Lilith – Saint Avangeline
Последние лучи закатного солнца вот-вот зайдут за горизонт, но те успели накрыть своими тёплыми алыми кончиками благоуханный лес, который таил в себе столько неизвестного и опасного на первый взгляд; но в то же время завораживал, манил притронуться к скрытым людскому взору неведомых тайн. Бомгю решил продолжить свою прогулку до позднего вечера с мыслью о том, что никто даже не заметит его пропажу и отсутствия на столь большой промежуток времени, и не подумает пойти на его поиски; родителей почти что никогда не бывает дома. А слухи, что ходили об этом таинственном лесе только подливали масла в огонь в его и так рутинной скучной жизни. Хотелось узреть собственными глазами всё то, о чём разглагольствуют с открытой уверенностью все те мужчины разного возраста, которые увидели неизвестную, но опасную красоту, что могла за один заход убить и заставить порвать голосовые связки в беспомощном крике на своём пути. Поговаривали, что это парень погибшего лекаря-мага в этой некогда бывшей деревушке, которого прокляла сама судьба, и тот из-за внезапно нахлынувших эмоций убил своего деда, который обучал его всем тайнам магии и исцеления. И с помощью этих знаний и магии, что затмевала рассудок, он устроил резню; но самые крепкие мужчины всё же смогли победить молодое зло – прежде, чем тот успел почувствовать вкус упоения свежих криков из боли и крови, – среди лилового поля, где и было похоронено его тело. Точнее засыпанное кучкой земли для надлежащего вида. Но это могли быть всего лишь слухи, придуманные молодыми юношами изначально для страшных историй, что распространились и укоренились легендой в этом месте. Никто точно не знал, когда это событие произошло. Разного рода слухи доходили до Бомгю, но один укоренился намертво – загадочный юноша. Молодой парень со смоляными прямыми волосами, который излучал неизведанную энергию, что заставляла внутренние органы биться в тревоге и тихим трепетом в сердце одновременно. Тот часто прогуливался поздними вечерами по узким тропинкам и цветистым полям чарующего леса с цветами аконита прикрепленными на шлёвке джинс. Эта картина вызывала у всех бессознательную завороженность, которая магическими силами притягивала взор, и от которой невозможно было тут же избавиться, даже через несколько мгновений. Вот и Бомгю не оминула та же участь. Стоит за деревом и тихо смотрит, не отводя свой взор от столь прекрасного лиса в полупрозрачной белой винтажной рубашке, что элегантно висит на его стройном теле. Тот смиренно стоит спиной к нему и смотрит вдаль. Над головой его безгласная луна, которую будто бы надкусили и та из последних сил одаряет своим молочным сиянием ангелоподобного юношу, что впитывает её мерцание в свою бледную до смерти, но такую чарующую кожу. Бомгю хотелось сблизиться с этим таинственным парнем, но всё никак не находил поводов для единения. Может он специально обходил новые знакомства, потому что чувствовал, что долго здесь не задержится? Семья его работала в сфере банковских услуг, постоянные переезды сложно было назвать путешествием по городам, дабы себя подбадривать хоть как-то; они ужасно истощали и подпитывали уверенность в том, что лучше не заводить ни с кем дружбу, ибо расставание – это всегда боль. Глухая терпкая боль, что расплывается по всему телу, а на языке горечь из-за сложившихся обстоятельств и осознания, что связь по интернету с бывшими друзьями долго продержаться не сможет. Все друг друга забудут, те заведут новых друзей, которые останутся с ними дольше чем на два месяца, а Бомгю продолжит влачить жалкое существование с осознанием, что через несколько недель его снова ожидает очередной переезд. Эти мысли только добивали моральное состояние с вечным угнетенным настроением, но те разом смылись, будто ледяная волна накрыла с ног до головы, когда Бомгю начал медленно подходить к юноше напротив. Тот так и стоял, не обращая внимания на шелест молодой травы под ногами незнакомца. В другое время он бы тихо начал уходить, не кинув даже взгляда на очередного наблюдателя его персоны, но эта ночь решила, что сегодня всё будет по-другому. Бомгю, стоя рядом со стройным