Blood in Baldur's Gate

Прошло четыре дня, прежде чем Энвер решил: хватит с него. Четыре дня писем, любезных и с завуалированными угрозами, наспех набросанных чертежей чего-то, что пока еще не имело ни четкой формы, ни особого смысла, разговоров с нужными людьми, скучными и любопытными. Он ночевал на кушетке в кабинете, как бывало, когда приходилось экономить время. Энвер умел ждать — но ненавидел, когда от него ничего не зависело. На четвертый день тревога, набухавшая в нем, перестала помещаться в груди. Он знал, где баалисты обустроили свой храм под землей; уже полгода хранил амулет в тайном отделении сундука — на всякий случай. Энвер всерьез никогда не думал, что воспользуется им. Они… доверяли друг другу. В канализации удушливо пахло нечистотами, разложением и сыростью. Стены поросли грибами и плесенью, на поверхности воды плавала какая-то гадость. Энвер давно не держал в руках арбалет, но в подвешенный за ноги труп попал с первого раза. На этом зиждилось их партнерство, на этом строились все отношения Энвера, продержавшиеся хоть сколько-нибудь долго. Энвер составлял планы, собирал информацию, находил возможности и, когда линия к цели была прочерчена — отступал в сторону. Не было необходимости держать оружие самому, достаточно было направить его и отвернуться, зная, что работа будет выполнена. Четыре дня назад, блаженно выебанный, он сказал, что Орин ему досаждает. «Считай, ее больше нет». Поцелуй в лопатку был неуютно нежен, но Энвер погладил лежащую у себя на груди ладонь и улыбнулся от переполнявшего его чувства удовлетворения. Все шло так, как должно было. В храме висел густой запах гниющей крови, а на камнях тут и там виднелись царапины от ногтей. Из темных углов доносились шорохи — должно быть, скреблись крысы; Энвер представлял их изрядно разжиревшими на человеческих потрохах. Он взял левее от широкого коридора, опустился на колено и разгреб покрытые засохшей кровью тряпки. Нашел маленькое углубление в камне, теплое от заключенной внутри магии, приложил амулет — и едва успел сместиться в сторону, когда плита под ногами провалилась вниз. Энвер заглянул в зиявший пустой глазницей проход. В лицо дохнуло спертым воздухом. Невидимые глаза — он не сомневался — следили за его передвижением по храму, но никто не остановил его, когда Энвер спрыгнул вниз. Под ногами что-то хрустнуло. Энвер, держась за стену, пошел вперед. Там, за столом в кабинете, он скучал по этому. Было что-то волнующее, питавшее примитивную и неразумную его часть, в том, чтобы самолично спускаться во тьму, воровать из дворца архидьявола, делить постель с детищем Баала. Темный проход оказался коротким, как патрубок; Энвер ощупью нашел искру тепла, прислонил медальон с ухмыляющимся черепом. За спиной у него тяжело заворочался камень, и впереди открылась дверь. Света было немного — едва хватало, чтобы разглядеть высокие каменные потолки. Любовник отдал ему амулет и объяснил, как попасть в эту комнату, когда Энвер преподнес ему ключ от своей спальни и сказал, какими словами уговорить окно отвориться. По вечерам он привык прислушиваться — распахнется ли, специально не смазывал петли, хотя предпочитал держать механизмы в идеальном состоянии. Неуютная и холодная зала походила скорее на гробницу — но на каменном возвышении, с кишкой повисшим между четырьмя столбиками алым балдахином, располагалась кровать. Энвер поднялся по узким ступенькам под оглушительный звук собственных шагов. Скупой дрожащий свет выхватил из темноты заострившийся нос, спутанные волосы и темные провалы глаз, в которые стекли все тени в комнате. Механизм, непрерывно работавший внутри Энвера Горташа, надрывно скрипнул и замер. Простыни и одеяло набухли и потемнели от крови, уже засохшей и спаявшей их тугим комком. Энвер тупо скользнул по ним взглядом и снова посмотрел в белое восковое лицо. Ресницы дрогнули, Энвер поймал живой, осмысленный взгляд, и шестеренки снова закрутились. Он стремительно подошел, просунул ладони между ледяным телом и теплым от крови матрасом. С некоторым усилием поднял, почти не обратив внимания на то, как заныл переломанный позвоночник. Рука с отсутствующими ногтями коснулась его плеча, обхватила за шею, и Энвер окончательно успокоился: ничего непоправимого не случилось. Его спальня, молчаливый целитель, знавший свое дело, горячая вода. Можно будет пожаловаться на испорченную одежду. Проход в каменной нише все еще чернел кляксой. Энвер шагнул в темноту и почувствовал, как объятия на его шее стали крепче. Щеку царапнули покрытые кровавой коркой волосы. Безотчетное предчувствие чего-то ужасного сжало желудок. Сухие губы коснулись его уха и прошептали: — Лорденыш, нужно было посмотреть у кровати.