***
«Ты милый». «Ты мне очень нравишься». «Я тебя люблю». Все эти фразы не были панацеей, но как нельзя лучше помогали Микото справляться с недугом. Он часто получал признания от разных девушек, говорил неловкое «спасибо», потому что они его не интересовали. Да, они красивые, дружелюбные и так далее по списку, но Микото ни одна знакомая не могла зацепить, сколько бы не строила глазки и не звала на свидания. Иногда он ударялся в беспорядочные связи, не более того, всего лишь скрашивал скучное свободное время; дальше постели, как правильно, не заходило. Бутылка вина на вечер и немного харизмы, — и вот он уже здесь, в тёмной комнате, с сигаретой в руках и с отвращением к себе. Чтоб совсем не растратить навык, Микото написал объявление по поиску моделей. Мало ли, повезёт, он познакомится с кем-нибудь, или обретёт волю к жизни, чёрт знает. Но хотя бы не скиснет от тоски в четырёх стенах, ибо сестра уже не могла подбодрить его в достаточной мере, а порой и вовсе не попадалась на глаза, лишь бы не получить грубое замечание; мать же почти не общалась, была загружена работой, и Микото её в этом не винил. Ему бы по-хорошему тоже найти работу, а он всё надеялся на удачу, предлагал своё жалкое существо любой женщине, что откликнулась на предложение вместе сработаться. Помогла ли такая щедрая акция? Нет, не особо. Отозвалась всего пара девушек, которые внешне его не привлекли. Не было в них грации или чего-то настолько возвышенного, чувственного и трепетного, чего хотелось бы ему. В голове уже сам собой нарисовался портрет идеальной женщины, что подошла бы на роль модели, и Микото всеми силами цеплялся за неё. Как же бесит. Краски застоялись, а кисти давно не использовались. Место стаканов с водой давно заняли пустые рюмки, которые Микото вливал в себя одну за другой. Лучше не становилось. От невообразимо увлекательного занятия Микото оторвало входящее уведомление, а так как никому до него дела не было, наверняка это сообщение от сестры. «Ты можешь встретить меня со свидания?» Сестра не скрывала от него отношения, часто обсуждала бывших, которых Микото щедро поливал грязью; все секреты могла доверить только брату, потому что мама не поймёт. А ему просто всё равно, главное, чтоб сестра была в безопасности и наслаждалась жизнью. Собственно, и со свиданий он встречал её по возможности, хотел убедиться, что никакой ублюдок не навредит его маленькой принцессе. «Где тебя встретить?» Микото сразу собрался, пошёл на назначенное место, что было не особо далеко. Готовился к тому, что его сестра выбрала очередную паскуду; он обычно узнавал её ухажёров по воле случая, опять же, когда встречал со свиданий. И ни один парень ему ещё не понравился; понятное дело, не ему указывать, кто подходил на роль бойфренда сестры, ибо он сам не мог выстроить нормальные отношения, но мразот он видел издалека. Потому что сам был таким же поганым. Худшее место, которое можно было выбрать для встречи. Худшее время: уже давно стемнело, так поздно лучше молодым девушкам не гулять. Ему самому не особо хотелось вылезать из дома, но что не сделаешь ради родной сестры. Которую он вчера снова отругал за пропущенный урок в школе... Сестра не заставила долго ждать, хоть по ощущениям он пробыл тут миллиард лет. С удовольствием развернулся бы и ушёл, завидев её с новым парнем, однако будет невежливо с его стороны. И грубо по отношению к сестре, что полагалась на безалаберного брата. — Ой, ты долго ждал? — Я только пришёл. — Сама же не так давно написала, а теперь задавала глупые вопросы. Её полные наивности глаза иногда вымораживали до невозможности, впрочем, надо