парнем, решил всё же осмелиться и взглянуть на того, о ком столько слухов, но никто так и не смог приблизиться к этому неуловимому юноше. Профиль буквально резал взгляд – эти острые скулы, подбородок; пухлые, но такие изящные губы на бледном свету, что отдавали малиновым оттенком. И глаза. Глаза с тёмным кофейным переливом, будто бы мерцали на бледном свету, а лимб глаз дымового оттенка, что только подчёркивал невинную сказочность – смотрели прямо на него. Моментальная сухость в горле и секундный ступор прежде, чем вымолвить невинное: — Приветик… или лучше доброй ночи? Прости, что помешал твоему одиночеству. Не мог пройти мимо возле такого пейзажа. Пейзаж, о котором говорил Бомгю действительно дополнял чарующее мгновение, о котором другие могли только мечтать. Напротив них целое поле усеянное аметистовыми борцами цветах, что прижились на горных лугах и склонили свои головы чарующей ночи. Но от этого картина не портилась, а только дополняла умиротворяющий момент. Нервный вздох, затем мимолётный взгляд на притягательного парня рядом и воздуха стало катастрофически не хватать в зарастающих чем-то лёгких – будто холодные лозы окутывали, но они не пугали, а наоборот. Хотелось дойти до точки апогея и узреть, какие последствия приведут к неминуемому. Пристальный взгляд темных глубоких бездн был прикован к Бомгю, руки начали подрагивать от будоражащей кровь энергии, что будто приливами проходила сквозь тело, но это не отталкивало. Хотелось прикоснуться к изящным фалангам и обцеловать с глубокой нежностью каждый поочередно. Эти руки, это лицо, эти глаза пленяли с каждой секундой, а затем и бархатный голос: — Привет. Всё в порядке, я как раз собирался уходить. Приятного времяпровождения. Его голос будто гипнотизировал, несколько секунд ступора, а после рука Бомгю неосознанно обхватила чужую руку незнакомца, что резко отдала прохладой вечернего балкона с обдувающими и задубевшими фалангами, – колкой, но такой приятной болью, что заставляла все плохие мысли спрятаться в тени черепной коробки, накрывая призмой неприятного зуда на коже. Незнакомец тут же обернулся и недоумевающим взглядом вцепился в лицо младшего. — Ты чего это… — Постой, не уходи, — тихая просьба, похожая на ведро ледяной воды, что облила до нитки. — Прости, я не хотел тебя спугнуть своей компанией. Мы можем ещё какое-то время побыть вместе? Даже если ты предпочтёшь находится в полной тишине, я не против. Внезапная просьба, что вырвалась из уст Бомгю стала настоящим грузом стыда, а взгляд напротив, что сверлил дыры во все доступные места в теле только ухудшал положение. Но голос, что последовал за этим, заставил напряженное тело расслабиться и удивиться внезапному порыву от старшего. — Хорошо, как пожелаешь. Только не сжимай так сильно мою руку. — хватка немного ослабла, но Бомгю не отпустил ладонь. Непонятная привязанность, что только усилилась с физическим контактом окутывала с ног до головы. Это дарило ноющую приятность в груди, от которой хотелось прижать юношу ближе к себе. — Как хоть зовут-то тебя, Бэмби? Он приблизился за пару шагов к Гю и посмотрел прямо в каштановые глаза с медовым переливом, которые отдавали мелкие искорки бликов от света луны, напоминая этим молодого оленёнка. Мимолетная улыбка тронула краешки ледяных губ от расплывчатой улыбки напротив, за которой последовало спокойное: — Бомгю.***
Они сидели на весенней поляне рядом друг с другом, разговаривая без устали. Будто давние знакомые, что разлучились на долгий период времени и вновь встретились. Чувства вновь и вновь будто воспламенялись внутри, а дыхание становилось всё сложнее контролировать. Казалось, что изнутри неведомые узы связывают и сжимают органы и не дают пропуску на последний полноценный выдох: «это просто лесной воздух с новым знакомым на него так влияют, а воображение только подпитывает и обостряет чувства» — думает Бомгю и отбрасывает всё на задний план. Сейчас, рядом с Ёнджуном, – что без колебаний назвал своё имя, которое никто не знал – хотелось раствориться и продлить своё умиротворение ещё на неопределённое время. Несколько часов пролетели так же быстро, как весенний дождь, что