А звезды горят...

– Гермиона? Пальцы касаются прохладной шершавой стены, скользят вниз, задевая старые выщерблины и новые швы, которых раньше не было. Знакомые портреты, люди с которых смотрят на нее с интересом и толикой подозрения, ниша за старым пыльным гобеленом. Все такое знакомое, но в то же время далекое, пробуждающее усердно запрятанные воспоминания. И она впервые ослабляет защиту, дает им возможность проникнуть внутрь и затопить душу. Она закрывает глаза. Плотная ткань внезапно сдвинулась, и чья-то рука резко дернула ее внутрь. Она знала эту нишу – темная и безумно тесная, – она была его любимым местом. Тело инстинктивно замирает, прижатое к крепкой груди. – Я соскучился, – горячее дыхание опаляет ухо. – А если бы в коридоре был кто-то еще? – она пытается придать голосу нотку возмущения, но знает, что это бесполезно – он слишком хорошо изучил ее. – Нас могли заметить! Она шлепает по руке, начавшей движение вверх по ее талии. – Брось, я бы не допустил этого. Иначе твой образ идеальной заучки рассыпался бы, не оставив камня на камне. Ей отчаянно хочется возмутиться его недостойным поведением и отчитать за грязные намеки, но вспотевшие ладошки перетягивают внимание на себя. Она облизывает сухие губы, чувствуя знакомый трепет в животе. – Твоя репутация «плохого парня» тоже была бы под угрозой, – она фыркает. – Что бы сказали твои друзья? – Они спросили бы, настолько ли ты горяча, как предполагает твое львиное сердце? Возмущение вот-вот норовит поднять голову, но резкая смена положения выбивает воздух из легких. Сердце гулко колотится в груди, а губы расплываются в улыбке, стоит только встретиться с хитрым прищуром. Мягкие губы накрывают ее собственные, увлекая в тягучий поцелуй и не давая вставить ни слова. – Гермиона! Она вздрагивает, переводя на встревоженную подругу расфокусированный взгляд. Тепло все еще разливается в груди, согревает, словно и не прошли месяцы. Осознание того, что она совсем потеряла чувство времени, действует как ведро ледяной воды. – Прости, – голос тихий, глухой. – Я задумалась. Привычная маска вновь накрывает лицо, губы против воли растягиваются в легкой улыбке. – Ты точно в порядке? – пристальный взгляд Джинни будто бы норовит пробраться ей в самую душу. – Может… мне пойти с тобой? Гермиона оборачивается и, протягивая руку, сжимает прохладную ладонь подруги. Искренняя забота со стороны иногда воспринималась ею в штыки, особенно поначалу, но со временем учишься абстрагироваться. – Все нормально, Джин. Я должна сделать это сама. – Может, мы зайдем еще и к Хагриду? Он наверняка… – девушка начинает тараторить, и Грейнджер знает, что это нервное. – Мы и так ходили по замку весь день. Солнце садится, скоро сработает порт-ключ, а я так и не поднялась туда. – Ты уверена? Насчет Австралии?.. – Ты же понимаешь – я не останусь здесь, – в голосе прорезаются стальные нотки. – Я просто не смогу. Эта тема обсуждалась уже десятки раз, но семейство Уизли не оставляло тщетных попыток. В мае она трусливо сбежала, оправдываясь тем, что необходимо вернуть родителям память, пока не стало слишком поздно. И не возвращалась. До того момента, пока ее не вызвали в местное Министерство Магии, чтобы оповестить о том, что в Британии начинаются судебные разбирательства, и по закону она обязана присутствовать. Друзья встретили ее с распростертыми объятиями, ожидая, что в сентябре она вновь вернется в Хогвартс. Но у Гермионы были другие планы – ее документы уже были приняты волшебной школой Австралии. Видит Мерлин, это решение далось ей совсем нелегко. – Ладно, – Джинни всхлипывает, сжимая рукава собственной мантии. Голубые глаза блестят от непролитых еще слез. – Хорошо. Но обещай, что не пропадешь совсем! Обязательно пиши, я буду ждать. Она не дает никаких обещаний. Вместо слов Гермиона подается вперед и заключает подругу в крепкие объятия – они красноречивее любых лживых слов, которые ей не хотелось произносить. В