***
Несмотря на то, что дыхание Кроули стало медленным и тяжелым, убаюканное приглушенными звуками города, он тут же проснулся, стоило шуму воды затихнуть. Дверь ванной открылась и он зашевелился – ровно настолько, чтобы показать Азирафелю, что ему не нужно беспокоиться по поводу тишины, – но по-прежнему не поднимал голову, пока по маленькой комнате раздавались шаги. Соседняя кровать скрипнула под весом, а затем в комнате снова воцарилась тишина. Кроули терялся в догадках, все его мысли тянулись к мужчине рядом с ним. Чувствует ли он себя лучше? Удобно ли ему? Сможет ли он заснуть? Но, решив оставить свои желания и томления при себе, он перевернулся на другой бок. Пружины кровати снова скрипнули – еще один короткий, резкий звук, как и в первый раз. Затем послышался легкий шелест простыней, шорох движений и дрожащее дыхание, пытающееся сдержаться, гораздо ближе, чем на расстоянии целой кровати. Кроули перевернулся на спину и приподнялся на руках. Он никогда не был так признателен за доступность их отеля, как в этот момент: благодаря сочетанию светящихся индикаторов на приборах и тусклых занавесок, слабо прикрывающих окно, в комнате было достаточно света, чтобы разглядеть затененную фигуру своего коллеги и все тревожные морщинки на его лице. Азирафель с неуверенным вежливым видом учителя, проверяющего работу ученика, аккуратно присел на край кровати Кроули. Его пальцы осторожно скользили по поверхности одеяла, словно нащупывая разницу между ним и простыней, но слишком робко, чтобы разделить их. Поэтому Кроули сделал это за него, откидывая одеяло и отодвигаясь назад, как раз в тот момент, когда Азирафель открыл рот – он едва успел произнести "Кро…", прежде чем ему была предложена кровать, и вместо гласных из него вырвался тяжелый выдох. Все еще двигаясь медленно, возможно, ожидая, что Кроули передумает, Азирафель опустился на кровать. Как только он поднял ноги, Кроули одним уверенным движением накинул на них одеяло, и Азирафель снова облегченно выдохнул, прижавшись щекой к уголку подушки. Кроули скользнул рукой на подушку, кладя ее ладонью вниз рядом с собой. Темнота была достаточно мягкой, чтобы увидеть, как взгляд Азирафеля метнулся на этот жест, а затем он положил свою руку рядом. Несмотря на все их маленькие прикосновения за ужином, было невероятно сложно сократить эти миллиметры между их мизинцами. Кроули не мог объяснить, почему этот вечер казался таким неопределенным, но осмелился верить, что это не так уж и плохо. Что это что-то значит. Потому что, в конце концов, люди не проявляют знаки внимания и не тянутся к тому, кто для них не имеет значения. Тем не менее, ему нужно было убедиться, что все по-прежнему в порядке, что развитие их отношений просто двигается в причудливом обратном направлении, и что не произошло ничего ужасного, что заставило бы Азирафеля нуждаться в нем. Ему это было необходимо, но он боялся, как бы звук его собственного голоса не повлиял на окружающий их воздух, который становился лишь плотнее, заставляя его кожу покалывать, а каждый вдох наполнять статическим зарядом. Но вместо того, чтобы пролить свет на ситуацию с помощью слов, которые сейчас казались слишком малозначимы для них, он лишь приподнял брови, надеясь, что их напряженное выражение сможет в темноте передать его внутреннюю встревоженность. Все в порядке? Было завораживающе – следить за мерцанием радужки глаз Азирафеля в такой близости. Видеть, как он наблюдает за Кроули, и точно определить момент, когда он поймет его молчаливое выражение лица. Что ж, независимо от того, осознал ли он, о чем именно спрашивает Кроули, или нет, ответная реакция была одной: Азирафель улыбнулся, вокруг его глаз появились морщинки, а щеки приподнялись от улыбки, и он кивнул. Затем его рука сдвинулась на миллиметр ближе и магниты снова сомкнулись. Кроули потянулся к нему – потому что теперь действительно загорелся зеленый свет, – и сжал его руку, прежде чем провести ладонью к плечу Азирафеля. Несмотря на то, что он практически дрожал от предвкушения, его движения были медленными, словно ожидая, когда его остановят. Он внимательно следил за реакцией, но Азирафель ответил с таким же нетерпением – его рука решительно метнулась к лицу Кроули, но коснулась щеки мягко, проводя вдоль линии челюсти, словно он был каким-то нежным