Тише, милая, я рядом

— Не могу поверить, что я на это согласилась! — патетически объявила я, распахивая дверь подъезда. День-то какой чудесный выдался, солнечный. Благостный, как сказала бы мама. Даже чахлые цветочки на клумбе приободрились, предвкушая щедрую порцию тепла и света. Я не могла ответить солнцу взаимностью — брат вел меня на прививку, как ягненка на заклание. Захар любезно предоставил мне время для размышлений, но итог был вполне закономерен. Невозможно прожить три месяца без леса, придется пожертвовать целостностью собственной шкуры. — Садись уже в машину, великомученица. И сотри с лица страдальческое выражение. Ты ведь не с дьяволом сделку заключаешь, это просто прививка. Смешно брату, представляете? А вот мне не очень. Жаль, все-таки, что я тогда не швырнула в него толкушкой. — Расслабься и подумай о чем-нибудь приятном, — решил успокоить меня Захар по дороге. — А иголка очень большая? — мой пытливый ум отказывался играть в эти игры. — Ага, здоровенная, до позвоночника достанет, — не сдержался Захар. — До позвоночника? — неприятная догадка прошибла электрическим разрядом. — Куда прививку ставить будут? — Под лопатку, Касенька. — Это варварство! — от всей души возмутилась я. — Выходи, приехали, — Захар остановил машину около двухэтажного здания, беленького, опрятного, явно после свежего ремонта. Не давая мне опомниться, брат потащил меня за руку во внутренний двор. Здесь все утопало в зелени, ухоженные клумбочки, подстриженные кустарники, побеленные стволы тополей. Но убаюкать мою настороженность идиллической картинкой не получилось. Мы прошли через санпропускник, хором поздоровались с бабулечкой в форме охранного агентства; бабулечка опустила журнал с кроссвордами, глянула на нас одобрительно. Поднялись на второй этаж, в соматическое отделение (я предпочла бы не знать, что это означает), и наконец подошли к двери с табличкой: «Процедурный кабинет». Одно только это словосочетание вызвало у меня приступ паники, лучше бы его назвали просто «пыточная» — мне нравится точность определений. Думаете, я просто истеричка? Фигушки, у меня есть свой травматический опыт, просто я предпочитаю о нем не вспоминать… Мне было пять лет, когда я попала в детскую больницу с бронхитом. Там все было чужое, опасное, и неприятно пахло. Но самое страшное началось, когда за моей спиной со зловещим скрипом захлопнулась белая дверь процедурного кабинета. Маму внутрь не пустили, я осталась наедине с раздраженной крикливой медсестрой с холодными руками. От страха я напряглась так, что все мои вены спались, превратившись в тонюсенькие ниточки. — Не ребенок — сущее наказание! — сокрушалась медсестра, тыкая меня толстой иголкой. Ковырялась так ретиво, словно вымещала на мне злость за все предыдущие неудавшиеся попытки. Ведь маленькая испуганная девочка сдачи дать не сможет… Возможно, начни я плакать, все закончилось бы быстрее. Но я молчала, стиснув зубы, как партизан на допросе, и этим лишь сильнее раздражала свою мучительницу. Ах, да, я еще и задыхалась. Собственно, поэтому меня так безжалостно пытали — чтобы поставить катетер и поскорей начать вливать лекарства. К тому моменту, когда в процедурный кабинет ворвалась мама, встревоженная моим долгим отсутствием, я была похожа на один большой синяк с исколотыми руками и ногами. Увидела родное лицо и зашлась в истерическом плаче. Вздрагивала, всхлипывала, рыдала и свистела — на фоне эмоционального взрыва одышка усилилась. Прибежали врачи, оторвали меня от материнской груди, забрали в реанимацию… «Не пойду, не пойду, не пойду! Костьми лягу тут, у порога». Я замерла как вкопанная, впилась Захару в руку — наверное, следы потом останутся. — Смелее, Касенька, я с тобой, — ласково, как маленькой, улыбнулся мне брат и потянул дверь на себя. Чтобы переступить порог, мне пришлось собрать все оставшиеся силы. — Вторая смена, доктор Южный? — приветствовала Захара ехидным вопросом монументальная тетенька в белом халате. У ее лица были грубоватые черты, да и всю ее как будто высекли из мрамора в натуральную величину. Морщины и седина, облагороженная мелированием, только усиливали эффект. Я сразу ее узнала. Нет, конечно, не именно ее, а образ. Архетип матерой медсестры. И доктор ей не авторитет, и сам черт не брат. Модель устаревшая, однако, встречается повсеместно. Процесс коммуникации сводится к коротким окрикам и гневным тирадам, если окрики не эффективны. Безжалостна к чужим слезам. В случае оказания сопротивления может применять грубую силу. Производительность обычно высокая, поэтому на хорошем счету у начальства. — Сестренку привел на прививку, — спокойно ответил Захар. — Мне Татьяна Михайловна обещала вакцину оставить. Я повисла на брате, оттягивая его руку к полу. Душевных сил почти не осталось. Захар аккуратно усадил меня на стул, обшитый ободранной клеенкой. — Ага, нашла, — медсестра достала из холодильника ампулу с вакциной. — Смотри внимательно: название препарата, срок годности, — она поводила ампулой перед моим носом. Такая же формалистка, как Захар. — Нужно подождать, пока согреется. Медсестра поставила ампулу на манипуляционный стол, вернулась к своим журналам. — Ну и чудненько, Касенька пока температуру померяет, — сюсюкаться со мной при постороннем человеке — страшный грех! Захар взял градусник из стеклянного