Власть
3 февраля 2024 г. в 12:04
— Отдай его мне.
Дуло пистолета, что смотрит ему между глаз, круглое и черное, как ему и положено. Калькаcар видел подобное зрелище так много раз, что оно уже перестало вызывать в нем хоть какие-то эмоции. У этой ситуации только два исхода: выстрел либо случится, либо нет, и Калькасар достаточно хорошо знает ту, кто сейчас держит оружие.
Он небрежно отводит ствол от своего лица: Теодора фон Валанциус — женщина дерзкая и бесстрашная, но даже она не отважится выстрелить в Лорда-инквизитора Простора Коронус за то, что он взял последний кусок сыра.
— Учись делиться, фон Валанциус.
Теодора криво усмехается и бросает пистолет на диван рядом с собой. Откидывает голову на подлокотник, и наполовину расстегнутый китель открывает взгляду ее ключицы и шею — это зрелище Калькасару пока не надоело. И острый носок ее сапога, упирающийся ему в бедро — совсем небольшая плата за такое удовольствие.
— Делиться? — переспрашивает она, глядя в потолок. — Ты уже забрал у меня достаточно.
— Ну-ну, не стоит драматизировать. Ты же в собственном дворце. Я уверен, что в кладовых этого… символа власти твоей династии найдется достаточно сыра.
— Старая песня: достаточно сыра в кладовых, амасека в бутылке, неоткрытых планет в Просторе…
Теодора изрядно пьяна — или очень хочет такой казаться: Калькасар замечает нотку ярости в ее голосе.
С того дня, как аколит Танакия принесла своему господину секреты династии фон Валанциус, прошло достаточно времени, но Теодора, конечно же, не забыла, как ее щелкнули по носу. И не простила Лорду-инквизитору, что тот отобрал у нее новые игрушки.
Очень хорошо.
Прощение не вписалось бы в ее психологический портрет, а Калькасар предпочитал иметь дело с известными величинами. Теодора с ее очевидным желанием отыграться, была предсказуемо опасной. Возможно, именно поэтому в ее присутствии он мог хотя бы ненадолго расслабиться.
— Это вопрос власти. Тебе ли не знать? — Калькасар прекрасно понимает, что нажимает на больную точку. — Вольный торговец получает в свое владение все открытые планеты… но не всегда может их удержать.
Теодора, еще секунду назад лежавшая на другом конце дивана вдруг оказывается с ним лицом к лицу. Ее глазной аргумент отблескивает, фокусируясь на цели, и Калькасар рефлекторно пытается перехватить ее руку, тянущуюся к пистолету, лежащему между ними, и… ошеломленно замирает, когда его пальцы проходят сквозь воздух. Теодора тут же отступает — недалеко, всего лишь на пару шагов. Присаживается на край стола, смотрит на него сверху вниз:
— Власть? Ты об этом говоришь?
Теодора вскидывает руку над головой, показывая добычу: крупные красные бусины, собранные на длинную нить — четки Калькасара, увенчанные его инквизиторской розеттой.
— Это всего лишь символ, фон Валанциус. Сам по себе он ничего не значит.
— Разве? Тогда ты не будешь возражать.
Она набрасывает четки на шею и позволяет розетте повиснуть у себя на груди. Ее пальцы пробегают вдоль металлической пластины, чуть задерживаются на зубчиках, будто Теодора о чем-то задумалась… но ее глаза внимательно следят за каждым движением Калькасара, за каждым его жестом.
Он принимает правила игры и откидывается на спинку дивана. Говорит подчеркнуто спокойно:
— Не стоило устраивать представление. Ты могла бы просто попросить у меня розетту.
— И ты бы мне ее отдал?
— Конечно же, нет, — Калькасар позволяет себе усмешку. — Но я бы получил удовольствие.
— Твое удовольствие — это последняя вещь, которая меня интересует.
— Опрометчиво, Лорд-капитан. Мне казалось, что я сделал все, чтобы Ее светлость уяснила что забота о моем удовольствии выгодна и ей лично, и ее протекторату.