и хрупким существом. Кроули добрался до плеча Азирафеля и зарылся пальцами во фланелевую ткань, сжимая ее и притягивая его ближе. И Фелл тут же потянулся к нему, продвигаясь все дальше к середине подушки, пока его рука скользила вниз по шее Кроули, но как только пальцы коснулись ключицы, он резко вздохнул и отпрянул от ощущения обнаженной кожи, так же, как и когда их прервали в прошлый раз. Кроули запаниковал, глядя на руку Азирафеля, подрагивающие пальцы которой задевали его грудную клетку, но опустив голову на подушку и встречаясь с ним взглядом, он понял причину его колебаний. Не страх и не нерешительность удерживали его от прикосновений: взгляд мужчины вряд ли можно было назвать скромным, и даже в темноте было видно, как он закусил нижнюю губу, словно все его тело не в силах сдерживаться от желаемого. Кроули вздрогнул, представив, каково это – быть хорошо сваренным эспрессо или изысканным десертом. Ощутить на себе всю эту страсть и желание. Он взял Азирафеля за запястье и резко потянул вперед, прижимая ладонью к ключице, давая понять, что ему позволено, что его хотят. Азирафель вопросительно смотрел на него долгую секунду, а затем переместился к середине кровати. Рука Кроули с готовностью обхватила его, ладонь прошлась по лопаткам, быстро находя свое пристанище на пояснице. Они оба наклонились вперед, соприкасаясь лбами; рука Азирафеля осталась зажатой между ними, крепко прижавшись к груди Кроули, а ноги медленно продвигались по кровати, скрещиваясь лодыжками и переплетаясь ступнями. Впервые с того момента, как матрас заскрипел под нерешительным гостем, Кроули закрыл глаза. Даже просто обнимать Азирафеля возбуждало гораздо больше, чем он ожидал. Ему хотелось продолжать притягиваться, сплетаться и сливаться воедино, пока все границы между ними не исчезнут раз и навсегда, и одна лишь мысль о таких прикосновениях успокаивала, заставляя осознавать, что все те резкости и колкости того стоили. Если это все, что ему суждено получить, Париж все равно останется для него местом, где он обрел Азирафеля. От этих мыслей он инстинктивно прижался к нему поближе и сделал глубокий вдох, выражая свою признательность и напоминая себе, кто и как близко в этот момент был в его объятиях. Азирафель прижался в ответ, и Кроули, не сдержавшись, открыл глаза и снова посмотрел на него. Он резко выдохнул, обнаружив, что взгляд Азирафеля все еще горячо прикован к нему, блуждая между его глазами и губами. Его.. Ох, твою ж.. Точно.. Кроули широко распахнул глаза. Азирафель повторил за ним, с надеждой приподняв брови. Да? Да-а. Он чуть подвинулся, приподняв голову от подушки, все так же внимательно следя за направлением взгляда Азирафеля – как только прозвучал безмолвный вопрос, он не отрывал его от губ Кроули, даже приоткрыл свои в ожидании. Кроули едва замечал впившиеся в его грудь короткие ногти, словно отчаянно цепляющиеся за него в попытке удержаться, пока они оба пошатывались на краю новой пропасти. Он был слишком сосредоточен на том, что видел в этих глазах. И с него было достаточно ожиданий, размышлений и сомнений. Кроули наклонился вперед и накрыл его губы своими, прижимаясь к Азирафелю так крепко и решительно, словно он был единственным источником воздуха. Ощущение его присутствия было совершенно окутывающим, всепоглощающим, полностью заполнившим все свободное пространство вокруг. Только когда их губы встретились, Кроули начал замечать возбуждающий трепет от каждого прикосновения: горячее тело под его ладонью, легкое поглаживание его лодыжки, царапанье по его пижаме, когда хватка Азирафеля распространялась и блуждала по торсу Кроули, подергивание его члена от тепла бедра коллеги, как покалывали корни волос от ногтей, вцепившихся ему в заднюю часть шеи, а кончики пальцев словно обожгло, когда они скользнули под складки фланели, скрывавшие его от обнаженного изгиба позвоночника Азирафеля. Никто из них не застонал, но Кроули чувствовал, как этот звук замирает прямо на его губах, грозясь вырваться наружу. Вместо этого они тяжело и горячо дышали, хватая ртом воздух через приоткрытые губы, отказывающиеся разъединяться. Почувствовав вежливое прикосновение языка Азирафеля, Кроули на мгновение задумался о шоколаде, оставшимся у него во рту, и о том, как он будет сочетаться со свежей мятой и чистыми зубами, но