неожиданно начался и так же неожиданно закончился. Бомгю не соврал, если бы признался, что это лучшие несколько часов за всю его жизнь. Никто ещё не вызывал в нём такую бурю эмоций и настоящего умиротворения. Лёжа на плече старшего и вдыхая хвойный аромат от его тела хотелось ещё сильнее прижаться к нему; такой родной, казалось, душе, что неожиданно встретилась одной чарующей ночью и будто красными нитями вела его всё это время к себе. Домой. Рука, что обвивала его плечо – согревала участок кожи тёплыми поглаживаниями, которые отдавали приятными ощущениями, а вторая сплелась с его дрожащими пальцами; но холод, что отдавался от хрупких пальцев Ёнджуна понемногу исчезал в теплоте рук Бомгю. Хотелось вжаться и никогда больше не отпускать. Невидимая красная нить окольцевала двух молодых парней, что нашли своё умиротворение и искреннюю невинную любовь друг в друге. Но так ли эта любовь чиста и невинна на первый взгляд?***
Прошло уже больше месяца, но ни одна ночь больше не проходила порознь у двух влюблённых парней. Прохладный воздух обволакивал две трепетные в нежных чувствах души, которые упивались подаренными им моментами и друг другом. Крепко сплетённые пальцы, тесно прижаты друг к другу тела и аккуратные поцелуи, что покрывали умиротворённые лица друг друга поочерёдно – давая возможность подарить и показать свою ласковую любовь другому. Дыхания не хватало на такие чувствительные моменты, оба старались сохранять спокойствие и не переходить личные границы из-за страха и первого опыта. Бомгю чувствовал, как длинные пальцы медленно ползут по его позвоночнику, даря мелкие мурашки следом. Сам младший бережно оставлял чуткие поцелуи на острых скулах, закрытых дрожащих веках, кончике носа, подбородке, ложбинке над верхней губой… Такие невинные, казалось, действия, но голова кругом; неизвестные лозы скручивали лёгкие, выдавая через губы прерывистое дыхание прямо на чужие. Гю не стал сдерживать своё желание, поэтому медленно приблизился и с особой осторожностью во взгляде напротив, получая едва заметный кивок, оставил лёгкий поцелуй на столь обнаженной части лица старшего. Ёнджун не стал медлить и старался ласково, как только мог, отвечать на столь нежную инициативу от такого хрупкого на первый взгляд, но такого непоколебимого в своём желании Бомгю. Горячие губы согревали пухлые, но такие прохладные лепестки напротив. Рваное дыхание не получалось усмирить от столь контрастных температур, поэтому зацикливаться над этим оба долго не планировали, давая возможность услышать столь интимную реакцию другому. Это была их первая близость в виде ласковых поцелуев, спустя месяц заветных ночных встреч в тихом лесу; которого усыпали звёздные огоньки, создавая уловимое волшебство с маленькими светлячками вокруг, и цветистым полем из аконита напротив. Бомгю совсем позабыл о реальной жизни, рутинности, родителях, своих новых одноклассниках, с которыми тот не видел смысла сближаться. Все его мысли были о Ёнджуне с буро-чёрными волосами с нежными бликами на свету молочной луны, омутом пленящих глаз и родными прикосновениями, что дарили чувство полной услады и ноющего трепета в груди. Он вовсе не хотел думать о скором, возможно, переезде. Не хотел этой тревожной мыслью волновать Ёнджуна, что стал ему таким родным за столь короткий срок. Бомгю делился с ним всем, что посещало его мысли, получая в ответ развернутые заинтересованные ответы и ласковые объятия. Ёнджун также признался, что его неспроста считают необычным парнем. Только после позднего карминового заката он может прогуливаться по лесу до восхода с первыми лучами сонного солнца, не переходя его границы. Бомгю это показалось странным; почему тот так настойчиво просил встречаться всегда поздними вечерами и ночами, но днём – никогда. Тот же никуда не исчезал. «Некое проклятие на него было наложено, снять которое было невозможно.» — прокручивал эту фразу у себя Бомгю каждое раннее утро с приходом домой. В груди разрастались непонятные по ощущениям лозы, что проецировали хриплый кашель с кровью. С каждой ночью эти симптомы только нарастали, но со старшим Бомгю старался сдерживать внезапные позывы