стаканчика с надписью «чистые термометры», встряхнул, протянул мне. Я машинально сунула градусник под мышку. — Дайте мне документы девочки, доктор, я ее запишу. Медсестра уставилась на мой полис, пробежалась глазами по напечатанным строчкам раз, другой, перевела взгляд на Захара. — Знаете, доктор, по-моему, ваши немного не от мира сего — надо ж было девочку так назвать — Кассиопея! Нет бы Маша там, или Настя, — недовольно покачала головой она, повернулась ко мне. — Как крестили-то тебя? Под каким именем? — Зачем меня крестить? — мое удивление было действительно искренним. — Я язычница. «Каждый волен выбирать, во что верить», — так меня учили родители. — Тьфу ты, нехристь! — медсестра демонстративно перекрестилась. — Понасмотрятся в своих интернетах всякой пакости, так что психушка по ним плачет… Это потом мне Захар растолковал, что в их отделении медсестры старой закалки не ставят молодых докторов ни в грош, считая дилетантами от медицины. Спорить в таких случаях бесполезно — нарвешься на скандал и наживешь себе злейшего врага. Но тогда я, конечно, на брата обиделась — почему он за меня не заступился? — И куда записывать прикажете? В журнал вакцинации сотрудников что ли… — продолжая ворчать себе под нос о падении нравов нынешней молодежи, медсестра внесла мои данные в журнал. Прошло пять минут, а мне показалось, будто минула целая вечность. Вернула Захару градусник. Теплилась еще робкая надежда, что температура окажется повышенной. Но Захара результат измерения вполне удовлетворил. Медсестра поднялась со своего места. — Ладно, девонька, сымай футболку, — щелкнули латексные перчатки. Руки слушались меня плохо, в ушах звенело, во рту пересохло. С третьей попытки мне удалось подцепить край футболки, и стянуть ее через голову. Я осталась стоять в центре кабинета под холодным светом люминесцентных ламп. Оказывается, не зря я выбрала свой самый-самый целомудренный лиф, закрытый, без кружева. Медсестра набирала вакцину в шприц, я следила, как медленно опускается поршень. Игла и правда мне показалась огромной. — Нет, так не пойдет, — медсестра завершила приготовления. — Все снимай, голубушка. Живей давай, некогда мне с тобой возиться. Если брата стесняешься, мы его за дверь отправим. — Нет, пожалуйста, пускай останется! — взмолилась я, одним движением расправляясь с застежкой лифа. Подхватила ставшую уже бесполезной деталь гардероба, положила ее поверх футболки. Скрестила руки, прикрывая грудь. Я уже дошла в своем физическом развитии до стадии появления волнующих окружностей. Это был мой секрет, мое откровение, которое я хотела бы уберечь от чужих равнодушных взглядов и рук. Но не вышло… — Поворачивайся спиной, — скомандовала медсестра. Я начала дрожать — от страха и от холода. Захар заметил, подошел ближе. — Обними меня, малявка, давай, смелей. Мне куда деваться было — прижалась голой грудью к рубашке Захара, испытывая смешанное чувство стыда и облегчения. — Умница. Постарайся дышать глубже. Я почувствовала запах спирта и прикосновение мокрой холодной ваты к спине. — Не отвлекайся, дыши, вдох-выдох, хорошо, — голос Захара помогал мне держаться наплаву. — Теперь вдохни и задержи дыхание. Я послушно набрала в легкие побольше воздуха, и в этот момент в мою спину воткнулась игла. Короткая вспышка боли обожгла и утихла. — Выдыхай, малявка, — разрешил Захар. Я обмякла, навалившись на него всем телом. Мы так и вышли из процедурного кабинета, обнявшись, как какое-то странное существо с двумя головами и четырьмя ногами. Нет, перед этим я торопливо оделась, но слабость в ногах не проходила, и я снова уцепилась за Захара, не имя сил передвигаться самостоятельно. Разжала свои судорожные объятья лишь в коридоре. — Теперь уже можно плакать? — спросила я, когда мы отошли на безопасное расстояние, сели на диванчик в холле рядом с большим фикусом. — Теперь уже можно, — великодушно разрешил Захар. Дамбу прорвало, поток слез хлынул наружу — как мне вообще удалось сдерживать его столько времени? — Ты… Вы… несправедливо… никому нет дела…безжалостно…– из моего бормотания сложно было вычленить что-то осмысленное. — Я всегда знала, что все врачи — садисты. — Чем я провинился? — Захар протянул мне упаковку бумажных платочков. Поздно — его светлую рубашку украшали мокрые пятна. — Обрек младшую сестренку на невыносимые страдания, — я с чувством высморкалась, швырнула комок использованных платочков в урну. — Такие уж невыносимые? — скептически хмыкнул Захар, вложив мне в руку новую упаковку. Заранее подготовился, видимо. — Ты не учитываешь моральный вред, — я промокнула платочком опухшие от слез глаза. — Как я могу загладить свою вину? Давай пообедаем в каком-нибудь уютном местечке? — Этот дешевый трюк оставь для своих поклонниц, — я дернула плечом, сбрасывая с него ладонь брата. — Тебе не удастся меня подкупить. — Хочешь, я отвезу тебя в большой книжный магазин? — предложил Захар после небольшого раздумья. — И разрешишь мне надолго зависнуть в отделе эзотерики? — я моментально восстала из мертвых. Подобная возможность не каждый день выпадает. — Ну, если это послужит компенсацией морального вреда, — мой энтузиазм, похоже, привел Захара в ужас, но брат держался молодцом. — И купишь мне жуткую антинаучную книжку с картинками, — подвела итог я. — Чего сидим? Поехали скорей!