Азирафель прижался к нему, словно он был каким-то лакомством, жадно пытаясь уловить вкус каждого срывавшегося выдоха. Кроули мог бы лежать так часами, точно так же, как и просто находиться в этих объятиях, наслаждаться ощущением рук, обвивающих его, и, похоже, это чувство было взаимным. Подобно морскому приливу, настойчивая необходимость между их губами неутолимо разгоралась, а дыхание сливалось в едином порыве, но за этим обязательно следовал отлив и ритм снова возвращался к ленивому. За пятьдесят два долгих года это безусловно был лучший поцелуй в жизни Кроули, приукрашенный еще и восхитительной мыслью о том, что Азирафель тоже неохотно стремился завершить его. Но, в конце концов, они всего лишь люди, и Кроули возненавидел этот факт, когда покалывания в его зажатой руке перешли от онемения в боль. Тем не менее, он настойчиво стремился сохранить контакт их губ, пока выпутывал руку из рубашки Азирафеля и приподнимался на локте, освобождая затекшую от подушки. Губы Азирафеля дрогнули от такой перемены, но он быстро осознал, в каком затруднительном положении находится Кроули, и перевернулся на спину, чтобы дать мужчине возможность перестроиться. Поцелуй снова прервался, но лишь на мгновение, когда Кроули улыбнулся ему в губы, и неприятный стук зубов оказался не таким уж страшным, когда он понял, что Азирафель улыбается ему в ответ, точно так же забавляясь собственным упорством. Но мимолетный момент веселья сменился очередным порывом влечения, и в новом положении ему было гораздо легче наклониться к губам Азирафеля, пропуская его язык к себе в рот. Этот жест вызвал еще один сдавленный вздох, хотя с чьих уст он сорвался, Кроули сказать не мог. Теперь, когда обе его руки были свободны, Азирафель обхватил Кроули и потянул на себя, пока его колено не протиснулось между бедрами в попытке удержаться на ногах, а руку пришлось закинуть за плечо Фелла, сохраняя равновесие. Очень неожиданно Кроули обнаружил, что лежит сверху на Азирафеле, буквально прижимая его к кровати всем телом. У него не было возможности побеспокоиться о том, слишком ли это быстро или слишком ли это много для мужчины, лежавшего под ним, поскольку Азирафель крепче сжал его в своих объятиях, словно это было единственное место, где он когда-либо хотел видеть Кроули. Не было никаких возражений, никакого сопротивления. Все было четко и ясно, как учебная программа Кроули. Очередная волна желания усилила поцелуй. Слабый стон, похожий на тихое хныканье, вырвался с очередным выдохом Азирафеля, выскальзывая через приоткрытые губы и добираясь до глубины души Кроули. Он не осознавал, насколько сильно начали двигаться их тела, пока не почувствовал, как дрожь от этого хныканья не прокатилась по позвоночнику, собираясь где-то глубоко в паху и заставляя его остро ощущать твердый жар между их бедрами. Не было и намека на штиль, способный их охладить и замедлить – высота волн прибоя лишь увеличивалась. Что-то в этих переплетающихся объятиях, наконец, высвободило отчаянный безудержный поток, так долго таившийся на глубине, предоставляя ему возможность двигаться в собственном направлении, без ограничений и сдерживания. Это придало Кроули смелости наконец оторваться от губ Азирафеля и посмотреть на него – желание, преследовавшее его с того самого момента, как они поцеловались. Не столько для того, чтобы остановиться, а просто полюбоваться им, увидеть, что сотворили его губы, снова взглянуть в его глаза – теперь, когда он был уверен, что поцелуи возобновятся, как только они этого захотят. И Кроули определенно понравилось то, что он увидел: его мягкие губы были покрасневшими и припухшими, волосы беспорядочно спутались, брови сосредоточенно сведены к переносице, взгляд подернут пеленой, а зрачки расширились на фоне узкой полоски синевы. Его руки скользили и цеплялись за торс Кроули, побуждая его опуститься обратно, недовольный даже такой короткой разлукой, но легкие явно нуждались в передышке. Звуки, наполнившие комнату, когда они прервали поцелуй, были даже еще более неприличными – напряженное, влажное дыхание, граничащее перерасти в стоны или вздохи. Видеть Азирафеля таким развратным – сводило с ума, пробуждало в нем все инстинкты, разжигало пламя всех плотских желаний, в исполнении которых он не собирался себе отказывать, и, устав ждать и