***
—Лю-юци-и, ты меня слушаешь? – девичий голос нежно зовет задумавшегося демона, легко дергая его за куртку. — Смотри, что я вместе с Мими сделала для тебя. Тогда ангел достает аккуратный шарф, сложенный в идеальный квадратик и протягивает его новому Сатане. «Ты любишь сидеть в горах. Не то чтобы я сомневаюсь в твоей способности поддерживать температуру, но, надеюсь, ты оценишь». — Вики улыбается, щуря глаза в ожидании оценки ее стараний.***
Тогда он посмеялся над ней. Ну какой демон будет носить миленький шарф ручной вязки? Его не поймут свои же, он - сын верховного дьявола сам ставший Сатаной, а не плюгавый людской подросток, который будет носится с подарком, как с писаной торбой. Голос в голове противно зудел, напоминая про это, когда он наблюдал, как существо гораздо могущественнее него щурился на солнце, покорно позволяя делать с собой, со своими волосами и своим внешним все, что захочется обычной бессмертной. Чуть позже, находясь около Чумы, и зорко следя, чтобы та не прицепилась к кому-то со смертельным исходом для несчастного, он почувствовал привычный отток энергии, накатывающий словно девятый вал. Голод изволил пожаловать в банкетный зал, являющийся для его сестрицы плацдармом для развлечений собственной персоной. Люцифер обернулся, чтобы взглянуть на него, да так и застыл дураком. Чувствует, как сердце стучит где-то в пятках, а кончики пальцев холодеют от непонятного, но однозначно тревожного чувства. Всадник, как всегда бледный, словно сама смерть, облаченный в обсидиановый балахон, шел прямо к Чуме, ни капли не беспокоясь из-за ошарашенных взглядов всех вокруг, включая саму всадницу. Воронье локоны были по-прежнему оплетены между нежными цветами и это было просто до крика, до рези в животе из-за смеха, абсурдно. Ладно баловство вне взглядов, но прийти ко всем в этом облачении? Белоснежные лепестки смотрелись на Голоде практически несуразно, хоть и никто из немногочисленных, до сих пор не упавших в обморок, не решился прокомментировать это даже шепотом. Даже после того, как Чуму, только начавшую ехидную фразу стегануло иссиня-чёрной плетью, которая за секунду превратилась меч, носимый за спиной, словно норовистую кобылу. — Кажется, дорогая сестрица, я не просил комментировать мои действия. Я, в отличии от тебя, не нуждаюсь ни в жалости, ни в одобрении кого-либо. — жуткая в своей нежности улыбка появилась на его лице. — Я же про твой театр абсурда ничего не говорю. — брезгливый взгляд светлых глаз падает на едва стоящего на коленях Люцифера. — Я ненадолго исчезну и пришел предупредить, что если с ее головы упадет хоть волосок, то тут камушка на камушке не останется, а я лично потопчусь по твоим костям. — плеть возвращается черным всполохом на положенное место, и мужчина, эффектно развернувшись, уходит с банкета, позволяя всем придти в себя. И вот, так же, как сейчас тот смотрит на ангела отвратительно мягко, а та и рада, затаскивая высшее существо в воду, словно оно имело на это право. Словно имело право на такие же воздушные, возвышенные чувства к кому-то другому, после десяти лет совместной жизни с ним. Демон отвлекается от наблюдения из-за паскудного ощущения мокрых ладоней и опускает взгляд на свои, как оказалось, кровоточащие руки. Оказывается, что в порыве бешенства он так сильно их сжал, что проткнул кожу, заставляя ладони истекать кровью. Скривившись, он отряхивается, дожидаясь заживления и снова переводит взгляд на раздражающий пейзаж, округляя глаза от неожиданности. Словно издеваясь, а может и правда оно так и было мироздание, сгинувший Шепфа или заточенный во мраке Шепфамалум решили поиграть с ним. Но он замечает два тела, лежащих на поверхности воды и чертыхается виду, понимая кое-что очень, очень важное. Это не секс. Их связывала не звенящая похоть и страсть, от которой можно было с легкостью избавится, предложи несколько вариантов наравне с отвергаемым. Сладкая парочка лежит на воде недалеко от друг друга, тихо наблюдает за звездами в абсолютной тишине и лишь слегка дотрагивались до второго самими кончиками пальцев. В сердце невыносимо щемит, ведь это выглядит привычно для них, и до хрупкости родно. Внезапно встрепенувшись, Голод всплывает и несколькими ловкими гребками подплывает к задремавшему на ласковых волнах ангелу. Он ведет рукой, и не существовавшее пару минут назад течение относит девушку на мелководье. Стоя по пояс в воде, открывая вид. Тот не предосудительно любуется Уокер несколько секунд, словно людскими произведениями искусства. Мужчина взмахивает рукой, и меч, оставшийся на берегу озерца, подлетает к нему ,и тот любовно оглаживает черные линии, а потом он заносит меч для взмаха. На это действие Люцифер вздрогнул беспокойной птицей, а мощные крылья уже понесли его ближе к ним. Быстрее, еще быстрее, сквозь слабость от силы всадника, но он не успевает, когда твердой рукой Голод вспарывает себе руку по локоть, вскрывая синеву вен, дозволяя багровой, почти смоляной крови вытекать наружу. В маленькое озерце, на него и на его меч. Тот спокойно смотрит на это все, словно такие действия в порядке вещей, и Люцифер не знает, что сказать или сделать. Он возвращается на пригорок, восстанавливая силы, продолжая шпионить. Антрацитовый, целиком состоящий из ломаных линий меч, хищно поблескивает в неверном свету луны алыми бликами. Всадник спокойно дает крови изливаться, словно напитывая непонятный метал, а потом он все так же спокойно отделяет с затылка прядь волос, которую тут же срезает мечом. Голоду хватает несколько движений, чтобы верный спутник, сопровождающий его, подлетает над ним на расстояние около полуметра и превращается в грубое, составляющее из себя сложную композицию острых граней, кольцо. В его небрежно сжатых пальцах, неестественно трепеща, на несуществующих потоках воздуха угольный локон вытягивается. Становится несоизмеримо длиннее и светлее, превращаясь в искусно выплетенную из мелких звеньев цепочку, на которую мужчина нанизывает то самое кольцо, в которое превратился его меч. Он, бережно стараясь не разбудить уставшую потрясениями девушку, а уж тем более не коснуться ее кожи ,красиво очерченной тонкой тканью, оборачивает цепочку вокруг тонкой шеи, защелкивая замочек. Голод наклоняется ближе к расслабленному лицу, стоит над ней, смотря на ангела с болезненной привязанностью, но так и не целует желанную кожу щеки. Лишь вздохнув на нее отстраняется, отплывая от нее на несколько маленьких шагов, мученически выпуская воздух сквозь губы. Отчаянная нужда в контакте кожи идет в разрез с его мифриловыми убеждениями, что если человек тебе дорог, то перед тем, как коснуться, нужно получить на это разрешение. Он едва различимо шепчет в ночной тишине: —Даже если узнав, что это за кольцо, что оно напрямую связанно с моей жизнью, ты потянешь все мои силы, я не буду жалеть. В конце концов умереть от твоей руки будет гораздо лучше, чем жить в мире без тебя, если ты зачерпнешь в борьбе с моими братьями слишком большой кусок своей жизни.. — всадник улыбается одними глазами, которые сейчас, в ночи, мерцали зелеными огоньками. — Спи сладко, моя любимая, маленькая воительница. Ты со всем справишься. Ты не будешь одна. Я со всем помогу.