And Nobody’s Crying But Me

      Этим утром взгляд у Миры… странный. Ден не сразу осознает, почему, несколько минут пытается установить зрительный контакт, поймав Мирины скачущие во все стороны глаза, но проебывается раз за разом, а когда наконец ловит его в перерыве между играми, тут же об этом жалеет.       В глазах напротив, как обычно темных и глубоких, Ден видит не красоту и сияние бескрайнего космоса, а лишь жуткие черные дыры, обжигающие кожу абсолютным нулем. Ден помнит о холоде одну вещь: при такой температуре жизнь останавливается.       — Мира? — зовет он.       Но Колпаков только дергает плечом, игнорируя его голос, затягивается одноразкой, выдыхая дым в потолок, и даже не встает с кресла, чтобы выйти покурить. Это странно, это дико, и это до мурашек по коже Дениса пугает.       — Ты в порядке?       — Отвали.       Ден вспоминает первые месяцы в команде. Вспоминает, какой холодной и неприступной сукой казался ему Мира, какими уничижающими взглядами он мерил Сигитова, какие обидные шутки отвешивал. Ден молчал и улыбался, а после научился понимать, когда Мира шутит, потому что ему правда смешно, а когда шутит, чтобы Ден отъебался. Когда его «я тебя зарежу» звучит как флирт, а когда — как реальная угроза.       Стоило ему осознать, какой Мира на самом деле хрупкий, Ден влюбился в него, как последний щенок. Бегал за ним по пятам, вилял хвостиком, заглядывал в глаза и облизывал собственные губы, глядя на Мирины. Колпаков его игнорировал, мерил взглядом его сто пятьдесят сантиметров роста, подъебывал за очередной расковырянный прыщик на щеке, улыбался и снова игнорировал.       Ден ничего не понимал, но был благодарен за любые крупицы внимания. Ден поедал его глазами, пока однажды не увидел, как Мага смотрит на него, когда он смотрит на Миру, — и тогда понял, почему у него нет шансов.       Мага ничего не скрывал, и когда Ден напрямую спросил, выложил ему все: что они с Мирой вместе, что Мира его сучка, что Мира в постели любит, чтобы с ним были погрубее. Ден не хотел это больше слышать, но Мага рассказывал и рассказывал, и в конечном итоге Сигитов прорыдал в ванной полчаса, пытаясь забыть услышанное.       Он не смог.       И на Миру теперь смотрел другими глазами.       Потому что Мага рассказал ему, как Мира ебет мозг, когда чем-то недоволен, как он вьет из него веревки, заставляя исполнять любую прихоть; как Мага старается, окружая его заботой и вниманием, а Мира в ответ только разъебывает его морально.       Но сейчас, глядя в мертвые Мирины глаза, он почему-то снова в это не верит.       — Не отвалю. Че случилось?       Ден узнает правду, даже если придется из Миры ее вытягивать под пытками.       — Ты случился, — рявкает Мира и надевает наушники.       Сквозь активный шумодав Сигитову не пробиться, а через нагруженный так громко, что слышно снаружи, фонк — тем более. И он больше не пытается, он просто смотрит на Миру всякий раз, когда его не сверлит взглядом Мага — и именно поэтому замечает темное пятно на коже, когда Колпаков потягивается после катки, и футболка задирается, оголяя кусочек кожи над натянутым на локоть рукавом.       Денис молчит. Денис смотрит на Миру, который морщится так, будто ему больно, и смотрит на Магу, у которого губы изогнуты в такой улыбке, что становится не по себе.       Игры заканчиваются, и Сигитов идет за Мирой по пятам, когда тот уходит отлить; вталкивает его в ванную, прижимает к захлопнувшейся двери и резко дергает за рукав, стаскивая его к самому запястью.       — Ты че делаешь нахуй? — выплевывает Мира, едва не брызжа слюной, и рукав так же резко подтягивает вверх.       Но Денис успевает заметить все: и мелкие царапины, похожие на ссадины от падения на асфальт, и синеву свежих синяков, и желтизну старых. Рука у Миры цветная вся — и Ден молчит, глядя на нее, уже прикрытую тканью, приоткрыв рот.       Мира сопит недовольно и смущенно, и Сигитов понимает: он не должен был этого видеть. Собственные руки начинают свою отдельную жизнь, хватают подол Мириной тишки и задирают, оголяя худой живот. Колпаков пытается прикрыться руками, но Денис их перехватывает одной ладонью, сам удивляясь тому, сколько в нем силы, и смотрит-смотрит-смотрит на красочные гематомы на ребрах. Они фиолетово-синие по краям, зелено-желтые в центре: Ден бы сказал, что они безумно красивые, похожие на маленькие островки космоса на Мириных ребрах, если бы не понимал, что Колпакову от этого даже дышать больно.       — Что это? — спрашивает Сигитов, поднимая взгляд.       У Миры сил отпираться, видимо, не остается, и он просто отворачивает голову, опуская веки. Молчит. Сжимает губы так сильно, что они белеют.       Ден позволяет подолу его тишки упасть на бедра и берет в руки Мирино лицо, разворачивая к себе.       — Посмотри на меня, Мира. Кто это сделал?       Колпаков не смотрит; его ресницы вздрагивают, опуская на скулы порхающие тени, когда он моргает, стряхивая с себя оцепенение.       — Не твое дело, — тихо, не огрызаясь даже.       — Это Мага?       Мира вздрагивает, как от пощечины, и Дену все становится ясно. Он выпускает Колпакова из захвата, вылетает из ванной и в несколько длинных шагов добирается до практиса. Мага играет паб, и Сигитов буквально выволакивает его из кресла, хватая за ворот джерси и вообще ни секунды не думая, прежде чем нанести удар.       Хруст под пальцами — неясно, чьих костей. Дену все равно. Он бьет снова: молча, тяжело дыша, не обращая внимания на охуевшее Магино лицо, на котором брызгами разлетается кровь. Еще один удар — и хруст становится громче.       Мага вскрикивает болезненно, Ден шипит от рези в кулаке, и чьи-то сильные руки хватают его поперек груди, прижимая локти к телу.       — Эй, бля, успокойся! — орут ему в ухо, а Сигитов настолько на взводе, что даже голос не узнает. — Ну-ка, руки нахуй убрал. Ярик, Магу держи!       Халилова тоже обнимают со спины, и они с Денисом несколько секунд смотрят другу другу в глаза, пока их не растаскивают по разным комнатам. В этих глазах Ден видит вообще все: и злобу, и ревность, и обещание задушить, только кого — непонятно: Дениса, который посмел поднять на него руку, или Миру, который обо всем пропизделся. Ден знает, что Мага все понял. Ден знает, что от Колпакова он теперь не отойдет ни на секунду.

***

      Ден следит за Мирой, не спуская с него своего щенячьего взгляда. Мага следит за Деном, которому теперь хочется тоже подправить ебало, и за Мирой, которому запретил разговаривать с Сигитовым дольше, чем это необходимо. Ярик следит за ними всеми, выбранный в этом конфликте медиатором жестким и беспристрастным.       Мага старается сохранять спокойствие и держать лицо, но ярость, древняя, как его корни, клокочет в нем, кипятит кровь и заставляет сжимать пальцы на подлокотниках, лишь бы что-нибудь не сломать.       Сильнее всего сжать под пальцами хочется Мирину шею.       Мага смотрит, как Денис улыбается с какой-то абсолютно несмешной шутки, как Мира перекладывает свою руку с собственного колена, торчащего у подбородка, на голову Сигитову, как треплет его кудри, которые Мага хочет поджечь и смотреть на чужую агонию, как улыбается мягко и нежно, будто Денис эту улыбку заслуживает.       Мира шлюха, которой все время мало, голодная блядь, которой не хватает ни секса, ни любви, которая все время ищет чужого внимания. Мага ему додаст. Мага подарит ему все, чего он хочет — и еще немного.       После скримов Айрат разводит их по комнатам. Детский сад, Мага ржет, говорит, что Денису яиц не хватит въебать ему снова, но у Айрата вид такой, будто случилось что-то серьезное. Мага не спорит, потому что знает: у них режим, в десять все разойдутся по комнатам, и никто не додумается выйти и посмотреть, не болтается ли кто-нибудь по буткемпу после отбоя.       Никто не знает, что от Мириной комнаты у Маги есть ключ.       Он открывает дверь без щелчка и без единого шороха. Мира не спит, улыбается, глядя в телефон, — наверняка переписывается с Деном, — и замирает, когда наконец замечает Магу, уже присаживающегося на край кровати. Экран телефона тут же гаснет, и Халилов скалится, потому что знает: если он откроет Мирину телегу, если только одним глазом глянет, то сойдет с ума во второй раз. Потому что Мира ему изменяет, потому что Мира ебется с кем-то на стороне и пахнет чужими духами, потому что Мира никогда не бывает только его.       — Не спишь? — почти шепотом выдыхает Мага, наклоняясь к Мире.       