Катализатор

«Ты шепотом душишь меня, А я лью алкоголь на связки. Я писал, что такое красота, Но не был еще в завязке. Сейчас строчки чисты, Как моя кровь без алкоголя, Но ты все равно не поверишь, Что это, не подкреплëнная веществами, моя воля!» Если большинство людей просыпается с лёгким ощущение недосыпа и приятной негой, то Викторов чаще всего с головой болью, свистом в ушах и дрожью во всём теле. Глаза открыть получилось только с третьего раза, когда парень потер их пальцами, вдавливая глазницы. Он видит белый потолок и знакомые бежево-серые стены квартиры, понимая, что раз он именно в этой квартире, то вчера нажрался знатно. Глеб переворачивается на правый бок, ежится от резкого приступа дрожи сминая под себя край черного пледа, ощущая запах кондиционера, похожего на парфюм. Где-то он его уже слышал. Карие глаза устало смотрят в окно, где даже пасмурная погода вызывала резь, из-за чего парень поворачивается в обратную сторону и давит тошноту, понимая, что ему нужна вода или что-то крепче. — Фу, блять, пиздец, — озвучивает парень своё состояние и тяжело выдыхает воздух. — Это мягко сказано, — Глеб слышит знакомый голос и слегка приоткрывает глаза, видя перед собой сидящего в кресле Юру, который смотрел какой-то подкаст. — Что вчера было? — говорит Глеб и слышит, как его осипший голос рвёт связки, — Я вчера песни хуярил до хрипа, что ли? Викторов трет лицо и потом ищет рядом с собой воду, которую Юра уже заботливо оставил рядом. — Песни ты потом пел, — устало говорит друг и делает глоток кофе, пытаясь проснуться — его ночь была не самая весёлая благодаря Глебу, — Что ты помнишь? — Вернулся с тура, поехали на вписку, — перечисляет Глеб, — Урод этот был Рома, блять, с Лизой что-то мы посрались. — Дальше, — и энтузиазмом говорит парень, радуясь, что друг хоть это помнит исходя из того, в каком состоянии он забирал музыканта. — Нахуярился, видимо, — говорит Глеб и пытается сесть, но это мёртвый номер — парень падает обратно ловя разноцветные блики в глазах. Юра вскидывает брови и осматривая друга, продолжает: — Про ссору расскажи подробнее. — Блять, да из-за херни какой-то, я не помню, — стонет Глеб, — Брат, подожди, не еби мозг. — Я то подожду, а вот Лиза твоя нет, хотя вряд ли она твоей то будет после вчерашнего, — говорит Юра и уже видит непонимание в глазах друга, — Ой, пиздец. Ты вчера ушатался кокаина, вышел угашенный к ней и такой хуйни наговорил, что я до сих пор в шоке, что она тебе не втащила. — Я зашит, мужик… Какой кокс, блять? — музыкант хлопает глазами и пробует сесть вновь, но уже медленнее, благодаря чему координация его не подводит. — Это у тебя спросить надо, какого хера ты расшился, — Юра облокачивается на колени, — Ты с барабанщицей ужрался, вылил на Лизу всё своё душевное дерьмо, вспоминая её детские травмы, прошлые отношения и какая она неприступная, что тебе не даёт. И поверь, я говорю мягко, я таких эпитетов как ты, даже под алкашкой не придумаю. Глеб хватается за голову в отчаянии, пытаясь хоть что-то вспомнить, но мозг лишь возвращает его к моменту, когда его обдает прохладой улицы, гул музыки уходит на нет, он видит растерянную Лизу и прижимая к себе шепчет ей признания. — Ты ничего из этого не помнишь? — спрашивает Юра. — Нет, другое помню, — Глеб говорит в ладони, которыми закрыл себе лицо, пытаясь поверить, что это не правда, но фраза Лизы впечатывается, как гвоздь: «Ты любишь не меня, а свою зависимость от меня.» — Я надеюсь не хуже чем то, что я тебе рассказал, — вскидывает брови парень. — Хуже, — Викторов залпом выпивает остатки воды и зажмурившись говорит, — Я ей признался. Юра пару секунд смотрит на него, надеясь, что он думает совсем о другом признании, но Глеб замечая его взгляд, продолжает: — Что люблю, — Юра ничего не говорит, а только откидывается в кресло. Не сложно догадаться, что слово разочарование это самая малость, что подходит под ситуацию. — Чувак, это