признать, что внешностью они пошли в отца. — Привет. Незнакомый парень косился на него, будто Микото пришёл сюда лично начистить тому рожу. Не о чем беспокоиться, он сегодня не настроен на драки, хотя и такое случалось. Но не сказать, что Микото прям рад его видеть: колкое «привет» чисто из вежливости и тотальное игнорирование, потому что всё внимание предназначалось сестре, а не этому жалкому подобию человека. И ведь Микото даже объяснить не мог, почему его тошнило от любых бойфрендов младшей. Он точно не ревновал, точно не хотел оберегать её... Наверное, просто считал их недостойными. Как и любую девушку, что пыталась завести с ним отношения серьёзнее одной проведённой ночи, как и любого притворного друга, что подлизывался лишь ради выгоды. Так и сейчас он смотрел на парня с неприкрытым отвращением. Где она откопала этого замарашку? У него из хорошего только яркие волосы, похоже, некрашенные, ещё и такие алые. Багровые. Как кровь, которой Микото вчера заляпал холст. И мрачное лицо, заметная морщина между бровями: часто хмурился. Ну, по нему видно, слишком кислый. Одет безвкусно, в какой-то заношенный оверсайз, ещё и с чёрной маской на лице. — Познакомить вас? «Нет нужды». — Нет нужды. — Это не были слова Микото, но совершенно точно то, что он подумал. Будто парень прочитал его мысли и постарался опередить. Соревновался, значит. — Это твой брат? — Не говори так, словно меня здесь нет. Он нарочно, да? Заметил, что не особо понравился Микото? Впрочем, перед сестрой концерты устраивать не хотелось. — Можно и повежливее общаться. — «Ещё б ты мне не указывал». — Ты так всех парней сестры встречаешь? — Ты... — И ведь правда. Микото нечего возразить. Что не так с этим рыжим, Господи. — Заткнись. Будь его воля, он бы размазал этого ублюдка по асфальту прямо посреди улицы. Без капли жалости и сожаления. Пусть его катком переедет нахуй, лишь бы он больше никогда не появлялся в их жизни и не прикасался к сестре и пальцем; пусть исчезнет, чтоб не попадаться на глаза Микото. Но он слишком законопослушный гражданин, чтоб раскрасить этому уроду лицо. Это всё останется на подсознательном уровне. — Микото, не надо. — Несмотря на искру ненависти, что промелькнула между ними двумя, сестра оставалась совершенно спокойной. Привыкла к небольшим странностям брата. Совсем маленьким минусам. — Не ругайтесь. — Микото? Чёрт. Зачем она проговорилась... Этот обмудок заметно усмехнулся, будто услышал что-то неимоверно нелепое. Ну, если Микото узнает и его имя, то придумает как можно больше обидных шуток. — Он меня уже бесит. — Для тебя просто Фута. Да Господи, плевать ему. — Хрен с тобой. Пойдём. Лишь бы он никогда больше не видел этого уродца. Почему его милейшая сестра находила таких задохликов, которые рядом с ней ну вообще не смотрелись? У Микото не завышенные стандарты: просто найти кого-то достойного трудно в нынешнее время, а гены сохранять надо. Он не сказал ничего на прощание, схватил сестру за руку и повёл домой. И так задержалась на свидании, ещё бы брат не ждал её в холод вечером; сам не надел даже лёгкой куртки, а теперь жаловался, что ночью ветрено. Аж до зубного скрежета. Нет, так не пойдёт. Микото не хотел видеть сестру рядом с этим ублюдком, совершенно отвратительный парень, как таких земля носит? Да, наверное, не совсем правильно говорить, но между ними он не представлял и сексуальных отношений, которые в основном неизбежны в современном мире. Будет честным: Микото не хотел, чтоб этот подонок трахал его сестру. — Эй. — Микото отвлёкся от книги и поднял взгляд на сестру, что у зеркала расчёсывала