ответ ее тело сжимают до хруста в ребрах. – Пока. Поворот. Твердый шаг. Закусив губу так сильно, что на языке появляется металлический привкус, она умоляет себя не оборачиваться. Если бы мальчики тоже были здесь, то уйти так легко не вышло бы, она была уверена. И это к лучшему. Стук каблуков эхом разносится по пустынным коридорам. В этот день все коротают вечера в гостиных, наверстывая упущенное с друзьями, которых не видели все лето. Когда-то и она поступала так же. Наконец в стене начинает виднеться знакомый проем, издалека кажущийся просто черной дырой. Гермиона плотнее запахивает мантию, стараясь побороть дрожь. Замирая на мгновение у уходящей ввысь спиралью лестницы, она смыкает веки и глубоко вдыхает. Это ведь не должно быть так сложно. Да кого она обманывала. Сколько не настраивайся, подготовиться к такому невозможно. Воспоминания о том дне осели в ней пеплом, так же, как и на поле боя, забивая дыхательные пути. Она не понимала, по каким законам тело все еще продолжало существовать и выполнять все необходимые функции, если сердце ее было безвозвратно разбито? Гермиона пыталась собрать все части воедино, склеить то, что осталось. Правда пыталась. Но с того самого дня грудную клетку нещадно жгло, грозилось разорвать на части перманентной болью, что осела в душе, без возможности снова вернуть все обратно. Криво склеенные швы кровоточили, безостановочно сочились чернотой сквозь мелкие дыры, осколки от которых ей так и не удалось отыскать.

All I Want – Kodaline

Первый шаг дался ей с великим трудом. Конечности будто налились свинцом, удерживая свою хозяйку от непоправимых поступков. Но она продолжала – ступенька, еще одна. Еще, еще и еще. Они слились перед ее глазами в один неразличимый поток, кажущийся непреодолимым. Но у всего есть конец – она знала наверняка. Видела собственными глазами. Так и бесконечная лестница озарилась теплым светом заходящего солнца. Тяжело дыша, она сделала последний рывок, выходя на просторную площадку. Свежий ветер налетел тут же, всколыхнув лежащие на плечах кудри и полы тяжелой мантии. Знакомая фигура, находящаяся у самого края, пригвоздила ее к месту. Ощущая невозможность сделать вдох, Гермиона вскидывает ладонь, потирая грудь. Под дрожащими пальцами ноет, выворачивает внутренности и разрывает вены. Так сильно хочется продрать плоть и вырвать бьющееся на последнем издыхании сердце. Он здесь. Конечно же, здесь. Не могло быть в этом мире другого места, где она могла бы его найти. Астрономическая башня слишком много значила. Он плавно поворачивается, все еще не приближаясь, и впивается в нее пристальным взглядом. Уголок тонких губ дергается в до боли знакомой кривой улыбке, и она ощущает теплые дорожки, проложившие себе путь по щекам. – Грейнджер. – Грейнджер! Она слышит знакомый голос в самой гуще сражения. Молниеносным движением выставляет щит, чтобы защитить себя и осмотреться. Гермиона не видела его ни разу после спасения из Выручай-комнаты. Глаза безостановочно искали знакомую светлую макушку, но не находили. Сердце, будто сжатое все это время в невидимые тиски, забилось с новой силой, разгоняя по венам горячую кровь. Жив. Она замечает его футах в десяти, покрытого копотью и кровью. Серые глаза горят огнем, а пальцы крепко сжимают палочку. Взъерошенный, напуганный, но живой. Все должно закончиться совсем скоро, она чувствовала это. Последний рывок, и они все будут, наконец, свободны. – Грейнджер! – еще один выкрик выдергивает ее из прострации, и она успевает пригнуться и выставить щит в последний момент. Зеленый луч с треском разбивается в считанных дюймах над головой. Безумный хохот, до ужаса знакомый и пробирающий до дрожи в костях, оглушает. – Так-так-так, – ведьма крутит меж пальцев палочку, ядовито улыбаясь. – Какая занимательная картина. Детишки решили поиграть в героев. Я знала, что ты такой же трус, как и твой отец. Гермиона старается незаметно шагать в его сторону, лишь бы