пиздец, — произносит через минуту Юра, — Она пошлёт тебя нахуй и правильно сделает. После того, что ты сказал до этого, ей вообще будет похер, а учитывая из какого говна она тебя вытягивала, когда ты трипы ловил, то можешь просто забыть. — О чем ты? — Глеб завис на второй части предложения, а Юра понял, что скрывать нет смысла. — Она приезжала, когда ты ловил прилёты, сначала из-за алкашки и фена, потом из-за соли. Ты поймал трип, херню нес, я ей и позвонил. — Блять, брат, нахуя?! — чуть ли не кричит музыкант, — Я же просил. — Я тебя тоже просил! Вломился ко мне, угашенный, орал ходил, руки сбивал, я, блять, что должен был делать?! Ждать, когда ты ебнешься? Ты сам её звал. Я понимаю, что из-за запрещенки, но ты сразу успокоился. — Ты сказал, что это кент какой-то твой знакомый приезжал, — говорит Глеб, хмурясь. — Ага, кент, блять. Лиза всё сделала, просила тебе ничего не говорить. Прокапала, лекарства оставила, а когда ты на хате у Серафима улетел, она тебя в чувства приводила и домой отвезла. Ты реально думал, что она не поймёт или ждал, когда она тебе демонстративно втащит? — говорит уже спокойнее парень, — Устроили тут «ей не говори», «ему не говори», с собой разобраться не можете, а я крайний, блять. Глеб ничего на это не говорит, потому что к нему приходит осознание, что все попытки скрыть от девушки свою явную зависимость, были зря и теперь сделали только хуже. На что он надеялся, что она не догадывается? Поняла сразу, только отталкивала от себя разговоры. Говорить о том, что знает и сама все видела, не хотела — таким образом она дала бы понять Глебу, что при очередном его трипе она будет рядом и станет той самой зависимостью для него. Каждый раз думая, что девушка где-то далеко, она как раз была в центре происходящего. Она была рядом, все знала, молчала, не упрекала и вновь приезжала, когда его друзья понимали, кто может утихомирить ожившую больную часть парня, которая проецировалась на его теле и душе. Глеб запускает пальцы в волосы, желая вырвать эти уничтожающие его мысли, спрятаться и не чувствовать ничего. Страх и сожаление медленно карабкается по спине мурашками, а стыд начинает колоть его тело. Воспоминания безжалостно режут его душу, а когда приходит осознание того, каково сейчас девушке, он сразу обнуляет всю жалость к себе. Убежать от обстоятельств и ответственности больше не получится. Он слишком долго искал повод скрываться под маской добродетели, который не хотел тревожить прошлое Лизы, а по факту просто испугался, ведь знал — Лиза сильная, она сможет вычеркнуть того, кто ей дорог, если он её передаст. Она в своё время была сыта обещаниями, после чего приняла быть «голодной», одной, но в здоровых отношениях с собой. Поэтому сейчас, имея опыт она бы смогла отказаться от отношений с Глебом, кем бы они ни были друг другу. Единственное, что грело надежду Глеба это слова Юры — Лиза приезжала, когда знала, что ему плохо. Переступила через себя, но приезжала. И даже когда узнала обо всём, она не оттолкнула его, высказывая всё, что думает. Именно это давало ему возможность попробовать наладить отношения, пока Глеб не уничтожил их окончательно. — Надо прийти в себя и съездить к ней, — говорит Глеб, а на эти слова Юра чуть не вернул кофе обратно в кружку. — Блять, лучшая идея! Она тебя пошёл, — говорит Юра. — Я должен ей сказать все по факту. Как она тогда мои намерения поймёт? Я не был честен с ней, надо хоть сейчас сказать. — Ты ей ушатанный хуйни сказал, смотри на трезвую не сморозь, — говорит друг, — Ты уверен, что она вообще видеть тебя сейчас захочет? Я понимаю, мириться лучше в первые часы, но сейчас уже шестой час и ей не сложно будет догадаться, чем ты всю ночь занимался. — Вот и попробую объяснить всё. У меня, блять, нет выбора. Тем более, будь ей так похуй, то она давно бы меня послала. — Не думал, что она культурная просто? — Блять, она бы культурно и поспала. Я гондон, я