влажные волосы. — Можем поговорить? — Да, что такое? Она всё ещё не отрывалась от отражения, и Микото видел это «не обременённое интеллектом» лицо. Нет, его сестра вовсе не глупая... Просто у неё была манера строить совершенно кукольные глазки, вытягивать губы странным способом, будто она задувала свечи на торте. — Тот парень... Фута. — Как бы не хотелось опустить это имя, он всё равно произнёс его вслух. Нарочно с расстановкой на каждом слоге, чтоб сестра прочувствовала степень его отвращения. — Где вы познакомились вообще? — Ну, через приложение. — Опять эти недо-сайты для знакомств? Впрочем, Микото не удивлён. Обычно там такие жалкие девственники и сидят. — Ему двадцать, он учится в универе. — Тебе всего семнадцать... — Разница не большая. — И тем не менее Микото она не устраивала, потому что его сестра ещё школьница. Главное — держать себя в руках и при следующей встрече и не сломать этому паршивцу нос. — Почему ты спрашиваешь про него? — Мутный какой-то. Мне не нравится. — Ты так про всех моих парней говоришь. — Тоже верно... — Если бы пообщался с ним, то узнал бы получше. — Не желаю его даже видеть. Не то что общаться. О чём они могут поговорить? Уверен, у так называемого Футы нет нормальных интересов, либо он конченный задрот. Микото надоест говорить с ним спустя две минуты; хотя вряд ли он вынесет и одной, потому что сорвётся и выскажет всё своё недовольство. — Я бы могла дать его телефон... — Только не это. Почему сестра так желала их познакомить? Понятно же, что они поцапаются, как кошки, и возненавидят друг друга лишь сильнее. — Слушай, ты же искал модель для картины? Почему бы не попросить его? — Моя милая, я по-твоему педик? Во-первых, Фута ему уже противен; и ноги его в этом доме не будет. Во-вторых, он искал женщину. Чёрным по белому написано: нужна девушка. Не парень и не мужчина. Даже если модель не будет раздеваться, Микото не хотел рисовать мужчин; сам на себя в зеркало наглядеться может при желании. Фута никогда не удостоится чести побыть на роли модели, ибо у него и внешность далека от приятной. Слишком грубая и не эстетичная, вызывающая только головную боль. — Ну, не злись так. Вы ведь можете поладить... — Нет. Мне он нахуй не упёрся. — Тихо, не ругайся.***
На столе — куча тюбиков краски. Куплены давно, но так и не открыты. Микото водил чистой кисточкой по холсту, будто вырисовывал контуры, на самом деле маялся хренью и ненавидел свою пустую башку. Раньше у него было столько источников вдохновения... Хотя раньше он и поспокойнее был. Как это исправить вообще? Может, записаться на какой-нибудь тренинг, или как оно там называется... Однако мать вряд ли выделит ему денег, он и так сидел на её шее, потому что всё никак не мог устроиться на работу: везде выгоняли за оплошности, опоздания и пропуски; каждый раз Микото оправдывался, скрывал, что не ходил на работу из-за похмелья. Он не алкоголик, просто любил выпить. Бесполезно. Будет и дальше пялиться в холст, — так ничего и не добьётся. Благо от «увлекательного» занятия его отвлекло сообщение сестры; единственный лучик солнца в этом ёбаном мраке. «Фута захотел зайти и подождать меня... Можешь впустить его?» Уже как месяц длились эти адски омерзительные отношения, где как будто участвовали три стороны: Фута, глупый и жалкий студентишка с манией величия, сестра Микото, что души в нём не чаяла, и сам Микото, узнававший подробности только по рассказам дорогой сестры. Он не вмешивался, просто давал советы, когда требовалось, закатывал глаза, когда вновь слышал, какой Фута хороший-распрекрасный, всегда наказывал сестре ему не доверять и не