Мир за стеной

...Наверное, все это было предопределено. Некий злой рок, наказание за прегрешения в его прошлой жизни, или удача, которая никогда не была милосердна к уличным попрошайкам. Без разницы, что. Итог был один. Узла не было. Шэнь Цзю уродился ссаным омегой. А они годились лишь чтобы похабно просить у альфы узел, истекать смазкой и строить гнездо, в котором будут призывно пищать. Все! ...Чуть позже, получая очередную порцию побоев от Цзяньло, Шэнь с какой-то непонятной обидой понял, что и как омега он ужасен. Потому что ему не застилало разум дикое желание присесть на чужой член. Смазка не вырабатывалась. Течек не было. ...Как и желания строить гнездо и урчать, подзывая альфу. Да и запахи... Одно из двух – либо его родители избавились от него, поняв, что он ущербен, либо же детство на улицах что-то внутри него поломало. Потому что чужих феромонов Шэнь не ощущал. И свои контролировать не мог. Точнее – у него их вроде как даже не было. И когда Цзяньло снимал со стены кнут и начинал его наказывать за то, что он настолько ничтожен, Шэнь Цзю не мог даже успокоить чужую ярость хваленой «омежьей лаской», о которой слагали столько восторженных песен и стихов. Попытки же изобразить гнездо вызывали у хозяина еще большую ярость. Потому что Шэнь все делал не так. Неправильно. Неподобающе. ...Наверное, ему жилось бы легче, будь он и в самом деле правильно функционирующим омегой. С течкой, смазкой и жаждой хорошего члена с узлом вместо завтрака, обеда и ужина. Но ничего этого не было. Течки, хотя по возрасту уже должны были быть, не наступали. Хозяин наказывал его и за это, хотя Шэнь абсолютно не мог контролировать собственное развитие. ...А потом у Цю Цзяньло закончилось терпение, и он вызвал лекаря, который прописал пилюли. Для омег. ...Шэнь Цзю всегда был наивным. Сначала он думал, что лето никогда не закончится, и они с Ци-ге никогда не будут испытывать такого страшного холода. (Зима все равно приходила) Потом он мечтал о том, что отправится в знаменитую школу и сможет выучиться на настоящего заклинателя вместе с Ци-ге. (Омег брали лишь на пик Цяньцяо и ни на какой иной. Но быть целителем же было бы тоже здорово, правда?) Надеялся на то, что Ци-ге, обещавший за ним вернуться, придет и заберет его. (Он не приходил. Не возвращался, пусть бы сяо Цзю и молился сначала за его удачный путь к заклинательской школе, а потом – чтобы Ци-ге, вероятно, погибший где-то по пути, получил хорошее перерождение) ...Потом он поверил, что человек, представившийся настоящим заклинателем и Учителем, согласным учить омегу контролю ци, не станет его бить и засовывать уже свой член. И в итоге глупо удивился, услышав «сладко пахнешь – значит скоро течка. Я просто тебе помогу! А узел облегчит состояние!» Ссаный узел. Цзяньло ставил свои метки, смыкая зубы на его шее, но более покладистым Шэнь не становился, и разум от удовольствия не терял. Лишь рыдал и вырывался. ...Сяо Цзю был глупым. Хозяин бил его руками, пинал ногами, хлестал плетью и палками. Но никогда не брал в руки нож. Учитель, с которым Шэнь сбежал из поместья Цзяньло, не сумев его заломать и присунуть член с узлом, достал нож. – А ты что, думал, что кто-то согласится учить омегу? – Хохотал Учитель вслед. Лезвие ножа в его руках было испачкано красным. – Такие блаженные есть только на Цанцюн! А ну вернись, недобиток! Мне за тебя заплатили, тупая шлюха! ...Шэнь Цзю думал, что заклинатель помог ему сбежать, чтобы передать свои знания. А его просто... Кто-то прознал о том, что в доме Цзяньло живет омега, и решил просто увести его. Забрать себе и поставить уже новую метку поверх старых. Потому что ни на что иное омеги не были годны. С раной в животе долго бегать по широким ночным улицам не получалось. Поддельный Наставник шел по следам, загоняя его, будто испуганную раненую крысу. Только и разницы, что крыса может кусаться. Сяо Цзю не мог оторваться от погони, и понимал, что отбиться не сумеет. Его или убьют, или же оттащат к новому хозяину, который заплатил за омегу, и все, что было в доме Цзяньло, повторится. ...Или же он все же истечет кровью и сдохнет, как и подобает уличному попрошайке. И от этой несправедливости, от глухой обиды и злобы и на обманувшего, и на себя самого (поверил, поверил!), от боли на глаза наворачивались горячие слезы, и зрение расплывалось еще сильнее. В итоге сяо Цзю, завернув за угол, в изнеможении привалился к очередному забору. Тот был слишком высоким и гладким, не перелезть никак, но вот одна из досок оказалась плохо прикреплена и сдвинулась, образуя узкую щель. ...Только бы во дворе не было сторожевых собак. Шэнь, ободрав и руки, и ноги, сумел протиснуться в щель и вернуть доску на место. Пополз по узенькому каналу между забором и высокими колючими кустами, зажимая рану на животе. Со стороны улицы доносился злой голос поддельного Учителя, который призывал перестать бегать. Потом кусты закончились, и сяо Цзю, не поднимаясь, в ночной темноте разобрал что-то, похожее на крошечный сарай с приоткрытой дверью. Внутри ничего и никого не было, только какие-то инструменты, горшки и старая утварь. Забившись в самый угол, Шэнь Цзю отнял руку от живота, ощущая, что та вся мокрая и липкая от крови. ...Мысль о том, что рану нужно перевязать, была медленной. Отстраненной. Будто сяо Цзю уже засыпал. Кажется, он слишком долго бегал, и потерял кучу крови. А все силы ушли на попытку оторваться и ползанье вдоль забора. ...Наверное, это было закономерно. Дрянной омега, негодный ни на что, слишком увечный, выброшенный собственными родителями, все же должен был сдохнуть на улице. Где родился, там и умер. ...Ну, зато не на чужом члене с узлом. Мысль была колючей и неприятной, но Шэнь хмыкнул. Вернул ладонь на живот. Кажется, ему что-то повредили внутри, и сколько он не будет бинтовать, кровь не остановится. ...Возможно, это был самый лучший конец.