Неповиновение

Гейл уставился за пределы круга света, отбрасываемого костром, на крошечную, смятую кучку черного, белого и красного, которая когда-то была птицей. Между ее перьями начали подниматься завитки дыма. Проклятие уже работало, возвращая тело к себе. Скоро оно превратится в пепел – один последний полет, прежде чем он будет рассеян ветром, смешавшись со слоем тошнотворной пыли, которая покрывала все вокруг. Астарион перестал расхаживать. – Может, ты перестанешь на это смотреть? – Где твое любопытство? Нам выпал редкий шанс понаблюдать за едва задокументированным явлением, – ответил Гейл. Он сидел на холодной земле, вытянув ноги и сложив руки на коленях. Если он не мог вызвать энтузиазм у своего собеседника, он, по крайней мере, попытался вызвать его у себя. – Поразительно, как проклятие, похоже, подталкивает своих жертв к саморазрушению. – О, да! Совершенно очаровательно, – отрезал Астарион резким от истерики тоном. Он стоял, скрестив руки на груди, вцепившись в свои плечи, словно пытаясь удержать самого себя в руках. – Тебе не приходило в голову, что это явление осталось недокументированным, потому что оно убивает любого ученого, достаточно глупого, чтобы прийти сюда? Гейл хмыкнул, скорее обозначая, чем подтверждая, и не сводил глаз с трупа птицы. Даже Тав была осторожна, когда они отважились отправиться в Оскверненные тенью земли. Хотя обычно она сопротивлялась любым указаниям, она, казалось, приняла предупреждения Хальсина к сведению – возможно, из-за какого-то негласного уважения к старшему друиду. Они продвигались к месту постепенно, постоянно останавливаясь, прощупывая пространство перед собой, чтобы нанести на карту контуры местности и следить за передвижениями культистов. Те, кто пользовался благосклонностью Абсолюта, имели какой-то способ пересечь тьму невредимыми, но Тав еще не подпустила никого достаточно близко, чтобы провести расследование. Пока что они пробирались сквозь тени под слабой защитой факелов и походных костров. Существование на этих землях требовало высокую цену. Усталость наваливалась на плечи, как мантия из угольной пыли, из-за чего случались вспышки гнева, а разговоры были вялыми. Когда Тав собрала свой небольшой разведывательный отряд и углубилась во мрак, лагерь, который они оставили позади, был тих, как могила. Обнаружение возможных следов беженцев – выбоин от колес повозки, отпечатков ботинок и копыт крупного рогатого скота – стало долгожданным, хотя и слабым лучом надежды. Они проследовали по следам до размытого перекрестка, где грязь стала слишком влажной, чтобы сохранять какую-либо форму. Тав проявила удивительную сдержанность, признав, что, возможно, было бы немного безответственно бросаться в неизвестность всем сразу. Гейл, недолго думая, вызвался остаться и разбить лагерь. Это не было чистым бескорыстием. Отсутствие уединения в этой новой, странной жизни было удушающим для того, кто привык к просторным покоям в целой башне, а затаившаяся в его груди сфера усугубляла ситуацию. Ощущалось так, будто всепоглощающий голод вырезал внутри него пространство, и в его отсутствие Гейл начинал понимать, насколько пустым стал. Взрыв больше не был чем-то диким, непредсказуемым, вокруг чего можно было ходить. Он стал явным. Гейл знал, как будет чувствоваться заклинание на его губах. Он почти не спал, боясь, что слова вырвутся на неосознанном выдохе, и он проснется с призванным кинжалом, вибрирующим в его руках. Он не стал бы этого делать, но представил бы, как делает это, и эта мысль была отвратительной, и от нее у него перехватило дыхание от того, как отчаянно он жаждал освобождения. Не могло быть наказания совершеннее. Он должен был вынести это в одиночку. На перекрестке Тав отклонила