ходить к нему домой. Впустить, как же. Нечего ему тут делать: дома бардак, потому что единственный незанятой человек забил на уборку, а также этому человеку требовалось личное пространство, куда не должны лезть всякие уёбища. Но сестра разочаруется в и так уже прогнившем брате, если он не выполнит её просьбу, пусть он и не горел желанием пускать посторонних. Нет, конечно, он не доверял этому ублюдку, кто в здравом уме будет доверять рыжим? Микото поднялся с излюбленного табурета, местами запачканного краской, бросил кисть на стол и вышел из своей «творческой мастерской». Краем глаза заметил в зеркале своё отражение. Да, пиздец он себя запустил, конечно... Концы волос уже выцвели, белая футболка заносилась и стала ещё одним холстом, о который он мог вытереть краску. Синяки не из-за недосыпа, а из-за хронической усталости. Ну и чудовище. По всей гостиной раздавался жалостливый звонок, что умолял гостя прекратить его мучить, а Микото умолял поскорее выгнать отсюда это исчадие Ада. Это точно был он, сомнений нет. Но он слишком наивен, если думал, что Микото впустит его сразу. Он зажал кнопку на приёмнике. — Никогда больше не трогай звонок, ясно тебе? Ни здравствуйте, ни до свидания. Микото совершенно по барабану, какое впечатление о нём сложится, ибо и на самого парня ему до пизды. — А ещё чё тебе сделать? Открой уже. И ему хватало наглости так обращаться к «хозяину» дома? — Извинись. — Не собираюсь. Наверное, тот слышал раздражённый вздох Микото по ту сторону. — Слушай, я терплю тебя только из-за неё. Веди себя подобающе. — То же самое. — И что такого неподобающего сказал Микото? — Почему я должен извиняться? Только потому что ты её брат? — Ты... Ай, блять. Делай, что хочешь. Микото отворил дверь, сразу встретился с недоумевающим взглядом, даже будто испуганным, и впустил этого оборванца в дом. Да простит его собственное жильё, что он пускал сюда всяких сомнительных личностей и разрешал им садиться на диван, однако он делал это лишь ради сестры. Как и в прошлую встречу, рыжее недоразумение оделось во всё чёрное и мешковатое, толком не расчесало волосы, на щеке виднелась небольшая царапина. Подрался с кем-то, что ли? Фута вёл себя достаточно сдержанно: молчал, ничего не трогал, сидел смирно. Потому что остался наедине с Микото, да? Вот уж кто точно не станет церемониться, будь этот ублюдок хоть сто раз парнем его сестры; настолько противную рожу ещё надо поискать, а у Микото как раз чесались кулаки. Микото не предложил ему ни чая, ни еды, согласился ведь только впустить внутрь, а дальше пусть вообще нахрен не смеет дышать на его территории. Ебучая шавка. После него Микото протрёт диван на десять раз. Он вернулся в комнату, где его ждали краски и палитра, а также белый слепящий холст. Когда на нём были капли крови, он смотрелся лучше. Несколько минут назад Микото ещё хотел что-то рисовать, но теперь взгляд цеплялся лишь за пустой канцелярский нож, куда надо бы вставить новое лезвие. Ни мать, ни сестра не знали о его тайном пристрастии к лезвиям. Он часто их менял и выбрасывал использованные, потому что не желал заразиться, мусор выносил сам, потому никто не видел, что лежало на дне пакетов. Уносил секрет на улицу и оставлял перед домом, можно сказать, эта тайна только между Микото и работниками мусоровоза. Семья знала про вредные привычки и в целом не придавала им значения, — ну, ровно до того как Микото просил дать ему на бутылку или сигареты. Мать слишком добра, чтоб отказать, а сестра молча терпела его нападки и выходки, потому что он старше. Не показывался им на глаза в одежде без рукавов: прятал