Гав

у миры мерзкий характер. а ещё — дурная привычка сучиться по поводу и без. особенно на дениса. всегда на дениса. потому что сигитов — одна большая проблема для его нервной системы. цеплять его практически дело чести. и собственного спокойствия. сучится мира даже на людях. подъёбывает, дразнит на камеру, всем своим видом показывает, что денис доебал его в край и последнее, чего хочется мире — это контактировать с ним за пределами доты. мира выбирает самые обидные подъёбки. опускаясь до лицемерия, цепляет за рост, за очки, за неидеальную кожу. и никогда не извиняется, потому что извиняться тоже не в его характере. — блять, гремлин. мира спотыкается о него почти нечаянно, выходя из практиса. — раздавлю и не з-замечу, заебал. а сам — ухмыляется настолько паскудно, насколько это вообще возможно. — хотя никто и не заметит. так что похуй. денис улыбается только, глядя на миру, который опять выдумывает изощрённые шутки. пусть шутит… с тех пор, как ден понял, что скрывается под этой сучьей оболочкой, все эти подколки перестали его задевать, хотя мира все равно старается. гораздо больше, интереснее, заковыристее, чем раньше. колет во все денисовы уязвимые места — жаль только, что иголки тупые. просто ден теперь, глядя на мирины губы, заливающиеся очередной порцией отборных оскорблений, представляет себе эти губы в районе собственного члена — и настроение становится просто чудесным. от этого мира бесится только сильнее. — ну ты и сука, — усмехается денчик. — зайди ко мне вечером. — сорян, я не влезу в кроличью нору.

***

но мира приходит. с ещё мокрыми после душа волосами, чистый везде и всюду, добровольно готовый разложить себя перед денисом в любой позе, которую он захочет. особенно, если в конце сигитов заставит его захрипеть. с этим денис всегда справляется. мира заходит без стука. сразу закрывает за собой дверь, жмётся к ней спиной, собирает на груди руки. и смотрит настолько нагло, словно он сейчас делает одолжение. максимально против своей воли. и будет вести себя так до момента, пока денис не отдаст приказ перестать. — чё хотел? словно он не знает. словно не за одним денис всегда его приглашает. но мира сука. и настолько упрямая и наглая, что таких больше нет. ден улыбается. у него к мире теперь иммунитет. и мира об этом знает. но не знают другие. колпакова смешат все эти взгляды, полные непонимания и сочувствия. знает ведь, что со стороны сигитов в лучшем случае выглядит как дурак и терпила. — я приготовил тебе кое-что особенное сегодня. мира смотрит нагло и вызывающе, а ден сидит на кровати и немного нервно теребит один кожаный ремешок. — но если ты хочешь это попробовать, то попроси. вопрос у миры напрашивается сам собой и только один: — чё? мира удивлённо вскидывает бровь, поворачивает на бок голову. а затем обращает внимание на кожаный ошейник в тонких руках. с губ срывается неловкий смешок. — ты решил завести собаку? до последнего делать вид, что он понимает ровно ноль, хочется просто из принципа. чтобы денис не думал о себе слишком много. и о нём тоже. — я в ахуе, мелкий. нам тебя хватает. мира оказывается возле кровати в несколько шагов, смотрит сверху вниз скептично и надменно, пусть в глазах и плещется животное желание. собачье желание. попробовать хочется. ещё больше хочется опуститься перед денисом на колени и прижаться к ним щекой, потереться о кожу, предложить себя приручить. но мира держится. самообладание всё ещё его сильная сторона. — чё ещё у тебя есть? денис улыбается и вынимает из чёрного бархатного мешочка ошейник и силиконовую пробку с хвостом. поводок пока показывать не хочет, хотя и знает, что это будет самый сладкий элемент сегодняшнего мириного аутфита. раскладывает все это поверх покрывала, смотрит на миру. — хочешь? мира смотрит с безумным интересом, безотчётно тянется рукой — хочет прикоснуться, ощутить мягкость силикона и кожи, — и ден жёстко бьёт его по руке. удар обжигает, заставляет коротко дёрнуться. не только миру. член в свободных штанах тоже. мира сейчас выше и сильнее, но скоро это изменится. и денис, конечно, не