не спровоцировать ведьму напротив. Но она не успевает, заклинания обрушиваются градом, и ей приходится оставить эту затею и защищаться. О наступлении не шло и речи. Беллатриса теснила ее, и в какой-то момент дрожащая рука не вывела руну до конца, но перед ней все равно возник щит, еще более сильный. – Беги! – мозг осознает команду, но тело не желает слушаться. Она как в замедленной съемке видит, как черные горящие глаза переключаются на другого человека. Это была чистая ненависть. Секунда. Взмах палочки. Зеленый луч. Ее оглушает душераздирающий крик, но Грейнджер не сразу осознает, что он ее собственный. Неужели возможно вообще воспроизводить настолько громкий звук? Она видит, как черный силуэт падает на колени, а затем заваливается на бок. Длинные пальцы, еще мгновение назад сжимавшие палочку до побеления костяшек, расслабляются, встречаясь с холодной влажной землей. Вот он – тот самый момент. Когда она в последний раз назвала его по имени: – Драко! – Драко. Она обещала себе держаться, сохранять хладнокровие, но голос все равно дрожит. Пошатываясь, она делает пару шагов навстречу. Золотистые лучи проходят сквозь полупрозрачную фигуру, делая ее еще более нереальной. – Не думал, что ты придешь. – Не думала, что смогу. Она правда так считала, ведь даже воспоминания приносили неимоверную боль, до искр из глаз. Видимо, она оказалась сильнее, чем думала. Горло болезненно сдавливает, и она с усилием сглатывает. Дрожащий подбородок выдает все ее эмоции. С губ срывается всхлип, и она взрывается: – Как ты мог?! – отчаянный крик рвет барабанные перепонки. – Как ты мог оставить меня? После… – Гермиона задыхается рыданиями. – После всего, что было! Ты же обещал, что все будет хорошо! Малфой склоняет голову на бок, и она знает, что, будь он жив, серебристые радужки сверкнули бы, выдавая его несогласие. Сейчас она не побрезговала бы незаконным Маховиком времени, лишь бы вернуться назад, в ту самую секунду, когда жизнь покинула его глаза. – Я говорил, но не обещал. И он прав. Они многое говорили друг другу в порыве страсти или нежности, но никогда не разбрасывались такими громкими словами. Просто знали – это бессмысленно, а впоследствии может быть слишком больно. И это понимание словно высосало из нее все силы – колени подогнулись, и она осела на ледяной пол, даже не почувствовав столкновения с холодной плиткой. Минуты тянулись слишком медленно, грудь рвано вздымалась от сотрясающих ее спазмов. На такой огромной высоте царила удивительная тишина, словно сама природа убавила звук, даря им это короткое мгновение. Она распахнула глаза, ощутив у своего лица нечто, похожее на дуновение теплого ветерка, и уперлась взглядом в родное лицо. Он был так близко. И так далеко. Протянув руку, Драко поднес пальцы к ее лицу. Гермиона знала, что должна была ощутить прикосновение в этот миг. Но его не было. Зажмурившись до белых точек под веками, она позволила себе вновь перелистнуть страницы книги воспоминаний. Фантомное касание к щеке ощущалось таким до невозможности реальным. Он всегда любил делать это – гладить ее лицо. – Тебя ждет великая жизнь – полная открытий и свершений. Ты была рождена для этого, так не трать время понапрасну. – Но зачем, если в ней не будет тебя?.. – она почти не видит его лица сквозь влажную пелену. – Но я был. И, надеюсь, это должно что-то значить, – Драко проводит своей невесомой рукой рядом с ее. – Значит, так и должно было случиться. Мы не выбираем, когда нам появиться на этот свет, и когда умереть. – Ты знаешь, какое последнее дело держит тебя здесь? – Думал, что ты, – он пожимает плечами. Такое знакомое движение. – Но теперь, после того, как ты пришла попрощаться, появилась одна идея. – И мне ты о ней, конечно, не расскажешь? Вместо ответа он лишь с улыбкой качает головой. Гермиона, собрав в кулак последние силы, поднимается и отряхивает мантию. Парень вновь перемещается к краю, и она, словно ведомая невидимой