предложение Гейла. Она напомнила ему о своем правиле о том, что в каждой партии должен быть по крайней мере один участник с ночным зрением. В ее решении было нечто большее, хотя она и не сказала этого. В прошлом она была готова обходить свои собственные правила, но не сейчас. Только не с Гейлом. Он задавался вопросом, действительно ли его было видно насквозь. Сказав это, Тав и Карлах отправились в увядший лес, шутливо переговариваясь, а Гейл и Астарион остались в ореоле своего костра, наблюдая, как птица, обезумевшая от проклятия тени, бросается в заросли терновника, пока ее тело разваливается на части. – Впервые почти за все время моего существования, – выплюнул Астарион, не задумываясь, – я могу ходить под солнечным светом, а Тав настаивает на том, чтобы протащить нас по каждому месту на Фаэруне, где оно, черт возьми, не светит. Астарион чувствовал себя неважно. Он всегда был угловат в своей утонченной эльфийской манере, но в неровном освещении их маленького лагеря он выглядел почти изможденным. Когда он крался кругами, казалось, не обращая внимания на обеспокоенные взгляды Гейла, в его поведении было что-то дикое. – Я так спешил сбежать из Подземья, – пробормотал он. – Если бы я знал, что меня ждет, я бы никогда не уходил. Гейл склонил голову набок. – Я удивлен, насколько сильно это место беспокоит тебя. Я представлял, что для бывшего «создания ночи» путешествие обратно во тьму будет похоже на надевание старой рубашки, – он сглотнул, когда Астарион повернулся, чтобы посмотреть на него. – Возможно, старой, плохо сидящей рубашки. Но, тем не менее, знакомой. – Если я когда-либо и был «созданием ночи», то не по своей воле, – огрызнулся Астарион. Из его уст фраза звучала не столько как тактичный обход термина «вампир», сколько как что-то взятое из плохого эротического ужастика. Может дело было в том, как блики костра играли на его лице, но, когда Гейл наблюдал за Астарионом – за его сжатой челюстью, за плотно прижатыми к телу руками – ему показалось, что он увидел что-то за этим негодованием. – Астарион, – нерешительно начал он, – ты боишься темноты? Он перешел грань. Тремя большими шагами Астарион подскочил к месту, где Гейл сидел на земле, редкая и раскаленная ярость сверкала в его глазах. Он встал между Гейлом и огнем, заслоняя свет своим телом. – Что ты можешь знать о темноте? Два столетия, – прошипел он сквозь зубы, – я пережил два столетия мучений в тенях, подобных которым ты даже представить себе не можешь. Меня заставляли бродить по ночным улицам, пока ты учился ходить. Гейлу следовало бы испугаться. Даже извиниться. Но все, о чем он мог думать, это то, что это не было ответом на его вопрос, и уж точно не было «нет». Движением ладони он извлек из воздуха несколько туманных светящихся сфер, заливая пространство мягким светом. Маленький кусочек мира, который он делил с Астарионом, появился из темноты. Астарион оглядел сферы, позволив своим рукам повиснуть по бокам. – Ох. Это... – он снова посмотрел на Гейла, и, казалось, не только свет делал его лицо мягче. – Спасибо. Гейл хотел сказать, что ты мог бы просто попросить, но он знал, что даже через тысячу повторений тысячи жизней Астарион не стал бы просто просить. – Всегда пожалуйста, – сказал он вместо этого. Астарион не избавился от всех своих колкостей. – Если отбросить фокусы, все равно чертовски холодно, – раздраженно фыркнув, он опустился на землю рядом с Гейлом, скрестив ноги. Гейл внезапно и необъяснимо стал очень внимательно следить за своей позой. Он продолжал смотреть в сторону огня. Это было вежливо? Казалось важным, чтобы Астарион считал его вежливым. – Я и не подозревал, что ты чувствителен к холоду, – произнес он. – А как же то, что ты сам довольно прохладный. По