будет на нём отыгрываться за весь сегодняшний пиздёж, нет. денис просто заставит миру ползать у него в коленях и умолять. и мира осознаёт это каждой клеточкой тела. — попроси. — а если п-просить не буду? не будет настолько убедительно, что уже сползает на пол. жмётся к коленям дениса, опускает на них ладони. смотрит снизу вверх голодным взглядом, меняется с ним местами. быть сучкой мире нравится даже больше, чем быть сукой. он наклоняет голову. жмётся к колену щекой, не перестаёт заглядывать в глаза, точно настоящий пёс. а затем — влажно и широко ведёт языком по обнажённой коже. — гав. это, наверное, должно было звучать сексуально, если бы у миры не задрожали губы, сдерживая рвущийся наружу хохот. — по-собачьи это будет «пожалуйста». а ещё по-собачьи он хочет быть выебанным так, что даже волосы на загривке невольно встают дыбом от желания. денис тянется к мириному подбородку рукой и мягко обнимает его тремя пальцами. колпаков ожидал пощёчину, звонкую и сильную. потому что заслужил, потому что осознанно плохо себя ведёт. но сигитов мягкий. он всегда мягкий. денис вскидывает его голову вверх и медленно, разочарованно произносит: — плохой мальчик. у миры всё ещё дрожат губы — пока от смеха. скоро они будут дрожать от стыда и желания. — тебя надо дрессировать. но сначала… ден раскрывает ошейник, все ещё лежащий у него на коленях, и мягко оборачивает его бархатной подбивкой вокруг мириной шеи. и, плотно затягивая ремешок, неотрывно смотрит мире в глаза. ошейник сидит так хорошо и удобно, что мира глотает голодную слюну. ремешок жмётся к коже плотно, но не достаточно, чтобы перекрыть кислород. и мира позволяет себе попросить. — за-затяни туже. пожалуйста. мира, если честно, не отказался бы и от карательного ошейника. с шипами вовнутрь, например. или с электрошокером. но мира скорее откусит себе язык, чем попросит об этом вслух. сейчас язык ему нужен. он подаётся к узким ладоням лицом. лижет пальцы, целует, ластится к раскрытым рукам, пока позволяют. пока не началась дрессировка. свою роль мира уже готов занять. уже занял, на самом деле. — гав. в этот раз даже без попытки засмеяться и с попыткой изобразить преданность. денис позволяет себе выполнить мирину просьбу: затягивает ошейник на одну дырочку сильнее, так, чтобы ощущался плотнее, но не устроил мире отключку прямо посреди их маленького приключения. и вот теперь — почти хорошо. мира знает, что будет лучше. потому что он будет послушным мальчиком. и обязательно своё заслужит. на коленях мира выглядит… правильно. весь его хрупкий, шаткий сучий образ ден однажды обрушил всего одной фразой. одним приказом, вырвавшимся совершенно случайно. на колени. одним приказом, которому мира подчинился безоговорочно. теперь, когда на нём сидит ошейник, ден может позволить себе чуть больше ласки. или чуть больше грубости. вообще-то ден может позволить себе всё. но он заботится и о мирином комфорте тоже, поэтому, застегивая на его лице собачий намордник (без кляпа, потому что денис любит слушать его безутешные стоны), тихо спрашивает: — какое сегодня будет стоп-слово? — «пугна» сойдёт? потому что в планы на вечер входит как минимум отсосать. главное — не заденаиться, перетянувшись ошейником слишком сильно. только и это нужно заслужить. — ден… мира продолжает ластиться, льнёт к рукам. заглядывает в глаза, пряча как можно глубже свой сучий характер и в ответ выпячивая искреннюю уязвимость. перед денисом таким быть хочется. сильно, безумно, до тянущего внутри напряжения. потому что он не осудит, хоть и имеет полное право. мира справедливо считает его ёбнутым. да и себя, на самом деле, тоже. только ещё больше. — выеби меня в рот. пожалуйста. и призывно, похабно обводит языком влажные губы. — тебе придётся это заслужить, — улыбается сигитов. — если будешь хорошим мальчиком, — хрипит ден, цепляя с кровати смазку и поднимаясь на ноги, — то в конце я исполню одну твою просьбу. любую. ден встаёт и обходит миру вокруг, любуясь тем, как одежда скрадывает очертания его тела. — давай проверим, что ты уже умеешь и выучим