порезы. Не хотел их расстраивать, наверное. Пусть и думал, что его «довела» семья. Микото вставил в канцелярский нож новое лезвие, сделал надрез на пробу. Вроде бы хорошо, но недостаточно: он давно не чувствовал боли из-за маленьких царапин, надо было надавить посильнее. Несмотря на то что такие ножи не особо прочные, и вредить себе ими получалось с трудом, Микото не собирался хвататься за обычный кухонный: он всё-таки руку не на мясо нашинковать хотел, а просто выпустить пар и успокоиться. Смахнул капли крови с металлического конца, вновь приставил к запястью. Если б он ещё так кисточкой свободно водил по холсту... Если бы вырисовывал линии, очертания какой-нибудь прелестной девушки, подчеркнул красным цветом помаду и бледность тела, а затем окунул со спокойной душой кисть в воду. Воспылал бы гордостью за проделанную работу и наконец избавился от чувства безысходности, что переполняло его последние полгода. Если б он только мог вернуться в то время, когда каждый день приносил что-то грандиозное, а Микото каждое утро вставал и распахивал шторы в комнате, заполняя её слабым зимним светом. Он не помнил, как выглядело солнце в ту пору, ибо оно почти не показывалось на небе; но помнил приятные ощущения, связанные с сероватым небом и неглубоким слоем снега перед окном. Вместе с каждым надрезом Микото окроплял злостью чистый снег и болью напоминал себе, что ещё не всё потеряно. Он мог наверстать упущенное. Просто нужно время. Нужно очень много времени, чтоб влиться в привычный ритм, нужно очень много терпения, чтоб найти ту самую музу, которая бы подтолкнула вновь схватиться за краски и! — Что ты делаешь?! От неожиданного вскрика Микото выронил лезвие, но не полез искать, — вместо этого уставился на перепуганного Футу в дверном косяке. Ему чуть ли не дурно. Его чуть ли скоро не вырвет от увиденного. Отвращение. Ничем не прикрытое отвращение. Это оно? Микото не собирался перед ним отчитываться и объясняться, однако сестра будет в ужасе, если Фута ей расскажет. Чёрт, о таком варианте событий он вообще не думал; стоило запереть дверь на всякий случай... — Чего надо? Катись отсюда. — Ты только что резался?! — Не видно? — Никакие рукава не прятали позорные полосы, Микото смело выставил их на обозрение. Похоже, рыжик до ужаса боялся крови; хотя, казалось бы, все люди так или иначе видели кровь, чего он вдруг обомлел? — Не мешайся. — Завязывай. Что ты будешь делать, если... — Это не смертельно. Он всего лишь делал маленькие раны. От такого ещё никто не умирал, насколько он помнил. Микото поднял окровавленное лезвие с пола; повторно использовать точно не станет, ибо оно уже неизвестно на чём полежало, такое под кожу втыкать стрёмно. — Эй. — Ты пришёл мне на мозги капать? — Почему Фута всё ещё стоял здесь? — Я не хочу тебя видеть. — Зачем он вообще пришёл сюда? — Ты ебучий мусор. — Я знаю, что ты меня ненавидишь. Но ты о сестре своей подумай. Микото прекрасно о ней подумал, потому уберёг от созерцания порезов. Она же не видела ничего, вряд ли догадывалась об этом увлечении; из всех знакомых только Фута знал про раны. — Если ты ей расскажешь, я вскрою тебе горло. Он не настолько смел, конечно же. Сидеть двадцать лет за убийство какого-то подонка звучит не перспективно, это почти вся его жизнь. И, видимо, его угроза оказалась слабой, раз Фута тут же в спешке достал телефон. — Ты... Ты ей звонишь? — А кому ещё? Микото вскочил с места, еле сдерживаясь, чтоб не накинуться на эту шавку и не разорвать в клочья. Откуда в нём, блять, столько паршивости? — Сука, убери телефон. — Однако Фута уже нажал на вызов и поднёс экран к