температуре, конечно, а не по характеру, – небольшая ложь была допустима во имя поддержания мира. Если Астарион и ощетинился, Гейл не повернулся, чтобы посмотреть. – Возможно, мое тело не вырабатывает тепла, но это не значит, что я не страдаю от его недостатка. – Я понимаю, – кивнул Гейл. – Ужасно жестокий аспект твоего состояния. – В том и суть, – последовал краткий ответ. Было ли это инстинктом лагерного повара или простым выражением товарищества, Гейл решил, что ему нужно согреть Астариона. В идеале он бы сделал это с помощью сытного обеда, но ни в Гейле, ни в его венах не было ничего аппетитного. Он придвинулся ближе к Астариону и накинул ему на плечи свой плащ, так что они придвинулись друг к другу под шерстяной тканью. Астарион застыл, прижавшись к его боку. – Ты совсем замерз, – нахмурился Гейл. – Вот. Так лучше? Он обнял Астариона за широкую спину, прижимая его к теплу своего собственного тела. Расчет не был таким простым. Некоторые переменные, казалось, не были учтены. Прежде чем Гейл смог осознать, что происходит, Астарион перекатился к нему на колени, оседлав его бедро. Этого было почти достаточно, чтобы опрокинуть его на спину, и сначала он подумал, что на него напали – что Астарион, наконец, решил покончить с его жизнью здесь и сейчас, и плевать на проклятую сферу. А потом Гейл нелепо уставился на костер, который стал слишком ярким, когда Астарион провел носом по его виску и прошептал в его ухо. – Так лучше? Гейл попытался что-то сказать, хоть что-нибудь, но смог выдавить из себя только какой-то жалкий писк. Астарион влажно лизнул его горло. Как же приличия? Как же пристойность? Такие вещи имеют значение, дико думал Гейл, сдерживая бурлящую кровь. Он попытался повернуться, но обнаружил, что зажат между двумя худыми ногами и парой рук на затылке. Он смог только немного повернуть голову влево, не обращая внимания на тянущую боль в скальпе, и уткнуться лицом в пахнущие дымом светлые волосы. О, но он едва ли позволял себе мечтать об этом. Он глубоко вдохнул. Какая-то цепкая, жаждущая часть его самого вырвалась наружу вместе с выдохом. Астарион на мгновение перестал его облизывать, но продолжал безжалостно прижиматься губами к шее Гейла. – Ты сам это начал, – упрекнул он. – Прояви немного инициативы. Он убрал одну руку с затылка Гейла, чтобы схватить его за запястье, запустив его дрожащие пальцы в свои кудри. Гейл медленно пошевелил пальцами, словно стараясь не разрушить тончайшие структуры иллюзии. Астарион держал свою руку поверх его. Через мгновение он резко сжал ее, побуждая Гейла схватить, потянуть. – Ха, – выдохнул Гейл, затем нахмурился, поскольку это был не тот звук, который он намеревался издать. – Астарион, – выдавил он, и все колесики в его мозгу завертелись, чтобы придумать что-то другое, кроме имени, – нежнее, пожалуйста, Астарион. Астарион откинулся назад, и Гейл, наконец, смог разглядеть его лицо. Он выглядел отстраненным. – Правда, малыш? – его глаза были полуприкрыты и обрамлены белой каймой. Окна, затянутые льдом, подумал Гейл, и он не мог сказать, пришел ли он с холода или был изгнан в него. – Я видел, как ты смотришь на меня. Рано или поздно до этого бы дошло. – То, как я смотрю на тебя? – отвратительное сочетание стыда и нужды скрутило желудок Гейла. Он попытался провести большим пальцем по изгибу головы Астариона, но тот раздраженно дернулся и лишь сжал его руку сильнее. – Ты хотел, чтобы я сыграл краснеющую девственницу? Прошу прощения, но ты едва ли у меня первый, – усмехнулся Астарион. – У меня были всякие. Так много прямо таких... – он перенес свой вес на округлую мышцу бедра Гейла, – ...