На лице Теодоры мелькает хищное выражение, но она мгновенно берет себя в руки. Ее пальцы небрежно пересчитывают бусины на его четках и иногда, будто случайно, соскальзывают на обнаженную кожу.
— Из тебя вышел бы сносный Вольный торговец, Калькасар, — пренебрежение в голосе Теодоры отмерено очень тщательно. — Как и многие из нас, ты обожаешь говорить о выгоде и сотрудничестве. И также быстро забываешь, что при таком договоре, обе стороны должны быть… удовлетворены.
— И что же тебя удовлетворит?
— Смирение, — медленно, едва ли не по слогам говорит Теодора. — Тебя так бесит, что я забрала что-то твое. Но чтобы вернуть розетту, тебе придется меня попросить.
— Я уже сказал, что это лишь символ. Можешь делать с ним, что хочешь.
— Благодарю за разрешение, Лорд-инквизитор, — Теодора издевательски кланяется.
Она, конечно, права.
Калькасар отлично умеет изображать безразличие, но правда в том, что ему не все равно, что она делает с символом его власти. Он возмущен — все-таки, у нее нет права носить розетту, это нарушение закона, практически кощунство. И в то же время, вид его розетты, надетой на Теодору возбуждает Калькасара. Особенно когда она расстегивает последнюю пуговицу на своем кителе и разводит полы в стороны, показывая, что на ней нет белья.
Священный символ, за годы ставший неотъемлемой частью Калькасара, сейчас лежит между грудей женщины, которая убила бы его, если бы это могло сойти ей с рук… это поистине изысканное сочетание эмоций, и Калькасар искренне благодарен Теодоре за него.
А еще ему интересно, насколько далеко она осмелится зайти, поэтому когда Теодора ставит сапог ему на колено, Калькасар расстегивает и снимает его, не дожидаясь приказа. Ее ступня скользит вверх по его бедру, накрывает пах, приятно давя на его вставший член. Самодовольная улыбка, так привычная лицу Теодоры, возникает на ее губах:
— Попроси меня.
Он качает головой, и тогда Теодора берется за одну из бусин и медленно тянет четки вверх, позволяя розетте скользнуть по своей груди. Все вдруг становится очень четким, и Калькасар видит каждую мурашку на коже Теодоры, когда краешек пластины проходится вокруг ее соска. Он представляет, что она чувствует — холод металла на коже и жар от совершаемого кощунства, — и тяжело сглатывает.
Теодора прикрывает глаза, но Калькасара просто так не обманешь: он чувствует на себе ее внимательный взгляд. Инквизиция воспитывает в своих слугах железную дисциплину, такими фокусами его не пронять. Но когда тень вздоха срывается с полуоткрытых губ Теодоры, Калькасару стоит больших усилий удержаться и не податься вперед, прижимаясь членом к ее ступне.
Теодора вдруг убирает ногу и наклоняется к нему, но, чтобы она ни задумала, Калькасар не оставляет ей шанса. Его металлические пальцы вцепляются в четки, резко тянут их на себя, и нить не выдерживает, и красные бусины градом сыпятся на пол, но… ладонь Теодоры смыкается на розетте, опережая его руку лишь на мгновение, достаточное для того, чтобы Калькасар понял: она это просчитала.
— Это нарушение соглашения, — качает головой Теодора. — С применением силы. За такое династия фон Валанциус обычно объявляет войну.
Сегодня война выглядит так: тарелки и бокалы летят на пол, сметенные одним движением руки, сверху на них приземляется второй сапог Теодоры. Зажав розетту в зубах, она расстегивает ремень и одним движением стягивает брюки вместе с бельем. Садится на край стола и разводит ноги, неотрывно глядя Калькасару в глаза.
— Не смей.
Нарочито медленно Теодора погружает розетту глубже в свой рот, плотно охватывает губами и так же медленно достает. И спрашивает голосом, спокойным, как зимняя ночь:
— Остановишь меня?
— Теодора, — Калькасар впервые за вечер называет ее по имени и вкладывает в него все возможное восхищение. — Я сожгу тебя как еретичку.