уху. Гудки. — Кому я говорю?! Фута хотел сбежать, но — увы — не успел. Микото поймал его за шкирку и толкнул к стене, выхватил телефон и отбросил куда-то далеко. Раздался треск стекла и пластика, до которого Микото дела не было; куда важнее ублюдок, что оторвал его от излюбленного занятия и качал права в чужом доме. — Да ты чё... Платить за него будешь. — Не ебёт. — «Ты должен был думать головой, прежде чем выводить меня». — Ни слова сестре, иначе я приложу тебя о стену. — Только запугивать и можешь... Микото бы уже ударил, если бы не послышался тихий девичий голос. «Алло...?» Блять. Она слышала этот разговор? Если она поймёт, что тут затевалась драка... Пусть Фута благодарит её на коленях, что вовремя заставила брата остепениться. — Иди возьми трубку. — Такой тупой взгляд, бесит. — Живо. Фута под его надзором подошёл к разбитому телефону, поднял и протёр экран. Однако сестра уже отключилась, слишком медлил. — Почему ты такой дёрганый? — Я не дёрганый, блять. Это ты меня бесишь. Столько шума навёл, чёрт бы его побрал. После такого Микото мог со спокойной совестью выкинуть его нахрен из дома, но опять же — сестре не понравится. — Что я тебе сделал, можешь объяснить? Микото даже говорить ничего не хотел. Молча вернулся к столу и достал из пачки сигарету, которую при удобном случае затолкает паршивцу в горло, если тот хоть что-нибудь ещё скажет. — Ну? — Родился. — Не моя вина, что ты суицидник. Да с чего он это взял? Нет, Микото не собирался убивать себя или что-то в этом роде. Да и какая Футе разница? — Я не... Слушай, не твоё дело. Почему ты переживаешь вообще? — Потому что ты её брат. И что теперь? Ему лоб расшибить надо, или что? У Футы слишком наивное представление о жизни, если он считал это «аргументом»; ему ведь лучше, не будь Микото здесь. Никто не мешается, никто не покушается на телефон и тем более на жизнь; это лишь вопрос времени, когда Микото его нахуй задушит. — Если тебе нужна помощь с чем-нибудь, так и скажи. — Почему ты хочешь мне помочь? — «Даже так, мне не нужна помощь». — Я твой телефон разъебал. — Всего лишь царапина. Господи, какое же глупое создание. Микото не вынесет ни минуты его присутствия; он уже раскурил сигарету, заметил, как Фута поморщился из-за дыма, но с места не сдвинулся. Не нравились курящие, да? Может, Микото надо максимально испортить о себе впечатление, чтоб этот придурок отсюда убрался? Помочь. Ну, чем он поможет? Постоит в сторонке и посмотрит, как работают профессионалы? Хотя Микото довольно давно заглядывался на рыжие волосы, в целом на какую-то карикатурную миниатюрность и немощность этого существа. До смехотворного жалкий. — Тебе, наверное, говорили уже, что я ищу модель для натуры. Микото поставил перед ним стул, сел и закинул ногу на ногу. Получше пригляделся к Футе, что всё ещё не скрывал отвращения, но теперь будто заинтересовался. — Слышал про это. Но я ведь не подхожу. — Нет. Стой. Давай попробуем. Микото действительно опустился до того, чтоб рисовать мужчин. Грустно и невкусно. Однако его скоро удар схватит, если он не придумает ничего или просто не сделает нормальных набросков; поэтому он скрипя зубами схватился за карандаш и альбом, усадил Футу на диван и приказал не дышать, — не буквально. Обычно к нему попадали женщины, что и так известно. Прилагались ли к этому бонусы? Чаще всего да: женщины Микото привлекали больше, потому он после нескольких часов беспрерывного рисования получал заслуженный «отдых». А сейчас ему не повезло с моделью, точнее с её полом; рисовал, чтоб поддерживать навык. Иначе скоро совсем разучится держать карандаш в руках. — Не