По феншую

Вальяжно расположившись на кровати, Руи с нескрываемым предвкушением раздвинул бедра, совершенно не стесняясь. А Тойя также без стыда подхватил чужие ляжки, скрывая себя в них. Легонько работая языком, Аояги думал лишь о чужом удовольствии: как сделать приятнее, куда лучше надавить, а где лучше не трогать... Кривое горячее дыхание стоном разносилось по миниатюрной комнатке, обжигая все вокруг. Он лежал, едва сгорбившись, пошло приподняв бедра, нервно пытался деть куда-то такие ненужные руки. Чувствуя на себе чужие прикосновения, он громко выдыхал, бесконечно наслаждаясь этими стимуляциями. Словно обязуясь вставить что-то в тишину, болтливый Руи перед этим запрокинув голову, молвил: — Тойя... Упомянутый Аояги вальяжно расположился между мягеньких бедр, уповая на успех своих горячих нежностей. Дерзко причмокивая языком, словно произнося какие-то грязные словечки, он громко и своевольно ласкал мягкий податливый член Руи, который эякулировал уже несколько раз подряд. Это особая фишка Камиширо: не останавливаться даже после оргазма, а наоборот, требовать большего. Аояги всегда позволял Камиширо командовать и делал все, что только тот мог пожелать, а в сексе, да и тем более в минете угодить ему — сущий ад, хотя, признаться, подобное не распространялось на Аояги, ведь от одной мысли в фиолетовой головке о том, что это делает Тойя, он уже готов был умереть от счастья. Правда, вслух подобное Руи никогда не произносил. Смущался. К тому же, сегодня был особенный день: двадцатипятилетие Камиширо, так почему бы не удовлетворить его душеньку? Впрочем, воздаяние тела было тоже обязательным условием для успешного подарка на Камишировский День. Тойя все неустанно чмокал: то по бедрам, оставляя багровые засосы, то переходил на вставший и протекший смазкой член, то порой приподнимался даже выше, обуздав тело Руи, которому можно сделать приятно очень разными и иногда безумными нежностями. Аояги то лизал и ласкал соски, одновременно обязательно любуясь шикарной ключицей Камиширо, то продолжал лизаться внизу, то переходил на привлекательное личико, нежась с губками или щечками Руи, то.. — Черт, — вполголоса протягивал Камиширо, вздрагивая и без того вибрирующими бедрами, — как насчет того, чтобы поменяться местами и, наконец, перейти к основному блюду? Тойе не надо повторять дважды: юноша, чьи серенькие волосы упали на глаза, послушно, вкупе с теплыми выдохами, перебрался в сторону, не забыв тыльной ладонью коснуться бархатной щечки Руи. А тот, предвкушая надвигающуюся бурю приятностей, специально медленно стал капать на руку смазку. Их секс всегда был незыблемо молчаливым (за исключением редких разговорчивых вздохов Руи), но это совсем не мешало им наслаждаться ласками друг друга: такими яркими и разнообразными. От ловких движений языка Тойи, который, не скрывая, был даже чересчур быстрым и приятным, до очумело горячих и шальных движений бедрами Руи и пылких поцелуев. И теперь, словно дразня, а на деле просто предвкушая сладкий десерт, Камиширо приставляя пальцы к своим ягодицам, раскладывая Аояги на кровать. Холодная смазка заставляла задрожать, приоткрыть губы. Держась другой рукой за запястье Тойи, Руи балансировал между гранями падения и удержания, жалобно скуля. Это было своеобразным испытанием: вместо тонких, как и подобает бывшему пианисту, пальцев, чувствовать внутри свои собственные, которые, как тогда показалось, были немного пухленькими. Но и одновременно возбуждало ничуть не хуже: какого это растягивать себя на глазах у своего парня? Такого прелестного и внимательного, который с тебя не спускает своих глаз. Это приносило противоречивые чувства: в начале некий холодок молнией проносился по спине, а глаза интуитивно смотрели в сторону, но позже янтарный взгляд устремился прямо на другие серенькие глазки, а уголки обсохших губ расплылись в ухмылки. Позже, успешно закончив с такой муторной процедурой, Руи, коий был сосредоточен только на серых глазах Тойи и собственных ощущениях, почувствовал чужое чрезмерное тепло внизу, а также уже родную слабую хватку на своих бедрах. Взяв с полки заранее