нитью, следует за ним. – Ты решила уехать. Не вопрос – утверждение. – Да. И ей не нужно было ничего объяснять, потому что Драко всегда все понимал без слов. Он знал, зачем и почему она так поступает. – Это правильное решение. Она кивает, не имея возможности согласиться с ним вслух. Потому что душа внутри мечется, срывает горло, пытаясь донести, что совсем не правильное оно, это решение. Пламенеющий закат ярким заревом освещает верхушки деревьев, неумолимо отдаляясь. Считанные минуты – и у горизонта останется лишь едва заметная желтоватая полоса. Время неумолимо. Теплое ощущение в кармане заставляет Гермиону вернуться в реальность. Первое предупреждение о том, что порт-ключ сработает через сорок минут. За это время ей необходимо покинуть территорию школы. Сердце пропускает очередной удар и болезненно сжимается, когда она понимает, что это значит. – Пора прощаться, – Драко изучает ее, привычно склонив голову. Он всегда в лоб озвучивал то, о чем она боялась даже подумать. – Я даже не представляю, как… – Может, просто сказать «пока»? – он по-мальчишески улыбается, и она не может не сделать того же в ответ. – Я всегда буду помнить тебя. Ведь это единственное, что у меня осталось. – Надеюсь, это будут хорошие воспоминания? – Самые лучшие. Она замолкает, осознает, что сказала не все. Было еще кое-что. То, что она лелеяла в своем сердце так долго, что не было сил больше это выносить. То, что они так и не сказали друг другу. – Я люблю тебя, Драко. И пусть позже она пожалеет об этом, все только усложнив, сейчас не было слов правильнее. Он улыбается. Ничего не говорит, но она видит все в его глазах, на миг показавшихся живыми. Ощущает легким ветром, донесшим до нее беззвучное: «Я тоже».

***

Она уходила. В этот раз – навсегда. Пытаясь оставить позади разочарования и всю ту боль, которую пришлось пережить, сохранив лишь опыт, свежими рубцами осевший на коже и в сердце. Теплая грусть от их новой «последней встречи» все еще сохранялась в груди, хотя Гермиона и знала, что это ненадолго. Но она не жалела об этом решении. Нужно было отпустить его. Дать возможность совершить то последнее дело, не становясь еще одним якорем, удерживающим Драко в мире живых. В это самое мгновение она еще не знала, что будет скорбеть дольше, чем знала его. – Это так поэтично, – Драко ухмыльнулся, проводя травинкой по ее щеке. – Почему же? – Те звезды, что мы видим сейчас, будут все также сиять, даже когда нас не станет. Те, что уже потухли, будут гореть на небосводе еще сотни лет после. А наша жизнь так быстротечна, что может угаснуть за секунду – пуф! – и от тебя уже ничего не осталось, лишь оболочка. А они, – он махнул рукой на чернильный небосвод, – наблюдают за миллионами жизней – как мы рождаемся и как умираем. Конечно, она не сказала бы, что по сравнению с ним меркнут даже они. – Звучит пессимистично, – Гермиона прищурилась, игриво сморщив нос. – Я думал, что вы, девушки, видите в этом романтику. – Ну и я не обычная девушка. – Да, я заметил, – Драко криво улыбнулся, склоняясь к ней ближе и оставляя невесомые поцелуи по всему лицу. Это было одним из самых дорогих ее воспоминаний – теплый майский вечер, их тайное место на берегу озера и бескрайнее, необъятное небо. Тогда казалось, что, несмотря ни на что, у них есть все время мира. Но его не было. Гермиона подошла к воротам, сквозь которые ей предстояло пройти в последний раз, и обернулась – Хогвартс внушающей трепет громадой возвышался на фоне сумеречного неба, а теплый осенний ветер развевал ее кудри, норовя забраться под мантию. Темноту наступающей ночи разбавляли горящие вдали факелы и зажигающиеся среди редких облаков огоньки. Она покидала место, в котором однажды почувствовала себя особенной; место, принесшее боль сотням жизней; место, в котором злилась и страдала, а затем обрела самое большое счастье. Место, в котором ее сердце разбилось. А те самые звезды все продолжали гореть. Как он и говорил.