Ни звука больше о женских бедрах

Этот самоуверенный уёбок. Прошло целых девять лет. А он до сих пор ничему так и не научился. Прёт к одной единственной цели и выпрыгивает из трусов, соблазняя всех на хрен... и едва ли замечает, что остальные смертные в радиусе ста метров падают замертво, словно мухи от огня. Нет, не мухи. Скорее, как бабочки. Что летят прямиком в пламя, не понимая, что вот-вот сгорят. Просто потому, что ему полностью насрать на них. На самом деле, он их даже не видит. Вэй, мать его, Усянь. Нет, нет, нет. Ебаный Старейшина Илина. Этот засранец и раньше был как чертов Распутин, сея раздоры. Вы могли разрезать его живьем и вытащить кишки наружу, развезти отрубленные конечности по четырем сторонам света. И все равно непостижимым образом он переродился. Никакого золотого ядра там нет и в помине. Но по какой-то грёбаной причине он от этого в разы сильнее. Как будто его золотое ядро каким-то странным образом оставило свой отпечаток, который запечатлелся фантомом внутри тела этого долбоёба. И удаление золотого ядра высвободило всю эту уродскую силу, безграничную и беспредельную. Если бы он знал заранее, что дело так повернётся, он… был бы осторожнее. Ебать. Сейчас он молча наблюдает, как Вэй Усянь… нет, нет… Старейшина Илина… пытается применить свою волшебную сексуальную магию к одному из самых отвратительных отбросов планеты, Вэнь Чао. А учитывая, что Вэй Усянь никогда не был по-настоящему тупым, то он точно врубился, чем приманить придурка Вэнь Чао. Вэнь Чао может думать, что больше всего ему нравятся миленькие, грудастые и тупые тёлки, что падают на спину и позволяют делать с собой все, что он хочет. Вэнь Чао и в самом деле нравилось подобное, потому что в глубине души его грёбаная мужская натура нуждалась в таком дерьме. Но вот чего он хотел по-настоящему, желал изо все сил - так это внимания человека, обладавшего могуществом. Безраздельного внимания человека, обладавшего властью. Заморочки с отцовским комплексом. Почти так же проблематично, как и проблемы с комплексом маменькиного сынка. Он должен был догадаться. В конце концов, и того, и другого у него было в избытке. С другой стороны, у Вэй Усяня имелись его собственные заморочки с комплексом сироты. Это делало его одновременно и сильным, и слабым. Слабым даже как носителя титула могущественного Старейшины Илина. Главной силой было то, что он умел заставить людей почувствовать себя смыслом его существования. И когда Вэй Усянь пялился этими своими сияющими зенками "милого оленёнка" в полную силу, никто в пределах известной вселенной не был способен ему отказать. Вэй Усянь тоже был в курсе этого эффекта. Но отнюдь не масштабов его воздействия. Он был настолько зациклен на том спектакле, что он проделывал сейчас с Вэнь Чао, что совсем не замечал того, что это оказало сильнейший эффект на гораздо более достойную – и опасную – жертву. Вэнь Жоханя. *** Он поглядывает на супруга. Чтобы увидеть, присутствует ли там хоть йота того старого любовного увлечения. И поражается до глубины души, увидев, что Сичэнь смотрит вовсе не на Вэй Усяня, Сичэнь смотрит на него самого. И улыбается мягкой улыбкой. Он возвращает ему улыбку в ответ. Теперь Сичэнь время от времени так делает. В самый неожиданный момент он вдруг может заметить, что супруг пристально смотрит на него. Было время, когда он бы убил за это. Чтобы поймать на себе взгляд супруга. Но сейчас, учитывая, как долго они женаты, сейчас это заставляет его немного нервничать. Тем более, что улыбки Сичэня все еще делают его чувствительным. Он не учёл, насколько это может стать проблемой - в первые дни его собственного любовного увлечения. Сичэнь вопросительно приподнимает бровь, но он отрицательно покачивает головой и снова улыбается, слегка