как... – он выгнул спину, прижимаясь пахом к животу Гейла, – ты, – он с усилием потерся о его бедро. Гейл опустил взгляд на непристойное соединение их тел – гибкая черная кожа на сливовом бархате. – Я с трудом могу представить, что ты встречал много презираемых волшебников с бомбой в груди, – он сглотнул, и его голос лишь слегка дрогнул. – Не говоря уже о том, чтобы спать с ними. – Он думает, что мы будем спать вместе! Как забавно, – усмехнулся Астарион. – Перестань. Ты знаешь, что я имею в виду. Юнцы со щенячьим взглядом, одержимые идеей спасти мир, – сказал он. – Золотые герои, которые увидели во мне монстра, которым я и был, которые проткнули бы меня колом, будь у них хоть половина шанса, но не раньше, чем трахнули меня сперва. И некроманты, полнящиеся злобными словами, пытающиеся связать меня. Изменить меня. Знаешь, существует рынок тел немертвых. Особенно таких, – еще один идеальный выразительный толчок, – которые похожи на мое. Момент начинал отдаляться сам от себя. Что они здесь делали? Гейл вгляделся в лицо Астариона и не нашел в нем ни уверенности, ни спокойствия – только что-то изысканное и неуправляемое. Он понял, что существует реальная опасность, что они проплывут мимо друг друга. Астарион поежился под пристальным взглядом. – Так что давай, – настаивал он, как будто никто никогда так долго не колебался, прежде чем заглотить наживку, – используй меня. Это то, чего ты ждал, не так ли? Бьюсь об заклад, ты кончал, думая об этом. Обо мне у тебя под каблуком. Хотя они оба находились в одном и том же пространстве в один и тот же момент времени, становилось ясно, что они прибыли с противоположных направлений. Теперь внутри Гейла пульсировал ужас, а не возбуждение. – Нет, – прошептал он и попытался отстраниться. Астарион не позволил этого. Тело к телу, его удивительная сила дала о себе знать. – Я не верю в кротких архимагов, – прорычал он, больше не играя в соблазнение. Это начинало походить на отговорку для убийства. – Ты хочешь власти. Это звучало осуждающе, и на мгновение Гейла обожгло тысячью горячих возражений. Да, он хотел власти – власти над собой, своей судьбой, своим собственным телом. Можно ли его судить за это? Но именно утонченность черт Астариона, искаженных гневом, напомнила ему: такой быстрый приговор мог вынести только тот, кто виновен в том же самом преступлении. Гейлу удалось вырвать руку. – Прекрати это, Астарион. Я не хочу тебя контролировать. Астарион выглядел так, словно готов был плюнуть ядом, но он колебался, прежде чем заговорить. – Разве мужчины касаются тебя, не желая контролировать? Если бы только он все мог сделать правильно, подумал Гейл, если бы он мог заключить Астариона в объятия, медленно поцеловать его. Он сжимал в кулаки грязь под собой. – Я и пальцем тебя не трону, – сказал он, – пока ты не скажешь мне честно, что это то, чего ты желаешь. Астарион посмотрел на него так, словно он только что процитировал особенно запутанный отрывок из Энхидриона Эстетической Эрганомичности Этерила. Потребовалось мгновение, но что-то похожее на неподдельный трепет начало пробиваться сквозь его замешательство. – Клянусь богами, – прошептал он, и его челюсть слегка отвисла. – Я знаю, что у тебя в заднице торчит палка, но неужели твоя богиня выпорола тебя так основательно, что у тебя не встает на мужчин? – Что?! Это – нет! – забормотал Гейл. Ни один из ответов, бурлящих в его голове, казалось, не мог хоть как-то улучшить ситуацию. – Я даю тебе выбор, потому что хочу, чтобы у тебя был выбор, а не потому, что я... Не было способа сформулировать это правильно, не так ли? Хуже того, Гейл не мог оторвать взгляда от рта Астариона. Эти клыки, с несчастным видом подумал он, были такими симпатичными. Астарион прищурился. Со злой решимостью он сильнее вдавил колено между ног Гейла, прижимаясь к растущей там