этой игре себе отвëл. Не ты нарёк себя этим именем — Сет, не ты предначертал себе этот кровавый путь убийцы и не тебе изменять вечные законы. Но вот вспыхнули эти рубины, расцвëл пугающий оскал на лице. Прежде в его уме не возникало и сомнения в собственном превосходстве, а теперь что же? Ради кого он только что почти пожалел о том, какой властью обладает, какой силой и мощью наделили его Боги? Ради несчастной шезму, которая нарушила покой его спящего сердца, буквально готов был пожертвовать собой, своей сутью. Разразился Сет страшным хохотом. Речка, остывшая под ночным покровом, внезапно зашлась пузырями — подсветилась вокруг на расстоянии нескольких метров, и красная дымка стала стелиться над водной гладью, отрезая последние признаки живого мира. Ужасающее зрелище, сеяние хаоса. Ненавидит! Уничтожит! В порошок бы стёр её сейчас, попадись она ему на глаза! Как она посмела сделать это с ним? Как она посмела сделать то, что он до сих пор не осмеливается произнести вслух? Но кто он такой, чтобы бояться? И прозвучало неотвратимое безмолвное подтверждение, как судьбоносное проклятие, которым он карает жертв — он еë любит. А что ещё хуже — любит не как бог, которому наречена возлюбленная в уплату долга, а как человек. Потому его и разрывают жуткие противоречия: одна мысль о ней заставляет ненавидить за это унизительное падение, другая — колебать недры коварной и алчной души, забывать своë происхождение, вытеснять эгоизм из собственного сердца, заботясь о еë чувствах. Конечно, давно он понял, как нужно поступить, как и давно простил ей все её долги. Да вот только тяжело идти против своей природы, а если откровенно — страшно ломать установленный не им порядок. Но другого выхода нет, и искать его, признаться, не хочется. И принял Сет окончательное решение. ______ Плакала Эва долго — вспухли веки, покраснели глаза. Не думала она, что вновь переживёт похожую ситуацию — когда лишаешься самого близкого тебе…в этот раз не человека. Исмана забрала с собой смерть, оставив еë одну, — не было у неё никого дороже. Подорвало, почти убило еë это горе. Но смерти без разницы, кого забирать, и кому от этого будет плохо. А сейчас же кто-то добровольно покинул еë, бросил, зная еë, еë чувства… На тарелочке ему сердце своё буквально преподнесла, а ему всë мало — ненасытен, как бездна, поглощающая в себя всë. В болезненный сон погрузилась, ворочаясь, тихо стоня, но не замечая того. Но вдруг сквозь пелену услышала тихое: — Меренсет… Открыла она глаза, увидев родные красные волосы, отливающие в лунных лучах аметистом. Провëл он ладонью вдоль опухших век, высоких скул и кромки волос… — Не плачь, шезмочка, — сказал он, с удивительной теплотой в голосе. Отвернулась Эва, глубоко вздохнув. — Зачем пришëл? — насупилась обиженно. Улыбнулся её покровитель странной, доброй улыбкой. Прикоснулся к обнаженному плечу, линией спускаясь до локтя… — Я освобождаю тебя от долга, Эме. Ты свободна. Теперь независима от меня. Резко голову она повернула, с изумлением вглядываясь в багровые глаза. Не было в них привычной насмешки, специально уготовленной для неë. А всë же с сомнением промолвила: — Я не верю тебе… Зачем ты так со мной? Это жестоко… Приподнял он удивлённо брови, но разожглись тут же гранаты, почти вдавливая тело в постель. — Ты имеешь смелость пренебрегать моим даром…? Разве ты до сих пор не поняла…? Хорошо, я тебе объясню, раз не доходит, — удержал он еë голову, вынуждая смотреть на него, — высшее благо и проявление милости бога — это освобождение от долга, — замолчал, будто обдумывая следующие слова, которые сказать ему тяжелее прощения… — а высшее проявление человеческой любви — способность отпустить, даже когда тебе ненавистна сама мысль об этом… Понимаешь ты, глупая смертная? Не могла Эва ничего ответить — слова все забыла вмиг. Мечтала, давно мечтала, ещë в Фивах, о долгожданной свободе — душила еë беспомощность в обстоятельствах, что шли против неë. Но почему же сейчас, когда желание наконец исполнилось, не радует еë это? Пустоту, подобно всë растущей дыре, ощутила в сердце… — Почему, Сет…? — У тебя есть возможность самой решить свою судьбу… — оглянулся он, смотря в окно, — не позовешь меня до рассвета — ничего не изменится. Будешь свободна и сможешь выбрать любого покровителя, которого пожелаешь. Но учти, что моё расположение ты потеряешь навсегда. — А что же будет, если позову? — Если же позовëшь… — вздохнул он глубоко, окинув Эву незнакомыми глазами, — станешь моей женой, Эме. Моей и только моей. И получишь то могущество, о котором никогда не слышала и не мечтала… Весь мир будет у наших ног, и все будут преклоняться перед тобой, как перед женой Сета. — Шутишь ты что ли со мной, господин…? — спросила недоверчиво. — Не до шуток мне, шезмочка… Советую не терять времени на бессмысленные подозрения. У тебя его не так много. Встретились оба взглядами растерянными, но отвернулся бог, уже собираясь встать с постели, однако добавил: — И запомни самое главное, Меренсет: я никогда не стану делиться своим. Глубокая ночь стояла на дворе, когда покинул её Сет. Не до сна ей было — вышла из дома, сев на каменные ступени. Влажный ветер трепал её волосы, а в прозрачных глазах стояли слëзы. Ничего не указывало на порванную связь — не загорелось вокруг пространство, не уничтожился волшебный контракт, не стала она другой внутри. Хотела она ощутить эту свободу, вздохнуть полной грудью, как вдыхает только родившийся младенец — и с болью, и с плачем, но с надеждой… Однако не было никакой надежды — лишь боль. И побрела она по пустынным улицам, желая вернуть ясность ума. Долго ходила переулками и тёмными аллеями, да вышла всë-таки к морю. Нет, не представляла она, как это — быть навеки отделённой от него. Она стала буквально его частью и не нуждалась ни в ком, кроме него… Одна только мысль о навсегда порванной ниточке, протянувшейся от неë к нему, приводила в ужас. Приняла ведь его таким, какой он есть, всë его естество. И всë была готова разделить с ним — и счастье, и горе. Задумчиво сидела на песке, пропуская крупинки между пальцами. И упал розовый блик на её ладонь. Повернула Эва голову в сторону источника света, и заметила над синей гладью проклëвывающийся горящий диск солнца. Вышло время, отведённое богом. — Сет… — сорвалось с еë губ. И почувствовала она лëгкое прикосновение к плечу, заставившее обернуться. Увидела знакомый проникновенный взгляд, выворачивающий душу. И первый шаг, сделанный невыносимым владыкой пустынь, заставил забыть всю прошлую жизнь — притянул он её к себе за затылок, впившись в желанные губы. И сказал он тихо, чуть отстранясь, со сверкнувшими пламенем глазами: — Моя. Навсегда.