Во внезапно образовавшейся темноте его лицо разглядеть невозможно, но Халилову это не нужно: он и так знает наизусть каждый его изгиб и и каждую неровность, может в памяти с фотографической точностью восстановить каждый слетевший на лицо волосок.       — Зачем ты пришел?       Голос у Колпакова бледный, будто вымытый с белизной, и такой ломкий, что у Маги дрожит воздух в легких от возбуждения. Я тебя сломаю. Я тебя добью. Ты будешь моим или мертвым.       Мага ласкает взглядом разлет его белых острых ключиц, сверкающих в темноте, будто снежные залежи; Мира красивый, нежный и абсолютно неживой. Мага хочет, чтобы он дышал. Мага хочет видеть на своих пальцах доказательство его жизни.       — Я к тебе, — выдыхает он, наклоняясь ниже.       Мира под ним съеживается, пытается вплавиться в постель, но без толку. Мага касается его губ — холодных и неподатливых, сжимающихся так, что приходится обнять рукой бледной лицо и надавить побольнее, чтобы разжал челюсти. Мага вылизывает его рот, горячим мокрым языком ласкает тонкие губы, кусает их и тянет, оставляя на подбородке тонкую темнеющую кромку в форме собственных зубов.       — Я не хочу, отвали, а, — сипло выдыхает Колпаков. Его ледяные руки упираются Маге в грудь, пытаясь сдвинуть с места, и от этого Халилов только сильнее хочет его раздавить, сломать, распластать по кровати, заставить задыхаться и пылать жаром в его ладонях. Мира будет. Мира сделает все, что Мага попросит — потому что у него нет выбора. Потому что Мира ему принадлежит.       — Зато я хочу.       Горячие руки скользят по ледяной коже, задирая на Мире мягкую хлопковую футболку. Она летит на пол вслед за одеялом, которое Мага спихивает с кровати ногой, а затем обжигающе горячие пальцы летят по бледному животу вверх и мягко оседают поверх хрупкой шеи.       — Закричишь — задушу нахуй, — выдыхает Мага во влажные от поцелуя губы.       Тянет прочь трусы, раздвигает коленом чужие бедра и вжимается в трясущееся тело всем собой.       — Ты охуеть какой красивый, — шепчет он. — Я в ахуе с тебя.       Мага пристраивается готовым членом между бледных ягодиц, к голодной шлюшьей дырке, готовой для него круглые сутки, и пробует толкнуться прямо так. Наверняка же Мира успел сегодня поебаться с Денисом, наверняка он весь растянутый и мокрый от чужой спермы — но Маге похуй, он Мирой не побрезгует даже если в него перекончает вся команда.       — Стой, — хрипит Колпаков.       — Нет. — У Маги все равно остановиться нет сил.       — Возьми лубрик под кроватью. Пожалуйста.       Мага сомневается, что в этом есть необходимость, но Мира так сладко просит, что он соглашается; тянется к коробке под кроватью, вслепую нашаривает там смазку, льет немного себе на член — и толкается на всю длину резко и сильно, оглушая тишину комнаты громким шлепком кожи о кожу.       Мира стонет сдавленно, и Мага эти звуки пьет с его губ, как хорошее вино; лижет его рот, целует щеки, сжимает шею сильнее, наслаждаясь тем, как Колпаков начинает задыхаться.       — Мага…       — Заткнись.       В этих хрипах есть что-то такое, от чего у Маги внутри разрываются удовольствием нервы. В этих хрипах есть жизнь, в этих болезненных стонах есть любовь.       Мага приподнимается выше, опираясь одной рукой на подушку, а другую вдавливает в Мирину шею сильнее; трахает глубоко и быстро, наслаждается его телом, горячим и тесным, будто он не подставляется каждому встречному; плюет ему в лицо, потому что шлюха заслужила быть грязной, а потом собственными пальцами растирает слюну по всему лицу, вымазывая и распахнутые губы, и раскрасневшиеся щеки, и надломленные брови.       — Какая же ты блядь, — стонет Мага, вколачиваясь сильнее.       Почти всем своим весом он давит Мире на шею, странно, что не ломает, — и даже немного жаль. Мага с радостью бы услышал этот хруст, с радостью бы стал последним Мириным воспоминанием.       Белые пальцы беспомощно хватают его за руку, пытаясь от себя отстранить, но Маге наплевать, потому что в Мире не остается воздуха, не остается гордости, не остается сил. Мира слабеет и подчиняется, его руки опадают на постель, холодные и обездвиженные — и Мага в эту же секунду кончает, заливая его зад горячей густой спермой, втрахивая в Мирино бессознательное тело остатки своего здравого смысла.