твердости. – По крайней мере, тут все хорошо, – выдохнул Астарион, и острота его гнева, казалось, смягчилась. – Значит, ты действительно не будешь прикасаться ко мне? – Нет, – Гейл вздрогнул, пытаясь скрыть, насколько он уничтожен этим небольшим толчком. – Нет, если ты сам этого не захочешь. Что-то любопытное промелькнуло во взгляде Астариона. Он наклонился ближе, почти настолько, что его губы коснулись губ Гейла, но остановился как раз на расстоянии, равном ширине волоска. И он замер, и воздух был им, бергамот и алкоголь скрывали тончайший, чернейший намек на могильную грязь. Как будто земля предъявляла на него права и планировала забрать. Гейлу хотелось уткнуться носом в ямку на его горле, где этот специфический запах был бы сильнее всего. Хотелось узнать вкус серой, бескровной бледности по краям его губ. Гейл остался неподвижен. Астарион издал лающий смешок, довольный и полубезумный. – Боги. Ты человек слова, – сказал он, поглаживая отросшую щетину Гейла. – В конце концов, я, возможно, не против поиграть в эту игру. Затем он наклонил голову, и глаза Гейла закрылись, когда Астарион начал ласкать его горло ртом. Облизывания и покусывания перешли в безжалостные укусы, когда Гейл заскулил, запрокидывая подбородок, чтобы обеспечить больший доступ, и желая, чтобы его тело оставалось неподвижным. Астарион пророкотал свое одобрение не закрывая рот, работая с точностью, которую можно заслужить только опытом – точно зная, где проходит грань между оставлением метки и пролитием крови, и никогда не пересекая ее. Он отстранился, и Гейл подавил жалобный стон. Астарион одарил его скользкой от слюны улыбкой, в которой не было счастья. – Ты будешь держать свои руки подальше, даже если я сделаю это? Он толкнулся снова – жесткое вторжение в мягкое место, где нога Гейла соприкасалась с его туловищем. Судя по тому, как остекленели его красные глаза, это было приятно. – Да. Делай все, что тебе нужно, – задыхался Гейл. – Ты бы не говорил ничего подобного, – пробормотал Астарион, – если бы знал, как сильно я нуждаюсь. Астарион начал тереться о него всерьез, но Гейл едва ли мог осознать какие-либо ощущения, кроме того, что их губы наконец встретились. Это был не столько поцелуй, сколько демонстрация. Астарион лизнул его в рот с фамильярностью человека, вернувшегося в наполненный призраками дом, и эти призраки держали их на лиги друг от друга. Гейл проглотил это, тяжело дыша, так искренне стараясь быть хорошим – доказать своей готовностью, что его тело – это место, где Астарион может жить. Что он сломал бы себя пополам, выставил бы напоказ свою пустоту, если бы это могло дать Астариону небольшую передышку от мира. Конечно, это не сработало бы. Нельзя изгнать призраков призраками. Астарион двигался так, словно пытался что-то доказать. Его бедра двигались сильными, ищущими толчками, как будто он погружался в теплое тело, а не продирался сквозь слои одежды. Он не был осторожен, да и не пытался быть, и Гейл почувствовал, как его собственные костяшки пальцев обдираются о землю от попытки удержаться прямо. Колено Астариона обеспечивало жестокое трение между ногами Гейла – ровно настолько, чтобы чувствовать, но не настолько, чтобы что-то с этим сделать. Гейл позволил ему выплеснуть всю свою ярость. И дюйм за дюймом, мгновение за мгновением, его уверенные движения становились неуверенными, а молчание сменилось тихими, сдавленными вздохами – растерянными, почти болезненными. Гейл пытался разглядеть лицо Астариона украдкой: его нахмуренный лоб, прищуренные глаза, выражение крайнего опустошения, скрывающееся под двухсотлетним слоем пепла. Это заняло считанные минуты. Это заняло вечность. Астарион вцепился в мантию Гейла сзади и уткнулся лицом в изгиб его