размышлять, наклонился, снова целуя его. Азирафель резко повернул голову, и губы Кроули прижались к его щеке. В голове мелькнула вспышка тревоги, но Азирафель быстро переместил руки, положив одну на затылок Кроули, и потянул его вниз, призывая продолжить свои действия. Момент паники был почти заглушен возбуждением, когда он понял, что Азирафель приглашает его – буквально требует – к своей шее, и, удовлетворяя эту просьбу, приник губами к нежной коже под мочкой его уха. Он целовал Азирафеля бездумно, беспорядочно, на чистом адреналине и порывах. Касания губами к его коже требовали чуть больше концентрации, хотя бы для того, чтобы контролировать себя и наслаждаться каждым прикосновением, не оставляя тысячи следов и отметин. Из-за этой сосредоточенности он не сразу расслышал первое сорвавшееся "Кроули" с губ Азирафеля, и понял, что ему что-то шепчут, только когда пальцы сжались в его волосах. – Прикоснись ко мне. Звук голоса, а не дыхания, вернул его к реальности. Кроули приподнялся на локтях и в недоумении уставился на Азирафеля, настолько потеряв голову от желания, что лишь спустя мгновение разобрал иностранный слог. "Прикоснись ко мне". Азирафель выглядел явно измученным, нахмурив брови и опустив глаза вниз, избегая взгляда с Кроули. – Ты хочешь... Могу я? – прошептал он и вздрогнул. Казалось неправильным, слишком резким и опрометчивым нарушать их молчание, даже на короткое время. В голове мелькнула мысль, что, возможно, поэтому Азирафель и заговорил по-французски, если тоже боялся нарушить такой драгоценный момент, который им удалось выкроить для себя после стольких неудачных попыток. Азирафель кивнул, но его сдержанный взгляд отказывался встречаться с Кроули. Кроули попытался снова, на этот раз перенеся вес на одну руку и обхватывая пальцами его подбородок. – Все, что захочешь, ангел, – ответил он. Просто чтобы расценить обстановку, он позволил своему голосу сорваться, насвистывая слова чуть громче шепота. Азирафель, наконец, посмотрел на него как следует, на его лице отразилось облегчение и уязвимость, и Кроули сразу же понял ход его мыслей. Несмотря на то, что они оба прекрасно знали язык, в данный момент его использование казалось совершенно новым и незнакомым, словно каждый слог накрывался таинственной завесой, а каждый вздох приглушался, мягко приземляясь в темноте, позволяя им чувствовать себя защищенными, позволяя общаться более свободно и открыто, не опасаясь, что страх или тревога затмят их слова. Он еще сильнее уткнулся лицом в шею Азирафеля и, наконец, издал стон, который так долго сдерживал, прошептав сквозь него нежное "что угодно". Азирафель вздрогнул, услышав это, и снова сжал пальцы в волосах Кроули, но на этот раз не в попытке отстранить, а наоборот – притягивая ближе. Кроули убрал руку с лица Азирафеля и провел вниз по его телу, ладонью оглаживая грудь, собирая в кулак все остатки силы воли, чтобы не впиться зубами ему в шею, когда Азирафель выгнулся дугой навстречу ему. Его губы опустились ниже, яростно припадая к впадинке над ключицей, а рука, последовав дальше, опустилась вниз, пока не коснулась нижнего края его пижамной рубашки – она и так уже задралась и перекрутилась от того, что Кроули прочерчивал руками его позвоночник, но теперь он поднял ее полностью, проводя ногтями по животу. Азирафель извивался под его прикосновениями, с трудом подавляя всхлип, когда эти движения заставили его прижаться к заостренным бедрам Кроули, и вместо стонов издавал вздохи, подозрительно похожие на ругательства. – Ангел, тебе не кажется, что ты ведешь себя неприлично? – прижимаясь губами к его горлу, Кроули самодовольно улыбнулся, и его пальцы нырнули под пояс пижамных штанов. – Я веду себя совершенно.. о-ох.. прилично, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Кроули сдавленно выдохнул Азирафелю в шею, когда рука столкнулась с плотным жаром его эрекции. Несмотря на то, что все это время он чувствовал, как натянулась ткань его пижамных штанов, внезапно ощутить в руках возбуждение Азирафеля, казалось, мягко говоря, чем-то нереальным. Он упорно сопротивлялся соблазну пофантазировать о коллеге, потому что знал, какой катастрофой это обернется, когда его гиперактивное воображение начнет переигрывать. Теперь же, когда реальность настигла его и он провел рукой по всей длине члена