знаю, но у меня не так много шансов, чтобы разобраться во всей этой хуйне. Поэтому, по-братски, помоги прийти в себя и я погнал, — говорит Глеб и сбрасывает плед, вставая на ноги, из-за чего голова кружится и Глеба пошатывает, но парень упорно стоит на месте. — Блять, инвалид, — говорит Перфилов и ставит чашку на журнальный столик, — Будь это кто-то другой, клянусь, нахуй бы выкинул и забил, но ты же, сука, со своей менталкой смерть быстрее меня увидишь. — Я знаю, — усмехается Викторов, а Юра только машет безнадёжно головой. — Иди в душ, смывай с себя остатки вчерашней вписки. Алкашки дома нет, про дурь я молчу, — Юра указывает на двери ванной и кидает в парня полотенце. — От дури я трезвею*, — говорит Глеб и огорченно хмурится. — Сейчас она тебе такого скажет, что протрезвеешь сразу. — Если вообще откроет, — добавляет Глеб и как можно быстрее старается дойти до душа, скрываясь за дверью. Викторов понимает всю плачевность своего положения, поэтому был морально готов услышать о себе то, что слышал не однократно и узнать ещё несколько новых фактов, но дело было в том, кто говорит. Как уже говорила Лиза, дело в человеке и нашем к нему отношение, а всё остальное человек решает сам — оправдывать это или смотреть трезво. Больнее всего делают те, кто дорог. Поэтому неоднозначное чувство не покидало парня и он хотел бы обсудить это, если бы было с кем. Очередной звонок — очередное молчание. Очередное смс — значок не меняется на «прочитано». Глеб в который раз звонит и пишет Лизе, пока добирается до её квартиры. Он знал — она дома, по крайней мере Рина, которой он звонил сказала так. Парень попросил не спрашивать о подробностях, поэтому разговор был коротким: — Накосячил? — Да. — Жёстко? — Блять, мягко сказано. — Я бы пожелала удачи, но поверь, Лиза обнулит все. — Успокоила. — Говорю, как есть, чтобы не надеялся. Если она тебе не откроет, знай, всё бесполезно. Поэтому Глеб молился, чтобы девушка открыла дверь или хотя бы прочла сообщение: «Давай поговорим.» Одно из первых сообщений ушло ещё час назад: «Я понимаю, что поступил, как гондон. Дай мне объясниться». Потом следующее и следующее: «Дай минуту. Мне нужно сказать тебе правду» «Я знаю, что ты дома, поэтому пожалуйста открой». Глеб стоит возле двери квартиры и судорожно проводит рукой по волосам, покусывая губы. Он звонит в дверь — молчание. «Я возле твоей двери» «Открой, пожалуйста» «Я всё равно не уйду» Однако за дверью всё равно тишина. Глеб прислоняется лбом к холодной двери и буквально готов возвести молитвы, чтобы щеколда двери прокрутилась. Глеб вновь звонит — ответа нет, вновь пишет сообщение — ответа нет, вновь звонит в дверь — тишина. Парень сдерживается, чтобы не ударить по двери и говорит практически шёпотом: — Лучше наори на меня, ударь, скажи какой я мудак, но только не молчи… Глеб чувствует, что его начинает накрывать паническая атака и он жадно глотает воздух, стараясь успокоиться. Вспотевшие ладони и тошнота бьют по вискам, из-за чего ощущение головокружения прилипает плотно. Он закрывает глаза, старается отвлечься и когда в тишине слышит звук замочной скважины надеется, что это не галлюцинации. Дрожь, апноэ и тремор проходят сразу, как только видит в дверном проёме Лизу. Она стоит босая, в лёгком шёлковом халате чуть выше середины бёдра, с растрепанными вьющимися волосами, которые бегло уложила руками, карие глаза не выражают ничего, из-за чего на бледной коже кажутся двумя чёрными пуговками. Прежде алые губы, ели удалось разглядеть, когда девушка сказала кратко: — Заходи, — голос звучал тонко, почти невесомо, так и ощущалось присутствие Лизы. Она отошла от двери, позволяя Глебу войти, а сама удалилась в глубь квартиры. Глеб, быстро заходит и нажимая на задники кроссовок, сбрасывает их, забывая про бомбер сверху. Сейчас его больше беспокоило, чтобы Лиза не передумала, выставляя парня за порог, хотя Глеб без объяснений бы уже не