двигайся. Фута снова отвлёкся и почесал нос, хотя его неоднократно просили замереть и не шевелиться. Он сразу сделал вид, будто ничего не было, сел ровно и приподнял голову, чтоб выглядеть не так жалко. В его внешности нет ничего примечательного. Ничего, что могло бы зацепить Микото хотя бы на секунду. Но ему приходилось смотреть на Футу и вглядываться в каждую черту, чтоб передать её в портрете; Микото привык рисовать женские лица, более округлые и мягкие, в какой-то степени идеальные, в отличие от мешков под глазами и хмурости Футы, острых скул и безобразной улыбки. Долгая тишина. Оказывается, этот мудак умеет молчать. Слышались шорох карандаша и листа бумаги, тиканье настенных часов; странная идиллия. Мир точно не застыл, ибо время продолжало двигаться; застыл, скорее, сам Микото. Не слышал стук собственного сердца. Вырисовывал каждую линию вдумчиво, посматривал на Футу, что тоже казался ненастоящим. — Когда уже будет готово? — Я почти закончил. Через пять минут он начертил последнюю линию и взглянул на своё творение без прикрас. Насколько сильно похоже на Футу? Совпадение почти сто процентов. Оттого Микото желал разорвать рисунок в клочья и сломать карандаш пополам, однако он сдержался и передал альбом в руки напротив; ожидал одобрения, хоть какой-нибудь благодарности за труд. — Ну... Хорошо. Что ещё за сухое «хорошо»? — И только? — Нет, ты хорошо рисуешь людей. Но тебе не кажется, что стоит попробовать не только портреты писать? — Я хорош лишь в этом. — Не говори так. Уверен, ты много чего можешь. Да заебёт. То ему не нравится, то внезапно у Микото есть какой-никакой талант. Больше всего он ненавидел критику. — И что ты тогда предлагаешь? — Попрактикуйся не только в натуре. Добавь что-нибудь от себя. Легко сказать. Микото иногда рисовал из головы, но ему куда проще рисовать с натуры, за этим он моделей и звал. И лучше всего получалось, когда перед глазами сидела красивая девушка; удивительно, как у него получилось выдавить из себя хоть какой-то набросок под наблюдением Футы. — Ты разбираешься вообще в живописи? — В живописи — нет. Я рисую в цифре. — А, ты из этих... Нажал кнопку — и готово? — Эй, обидно вообще-то. — Можно подумать, Микото замечание не задело. — Поверь, это такой же труд, как и кисточкой по холсту мазюкать. — Сам же мой труд обесцениваешь. Дайте Микото только волю, воткнёт ему карандаш в горло. — Я могу оставить рисунок себе? Когда казалось, что сессия подошла к концу, Микото застопорился на одном неловком вопросе. Почему он должен отдавать Футе свои рисунки? Однако ему они и подавно не нужны. Наверное. Что он будет с ними делать? Это всего лишь карандашный набросок, без цвета и какой-либо идеи; обычный портрет, каких Микото нарисовал сотни за недолгую карьеру. Но Фута разглядывал испорченный лист с неподдельным интересом, с непонятным блеском в серых глазах... Или синих. Микото не всматривался. Цвет грязной лужи.***
— Снова хочешь меня нарисовать? Микото стыдно отвечать «да», поэтому он просто надеялся, что Фута поймёт всё без слов. Написал сам, предложил прийти к ним домой, не озвучивая повод. Наверное, Фута думал, что его изобьют. Всё-таки между ними оставались разногласия, и его по-прежнему не особо рады видеть; однако он явился во всей красе на порог и позвонил в дверь раз сто. Ну, если он не против, Микото готов приступать хоть сейчас. Раньше начнут — раньше закончат, верно же? Верно. Микото сам не понимал, почему позвал его дважды. Далеко не каждая модель заслуживала такую честь; а этот подонок не заслужил тем более. Но после вчерашнего у него прямо чесались руки, только