мужчины, его мозг начал подкидывать слишком много идей, чтобы уместить их в один вечер. – А у нас есть презервативы? Азирафель покачал головой, издав разочарованный вздох, который Кроули легко превратил в восторженный одним движением большого пальца. – Ничего страшного. Разберемся с этим в следующий раз. Прильнув к основанию шеи Азирафеля, он улыбнулся, довольный внезапным урчанием, раздавшимся в ответ на его губы. – Блять. Кроули снова переместился к этому рту, утягивая его в нежный, но не менее горячий поцелуй, а затем прикусил его губу. – Ты же в курсе, что это все равно ругательство, даже если на французском, – пробормотал он. – О, заткнись, – фыркнул Азирафель и одной рукой толкнул его обратно на матрас рядом с собой. Как только Кроули скатился с него, Азирафель, не позволяя ему уйти далеко, перевернулся на бок, встречаясь с ним лицом к лицу и вновь соединяя их губы. Их руки одновременно ухватились за пояса, отодвигая и оттягивая резинку, пока их члены не оказались достаточно свободными от белья. Когда они обхватили друг друга кулаками, поцелуй распался на прерывистые касания – губы парили над губами, зависая в воздухе, а вздохи сливались со вздохами. Азирафель крепко прижимал ладонь к его щеке, время от времени скользя к затылку или краю челюсти – куда угодно, где можно было зацепиться пальцами и притянуть Кроули ближе, чем обычно позволяли границы возможного. Каждый тяжелый вздох заставлял их прижиматься к покрытой испариной груди друг друга, и когда короткие мгновения расстояния стали невыносимыми, они придвинулись еще ближе, так, что даже самый тихий стон не смог бы протиснуться между ними. Кроули покачивал бедрами, пока его влажный от выступившей смазки член не уперся в мягкое бедро Азирафеля, а костяшки пальцев не столкнулись с его костяшками. Он оторвался от поцелуя на одну мучительную секунду, только для того, чтобы опустить взгляд под одеяло и выровняться с эрекцией другого мужчины. Азирафель застонал ему в шею, когда понял его намерения, внезапно оказавшись между Кроули и подушкой. Его губы приоткрылись и он прижался с нежным вздохом к его плечу, медленно раздвинув пальцы и слепо двигая рукой, пока их члены не оказались вплотную друг к другу. Кроули не ожидал, что он обхватит их пальцами, присоединяясь к его собственному кулаку и скользя по всей длине вместе с ним, но лишняя рука оказалась не такой уж помехой. Он легко следовал за темпом Кроули, сжимая их у основания, в то время как сам Кроули натягивал крайнюю плоть, работая в тандеме так же гладко и слаженно, как и во всем остальном. Потому что, конечно же, они были на одной волне. Конечно, так было всегда. Тепло на шее творило с ним чудеса, по спине пробегали мурашки от каждого прикусывания зубами, а горячее дыхание словно выжигало его изнутри. Он понимал, что долго не продержится под всем этим натиском окружающих его прикосновений, и выдавил из себя единственный слог, на который был способен, в попытке предупредить: – Ангел… Азирафель впился ему в шею, прихватывая зубами тонкую кожу так, что откуда-то из глубины грудной клетки Кроули вырвался стон. – Мой дорогой, – простонал в ответ Азирафель и, сжав пальцы по всей длине их членов, излился в кулак Кроули.***
Азирафель мирно спал. И в пять утра его разбудил не звук будильника мобильного телефона, лежавшего на подушке рядом с ним, а прикосновение пальца, нежно прослеживающего линии его лица, пока этот практически невесомый жест не заставил его чихнуть. Миссия выполнена, судя по довольной ухмылке Кроули. Открыв глаза, он обнаружил себя лежавшим в теплой постели, на прикроватной тумбочке стояла чашка горячего чая, а на сборы оставалось полчаса. Кроули сидел поверх одеяла у него под боком, полностью одетый и в солнцезащитных очках, которые были опущены достаточно низко, чтобы Азирафель смог заметить его сонный взгляд из-под затемненных линз. – Проснись и пой, – протянул он. Азирафель сморщился и потер нос. – Ты такой ужасный человек. – Этот ужасный человек заварил чай, – отметил Кроули, обращая его внимание на дымящуюся кружку. – И уже учеников всех разбудил. Азирафель с трудом заставил себя принять сидячее положение, делая вид, что тщательно все обдумывает. – Такой ужасный, дорогой, – смягчился он. Кроули усмехнулся и водрузил очки обратно на нос. Азирафель спал долго и