пару новых команд. раздевайся и вставай на четвереньки. мира умеет многое и денис это прекрасно знает. но, если надо, покажет абсолютно всё. потому и слушается без возражений. раздевается мира медленно, откровенно красуется, оголяя миллиметр бледной кожи за миллиметром. быть перед деном абсолютно голым привычно. на коленях — тоже. мира опускается на четвереньки. поднимает голову, склоняет её на бок. а затем — медленно подползает к ногам дениса, такого преступно одетого и красивого в своём несовершенстве. — доволен? мира — очень, хоть такое обращение и должно бить по, и без того, шаткой самооценке. только это почему-то не унижает. полностью наоборот. — теперь можно? и, без спроса, садясь на колени, мира льнёт лицом к чужому паху, прижимаясь губами к члену через ткань и сминая мягкий кожаный намордник. — нельзя. звучит резко, грубо и жёстко. мира вздрагивает и останавливается, и денис терпеливо дожидается, пока он осядет на пол. — я сказал: на четвереньки. если будешь так себя вести, я уйду и оставлю тебя здесь одного. мира не хочет остаться в одиночестве — не сейчас, когда у него в груди так явно клокочет желание быть подавленным. — вставай на четвереньки, — повторяет ден, и когда мира делает, что сказано, аккуратно льет ему между ягодиц густой лубрик. — растяни себя, если ещё не готов. если готов, покажи, насколько. если бы мира не знал, зачем он денису нужен, готовиться бы не стал. но мира — настолько голодная сука, что вряд ли найдётся вторая такая. падая на локти, он тянется одной рукой за спину. выгибается не столько для удобства, сколько для вида, красуясь перед денисом только больше. мира хочет, чтобы сигитов получил удовольствие. внутрь легко входят сразу три пальца. мира кусает себя за губу, сводит к переносице брови. пальцев мало, и даже четвёртый не сможет заткнуть эту голодную пустоту. член дениса внутри хочется, что пиздец, и мира старается показать это всем своим видом. растягивает себя только больше, разводит пальцы внутри, открываясь перед сигитовым, и дышит часто-часто, на грани коротких стонов. — пожалуйста, блять. — нет, — выдыхает ден. если бы мира хоть раз пришёл просто ради того, чтобы провести с деном вечер, просто пообщаться, просто сделать вид, что они вместе… денис бы с радостью это позволил. но мира приходит только поебаться. и ден не против, потому что и этого внимания ему иногда кажется много. — получишь, когда я решу, что ты заслужил. ден присаживается сзади, смотрит на растянутую тремя мириными (ужасающе длинными и большими) пальцами дырку и подхватывает с кровати хвостик. греет в пальцах основание пробки, чтобы стала тёплой и нежной, и осторожно вставляет кончиком прямо между мириных пальцев. — я хочу, чтобы ты был послушным щеночком, — нажимает слегка, усиливая давление на дырку. — чтобы выдрессировать тебя, научить быть податливым. сможешь? и давит ещё сильнее, заставляя мирины пальцы выскользнуть, а пробку с силой пропихивает внутрь. она входит так легко и свободно, что мире почти стыдно. почти — потому что мозг фильтрует всё, что не слова сигитова. мира слушает его голос, поддаётся ему и пальцам, так сильно давящим на пробку, что миру выгибает в спине. стон выходит сдавленным, судорожным, и он сам не верит, что это его голос. — смогу. если не ёбнется раньше от этой приятной пытки. мира и так послушный, что дальше некуда. растянутый, чистый, подготовленный. слушается каждого слова, каждой команды. и даже так денису мало. кто после этого сука? ден просит быть послушным щенком, значит, нужно стараться. только мозг в голове плавится, растекается по черепной коробке, отказываясь идти на контакт. и мира не может придумать ничего лучше, чем завилять бёдрами. хорошие щенки ведь виляют хвостом? только этого мало. хорошие щенки ещё вьются у ног хозяина. мира, не поднимаясь с колен, ластится к сигитову снова. трётся щекой о ногу, не переставая вилять задницей. и скулит. похабно, жалобно. откровенно по-собачьи. и видит, как у дениса от этого блестят глаза, видит, как дениса разъёбывает с его сучьего вида. это не может не