вышел. Викторов проходит дальше, где видит белую евро-комнату в оранжевом свете вечернего солнца, которое решило выйти на закате, озаряя тяжёлые тучи и дома. Оранжевый рассеянный луч света падает точно на Лизу, которая стояла возле большой столешницы, её волосы и глаза отдавали золотом, но в них не было былого тепла и искры. На фоне серой дизайнерской задумки девушка сейчас казалось её частью — серая, равнодушная, измученная. Глеб толкает ком в горле, когда решается осмотреть бледное лицо девушки, которая небрежно убирает тёмную прядь за ухо, он не может не заметить синеватый браслет синяка, окутавший её запятые, из-за чего у парня всплывает момент, когда он вероятнее всего его оставил. Лиза молча тянется этой же рукой к бутылке вина, в которой было больше половины напитка и без раздумий отправляет содержимое в раковину, куда ставит допитый бокал вина. Лиза ставит пустую бутылку громче обычно, из-за чего звон от стекла расходится по комнате. И без того оторопевший Глеб набрал воздуха, в предвкушении полноправной агрессии девушки, но та не поворачивается, а только опирается на края раковины ладонями, пряча голову в плечах, чётко произнося: — Я слушаю. — Лиз, я мудак, — многообещающее начало, — Я не хотел, чтобы так вышло. То что я сказал там, это херня всё, я просто взбесился от ревности, ещё этот Рома… Глеб останавливается — читает реакцию, но Лиза по-прежнему слушала спиной. Глеб делает шаг в её сторону, но останавливается — страшно сделать ещё хуже, пока ему лучше говорить и то, детально обдумывая: — Короче, я понимаю, что как конченный нажрался, сорвал кодировку, я не сдержал обещание и испортил вечер. Я не хотел тебя втягивать в мою зависимость, но я всё исправлю. Я зашьюсь. Завяжу с наркотой, обещаю, — Глеб обходит столешницу, на свой страх и риск, заходит за спину, рассматривая острые девичьи лопатки, скрывающиеся под шёлковым материалом и тёмные волосы, которые волной опускались на плечи. Глеб хочет дотронуться, но одёргивает себя, сжимая руку в кулак и только говорит: — Но то, что я сказал на улице — правда, — Лиза поднимает голову и молча, не торопясь поворачивается. Глеб замирает в ожидании, отмечая, что карие стеклянные глаза пропустили искру тепла. Из-за этого он надеясь, что услышит хоть слово, но Лиза молчит, внимательно продолжая смотреть на парня. Глеб мечется по её лицу глазами, давит комок в горле и продолжает: — Я не могу без тебя. С самого начала не мог, только поздно это понял. Я знаю, в твоей жизни уже был один гондон, но я не хочу больше молчать. Я люблю тебя. Ты даже не представляешь на сколько… Глеб замолкает. Он не знает, что должен ещё сказать, чтобы она пошла на контакт. Он был готов на крики, рукоприкладство с её стороны, но не на молчание. Это самое мучительное, оно как будто изнутри разрушает твой барьер из сдержанности и обнуляет все старания, сковывает и сжигает одновременно, прям как взгляд Лизы. Её карие глаза в лучах казались огненными, но столько холода прежде в них Глеб никто не видел. Он мысленно умолял её прекратить, иначе он просто растворится от переполняющих его чувств и Лиза это понимает: — Я буду с того честна, как всегда, — её звонкий голос сейчас звучал ровно, с каплей надрыва, из-за чего Викторов слышит, как колотится его сердце в ожидании и девушка не заставляет ждать, — Мои чувства взаимны. Музыкант ощущает, как тяжёлый груз одних чувств, медленно покидает его душу, он хочет улыбаться, но только давит улыбку, сжимая губы. Глеб готов сорваться с места и обнять ее, но на смену сразу же приходит другой груз, более увесистый, который Викторов не в силах перенести: — Но вместе мы не будем, — Глеб моргает пару раз, перед тем как мозг сможет воспринять информацию и сразу говорит. — Я понимаю всю ответственность. — Тогда ты поймёшь моё решение, — говорит Лиза, глядя ему в глаза. — Я же сказал, что всё исправлю. — А сейчас ты мне предлагаешь просто быть рядом, с