***

      Мира снимает футболку и бросает взгляд в зеркало. Отражение смотрит на него пустыми черными глазами, в которых не осталось никаких эмоций — ни радости, ни надежды, ни даже усталости.       В Мире вообще уже ничего не осталось. Он трогает потемневшие в синь следы на шее, трет расцветающий на груди свежий росчерк провода от зарядки, которой Мага пизданул его утром, потому что Мира позволил себе пару резких неуважительных фраз.       С тех пор, как Ден устроил цирк в практис руме, стало только хуже. Мира уже не помнит, сколько раз за последнюю неделю ему досталось ни за что, потому что он перестал считать после того, как Мага за короткое «иди нахуй» от души приложил его головой об дверной косяк. Под волосами у Миры до сих пор ноет эта шишка.       Мира хотел бы уйти, но ему некуда. Мира хотел бы сдохнуть, но Мага не даст, Мага его с того света достанет и снова заставит ползать в ногах и признаваться в любви. Любви, цветущей у Миры синяками по всему телу и зияющей дырой в душе.       Он вскрывает новую упаковку колес, выдавливает в руку две таблетки и глотает, запивая водой прямо из-под крана. Похуй. Главное — вырубиться раньше, чем придет Мага, и желательно не проснуться, пока он его ебет.       Не проснуться совсем было бы еще лучше.       Мира смотрит в глаза своему отражению, медленно проводит рукой по лицу и осторожно цепляет подушечками губы. Когда-то ему казалось, что он красивый.       — Ты долбоеб, — комментирует он, сам себе царапает лицо едва отросшими ногтями, а потом смотрит на пачку таблеток и думает: штук тридцать, и может быть его сердце остановится во сне. — И ссыкло. Давай, жри. Про тебя все равно никто не вспомнит.

***

      Ден пишет Мире одно сообщение, потом второе. Через полчаса, не получив ответа, пишет третье, начиная нервничать, потому что единственная причина, по которой Мира может не написать ему перед сном — это Мага, который ему помешал.       Денис выбирается из постели и подходит к окну. Иногда он чудовищно жалеет, что не курит, потому что в такие моменты, как этот, ему безумно хочется занять чем-нибудь рот и руки, которым и в лучшие времена без дела неуютно. Ден открывает окно, дышит свежим воздухом, пытаясь придумать причину не ходить и не проверять, как там Мира: того, что об этом прямо просил сам Колпаков, его воспаленному мозгу оказывается недостаточно.       В комнате становится зябко, Ден ежится, кутаясь в теплую мягкую кофту, и решает просто пройтись до Мириной спальни, немного постоять у двери и послушать тишину — убедиться, что все в порядке, что его не бьют и не режут за стенкой, пока все спят, и уйти. Но когда он действительно подходит к двери, тишина почему-то не успокаивает, а только сильнее начинает напрягать.       Ден вдруг находит тысячу вариантов, почему тишина — это плохо, и нажимает на ручку, проверяя, заперта ли комната. Мира обещал запираться — от Маги, от самого Дена и от собственных ночных кошмаров, — но дверь открывается, стоит Сигитову едва ее толкнуть, и сердце от этого тут же начинает биться быстрее.       Денис заходит, босыми ногами утопает в мягкости ковра, скрадывающего звуки, и осторожно подбирается к кровати. Мира спит, разметавшись по всей постели, и Ден уже собирается уйти, когда взгляд цепляется за его голую грудь. Сигитов подбирается ближе, встает на колени у края кровати, нависает сверху, чтобы рассмотреть темнеющую на белой коже синюю петлю, — и вдруг понимает, что Мира почти не дышит.       Его грудь почти не двигается под пристальным Денисовым взглядом, а его рука, за которую Сигитов хватается в попытках нащупать пульс, ощущается в ладони совсем ледяной. И пульса на запястье нет.       