Не одни

Кэйа честно старается вдохнуть полной грудью, но что-то вязкое, липкое, отвратительное растягивается под ребрами, мешает и не дает. Внутри все словно трескается, опустошая из трещин все эмоции и чувства, которые копились на сердце уже много лет, которые Альберих так кропотливо прятал под миллионом ледяных замков. Сейчас уже ничего скрывать не хочется. Не хочется испытывать вообще что-либо, чувствовать себя живым хотя бы немного. Пик буревестника не удивляет своими непрекращающимися ветрами. Сегодня они дуют даже сильнее, постепенно перерастая в ураган. Самая подходящая погода для того, чтобы наконец закончить все. Раньше Кэйа бы назвал данный поступок слабостью и трусостью, но сейчас - он сам и есть слабак и трус. Раньше Кэйа бы никогда не признался, что устал. Сейчас сил упираться и бороться - нет. Жизненная батарейка опустилась к нулю еще несколько месяцев назад, но сдался Альберих только сегодня. Ненавидеть себя уже давно вошло в привычку. Ненависть и отвращение к себе окончательно приелись к себе в тот день, когда на правом глазу появился ужасный противный шрам. В тот день Кэйа потерял всех своих близких людей. Отец - бросил еще в детстве, Крепус - несправедливо погиб, Дилюк... Дилюк не понял, не принял, скрестил с ним мечи. Непринятие названным братом ранило Кэйю больше всего, потому что ближе у него никого не было. С того момента Альберих начал остервенело выстраивать эти кучи замков у сердца и прятаться за масками беззаботности и обаяния. Со временем эти маски приелись настолько, что Кэйа забыл, кем является. Предатель, неблагодарный сын и брат, каэнрийская тварь, которую даже самый понимающий и родной человек не смог понять и простить на протяжении стольких лет, сколько бы Кэйа ни пытался сделать первые шаги. В глазах Дилюка он видит лишь боль, и каждый раз чувство вины пожирает изнутри. Это он сделал его таким. Неужели нельзя было просто побыть рядом в тот день, когда младший Рагнвиндр так нуждался в поддержке? Кэйа слишком эгоистичный человек для него, слишком грязный, слишком... слишком. Он не заслуживает жить. Сегодня все маски дали трещину, и Кэйа понял, что больше не выдерживает. Буря усиливается, и мужчина подходит к краю пика. Смотрит вниз, пытается нормально вдохнуть, но не может - дыхание не получается выровнять, как бы ни хотелось. Альберих смотрит на свои ладони - что-то очень некстати капает на кожу перчаток. Дождя пока не ожидается. Отвратительно. Насколько же он жалок. Кэйа переводит взгляд на море, обнимая себя дрожащими руками. Нужно сделать все здесь и сейчас. — Ты явно не этого от меня ждал, отец?.. — Шепот выходит слишком тихим, но и слушать некому. Кэйа смотрит на небо. — Даже твои ожидания не смог оправдать. По щеке предательски катится еще одна слеза, и Кэйа делает шаг. Кэйа прекрасно управляет планером, но кто сказал, что сегодня он им воспользуется? Внезапная потеря равновесия и боль в руке окончательно выбивают из колеи. Альберих успевает только негромко вскрикнуть перед тем, как его резко оттягивают назад, от обрыва. — Ты совсем с ума сошел?! Уши разрезает давно не проявлявшийся, почти безумный, крик Дилюка. — Отпусти меня. — Кэйа отбрыкивается в попытке встать, но Рагнвиндр лишь крепче прижимает его к себе. Анализировать причину нетипичного поведения брата и в принципе нахождения его тут нет сил. Голос Кэйи дрожит. — Отпусти. Меня. — Зачем? Чтобы дать тебе ум- — Убери свои руки и дай мне уже спокойно умереть! — Альберих больно бьет Дилюка под ребро и рвется к обрыву, но снова не успевает - его обнимают поперек талии и с силой притягивают к себе. В теплых руках Кэйа дрожит и обмякает совсем. Все маски были разрушены, поэтому слезы неконтролируемо текут по щекам. На голову тоже что-то капает - похоже, даже небо страдает от вида разбитого вдребезги сердца капитана кавалерии Ордо Фавониус. На волосы ложится чужая ладонь и нежно поглаживает. Дилюк обнимает крепче, позволяя прижаться к себе и намочить плечо слезами. Собственные ладони начинают дрожать от осознания того, что могло произойти, появись он хоть секундой позже. — Придурок, зачем ты собрался это сделать?.. — Обхватывает заплаканное лицо ладонями и смотрит так обеспокоенно, напуганно. Но Кэйа молчит, не пытаясь остановить слез, даже в лицо не смотрит, опуская голову. — Кэйа. Голос зовет ласково, успокаивающе, как раньше. Альберих поднимает взгляд и сглатывает. — Я устал, Дилюк, — улыбается криво, разбито и перехватывает чужую ладонь на щеке, — я больше не могу. Почему ты здесь?.. Почему спасаешь меня? Зачем? — К горлу снова подкатывает истерика, и Кэйа отстраняется подальше, дыхание опять сбивается. — Ненавидь меня, я только этого и заслуживаю, я отвратителен, я лжец, я предатель, которого стоило убить еще тогда, я не достоин жить, я... Дилюк не дает договорить, снова обнимает так крепко, как только может, заходясь в безумном шепоте: — Тише, тише, Кэйа, — Утыкается в растрепанные синие волосы, ласково гладит по макушке, пытается хоть как-то успокоить, когда у самого от боли сжимается сердце. — Все будет хорошо, слышишь меня, родной?.. Все теперь будет хорошо. Я не позволю тебе умереть, понял? Не в этой жизни. Кэйа поднимает голову и горько усмехается. — С каких пор ты ко мне оттаял? — Я никогда тебя не ненавидел, Кэйа. Ты сам так решил. — Голос напротив звучит вполне себе правдиво. Дилюк бережно берет его руки в свои и целует, наконец позволяя слезам выйти наружу. Кэйа вздрагивает и смотрит ошарашенно. Внутри все переворачивается в мгновение: неужели он сейчас с легкостью бы оставил Дилюка одного?.. Что за эгоизм?.. Обнимает, поглаживая огненные волосы, шепчет сбивчиво: — Прости меня, прошу. За то, что я такой. За все, Дилюк, прости, умоляю- Его речь обрывают нежным соленым поцелуем. Дилюк отстраняется так же быстро. — Я простил тебя уже давно, глупый. Снова объятия, и Кэйа уже не хочет исчезнуть. На душе гораздо спокойнее, прямо как если бы он нашел свой дом. — Я так по тебе скучаю, Люк. Тело потряхивает, а Дилюк целует снова, целует везде, где может дотянуться, сцеловывает кристальные дорожки слез, гладит щеку и заботливо очерчивает пальцами виднеющийся шрам, любовно обводит взглядом лицо напротив. — Я тоже очень скучал, родной. Простишь мне мое упрямство? Альберих тихо смеется. Впервые за много лет так искренне. И чувствует, как силы жить потихоньку возвращаются. И вернутся окончательно. Дилюк об этом позаботится. Они снова не одни.