кровохарканья, отмахиваясь на плохой иммунитет. Но чем дальше, тем оба всё больше напрягались состоянию младшего. Ёнджун начал делать массажи Гю, нажимая тому на его акупунктурные точки, чтобы улучшить хоть как-то его состояние. Ещё в детстве его дед был лечащим врачом в тихой деревушке, который решил обучить Ёнджуна делать массажи на главные точки, дабы в будущем помогать людям и занять его место главного в деревне лекаря. Благо знания всё же пригодились и он старался помочь своему возлюбленному как только мог. В моменты, когда Гю становилось совсем худо и тот беспрерывно мог кашлять кровью несколько минут, старший остекленевшим взглядом просто смотрел и ничего не предпринимал. Ждал, когда очередной приступ закончится и он примется успокаивать тело и разум младшего своими нежными прикосновениями и монотонными диалогами, которые отвлекали и заставляли провалиться в полусонное состояние. Бомгю чувствовал, что он Ёнджуну действительно дорог, что тот никогда не причинит ему вреда, что они точно останутся вместе навсегда. Он попросит родителей оставить его в маленьком доме возле леса, чтобы тот становился самостоятельным, ходил на подработки после школы и больше не мешал родителям. Бомгю верил, что всё точно обернётся в лучшую сторону; приступы кашля с появлением заплеванными кровью тёмно-лиловыми лепестками пройдут и они вместе с Ёнджуном будут постепенно искать способы для снятия проклятия. Они справятся. Тихий лес и аметистовое поле, что воссоединили две одинокие души, которые нуждались друг в друге с помощью красной нити и невинных надежд. Но всегда ли неотвратимая судьба будет благосклонной к юным, любящих друг друга, сердцам? Красная ниточка делает свой последний оборот, прежде чем связать их неразрывной линией. Какой конец выберет фа́тум?***
Очередная поздняя ночь с прижатыми друг к другу парнями в тёплых объятиях. На этот раз безжизненная луна приобрела полноценную округлую форму, освещая своим бледным и ясным сиянием всё поле, на окраине которого устроились двое любящих сердец. Бомгю сипло дышал на груди Ёнджуна, проговаривая тихо бессвязные фразы, будто в лихорадке. Помимо платка, руки Гю и Джуна также были в тёмной крови, на которых расположились несколько аметистовых лепестков, чей приход не значил ничего хорошего. В последние ночи младший только и делал, что просил Ёнджуна его спасти. Он больше не мог терпеть эту боль, что разрасталась в его груди и не давала вздохнуть полной грудью без боли. Внезапные приступы колющего и хриплого кашля сопровождались вязкой кровью с лепестками в руках старшего, в которые младший откашливался, пока сил даже приподнять рук не было. — Мне так больно, Ёнджун… Так больно, — сиплым голосом едва проговаривал Бомгю, пока хватал сгустки воздуха через окровавленный рот. — Я не хочу умирать. Я не хочу нас здесь оставлять. — Прости меня. — совсем тихо, будто бы боясь, что другой услышит, прошептал старший с вязкой болью в груди. Джун больше ничем не мог помочь. Он безжизненным взглядом наблюдал за истощённым Бомгю, который под себя что-то тихо бубнил; держа при этом в некрепких руках, но из последних сил, объятиях старшего. А тот давил в себе жалостливые крики, от сломленного голоса Бомгю, вместо этого думая каждый раз о том, как бы врезать себе хорошенько по лицу. Но отбрасывая все мысли в сторону при виде младшего – Ёнджун окутывает его своими руками, дарит нежные поцелуи в лоб и макушку, поглаживая по тёмно-каштановым волнистым волосам, что отросли до плеч за последнее время, вплетая в них свои худые пальцы. Вот так невинно, с разной тупой болью в груди у обоих – они лежали на высокой траве, а лучи лунного света падали прямо на них и поле, усеянное сонными цветами; сердце Ёнджуна отбивало ощутимо громкие, но смиренные биты в щёку Бомгю, что лежал на нём с состоянием будто бы сейчас уснёт, но напоследок устало проговорил: — Ёнджун, как думаешь, мы сможем когда-нибудь встретиться в другой жизни? Внезапный вопрос заставил слегка напрячь мышцы старшего, но ласковые поглаживания не прекратились. Кончики пальцев слегка надавливали на макушку, создавая лёгкий массаж. Бархатный голос выдал затем: — Обязательно, оленёнок. Я верю, что даже сквозь призму проклятия мы сможем быть вместе и в этой, и в других последующих. — …Ты же сможешь меня отыскать? — голос стал совсем тихим. Слабое дыхание, что получалось воссоздать из последних сил улетало в мгновение. — Пообещай, что мы обязательно отыщем друг друга в следующей жизни и сможем быть вместе, если в этой ничего не получится. Молчание и нахмуренные брови старшего окончательно заставили понять смысл слов младшего. Терпкая боль, что растекалась будто нефть по венам Ёнджуна заставляла излучать неприятную энергию, что проходила сквозь тело Бомгю. Казалось, что в недавно кофейных искристых глазах разливалась тёмная кровь, затмевая всю радужку, вот только младший этого не видел. У самого-то в зрачках стоит замыленный участок поля в кровавых разводах, которые не удавалось сморгнуть; лепестки мягко плыли в глазах. — Обещаю тебя найти где бы ты не находился, хоть на другом конце планеты. Я обязательно тебя найду и мы будем вместе. Во всех жизнях и вселенных. Прикрытые глаза начали омываться кристальными слезами, смешивая солёную воду с кровью. Бомгю ласково улыбнулся и сплёл свои пальцы с, всё ещё холодными, пальцами Ёнджуна и приблизил драгоценный клубок к своим обветренным губам, оставив на бледных фалангах старшего невесомый поцелуй. Не замечая реакции под собой, Гю не догадывался, что маленькие кристаллики также появились на краешке глаз Ёнджуна, что норовили извергнуться в тонкую мокрую дорожку на висках. Пухлые губы неуловимо, но подрагивали из-за переизбытка чувств. Оба понимали к чему всё идёт. Это их последний разговор. — Я люблю тебя. Пожалуйста, цвети также как эти борцы и будь таким же сильным. Я буду ждать тебя в следующей жизни. — почти шёпотом промолвил Бомгю, давая возможность только одному единственному услышать его слова, а после сиплый вздох и чувство тяжести, что возросло на груди старшего. Ёнджун так и лежал, пока жгучие слёзы не изверглись из темных омутов, прикрывая их предплечьем другой руки,а затрудненное дыхание не вырвалось с тихим завыванием. Он понимал, что своими же руками погубил любовь своей жизни. Не смог уберечь от проклятия и позволил мучительно умирать своему оленёнку, который полюбил его всем сердцем. Руки непроизвольно сжали мягкие волосы, которые были такими любимыми. С начала их встречи Ёнджун понимал, что эта связь не приведёт ни к чему хорошему. Помимо трепетной любви, она подарит боль в разных степенях; только вот Ёнджуну в моральной, а Бомгю – физической, что довела обоих. Всё это время Бомгю пытался вырвать режущую лёгкие боль через рваные связки с помощью крика, но аконит затуманивал разум, – аконит борец по имени Ёнджун. Старший своими упругими лозами плюща заставлял внутри всё кипеть и сжиматься от боли, но вместе с этим параллельно уделял много знаков внимания и помощь в своих ласковых действиях, противореча своему проклятию; действие которого продвигалось с каждыми сутками. Ёнджун понимал, что очередная жертва, что стала его истинной любовью, которая связала их крепко красными нитями – уйдет следом. И этот уход ранит до глубины его заблудшую душу, которой отведено вечное скитание по лесу, в поиске последней надежды на спасение. Но надежда, что обрела форму в виде молодого парня похожего на оленёнка – сумела разрушить проклятие, отдав ради спасения любимого человека свою жизнь. Только вот душа, что мучилась долгие годы, – больше не сможет возродиться. Слишком много в ней чужой крови и боли, что криками оставляли клеймо на раненном сгустке в форме человека. Очередное полнолуние подарило звёздному небу с потускневшими огненными оттенками ещё одну яркую звёздочку, что будет освещать путь безликой душе, которая будет казаться другим волшебным образом в виде красиво опасного, но такого поникшего юноши в поле аметистовых цветов, – где похоронено тело его любимого человека, – что символизируют его чистую и искреннюю любовь.— Бомгю, ты ведь спасёшь меня, правда?
Ты заберёшь меня к себе?
— Ёнджун, почему ты зовёшь меня? Я уже мёртв. Я больше не могу тебе помочь.
— ...Ты не слышишь меня?
– Да.
— И я обращаюсь в пустоту?
– Да.
— Значит, я всё ещё в могиле.