льстить. — давай повторим пару команд, — тихо произносит ден, подхватывая с кровати коробочку с мясом. — на колени и лапки кверху. мира встаёт, как сказано, как настоящий щеночек, и ден умирает с вида этого худого подтянутого бледного тела. — рот, — говорит ден. и мира соображает, что надо высунуть язык. свободной рукой сигитов треплет его по голове и гладит за ушком. мире нравится подчиняться. и только денису. нравится исполнять его команды, слушаться, чтобы взамен получить такую нужную похвалу. это не унизительно. унизительно и дальше его цеплять за пределами комнаты. — хороший мальчик. держи, — улыбается сигитов и в открытый мирин рот кладет кусочек из коробки. мясо ощущается на языке... мясом. сырым, едва с кровью. мира не брезгует. мира доверяет денису. потому и грызёт сочный кусок, позволяет крови вперемешку со слюной стекать по коже вниз, затекая под кожаные ремни намордника. ден обхватывает мирин подбородок пальцами и как в бреду размазывает большим кровь по его лицу. испачканный в ней, мира выглядит как самое настоящее животное. мира снова виляет хвостом. показывает благодарность и преданность, заглядывает в глаза. смотрит так мягко и открыто, что потом ему самому наверняка станет страшно. потому что искренность стала... искренней. — гав. мира выбирает полное подчинение. если ден позволит говорить нормально, он будет. но до тех пор, пока нет приказа хозяина, он готов быть полноценным псом. — теперь пару новых, — говорит ден, ненароком растягивая гласные в словах. голос хриплый и низкий, будто он кричал целый день во весь голос, но орёт он только внутри себя — от восторга, когда мира виляет хвостом, наверняка полный ощущений от скользящей внутри пробки. — «лежать», — говорит ден. — это будет означать, что ты должен лечь на спину, задрать колени к плечам и придержать их руками. понятно? ден убеждается, что мира его услышал, вынимает из коробочки ещё один кусочек и тихо командует: — лежать. в глазах, полных голода, вспыхивает предвкушение. мира скулит, кусает себя за губу, и без вопросов выполняет команду. говорить всё ещё не разрешали. он ложится на спину, рядом, совсем возле ног дениса. раздвигает призывно ноги, сгибает их в коленях, подтягивая ближе к груди. открывает себя, предлагает, выпрашивает внимание, такое сейчас нужное. терпеть тяжело. хочется умолять, просить дениса сделать уже хоть что-то, лишь бы он прикоснулся чуть сильнее и дольше, чем простой лаской. но команды не было. и мира старается показать желание всем своим телом. одна рука тянется ниже. скользит по бледной коже, спускается к стоящему члену, но не трогает. пальцы спускаются к хвосту, давят на него, зажимают, чтобы повилять им хоть как-то. и от движения пробки внутри мира стонет скуляще, сдавленно, окончательно переставая симулировать. если денис и правда сделает из него за эту ночь собаку, то мира... будет не против. особенно, если оставит себе. ден присаживается на колени рядом и осторожно кладёт ему в рот кусочек мяса. они ебанутые оба, но дену так от этого хорошо и жарко, что сложно представить, как он будет жить, если мира однажды уйдёт. сможет ли ден полюбить кого-то так же сильно. — молодец. а теперь: «неси мячик». когда я это говорю, ты ползёшь за мячом, берёшь его в рот и возвращаешь мне в руку. понятно? мира кивает, и ден вынимает из кармана штанов мячик: маленький, но тяжёлый, из матового чёрного силикона. ден специально помыл в комнате пол — сам, не дожидаясь регулярной уборки, — чтобы мира не нахватался всякой заразы. и кидает мяч в сторону двери. мира бросает на него взгляд, и ден улыбается: — неси мячик. на секунду мира теряет связь с реальностью. денис просит абсурдные вещи, странные, но от этого внизу живота только сильнее тянет. он позволяет стянуть с себя намордник, трётся коротко о руки, и взглядом ищет мячик. был бы это кляп — мира бы поплыл окончательно. только он и так уже вмазан сильнее, чем от кокса. не вставая, он на четвереньках ползёт по полу. наклоняется, зубами обхватывает мячик. сжимает крепко, чтобы не выронить, и возвращается к сигитову. но