Ден делает глубокий вдох, пытаясь не заорать. Вспоминает все, что когда-то знал о первой помощи, трогает шею слева и облегченно выдыхает: на ней слабо, но ощутимо бьется в артерии кровь.       — Мира, — зовет Сигитов; осторожно трясет Колпакова, пытаясь растолкать, выдернуть из сна и точно убедиться, что он в порядке.       Но Мира не просыпается, только мотает по подушке головой, будто в припадке, и Ден отшатывается в испуге. Какого хуя? Это неправильно. Что случилось? Он оглядывает комнату, пытаясь хоть что-нибудь понять. Алкоголем от Миры не пахнет, наркотики он вроде не употребляет, а никотиновое отравление, кажется, проявляется по-другому.       Взгляд цепляется за валяющийся на полу телефон, на заставке которого ярко светится улыбка девушки, безумно похожей на самого Миру, за лежащую тут же ягодную одноразку и пачку таблеток с оторванной с одной стороны крышкой. Ден почему-то решает в нее заглянуть, вытаскивает все пять блистеров, тупо смотрит на три смятые и пустые, и мысль, врезавшаяся в голову, теперь не собирается ее покидать.       Ден бросает таблетки на пол, забирается на матрас коленями и хватает Колпакова за плечи. Трясет изо всех сил, пытаясь уловить в ослабшем теле хотя бы какие-то отголоски жизни.       — Мира!       Ден почти кричит, хотя и знает, что своими воплями сейчас перебудит весь буткемп. Ну и похуй. Ну и наплевать.       — Блядь, ну ты и конченый, — бормочет Сигитов, подхватывая Мирину руку и пытаясь приподнять тяжеленное тело. — Конь. Че. Ный.       Ден хрипит, но с обмякшим телом не справляется. Поднять и дотащить Миру до ванной у него нет никаких шансов — и Ден решает, что во имя благой цели можно пожертвовать ковром.       Он забирается на постель поглубже, поддевает Мирины плечи обеими руками, укладывает его голову себе на колено, а потом с трудом перетаскивает в подобие сидячего положения и опрокидывает на живот. Сам сползает к краю кровати, кладет Миру грудью на свои колени, одной рукой придерживает лоб, а двумя пальцами второй лезет в рот поглубже, добираясь до самого корня языка.       Ден давит с силой, и Мира очухивается буквально за секунду до того, как сблевывает на пол и на голые Денисовы ноги горячую кислотную жижу.       — Вот так, — выдыхает Сигитов, убирая пальцы и давая Мире прокашляться. — Очнулся?       — Какого хуя ты тут делаешь? — хрипит Колпаков в ответ.       Голос у него слабый и надломленный, но Дену резко становится спокойно: жив, в сознании, сейчас проблюется и можно будет вызвать врача на всякий случай. Ден осторожно поглаживает его лоб, удивительно холодный и мгновенно повлажневший от испарины, и начинает тупо смеяться, не в силах остановить истерику.       — Ну ты и долбоеб, Мира, — бросает он. — Поднимайся, пошли, будешь пить воду и блевать дальше.       — Отъебись. Дай мне сдохнуть.       — Ни за что.       В итоге Мира окончательно заблевывает Денису штаны, а потом еще раза три выворачивается наизнанку в ванной, в перерывах глотая жижу из стакана, в котором Ден мешает соду и теплую воду из чайника. Спать Сигитов его тащит в свою комнату, потому что оставлять Миру одного теперь — точно максимально хуевая идея, хотя он и пытается упираться.       — У тебя все равно ковер заблеван, — уговаривает Ден.       — Лучше в блевоте спать, чем с тобой.       — Точно жить будешь, — ржет Сигитов.       — Мне указывает ебаный пуссибой.       — Издевайся дальше.       Денис улыбается и роняет Миру в свою холодную постель, выстуженную ночным воздухом, потому что кто-то забыл закрыть окно, и накрывает теплым тяжелым одеялом. Затем стаскивает с себя грязные штаны и забрызганную водой футболку, сваливает кучей у двери и падает к Мире в кровать. Осторожно приобнимает его одной рукой, стараясь не задевать синяки, и прикрывает глаза.       Его ладонь замирает прямо над Мириным сердцем, и Колпаков фыркает, когда понимает, что делает Денис.       — Не надо меня жалеть.       — Я не жалею.       — А что ты делаешь?       — Забочусь.       — Теперь это так называется?       Ден открывает глаза и смотрит на Миру непонимающе.       — Что «это»?       Мира обессиленно стонет и поворачивается на бок, выдыхая Дену в рот запах мятной зубной пасты. Его губы почти обжигают поцелуем, и Сигитов едва успевает отстраниться и схватить Миру за плечи, не давая подобраться ближе.       — Ты че делаешь?       — Возвращаю долг.       — За что?       Мира смотрит так, что у Дена от его взгляда встают дыбом волосы на затылке. Он ещё никогда не видел, чтобы у человека глаза были такими мертвыми, а лицо при этом — таким живым.       — Давай быстрее, — выдыхает Колпаков. — Как ты хочешь? Мне раком встать или на тебе посидеть?       Ден отползает от Миры подальше просто на всякий случай.       — Ты меня не так понял.       — Ты притащил меня к себе в постель и лапаешь.       — Ты только что блевал над унитазом.       — Я почистил зубы.       — Мира!       Звук собственного имени Колпакова как будто отрезвляет: он встряхивает головой, смахивая с лица отросшие волосы своим совершенно Мирославовским движением, и на его лице, мягком в оранжевых отблесках фонарей с улицы, появляется понимание и какое-то абсолютно нелепое удивление. Мира кладет холодные пальцы Денису на лицо, протягивая руку через всю кровать, и трогает, будто слепой.       Ден едва дышит, боясь спугнуть этот странный тактильный монолог. Мирины пальцы скользят по губам, колятся о щетину, ногтями цепляют коросточки на щеках; сползают ниже, укладываются на шею и легко сжимают — Ден под этим движением только нервно сглатывает, потому что в ванной успел в красках разглядеть следы пальцев на Мириной глотке.       Что же он с тобой сделал.       Мира хлопает глазами, спускает руку ниже, на живот, который от прохлады пальцев тут же напрягается. Денис кусает губы, неловко ерзает и накрывает Мирину ладонь своей.       — Ты в порядке? — спрашивает.       Колпаков смотрит, как ребенок, и неожиданно улыбается, а потом прячет свою улыбку у Дена в подмышке — и там же начинает рыдать, едва Сигитов позволяет себе его обнять.       — Тише, — шепчет Ден. От тихих всхлипов все внутри него ноет и плачет вместе с Мирой. — Все в порядке. Он больше тебя не тронет.       Горячие слезы стекают Сигитову на грудь щекотно и мокро, а холодное Мирино тело обвивается вокруг, как голодный питон.       — Ты шутишь? — сквозь слезы тянет Мира. — Он меня зарежет, когда узнает, где я ночевал. И тебя.       Денис накрывает их обоих одеялом, сплетает свои ноги с чужими, отогревает их, как может, жаль только, что не дотягивается до ступней. Мира в объятиях удивительно хрупкий, хотя и больше Дена в два раза, и удивительно холодный абсолютно везде, хотя это, возможно, последствия его отключки.       — Он поедет обратно в свой аул, — хрипит Сигитов Мире прямо в макушку. — К таким же обезьянам, как он.       Колпаков нервно хмыкает, а Денис раздумывает, подходящее ли сейчас время, чтобы позвать Миру на свидание. Наверное, нет. Наверное, стоит сначала с концами избавиться от Маги, дать Мире подышать, а уже потом приставать со своими идиотскими предложениями. Хотя какая разница, когда он услышит отказ?       — Слушай, пойдешь со мной на свидание? — тихо выдыхает Ден.       — Сейчас?       — Нет, ну… Когда будешь готов. Если хочешь вообще.       Мира молчит с минуту, и все это время Денис пинает себя за тупость. Теперь, помимо прочего, Мира будет думать, что Ден беспросветный долбоеб и лишен элементарной эмпатии.       — Пойду, — наконец отвечает Колпаков. — Но придется подождать.       Ден улыбается.       — Сколько угодно.       Хоть целую ебаную вечность.