Последнее искушение Рафаила

      Вознесенный вампир был категорически невыносим! Как-то утром после пробежки он влетел в общий зал их номера в «Эльфийской песне» и прямо с порога начал третировать сожителей:       - Тебе бы тоже заняться спортом, Уилл, а то расползешься, как Декариос.       Гейл выронил изо рта бублик.       - Прошу прощения?       - Не прощу, - отрезал вампир, подтягиваясь на потолочной балке. - Твой внешний вид - оскорбление для моих глаз.       - Потише, прошу, - ныла со своей кровати Тав.       - Ты опять читала допоздна? Какая концентрация будет у тебя в бою, а, принцесса моя? Впредь ложись раньше, а то сожгу все книжки!       - Дьявол… - бубнила Тав, накрывшись подушкой.       - Что ты сказала, милая?       - Ничего.       После купания он прикопался к Карле:       - Фу, серой воняет, как в аду! А нет, это твои уши. Иди помойся! И постирайся заодно. Поверь, вши - не такие милые кровососы, как я.       За ужином он порылся в сундуке и с подозрением уставился на Шэдоухарт:       - Какая мрачная алкоголичка опять вылакала все приличное вино, а?       Да, вампир был невыносим. Он и до вознесения был невыносим, но его хотя бы можно было заткнуть. После ритуала затыкать его стало опасно, поэтому все страдали молча, стиснув зубы.       «Нас настигла кара небесная», - поняла Тав. - «Нужно покаяться как следует. Может, пройдет тогда?».       И Тав каялась и молилась каждый вечер со всем старанием круглой отличницы:       - О, всемилостивый Кореллон, - взывала она, - прими в руки свои раба твоего Астариона и избавь его от всякого зла, очисти его помыслы, исправь его и наставь на путь истинный!       - Особо не старайся, Тав, - кричал со своей кровати вампир, метая нож в стену над головой испуганного Гейла. - Я буду все отрицать даже на Страшном суде.       Тав молилась за двоих, стоя на коленях у кровати в коротенькой ночной сорочке. Астарион, поначалу игнорировавший ее порыв, вдруг заинтересовался искуплением грехов. В какой-то момент он решил присоединиться к таинству молитвы:       - Не останавливайся, дорогая, - жарко шептал он ей в ухо, распуская завязки на своих шоссах и задирая подол ее сорочки. - Я всегда мечтал совершить прелюбодеяние с монашкой.       Все давно спали, поэтому помощи было ждать неоткуда. Тав сама отбилась от него тапком, яростно брыкаясь и пища. С той ночи она молилась только стоя и полностью одетая. Она жила искренней надеждой, что в вампире еще есть свет, и рано или поздно он исправится, но после битвы с прислужниками Баала ее вера пошатнулась:       - Еще раз отойдешь от меня во время замеса, - тряс он ее над трупом Орин, - и я аннулирую твой абонемент в обсерватории!       Это был удар в самое сердце. У Тав, до этого сносившей его колкости со стоическим смирением, подкосились ноги. Гейл охнул и подлетел к ней.       - Держись!       Его лицо плыло перед глазами Тав.       - Я справлюсь, справлюсь… - лепетала девушка, оседая на пол храма.       - Бездушное чудовище! - прошипела Карла, сверля вампира яростным взглядом. - Как твой язык-то только повернулся…!       - Да уж, Астарион, тут ты перегнул, - согласилась Шэдоухарт, водя нашатырем под носом у волшебницы. - Пульс нитевидный. Мы ее теряем!       Астарион уже сам жалел о своих словах.       - Тав, милая, я пошутил… Я куплю тебе мороженку, когда мы тут закончим. Ну все, прощаешь своего вампира?       Но Тав не отвечала. Ее лицо было белее мела.       - Начинаю непрямой массаж сердца, - коротко бросила Шэдоухарт.       После непродолжительных манипуляций с ее грудной клеткой, Тав резко открыла глаза. Астарион отпихнул селунитку в сторону, схватил руку волшебницы и прижал к губам.       - Прости меня, прости, прости… - шептал вампир. - Я оплачу тебе пожизненный абонемент. Нет, вечный!       Тав накрыла пальцами его рот.       - Я узрела Всевышнего, - глядя поверх их голов, выдохнула девушка.       - Мистру? - сквозь слезы вопросил Гейл.       - Кореллона. Он направил меня на путь истинный, а еще сказал: любовь зла, полюбишь и…       Все задержали дыхание.       - И? Ну же, Тав, не томи!       - …и тут ты спасла меня, Шэдоухарт.       Девушки понурили головы - не познать им вселенской мудрости.       - Осла? - предположил Гейл, но осекся под уничтожающим взглядом вампира. - Посла, наверное. Точно, полюбишь и посла!       Домашних молитв недостаточно, поняла Тав. Она решила принести жертву Кореллону и исповедаться священнику в храме. Она принесла старый лук Астариона и, положив его на алтарь, попросила мудрости для его владельца. Или это был его новый лук? Тав в них не разбиралась.       - Святой отец, я согрешила.       - Дитя мое, - рассмеялся священник. - Любовные грёзы и взятая без спросу у матушки помада - это не грехи.       Тав попросила подушечку и встала на колени, облокотившись на скамейку. В начале исповеди священник все посмеивался, а к концу уже утирал лоб занавеской. Он все пытался добиться от нее подробностей их с вампиром прелюбодеяния на полянке, но Тав было нечем его порадовать. Она мало, что помнила. А когда зашла речь о приключениях в замке Касадора, священник вдруг резко прервал ее:       - Бог любит каждую тварь земную. Но такую тварь, как ты, дитя моё, еще поискать! Ты хотя бы раскаиваешься в содеянном?       Тав кивнула с грустным вздохом. Она очень раскаивалась.       - Хорошо. Но не допускай, чтобы раскаяние пошатнуло твою веру и прервало поток пожертвований. Это важно.       Священник отошел от нее и прикурил от кадила.       - Семь тысяч жертв! - всплеснул руками он. - Бог каждому из нас уготовил свой путь. Однако твой устлан красной от крови дорожкой и трупами!       Тав кивнула. Что есть, то есть. Она была готова принять любое наказание.       - Ползти тебе, дитя моё, на коленях в Ад и обратно, моля всех богов о прощении, - наконец изрек священник. - Искупление - отныне твой жизненный путь. С этим живи, молись и кайся. Вот! - он снова всплеснул руками. - Вот до чего доводят прелюбодеяния на полянках! Напишу об этом проповедь, пожалуй. Точно подробностей не помнишь, дитя?       Тав покачала головой.       - Ни стыда, ни совести, ни деталей, - возмущался священник.       - Святой отец, а нельзя ли грехи списать? - вдруг спросила Тав. Священник непонимающе воззрился на нее:       - Списать?       - Ну, в банке долги же списывают…       - Моральным банкротам? - поднял брови священник. - А впрочем, можно списать. Совершай добрые поступки, и ты уменьшишь тело долга. Рефинансирования не проси. Ступай, дитя, - священник осенил ее кореллоновым крестом, - и отныне верши только благие дела!       Тав вышла из храма в расстроенных чувствах. Чем ближе они подбирались к Абсолют, тем сложнее им было не грешить и вершить эти самые благие дела. Вот и теперь им предстояло выкрасть Орфический молот из Дома Надежды. "Не укради" – билась в мозгу Тав восьмая из десяти заповедей. Ситуацию осложнял хозяин Дома, Рафаил. Он был плохишом, а Тав питала к ним необъяснимую слабость. Его глубокий голос, двусмысленные намеки и черные, как смоль волосы заставляли трепетать душу волшебницы. Вознесенный Астарион казался невинным котенком на фоне этого великолепного мерзавца! А сколько народу он замучил в своих казематах? Сколько невинных душ загубил?       Рафаил как раз устраивал роскошную вечеринку в Аду по случаю своего дня рождения и прислал им приглашения. Тав осенило! Может, ей удастся списать грехи за убиенного на своем же празднике дьявола? С особой жестокостью и вероломством, так сказать. Ну или хотя бы часть грехов, ведь Рафаил очень некстати оказался камбионом. Интересно, а разбойное нападение, кража и убийство хозяина дома будут считаться благом? "Да", решила для себя Тав, отмахнувшись от принца из своих мечтаний, который тыкал ей в нос моральный компас.       - Собирайтесь! - стукнула по полу посохом волшебница. - Мы отправляемся в Ад.       - Зачем? - вздрогнула Карла. "Уменьшать тело долга", подумала Тав, а вслух сказала:       - Пф! Вершить благие дела, конечно же!

продолжение воспоследует…