бы что-нибудь или кого-нибудь нарисовать. Ломка, видимо. Сестра не соглашалась, ссылаясь на дела, а мать слишком уставала на работе, не собиралась поздно вечером потакать безнадёжному сыну. Оставался только один вариант, не самый перспективный, однако к нему он обратился из-за отсутствия другого выхода. Фута. Какое отвратительное имя. Микото по-прежнему терпеть его не мог, но душа требовала рисовать как можно больше. — Может, сначала выпьем чай хотя бы? А в прошлый раз он молчал. — У меня есть коньяк. — Не пью, извини. Какой принципиальный. Сколько ему? Двадцать? К тому же студент. Микото в его года вовсю распивал с друзьями. — Алкоголь помогает. Не против, если я выпью? — Мне всё равно. Блядское безразличие. Микото выпил пару рюмок, не особо почувствовал воодушевление. Конечно, этого мало, но перед гостем напиваться в хлам стыдно, да и ему ещё карандаш в руке держать; выпьет много — начнётся тремор. — Зачем ты так близко сел? — Просто... Интересно. Не говорить же, что от выпитого коньяка голова закружилась. Совсем чуть-чуть. Да и так Микото лучше мог разглядеть черты лица, вплоть до пор на коже и каждой мелкой ресницы. (Кому он врал, у него перед глазами всё расплывалось). — Воткнёшь в меня карандаш? — Да за кого ты меня принимаешь? — «Ещё один такой вопрос, и точно воткну». — За брата моей девушки. Если б Микото был её отцом — другое дело. Обычно отцы гораздо трепетнее к этому относятся, нет? Не ему же встречаться с Футой, в конце концов, так какая разница; это он ещё пытался разыгрывать паиньку и не лезть драться, чтоб не обижать сестру лишний раз. Фута ещё и смотрел так... Гордо. Непонятно. Будто чувствовал себя победителем, сложил руки на коленях и выпрямился, глядел сверху вниз на загруженного рисунком Микото. Так и хотелось сказать: «Не зазнавайся», — ведь он ещё возьмёт своё. На этот раз Микото пробовал покрасить набросок. Слишком его внимание зацепил алый цвет волос, ради которого он готов посидеть на несколько минут дольше; однако начал с глаз непонятного цвета, и сколько бы не искал среди холодных цветов нужный, сколько бы не перебирал различные марки, не находил нужного карандаша. Как это злило. Больше всего он ненавидел работать с цветом. Сдаться и спросить напрямую? — Какого цвета твои глаза...? — Серо-зелёные. Вот в чём дело. А он искал среди синих оттенков. —...Зелёные? — Микото пробежался взглядом по разбросанным карандашам и схватил самый бледный, как ему казалось, ничем не примечательный оттенок. — Цвет болота. — А у тебя лужи. ...А? — Повтори. — Ну, серо-голубые. Грязная лужа. Да как ему только хватало наглости? — Знаешь, я хотел кое-что обсудить... Микото не в настроении обсуждать. Что бы Фута не сказал дальше, ему вряд ли будет интересно; он вернулся к работе, и лучше его не отвлекать от дела. — Я не говорил твоей сестре про порезы, и я не скажу, если ты перестанешь. Шантаж? В любом случае, он мог врать Футе, сколько влезет: скрывать порезы под кофтой и просто не пускать того в дом. Сегодня Микото как раз надел водолазку, чтоб не показывать свежие полосы и не смущать рыжего гостя. — Тебя не касается. — Слушай, ну... Тебе ведь самому будет лучше. — Я сам решу, что мне будет лучше. — Я знаю отличное приложение для самоконтроля. — Не интересует. — Я тебе не желаю зла. — Да мне поебать. Вот и поговорили. Микото наконец докрасил глаза, пришло время браться за волосы. Но ему не хватало того самого красного, который бы передал в полной мере невообразимо яркий окрас Футы. Такой... Огненный, наверное. Микото раньше подобного не видел. Ему точно не хватало настолько насыщенного красного.