потирая живот, как будто он голоден. Сичэнь понимающе кивает. Покончив с этим притворством, он обращает взгляд на своего зятя. И изо всех сил старается не выдохнуть с шумом. Господи, как же низко пал великий и могучий Ханьгуан-цзюнь. Хотя в первые три года университета он был самым известным бабником в городе. Блядь, да всего этого чертового штата. Если вы хотели достичь Бога через еблю, то вам следовало скрещивать пальцы, поститься и молиться, чтобы каким-то чудесным образом привлечь внимание Ханьгуан-цзюня. В то время его внимания удостаивались только девушки. Он понятия не имел, что младший из Нефритов увлекается парнями, до тех самых пор, пока не появился этот уродский Вэй Усянь. По-правде говоря, он не думал, что Ханьгуан-цзюнь имеет хоть какое-то понятие о том, что увлекается парнями, ровно до тех пор, пока не появился Вэй Усянь. И какое же это было чертовски грандиозное соблазнение. Даже он сам, а он приложил существенные усилия, чтобы соблазнить Сичэня (что, зная его собственные, отменно развитые способности в постели, что-то да говорило о супруге), был впечатлён. Он слышал их всего однажды. Когда они не знали, что он был в квартире. В комнате Дагэ, когда тот уехал домой на все выходные и позволил ему воспользоваться ею, в то время когда его сосед по общежитию был занят приглашенной подругой. Он слышал, как Ханьгуан-цзюнь разом теряет все свое вечно-холодное дерьмовое самообладание, рычит и врывается в Вэй Усяня. Заставляет того страстно стонать, а затем пронзительно кричать. Постельные упражнения этих двоих продолжались и продолжались все выходные, стоны и звуки шлепков сводили его с ума… заставляли истекать липкой влагой от похоти под конец. Тогда-то он и не выдержал: забрался в ванную Дагэ и дрочил под душем, представляя, что это Сичэнь доводит его до мук оргазма уровня Содома. Вот только тогда Сичэнь почти никогда не смотрел на него. В то время Сичэнь смотрел только на Вэй Усяня. Естественно, что никто другой, кроме младшего брата умницы-Сичэня, не мог бы обойти его. Причем во всех доступных смыслах. Но сейчас было не здесь и далеко не там. Тогда он тихонько выскользнул из квартиры, когда они в кои веки угомонились и отправились спать. Он считал это безумие мимолетным. Вэй Усянь умел достать душу из любого, это было его коронной фишкой. Тот факт, что подобное случилось со святым-аскетом Цзэу-цзюнем, должен был говорить сам за себя. Кроме Ханьгуан-цзюня… Он был свято уверен, что этот парень не способен спутать похоть с… более нежными чувствами. И все же, вот они, все сидят здесь… девять грёбаных лет спустя. И перед его глазами разворачивается все та же старая хуйня. Или, скорее, сворачивается… Его глаза едва заметно расширяются, когда он видит, что вилка в руке Лань Ванцзи сгибается пополам. Краем глаза он замечает, что Сичэнь внезапно бросает на него свой внимательный взгляд и успевает увидеть выражение его лица. Сичэнь прослеживает направление его взгляда. И тут его супруг тоже впечатляется. Сичэнь касается запястья Лань Ванцзи, и когда тот разворачивается в сторону брата, его глаза практически светятся от ярости. Сичэнь предостерегающе сжимает запястье Ванцзи. Он знает, как Сичэнь это воспринимает. Лань Ванцзи в ярости из-за Вэнь Жоханя. Тогда имелись подозрения, что в смерти Цинь Су далеко не все было чисто. Самыми вероятными подозреваемыми были Вэни. Разумеется, ничего так и не было доказано. И именно поэтому реакция Лань Ванцзи теперь не казалась супругу вне пределов разумного. Только он знал. Только он знал наверняка, что вся эта ярость, направленная на Вэнь Жоханя, возникла отнюдь не из-за смерти Цинь Су. А по причине Вэй, мать его, Усяня, очень даже себе живого и здорового. Не, не, не… Скорее, Старейшины Илина.