крепко, а проснувшись, почувствовал, как вся усталость и напряжение остались на простынях позади него. Однако спустившись в холл, он заметил слабое ощущение беспокойства, затаившееся в уголках его сознания. Не то чтобы Фелл сожалел о чем-то, просто к этому моменту он уже привык к неожиданным разочарованиям, учитывая все досадные помехи и своего рода неудобства, преследовавшие его всю неделю. У него была чудесная ночь, довольно приятное утро, и должно быть неизбежным, если кто-нибудь из учеников одарит его наглой усмешкой или персонал на ресепшене прокомментирует то, о чем они в принципе не могли и догадываться. Странное чувство – ждать чего-то, что, он понимал, не произойдет. Потому что, очевидно же, что в шесть утра все были больше сосредоточены на самих себе, не говоря уже о том, что никто из них никоим образом не мог узнать, что он заснул, целуя и вздыхая в шею другого учителя. Никто, кроме Азирафеля, не знал, что взгляд Кроули за этими очками был устремлен только на него, никто, кроме Азирафеля, не знал, что эта задумчивая улыбка вызвана общими воспоминаниями о крепких, отчаянных объятиях и тихих просьбах на французском. Даже четкое осознание этого факта не позволяло ему просто взять и отключить свою тревожность, но по мере того, как долго тянулось это утро, навязчивые мысли постепенно начали отходить на задний план. Азирафель пересчитывал детей на автостанции, когда к нему подкрался Кроули с чем-то знакомым. Он дождался, пока все ученики будут отмечены, а багаж погрузят в нижнее отделение автобуса, и только после этого протянул ему бумажный стаканчик с кофе. – Мой дорогой, ты… – Не удержался, – Кроули приглушенно стукнулся своим стаканчиком по боку стаканчика Азирафеля. – Ничего особенного, просто капучино. Прощальный напиток перед возвращением к английскому пойлу, которое ты так ненавидишь. Азирафель приоткрыл крышку, чтобы полюбоваться пенкой, посыпанной шоколадом, прежде чем сделать первый глоток. Кофе был горячим и насыщенным, с чем не мог сравниться гостиничный чай, и он не сдержал сияющей улыбки в сторону Кроули. – Возможно, я просто посещал неправильные места, – признал он. Кроули замер со стаканчиком у губ, обдумывая тщательно подобранные слова Азирафеля. Затем, успешно расшифровав язык, который он отлично освоил за эту неделю, усмехнулся, поняв их смысл, и принял этот вызов. – Определенно. Но тебе повезло, в четверг после школы я абсолютно свободен. Так уж и быть, покажу пару-тройку мест. Бесполезно притворяться, что ты занят. Книги не считаются планами. Азирафель лучезарно улыбнулся, делая следующий глоток. – Полагаю, тогда у меня просто не остается выбора. Придется согласиться. Стоя рядом с Кроули в тени международного автобуса, Азирафель осознал, что этот момент был замечательным отражением их первого совместного утра, но при этом отличался во многих других маленьких невыразимых деталях. Да, Кроули снова преподнес ему неожиданный подарок, но его содержимое было скорее горьким, чем цветочным. Выражение их лиц было мягким, а не хмурым, сонная и вялая усталость сменилась спокойствием и бодрствованием, и вместо стремления поскорее сбежать, они были преисполнены желанием задержаться рядом друг с другом подольше. Оказавшись в салоне автобуса, Кроули даже не умостился спать. Он наблюдал за тем, как Азирафель обращается к ученикам, стоя в проходе, а когда коллега занял место рядом с ним, достал из сумки одну из своих антологий французской поэзии. Несмотря на слабый утренний свет, на нем по-прежнему были очки, но вместо того, чтобы свернуться на дорожной подушке, он расстелил на их коленях плед и нетерпеливо прижался бедрами под ним. Азирафель взглянул на него так же, как и во время того дневного спектакля, только на этот раз он не выражался и не паниковал. Они смотрели друг на друга при свете дня и теперь понимали, что происходит между ними. Он слегка прислонился к руке Кроули и принялся читать через его плечо, наклонив твердый переплет на его коленях так, чтобы им обоим было видно. Заканчивая восхищаться страницей, он кивал, и только когда они оба были готовы, Кроули переходил к следующей. А когда его начало укачивать, наказывая за чтение в автобусе, Азирафель просто закрыл глаза и прижался к плечу коллеги, пока не заснул под гул двигателя и шелест переворачиваемых страниц.