твоими стабильными срывами кодировок, случайными подружками и паничками? — сдержанность Лизы начинает давать слабину, — Просто быть рядом? Так ты себе это представляешь? — В отношениях я тебя сломаю, — отвечает парень, указывая на себя. — А ты думаешь, в том случае, что я описала, будет иначе? Нет, будет хуже. Поэтому я к этому не вернусь. Я готова тебя поддержать и помочь с зависимостью, но я не хочу быть очередной случайной жертвой абьюзивных отношений зависимого музыканта, чьи чувства про стимулированы запрещёнкой, — Лиза выпаливает это на одном дыхании и видит, как взгляд Глеба меняется. — Ты думаешь, что меня от колёс тянет к тебе?! — И из-за зависимости от моего внимания. — Ты прикалываешься? Я говорю, что люблю тебя. — Ты любишь зависимость от меня, я тебе уже это говорила! — Лиза начинает терять самообладание, — Я не могу быть с человеком, который, понимая, что губит себя самого, ничего с этим не делает. Я не буду твоим спасением, Глеб. Я не смогу быть вечно той понимающей, которая будет рядом во время твоих отходняков. Ты скрывал от меня зависимость, потому что знал, что я разочаруюсь, а потом могу уйти. Ты жалел себя, не меня! — Ты бы вообще со мной тогда не разговаривала! — Поэтому ты струсил и решил, что утешать себя солями лучший вариант, чем признаться мне под предлогом «во благо»?! — Да, я трус! Мне страшно быть в одиночестве без человека, который сидит в моей голове 24/7, как плёнка на повторе. Я уже устал, не знаю, что лучше. Но я понимаю, что если я назову тебя своей, то разрушу тебя окончательно! — Глеб кричит не сдерживаясь, видит как по лицу Лизы пробегает удивление и она замирает, смотря на парня. Глеб не выдерживает: тянется к ней и касается ладонью плеча, чувствуя напряжение девушки, Лиза вся сжимается и Глеб сдаётся, обнимая девушку за плечи и прижимая к себе. Девушка практически растворяется на фоне парня, припадая всем теплом к его груди. Она уткнулась носом ему в ключицы и чувствует, как он судорожно выдыхает, проводя рукой по волосам и касается её макушки губами. Викторов был нежным, слишком, чтобы это казалось правдой. Кто-то бы увидел — не поверил, разве что близкие друзья, но с Лизой он был таким. Не специально, просто это его суть — отдавать всего себя любимым людям. Даже если в это «всё» входит его болезнь, панические атаки, из которых выстраивались созависимые отношения, опять же не специально — он разрушает тех, кого любит. Его неоднозначные чувства кричали о любви к той, которая уже прошла через свой персональный ад, где когда-то он был в такой же ситуации, но с противоположной стороны. Он разрушал, пока его любили. Она любила, пока он тонул. Первый брак для них обоих стал неким мостом и опытом, где они видели к чему приводят их действия, но Глеб понимая, лишил себя обязательств, скрываясь за маской ловеласа, который кричал о боли в своих песнях. Лиза ограничила себя от среды, охладела, закрылась, выбирая себя, а не путь спасателя, думая, что дело в её слабости, поэтому она её высекла. Так она думала, пока не начала замечать, как растворяется в своих чувствах к тому, кто давно сломал барьер её защиты, обнажая душу. Она не была в розовых очках, не видела их семьёй, не грезила о выздоровлении и счастливой жизни. Она выучила хороший жизненный урок: «Ни на что не надейся и тогда будет не так больно разочаровываться.» Поэтому она не смотря на свои чувства, понимала, что ей рядом с ним не быть, чтобы он ни сделал… — Дай мне всё исправить, — Глеб прижимает Лизу и целует в висок. … чтобы не сказал… — Я смогу быть таким, как сейчас. …чтобы не предложил… — Я справлюсь, только будь рядом. … она не сможет стать для него ценнее его зависимости. — Конечно, справишься, — шепчет Лиза и поднимает голову, встречаясь с Глебом взглядами. Он на столько близко, что почти касается его кончика носа своим. Лиза всматривается в его черты, стараясь запомнить его таким: встревоженным, но