подготовленный презерватив, Руи бегло натянул его на член Тойи, а тот даже не успел опомниться, как Камиширо уже был готов. Уж слишком очарованно он глядел на такого возбужденного, жадно ожидающего Камиширо. Чуть ехидно насаживаясь на член Аояги, Руи вздохнул в предвкушении того самого чувства. Оно содержало в себе что-то неповторимо едкое, но в то же время сладкое: ты словно летишь, поднимаешься на восьмое небо. Странное ощущение стискивает тебя, теснит по самое не могу. А после этих недолгих вожделений оно раскрывается, выдает все самые скрытные и неизвестные покалывания по всему телу безумно бегают. Попадая в ту самую точку, зовущийся простатой, а в этой позе член особенно четко в нее ударяется, ты будто в последний раз вообще что-либо ощущаешь. А твое тленное тело в эти секунды начинает вибрировать.. Жаркие причмокивания и едва слышный скрип кровати приводит в чувство, заставляет навострить янтарные глазницы, а руки положить на гладкие и совсем некрепкие плечи Тойи. Как же горячо. Тойя ускорял темп, брал оптимальный для Руи, взбивался быстро и четко, как и любил Камиширо... Но тот, в свою очередь, безусловно лукаво, словно стараясь хоть фразу вставить в эту тишину, промолвил: — Чертов... Блять... Ты! — Руи вздыхает. И когда этот черт Аояги научился такому? В первый их раз ласкал его Руи, брал на себя инициативу, исследовал все сантиметры его тела. И смущения тогда в лице Тойи было бесконечно много, он буквально прятал в собственных руках свое белоснежное, как снег, личико. И как он пришел к такому? К такому спокойствию, размеренности, да и еще возбуждающе желающей Руи здесь и сейчас моське. Касаясь твёрдых, но обворожительно красивых ключиц Тойи, Камиширо будто улетал от суетливого мира подальше: в какой-то непонятный, свойственный лишь ему рай. То вздыхая, то выдыхая, Руи похабным взглядом лыбился в раскрасневшееся лицо Аояги, который, кстати, в отличие от своего Камиширо и несмотря на свой тихий характер, стонал сейчас за двоих. Его глас всегда был громким: ничего не стесняющимся. Иногда Тойе явно не хватало воздуха, в такие моменты приходилось еще гуще взвывать, хвататься за Руи, словно за последний ориентир. Их голоса смешивались, а пошлые движения усиливались, и Тойя, чувствуя приближение оргазма, обхватил член Камиширо, обвивая его резкими движениями то вверх, то вниз. И в момент оргазма до жути прекрасного, содержащего в себе все прелести жизни, Руи взвыл от умопомрачительного чувства, а Аояги вне себя застонал. Устало плюхнувшись на кровать рядом с Тойей, Руи обвил свою руку у его запястья, приподнимаясь к опухшим губам Тойи. Утонув в самозабвенном поцелуе, Руи кусал верхнюю и нижнюю выпуклость Аояги языком, проникая во все его лабиринты рта. А затем он своенравно переходил к снежной шее Аояги, кусая тонкую кожицу на ней. Закончив традиционный ритуал ласки после секса, Руи расслабил свои очень напряжённые мышцы плеч и коснулся чистеньких серо-синих волос Тойи, которые за последние годы очень отросли: были ему где-то по плечи. Камиширо, имевший примерно такую же длину и прическу, которая ему очень была по вкусу, не мог не с неким воодушевлением потрепать головёнку Тойи. А тот не мог не позволить прикоснуться себе к фиолетововолосой головушке, поглаживая её. Такая идиллия.. Тойя стал что-то невнятно бормотать, перебирая бирюзовые локоны Руи. А тот с улыбкой упоительно слушал Аояги, который из-за неожиданной раскрепощенности стал придумывать и вслух произносить разные несуразные комплименты, только приходящие ему в голову. Они были и о ключицах, и о бедрах, и о глазах... И о волосах, конечно. Они лежали еще долго, изредка касаясь губ друг друга. Стараясь растянуть все чаще уходящее от них время, они смеялись и дурачились, как в первый раз.. Подобное уединение с годами становится панацеей: от бед, от повседневной, вечно куда-то несущей тебя трудной жизни.. И, пожалуй, в этот раз они поваляются в кровати подольше. Такие моменты неустанно являются для них самым драгоценными в совместной жизни. Тем более сегодня особенный день. А ведь вечером им предстоит идти в ресторан... Отмечать...