Let's paint everything red

Красная верёвка мягко очерчивает острые изгибы чужого тела, яркими дорожками проходится по бледной коже. Крепкие узлы приятно давят на обнаженную грудь и бедра, скрепляют множество тонких нитей, тянущихся во все стороны. Вокруг усыпанных бледными веснушками плеч, вдоль тонких рёбер и хрупких запястий. — Эйчи-кун, ты знал, что искусство Шибари берет свои истоки из боевого связывания Ходзёдзюцу? — Рэй неторопливо продевает верёвку в петлю, затягивая очередной, последний, узел между чужих плотно сжатых ладоней, — Его эстетико-эротическая составляющая раскрылась только к середине двадцатого века. Холодные руки осторожно проходятся по получившемуся узору, пальцы уверенно поддевают отдельные нити, натягивая конструкцию и заставляя блондина наклоняться вперёд, тянуться за алыми путами. — И что же, у нас битва или какое-то более тесное взаимодействие? — Эйчи поворачивается на звук чужого голоса, слепо наклоняет голову к плечу. — Одно другому не мешает, — поправляет завязку черной плотной повязки, любовно касаясь дрожащих под тканью ресниц. — Я так понимаю, ты находишь подобное привлекательным? — выдыхает со смешком, издевающейся ухмылкой заставляя парня напротив осмотреть результат своих трудов ещё раз, насладиться получившейся картиной. Алые верёвки ромбами тянулись через тяжело вздымающуюся грудь, осторожно обнимали мягкие разведенный бедра, обхватывали тонкие запястья, заставляя держать руки перед собой. Вся его поза манила контрастами, красные нити казались особенно яркими на бледной, почти белоснежной коже, плотная чёрная повязка поверх голубых глаз как никогда выразительно оттеняла чужие светлые волосы и искусанные почти до крови тонкие губы. Рэй удовлетворенно хмурится, закусывая щеку изнутри. — Более чем, — тонкие пальцы мимолетно пробегаются по открытым участкам кожи, сжимают тазовые косточки, давят на поясницу, вынуждая чересчур откровенно прогибаться в спине. Эйчи пошире раздвигает ноги, руками и грудью почти вжимаясь в кровать. Прохладные простыни приятно контрастируют с разгоряченной кожей и он плечами чувствует, как мурашки бегут по телу вслед за тканью. — Верёвка, которой ты связан, сделана из натурального материала, джута, если быть точным, — Рэй слабо тянет за один из узлов, мягкое волокно крепко впивается в бледную плоть, — Этот вид популярен свой прочностью, — ещё одна нить натягивается, сжимая подрагивающее бедро, — но кроме того, подобные путы не должны обжечь твою прелестную нежную кожу, — холодная ладонь медленно скользит вдоль спины, от узких плеч по выступающим позвонкам к слабо выраженной талии и ниже к тощим ягодицам. — Ох, даже жаль, — Эйчи нарочито грустно вздыхает, подаваясь навстречу чужим прикосновениям. Плотная чёрная повязка не даёт ему видеть ничего кроме бесконечной тьмы, непроглядным полотном растелающейся во все стороны. Всё, что он может — чувствовать холод осторожных касаний, слабое натяжение красных верёвок и неугомонное биение собственного сердца, так и норовящего выскочить из груди. — Любишь, когда я делаю тебе больно? — лёгкий, первый за ночь, поцелуй в покрытое мурашками плечо. — Люблю, когда оставляешь на мне следы, — конец предложения едва успевает прозвучать, когда удивлённый стон догоняет его, блондин крупно вздрагивает, всем телом ощущая жар, исходящий от укушенного места прямо у основания шеи. Он дрожит от восторга, откидывая голову в сторону, давая больше пространства чужим острым клыкам и жадным губам. Он бы прижал его ближе к себе, вплел пальцы в тёмные локоны, сжимая пряди в кулак, притягивая сильнее, чтобы кусал глубже, жёстче, до яркой крови, так красиво сочетающейся с тугими веревками, но руки крепко связаны, бессильно прижаты к быстро вздымающейся груди. — В могилу меня сведешь, — зализывая ноющие ранки, носом вжимаясь в светлые волосы. Рэй целует его по всему телу, в каждое место, до которого только может дотянуться. По трясущимся плечам и острым лопаткам, кусая хрупкие ребра и мягкие бедра, крепко сжимая в руках все открытые участки, чувствительные области и непомеченные уголки чужой бледной кожи. Холодные пальцы раздвигают тощие ягодицы, осторожно касаются подготовленного входа. Смазка слабо блестит в тусклом лунном свете, стекает по напряженным мышцам. Сакума глубоко вдыхает, немного суетливо