счастливым, нежным до мурашек, с жгучим взглядом и ели заметной улыбкой, которая становится всё шире, когда Лиза не замечает и непроизвольно улыбается лишь угольками губ. Лиза аккуратно поднимает руку выше, ведёт ладонью по груди через футболку и аккуратно касается кончиками пальцев шеи, заводя их, перебирая короткие пряди на затылке. Глеб перехватывает её руку и гладит большим пальцем ее хрупкие тонкие, желая прижаться щекой. В груди щимет от прикосновений Глеба и девушка борется с собой и со страхом, который в итоге одержал вверх. Она боится и не верит, поэтому тянет руку на себя и её пальцы выскальзывают, из-за чего Глеб непонимающе смотрит на неё. Лиза прижимает руку к себе и говорит, добивая Глеба окончательно: — Ты справишься, но без меня. Выражение лица Глеба меняется в доли секунды и он непроизвольно отпускает девушку, из-за чего Лиза делает шаг назад, увеличивая расстояние. Карие глаза Глеба, под кудрявыми локонами похожи на два уголька, которым не нужна искра, чтобы вспыхнуть. Глеб сам эта искра. Поэтому всего через секунду на пол падает и разбивается в дребезги не выброшенная бутылка вина. Желание Глеба всё разрушать, Лизе было понятно — он понимал, что ничего не может сделать ни с ней, ни с её решением, поэтому сбрасывал свою злость на окружение и себя. Лиза стояла молча, не менее решительно смотря на парня, который не решался сокращать расстояние. — Почему? — процедил Глеб, делая шаг в сторону девушки, перед тем как сорваться на крик, — Почему, блять, ты это делаешь?! Что не так?! — Я не верю тебе, — отвечает девушка шепотом и бьет по парню повторно, не жалея, но говоря правду. — Не веришь...— повторяет парень, глотая гнев, но по его лицу бегут желваки, которые сдают его состояние с потрохами. Противоположность любви — ненависть. Сейчас Глеб испытывал эту смесь, которая шептала сорваться с места и впечатав девушку в стену, взять прямо здесь, нашептывая признания и пусть она его возненавидит. Если не понимает словами, он покажет ей, чтобы поверила, чтобы почувствовала. Глеб был готов на этот шаг, который, уже сделал в сторону Лизы, но: — Двинешься — закричу, — предупреждение со стороны Лизы лучше не сделало, но волну гнева потушило, когда Викторов увидел пелену страха в ее глазах, — Не усугубляй ситуации и уходи. Пусть каждый останется со своим одиночеством. Глеб давит желание разломать здесь всё, кроме той, что так нещадно провоцирует его на это. Лиза давит желание уйти, дабы больше не видеть того, кто разрушил её броню из льда. Глеб молчит, только смотрит напоследок в карие глаза и видя в них всю туже решимость, уходит, как его и просили. Это была одна из не многих просьб, которую Глеб сделал, сам того не желая. Лиза молчит и приходит в себя, когда входная дверь закрывает с грохотом, а она уже заранее сжалась сильнее — знала, что Глеб сорвётся, хотя бы на такой мелочи. Глеб вылетает с подъезда и нервно закуривает дрожащими руками, поднося сигареты и сквернословит без капли сожаления вспоминая все известные вариации русского мата. Истерика накрывает с головой, поэтому татуированные руки сбиваются в доли секунды, обжигая пальцы каплями стекающей с них крови. Викторов кричит, мечется, ненавидит себя и ее. Внутри него раскаты грома, а снаружи проливной дождь. Он задыхается, когда капли дождя стекают по его щекам, обрамляя острые скулы, они бегут синхронно той, что сейчас стекает с раскрасневшийся щёк Лизы, которая старается стереть соль сожалений. Она прижимает руку к груди и чувствует разрывающую боль, которая наружу высвобождается криком и новыми строками, что оба слагали в раздрайве: «Ты любила, когда это было невозможно, Ты верила моим словам, хоть я соврал не в первый раз. Сейчас всё рухнуло, говорим лишь односложно, Что сделал с нами разговор за этот час?» «Я не поверю старым обещаньям, Поверь, уж ими я сыта сполна. Мы раньше тлели от прикосновенья, Сейчас нещадно сжигаем всё до тла.»