не отдаёт. смотрит снизу вверх с прищуром, виляет бёдрами, машет хвостом. кажется, так собаки проявляют радость? мира опускает голову на колено дениса, не отрывая взгляд. продолжает сжимать мячик, крепко и сильно, даже не думая отдавать. всем своим видом даёт понять, что хочет ещё внимания. или чтобы его погладили. желательно, под хвостом. денис гладит миру по волосам и подставляет руку под его рот. — отдай. мира упрямится, и ден улыбается. пёсик хочет внимания, пёсик хочет, чтобы хозяин его приласкал. ден обводит пальцем очертания зажатого между ровных белых зубов шарика, уже чуть мокрого от слюны, а затем со смешком выдыхает: — ладно, раз ты такой упрямый… держи его во рту. выронишь — сегодня не кончишь, договорились? у миры дрожат безумные зрачки, и ден отдает новую команду: — на четвереньки. а затем пристраивается сзади и оглаживает подушечкой пальца окружность пробки; мягко скользит вниз, обнимает ладонью яйца и чуть оттягивает вниз. и отвешивает первый жгучий шлепок по ягодице, расползающийся по бледной коже алым пятном. пальцы у дениса аккуратные, маленькие и мягкие. мира шумно дышит, тая под их касаниями. но шлепок отрезвляет. и мира сдавленно стонет, сжимая мячик только сильнее. ронять нельзя. и он не выронит. только он мешает глотать. слюна течёт по губам, по подбородку, капает на пол крупными пятнами. мире не стыдно. мира принимает себя собакой. верной, благодарной. и принадлежащей лишь одному денису. и мира дениса ненавидит в моменте времени. злится на его новые и новые идеи, хочет высказаться, проявить весь свой сучий характер. только помимо всего этого дениса он хочет — и это желание куда сильнее всех остальных. колпаков виляет бёдрами, провоцирует на новый шлепок. наклоняется ниже, подкладывая руки под голову, прогибается в спине и вскидывает задницу повыше. пробка внутри давит, дразнит, и вместе с голосом и руками дениса мира течёт всюду — капает слюной только больше, истекает мокрым от смазки членом на пол. но не просит. лишь предлагает себя. денис шлёпает снова — по другой такой же белой округлости. мира удивительно мягкий и нежный для человека, который в одежде выглядит, как стальной прут — жестким, негибким и совершенно холодным. — мне не нравится, как ты себя ведешь, — говорит ден. шлёпает снова, отпускает яйца и теперь тянет за хвост, заставляя миру удерживать пробку внутри одной силой мышц. — ты маленький, невоспитанный щенок, — отчитывает сигитов. — когда хозяин просит мячик, ты должен принести и положить в руку мячик. понятно? два новых шлепка оглушительные и особенно жгучие, пришедшиеся по уже разогретой коже. ден приспускает свои штаны и мокрым горячим членом тыкается в дырку прямо под пробкой. мира вздрагивает. ден не сделает ему больно. но мире об этом знать не обязательно. — хочу заправить тебе под хвостик. хотя ты и не заслужил. мира думает, что он ёбнутый. целиком и полностью. потому что мысль принять к пробке ещё и член заводит до безобразия сильно. он не знает, сможет ли, не знает, насколько будет больно. но знает, что даже если денис порвёт его, мира будет счастлив. кажется, так и становятся мазохистами. мира вертит бёдрами снова, старательно трётся о член. даёт понять о своём безумном желании. не ждёт, что денис послушается. ему самому может быть больно, но... мире просто хочется. как самой течной и жадной суке. слюна течёт сильнее и мира понимает, что не вывозит — челюсти сводит настолько, что держать мячик дальше попросту невозможно. он роняет его, жмётся щекой к полу и тихо, сдавленно скулит, бросая на дениса короткий взгляд через плечо. погладь меня. пожалуйста. ден тоже не выдерживает — толкается членом в скользкое мягкое нутро, так и не вынимая пробки. она маленькая, а мира растянутый, в его задницу вполне мог бы поместиться и денисов кулак, значит, член поместится тоже. входит он тяжело и туго, мира воет, а ден членом чувствует давление пробки. жаль, что она без вибро, сигитов бы устроил ему настоящую пытку, но пока — только улыбается и хрипит: — зря ты его выронил… теперь не кончишь. мне жаль, малыш, но