подставляя ноющий от нетерпения член к чужому проходу. Левая рука крепко сжимает тазобедренную косточку Теншоуина, пока правая тянет за верёвки, прижимает тонкую спину к разгоряченной груди. — Если бы ты знал, как прекрасен сейчас, — разгорячено шепчет в краснеющее ухо, после прикусывая мочку, довольно улыбаясь звуку чужих тихих стонов. Ладонь тянется к затылку, развязывает закрывающую юноше глаза повязку. Эйчи медленно моргает, чувствуя слезы, бегущие по впалым щекам, стекающие по пальцам, крепко сжимающим его подбородок, — Просто посмотри, любовь моя. Голубые глаза широко распахиваются, неверяще смотрят в большое зеркало, стоящее чуть поодаль от кровати. Он не в первый раз его видит, но собственное отражение заставляет яркий румянец вспыхнуть на скулах, растечься вниз по шее, плечам и груди, почти слиться с алыми веревками, обнимающими стройное тело. Теншоуин не может оторвать взгляд от представшей картины, от каждой алой нити, опутывающей его белоснежную кожу, каждого укуса и маленького синяка, покрывающего дрожащую фигуру. Он так сильно поглощен непривычным видом, что абсолютно упускает момент, когда чужой член входит в него, вынуждая удивлённо вскрикнуть, зажмуриться от смеси боли и наслаждения, повернуть голову в сторону, лишь бы не видеть себя в этот момент. — Фуфуфу, Эйчи-кун, даже не думай отворачиваться. Я хочу смотреть на твоё дурацкое лицо, пока ты плачешь от удовольствия в моих руках, — всё тем же горячим шёпотом на ухо, крепко сжимая пальцами подбородок. Сакума целует вдоль искусанной шеи, осторожно двигается внутри, заставляя блондина всхлипывать, подаваясь назад. Блестящие слёзы цепляются за светлые ресницы, катятся по скулам, звонко падают на мокнущие простыни. Очередной толчок сопровождается лёгким прикосновением к изнывающему без внимания члену и Теншоуин почти скулит, на краю сознания думая о том, что ещё пара минут и он не выдержит, взорвётся на части, рассыплется пеплом в чужих объятьях. — Знаешь, как называется техника, которой ты сейчас связан? — Рэй-кун, умоляю, только не сейчас! — почти кричит, не зная, подаваться ему назад, навстречу толчкам или вперёд, к чужой руке, — Мы это обсуждали! — Да помню я, помню. Никаких лекций, пока мой член внутри тебя, — вздыхает, словно признает поражение, ускоряет темп, заставляя блондина беззвучно открывать рот, вздрагивая. Даже вернувшееся зрение не дает Теншоуину предвидеть дальнейших действий юноши, он удивлённо распахивает глаза, когда дрожащие от напряжения руки отпускают его подрагивающее тело, заставляя потерять равновесие и завалиться вперёд. Связанные руки давят на обнаженную грудь, отражающийся в зеркале парень тяжело дышит поверх смятых простыней, задница высоко поднята, выставлена как главный приз, на растерзание разгоряченному Сакуме. Эйчи видит, как двигаются чужие бедра, как блестит бледная кожа от пота, двигается кадык каждый раз, когда брюнет сглатывает, ни на секунду не отрывая взгляда от голубых глаз в отражении. Рэй ухмыляется, на искусанных губах алеет чужая кровь и блондину кажется, что именно это подталкивает его к краю, заставляет вздрагивать сильнее прежнего, сдавленным стоном изливаясь на мокрые от пота и смазки простыни. Он крепко жмурится, неосознанно сжимается что есть силы, заставляя Сакуму сбиться с налаженного темпа, начать хаотично вбиваться, пытаясь нагнать собственный оргазм. Эйчи чувствует, как он замирает, кончая внутрь и раздражённо хмурится, уже представляя, как муторно будет всё это вымывать. Рэй обессиленно падает сверху, носом утыкаясь в светлые пряди. Горячие губы мягко и лениво покрывают все доступные места и Теншоуин был бы рад полежать так подольше, греясь от чужого тепла и нежных прикосновений, если бы не затекшие руки и мятые простыни, мерзко липнущие к покрытому потом телу. — Сакума-сан, это всё прелестно, но у Вас есть пять минут, чтобы слезть с меня и развязать верёвки, — деловым тоном бурчит куда-то в собственные запястья, пытаясь скинуть с себя тяжёлую ношу. — Эйчи-кун, ты ранишь меня в самое сердце, — с чрезмерным драматизмом, но с кровати всё равно поднимается, осторожно переворачивает блондина на спину, начиная распутывать узлы. — Так вот, эта техника называется карада… Теншоуин вымученно стонет, с нетерпением ожидая, пока сможет закрыть уши наконец-то свободными руками.