шеи. – Блядь, – выдохнул Астарион. – О-обними меня. Это была не нежность, это было требование. Но оно было надломленным, и Гейл подумал, что вот так – с легким весом Астариона на ноге, со всеми углами и сухожилиями – он мог видеть его таким, каким он был до перелома, до того, как смерть стала нежизнью. Мужчина, едва ли старше мальчишки. Он заключил Астариона в объятия, одной рукой поглаживая его затылок. – Я здесь, – успокаивал он, покачивая его. Астарион переживал свой оргазм так, словно это был океан, пронизывающий его насквозь, содрогаясь о твердыню тела Гейла. Гейл мало что мог сделать, кроме как попытаться влить в него немного тепла. Он хотел бы быть всем, в чем нуждался Астарион: отдыхом и лекарством, которое сделало бы его здоровым. Он хотел бы быть чем-то большим, чем просто тем, рядом с кем можно простить себе срыв, но он не был таким, и, честно говоря, Гейл мало что знал о любви, кроме подчинения. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его сердце перестало разрываться на части. Когда мир снова обрел четкость, он обнаружил, что Астарион все еще прижат к нему, он крупно вздрагивал. Гейл запечатлел легкий поцелуй на его волосах – единственная уступка, которую он себе позволил. – Ты плачешь? – тихо спросил он. – Нет, – прохрипел Астарион, очевидно, он врал. На несколько мгновений они прижались друг к другу. Гейл пробормотал заклинание, чтобы убрать беспорядок, надеясь, что Астарион поймет, что он хотел сказать что-то гораздо более приятное. В конце концов, рыдания сменились приглушенной, редкой икотой. Астарион присел на корточки и вытер влагу, размазанную по его лицу. Гейл поднял руки, позволяя им повиснуть в холодном воздухе, и растопырил пальцы, чтобы охладиться. Когда он опустил их обратно на бока Астариона, кожа его дублета была чуть теплой – следы его самого всегда соскальзывали, соскальзывали, соскальзывали с того, на чем он их оставлял. Астарион опустил лицо, пряча влажные глаза. Ничто не вечно, не так ли? С последним, решительным всхлипом Астарион слез с колен Гейла и бесцеремонно уселся в грязь. – Хватит уже этого, – пробормотал он, подтягивая колени к груди. Гейл подобрал свой плащ с того места, куда он упал, и накинул его на плечи Астариона. Он поглотил его – яркая филигрань на фоне более тонкого украшения его украденных доспехов дроу. Астарион ничего не сказал, но запахнулся в плащ поплотнее. Сферы магического света все еще сияли, покачиваясь на забитом пылью ветру. Гейл наблюдал, как их блики извиваются на узкой спине Астариона, молочном полумесяце его лица. Из-за этого он выглядел так, словно находился под водой, подумал Гейл. Маленькая вещица, затерянная в море. Он невольно почувствовал, что начинает узнавать Астариона так, как тот не хотел, чтобы его знали. Астарион прерывисто вздохнул. – Не смотри на меня такими грустными глазами, ладно? Поверить тебе, я выгляжу, как утонувшая кошка. – Я бы никогда не оставил кошку в таком состоянии, – запротестовал Гейл. Его грудь налилась свинцом от тяжести того, что он хотел сказать. Возможно, сейчас было не время для откровенности, но времени в целом было в обрез. – Это не обязательно должен быть конец всему, Астарион. Я не настолько сведущ в сердечных делах, как ты мог бы ожидать, но я, по крайней мере, уверен, что... – Боги. В чем он был уверен? –...