ты сам в этом виноват. ден вбивается сильнее, дергает за хвостик, раздрачивая чужой — принадлежащий ему — зад и пробкой тоже. и мира воет снова. громко, совершенно по-собачьи, под конец срываясь на настоящий скулёж. ему хорошо. до дрожи по всему телу, до закатившихся в удовольствии глаз. денис маленький везде и пробка, так хорошо и приятно давящая внутри, помогает заполнить пустоту только лучше. и то, что денис её двигает, только сильнее его разъёбывает. во всех смыслах. команды терпеть не было. и мира не терпит. подаётся навстречу бёдрами, старается насадиться сам, сильнее и глубже. стонет низко, сдавленно, выпрашивающе. потому что мире хочется больше. всегда. и мира принимает себя таким. но только для дениса. особенно, если он и дальше будет называть миру так. и хочется верить, что дело в контрасте, в грубом отношении с ласковыми словами. только подсознание не согласно. подсознание тянется к сигитову, тянет за собой миру. и мира сдаётся и себе, и денису, ровно в тот момент, когда впервые стонет его имя. дену хорошо. и пусть завтра колпаков снова разъебёт его словами, пусть будет непослушным маленьким щеночком — неважно, ведь через неделю это повторится, через неделю ден снова будет натягивать его жопу и заставлять ползать у себя в ногах. — я передумал, — хрипит ден. — можешь кончить, если справишься без рук. и пробку дергает сильнее, разъёбывает миру хаотично, не в ритм, заставляя сбиваться на рваные стоны, заставляя его кусать губы и вымазывать лицо в собственной натёкшей на пол слюне. после ден воспользуется мириной беспомощностью и вылижет ему лицо. будет сам, как голодный пёс, лизать ему щёки, ласкать кончиком языка губы, целовать в нос, как самого послушного щеночка. — мой маленький мальчик, — шепчет ден, — хороший, сладкий мальчик… это безумие, но сигитову наплевать. как и мире, которому всё равно, слышит ли кто-нибудь его волчий вой. — какой же красивый у тебя хвостик, — бормочет сигитов. и дергает сильнее, наклоняясь и хватая миру за загривок, оставляя на его плечах цветные укусы. — ты мой, слышишь? мой верный пес. твоё место — у моих ног. даже если лишь на вечер. мира течёт под ним, но если бы только телом. голова протекает насквозь, впитывает каждое слово, пропускает через себя, заставляет верить во всё, что говорит денис. и мира согласен. согласен ползать в ногах у сигитова каждый вечер, готов целовать его руки бездумно и раболепно, лишь бы он и дальше называл его своим и трогал-трогал-трогал. везде. всюду. не только во время секса. сознание плывёт, мира плывёт вместе с ним. закрывает глаза, поддаётся навстречу члену. коротко вскрикивает на особо удачных толчках, сжимаясь вокруг дениса и пробки, и от этого плавится только сильнее. ему и правда не нужны руки, чтобы кончить. достаточно просто дена, его голоса, его зубов на своём загривке, после которых точно останутся следы. мира их прятать не будет. будет носить с гордостью, выпячивать, провоцировать на вопросы. и не ответит ни на один. оргазм оглушает. так, что слова дениса остаются где-то за гранью, слышатся, как через толщу воды. и мире кажется, что он на мгновение теряет сознание — перед глазами всё меркнет, пока пол под ногами рушится. но ему до безумия нравится это свободное падение, пока денис настолько близко. мира пульсирует на члене так сильно, что у дена тоже темнеет в глазах, но он держится, выскальзывает из сжимающейся дырки, оставляя в ней пробку, и приказывает мире: — лежать. до колпакова, оглушённого оргазмом, не сразу доходит, чего от него хотят, и ден повторяет: — лежать. мира с трудом переворачивается, подтягивает ноги к груди, и ден подхватывает с пола силиконовый шарик. Думает пару секунд — недостаточно, чтобы оценить степень безопасности этого мероприятия — и меняет местами пробку в мириной заднице с шариком. а потом выдыхает: — верни мячик. мира соображает слабо, туго, но слова дениса кое-как доходят до его разъёбанного сознания. и мира подчиняется снова. прикладывает последние силы, напрягает мышцы, выталкивая мячик вместе с густой спермой. и только после