— Рано или поздно, но это все равно случится. Предпочту, чтобы было за что гореть.
По-прежнему глядя ему в глаза, Теодора опускает руку и проводит инквизиторской розеттой между своих разведенных ног. Она чуть вздрагивает — от холода ли, от удовольствия, или от осознания богохульности этого поступка? — потом чуть откидывается назад и сильнее раздвигает ноги, чтобы у Калькасара был лучший вид на то, что она собирается сделать дальше.
Лорд-инквизитор простора Коронус смотрит на творящееся перед ним святотатство и вовсе не собирается его останавливать.
Теодора не торопится, водит розеттой по половым губам, пока металл не покрывается смазкой. Самообладание начинает ее подводить: ее взгляд по-прежнему устремлен на Калькасара, но он замечает, как часто она дышит и как прикусывает губу. Похоже, что его противница проиграет войну, которую сама же и развязала — и хорошо бы, чтобы это случилось поскорее, ибо вид Теодоры фон Валанциус, в одном лишь кителе с символом ее дома и инквизиторской розеттой между ног — настоящее испытание для его воли. Калькасар даже не замечает, что металлические пальцы его правой руки уже разодрали обивку дивана.
Наконец, она погружает розетту в себя — постепенно, сперва самый ее кончик, потом больше и больше. Дыхание окончательно сбивается, она запрокидывает голову, закрывает глаза — и именно прерванный зрительный контакт достает Калькасара. Он нависает над ней, перехватывает руку и сдавливает запястье, пока Теодора не разжимает пальцы. Но Лорда-инквизитора больше не интересует его розетта — он отбрасывает ее и стискивает в пальцах подбородок Теодоры, вновь разворачивая ее к себе.
— Если ты хотела в себя что-то засунуть, то могла бы попросить. В этом я бы тебе точно не отказал.
— Я знаю, — Теодора хрипло смеется. — Но так не интересно.
— А так? — спрашивает Калькасар, погружая в нее средний палец аугментированной руки. — Так интересно?
Теодора скалится ему в лицо, и он добавляет еще один палец — ничего не делает, просто держит их внутри и смотрит ей в глаза пока наконец не чувствует нетерпеливое движение бедер ему навстречу, потом еще одно, и еще. Он наклоняется ниже, практически шипит:
— Попроси меня.
— Нет. Этого никогда не было, и не будет.
Теодора смеется своим же словам. Сколько раз она вот так лежала под ним, умоляя взять ее? Калькасар не помнил — как не помнил, сколько раз сам стоял перед ней на коленях, выпрашивая дозволения прикоснуться. Она сводила его с ума, и каждый раз находила все новые способы сделать это.
В конце концов, эту войну они вели уже несколько лет и оба были и проигравшими, и победителями.
Все еще держа голову Теодоры повернутой к себе, Калькасар трахает ее пальцами, жадно ловя каждый отблеск наслаждения в ее лице. Ее дыхание обжигает ему губы, но ее рука в его волосах и тянет их назад. Хриплый вздох, чуть громче прочих вырывается из ее груди, и Калькасар слышит:
— Ксс… Ксавьер…
Проклятье! Это действует на него каждый раз — его имя на ее губах, — Теодора это знает, и бессовестно этим пользуется. И сейчас, больше не в силах себя сдерживать, он расстегивает брюки и входит в нее, и двигается до тех пор, пока не чувствует, как вздрагивает под ним ее тело, и тогда позволяет себе кончить.
Теодора жадно глотает воздух, а потом подается к Калькасару и накрывает его рот своим. В этом поцелуе нет нежности, но есть страсть, и признание другого равным себе, и обещание никогда не стать чем-то меньшим.
Она отстраняется первой, молча толкает его в плечо. А когда Калькасар отпускает ее, Теодора встает и в одном лишь кителе выходит на балкон, не заботясь о том, что кто-то может ее увидеть.
Он смотрит ей вслед, машинально потирая подбородок металлическими пальцами.
Потрясающая женщина, в который уже раз думает Калькасар. Будет так тяжело казнить ее, когда придет время.