что, если ты останешься со мной, я... – Не-а, – перебил Астарион. – Ты собираешься сказать то, чего я бы предпочел, чтобы ты не говорил. Позволь мне заполнить тишину, если тебя она смущает. Спасибо тебе. Я был слишком скор в суждениях на твой счет. – Ты не должен меня благодарить, – нахмурился Гейл. – Если я что-то и дал, то это было сделано добровольно. – Чепуха, – сказал Астарион, и на мгновение Гейлу показалось, что он увидел след того давно умершего судьи, какое-то мимолетное дыхание манер высшего общества. – Ты первый, кто позволил мне сделать что-то подобное на моих собственных условиях. Мне не следовало сравнивать тебя с теми, другими. – Понятно, – тихо сказал Гейл. – Я не собирался ворошить неприятные воспоминания. – Мы оба взрослые, не так ли? Спорить о намерениях – занятие для детей, – тон Астариона был совершенно ровным, и по одному только звуку никто бы никогда не догадался, что он плакал. Но пока он говорил, костяшки его пальцев напряглись от того, как сильно он прижал колени к телу. – Ты имеешь на меня гораздо меньшее влияние, чем ты думаешь. Я никогда не хоронил эти воспоминания. На самом деле их трудно назвать воспоминаниями. Скорее просто... лица, живущие в моей голове. Гейл снова подумал о призраках. О прошлом. Он ничего не сказал. Астарион, казалось, обдумывал мысль, которая давно назревала. – Знаешь, я потакал их жестокости, – Астарион сказал это так, словно это было признанием вины, как будто это могло заставить Гейла думать о нем хуже. – Я думаю, во мне есть что-то, что вдохновляет на насилие. Я никогда не смог бы сказать, что это было. Возможно, я рожден под несчастливой звездой. Последняя фраза была пропитана иронией, и он обвиняюще ткнул пальцем в небо. Гейл почувствовал себя так, словно его ударили громовой волной в живот. Это напомнило ему о его собственной склонности разбирать на части то, что его интересовало – разбирать теорию, литературу, людей на составляющие. Был ли он настолько непохож на тех, кто спал с Астарионом с намерением разрушить что-то прекрасное? Все они ошибочно принимали желание за угрозу. – Ты вряд ли можешь отвечать за страдания, причиненные тебе другими, – сказал он. – Ты никогда не был виноват. Вся вина лежит непосредственно на тех, кто стремился причинить тебе вред, использовать тебя в своих собственных целях. Астарион пренебрежительно махнул рукой. – Вина, обвинения. Роскошь, не так ли? Предоставляется тем, у кого есть время поразмыслить, чтобы они могли научиться жить в ладу с самими собой, – он провел пальцами по расшитому краю отданного Гейлом плаща. – Ну и что, что они хотели меня ударить? Я позволил им. Это не имело значения. Никто из них не дожил до утра. – За все эти годы, – начал Гейл, неуверенный, хочет ли он ответа, – неужели никто никогда не прикасался к тебе по-доброму? – Некоторые, – сказал Астарион. – Но, в конечном итоге, они так же мертвы, как и все остальные. Несколько минут они сидели молча. Гейл все ожидал услышать признаки ночных животных – возможно, сов или шорох лисиц. Но тишина говорила о том, что эти земли мертвы. Только ветер и потрескивающий огонь перешептывались друг с другом в унылом разговоре. В конце концов, Астарион пошевелился, вытягивая ноги к огню. Он выглядел сдавшимся, опустошенным. – Это, – он широким жестом обвел все вокруг, – отвратительно. Гейл любовался его профилем и задавался вопросом, перестанет ли когда-нибудь от этого зрелища сводить желудок. – Нет, это не так, – сказал он. – Твоя нежность погубит тебя, – хмыкнул Астарион. Гейл грустно улыбнулся и провел пальцем по контуру сферы у себя на груди. – Это уже случилось. Возможно, этот вечер был серией ужасных ошибок. Возможно, он не доживет до того, чтобы пожалеть о них. Его взгляд скользнул к тому месту, где ранее птица, проклятая тенью, разбилась вдребезги. Хотя от нее не осталось ничего, кроме полосы пепла, Гейл подумал о хрупкости тела существа. Даже когда разложение начало разрывать его на части, оно не остановилось. Его мысли также обратились к кусту шиповника. Позволить чему-то обрушиться на тебя – как сильно, подумал он, эти шипы, должно быть, хотели, чтобы к ним прикоснулись.