этого позволяет себе полноценно откинуться на спину и тяжело выдохнуть. в ушах шумит кровь, в голове — колокольный звон. мира жмурится до белых пятен перед глазами, убирает со лба прилипшую чёлку. и понимает, что не может вернуть дыхание. — сними. дрожащие пальцы пытаются поддеть плотно сидящий ошейник, но не выходит. — я задыхаюсь. причём максимально буквально. его смерть не сделает хорошо вообще никому. особенно дену. потому что ни один дурак больше не будет перед ним так унижаться и позволять подобную хуйню. руки нащупывают застёжку раньше, чем сам ден, все ещё слабо соображающий, осознаёт, о чем вообще мира просит. на самом деле, у колпакова над ним власти не меньше, чем у сигитова. когда мягкий ошейник слетает прочь, а мира наконец вздыхает полной грудью, ден осторожно укладывается рядом прямо на жёсткий пол и приобнимает уставшее бледное тело. сам денис буквально умирает, глядя на раскрасневшиеся губы и вспоминая, что не сделал с мирой даже половину того, что хотел и планировал. упущение. и повод повторить. денис осторожно убирает с мириного лица налипшие волосы, гладит кончиками пальцев чуть покрасневшую шею. — ты как? — я в ахуе. как он ещё может быть после того, что денис с ним делал? и даже это в полной мере не отражает всех его эмоций, только часть. но и на том спасибо. — это чё было? возможно, стоило спросить до того, как он согласился, даже не зная, на что именно. но мира не жалеет от слова совсем. и даже стыд ещё не успел задушить. значит, всё отлично. и мира сам хотел бы повторить. после того, как разберётся в себе. а разбираться придётся долго. начиная с того, где он потерял самоуважение, и заканчивая тем, почему именно ден. и с последним всё наиболее сложно. а сложности сейчас мире нужны меньше всего. — бля, ден, слыш. мира поворачивает голову, смотрит мутным взглядом на его лицо. и готов списать собственные горящие щёки на последствия асфиксии ошейником. — поужинаем? у дена, кажется, от оргазма нарушилось кровообращение в голове или поднялось давление. иначе он никак не может объяснить свои слуховые галлюцинации, которые здорово подкрепляются зрительными. мира шевелит губами, а звук его голоса звучит в воздухе. но то, что он говорит, похоже скорее на больную фантазию сигитова, чем на то, что мира реально мог бы сказать. или мог бы? нет. или да? — что? — тупо выдыхает ден. и, чуть съезжая рукой по мириной груди, туда, где маленькие розовые соски покраснели и выглядят слишком уязвимо, чтобы не потрогать (но ден сделает это в следующий раз), спрашивает: — типа свидание? если бы на это были силы, мира закатил бы глаза. но его хватает лишь на то, чтобы фыркнуть. и то воздух в лёгких кончается моментально. — не, просто счёт оплатишь. разве он говорит недостаточно очевидно, чтобы не спрашивать? ему и без того огромного труда стоило сказать это вслух. и теперь его просят повторить. после того, что было, стыдиться этого, как минимум, абсурдно. но у миры выходит. просто потому, что быть сукой проще и привычнее. — типа с-свидание, да. если денис откажется, будет ещё один повод зарыть себя поглубже. мира и так готов провалиться от стыда под землю. и даже не за секс, хотя за него явно стоило бы. — можем без рестика, чё-то сюда закажем. хочешь? ден с минуту обрабатывает информацию, а потом расплывается в мягкой и абсолютно счастливой улыбке. он поднимается, нависает над мирой сверху, смотрит в его тёмные глаза и улыбается, сам как щеночек, и едва не виляет хвостом. из них двоих на пёсика на самом деле похож именно денис, верный, преданный и радующийся любому вниманию. — нет, пойдем в рестик, — выдыхает он. и наклоняется, чтобы сцеловать с мириных губ остатки его рваного дыхания. — я закажу тебе такси, приду с букетом и, так и быть, оплачу счет. закатить глаза всё же выходит. хотя бы для того, чтобы пережить душащее вперемешку со стыдом смущение. но мира не против — ни принять ответные ухаживания, ни появиться на людях только с денисом. пусть думают, что хотят. это совсем не его проблемы. самое главное, что сигитов согласился выгулять своего пса.