Необратимость последствий

      В помещении слишком темно и невыносимо жарко. Лука сбрасывает с плеч куртку и швыряет ее на ручку антикварного стула с изогнутыми ножками и бархатной темно-синей обивкой, так неподходящего к общей обстановке комнаты. Окно под сводчатым потолком закрыто наглухо и затонировано пленкой, а единственным источником свежего воздуха служит решетка сплит-системы, из которой, к несчастью, сейчас совершенно не дует.       Дюверье плюхается на низкий кожаный диванчик, способный вместить не более двух человек одновременно, и забрасывает предплечья на спинку. В полутьме, красноватой от света единственного софита, размещенного в углу под потолком, едва различимы очертания другой мебели: круглого столика со стеклянной столешницей и пуфика, украшенного прямо по центру фигурной пуговицей, изображающей собой бриллиант, если судить по преломлению света на ее гранях. На столике покоится большая квадратная коробка черного цвета, украшенная вычурными золотыми вензелями, часть из которых выполнена в форме флер-де-лис. Луку бесит это «великолепие». Еще больше раздражает то, что сидит он спиной к двери и не владеет ситуацией. Не отвечает за свою собственную безопасность. Темнота не обостряет слух, потому что доносящиеся до комнаты музыкальные биты с расположенного над подвалом танцпола не делают помещение погруженным в вакуум. Дюверье совершенно не намерен рассматривать интерьер дальше, но стоит ему прикрыть глаза, как к сознанию подступает мутный и дурной морок сна. Однако гадким иллюзиям не суждено овладеть телом капитана в эту секунду.       — Как неожиданно…       Лука позволяет сладкой патоке голоса скользнуть в голову и расползтись яркими импульсами по всему телу. Низ живота сводит от едва проснувшегося вожделения, а мочка горит от мимолетного прикосновения губ собеседника. Приторный аромат груши, ванили и кожи заполняет и без того душную крохотную комнатушку, вынуждая Дюверье прокашляться, чтобы убрать мерзкий комок из горла.       Он откидывает голову назад и роняет затылок на пресс стоящего позади него мужчины, совершенно не заботясь о том, насколько неуместно и вульгарно это выглядит со стороны. Насколько неправильно то, что это происходит между ними.       — Так ли уж неожиданно? — шумно выдыхает Лука, когда его висков ласково касаются горячие пальцы.       — Что ты позвонил мне? Весьма.       — Мне казалось, ты не умеешь лгать.       — Ты ведь совсем меня не знаешь, lindo.       — В тебе полно загадок — это правда, — соглашается Дюверье, заурчав от наслаждения, когда пальцы собеседника надавливают на виски сильнее.       — Вряд ли тебя захватит процесс их разгадывания, — хихикает мужчина в ответ.       А следом Лука чувствует пустоту и холод, ведь его напарник на сегодняшний вечер освобождает из ласкового плена голову капитана и обходит диван. Дюверье не может не присвистнуть, стоит оппоненту оказаться напротив него.       На Гарсиа кружевная блуза в стиле бохо цвета шампанского, открывающая взору слишком глубоким вырезом половину безволосой груди, и брюки-палаццо с завышенной талией оттенка жженой умбры, настолько длинные, что из-под штанин даже не видно обуви. Волосы подняты вверх и разделены на неровный пробор, в ухе болтается серьга, состоящая из дорожки крупных камней, по цвету похожих на раухтопазы. Карамельный оттенок кожи Райана кажется темнее в красном свете, что еще сильнее выделяет темноту его взгляда: глаза директора «Aesthetics» густо подведены черным карандашом. Усмехнувшись реакции Луки на свое появления, Гарсиа оборачивается назад, чтобы осмотреть коробку, после чего демонстративно стучит по ней указательным пальцем, вновь вцепившись взглядом в капитана. Дюверье кивает, низко опустив подбородок к груди.       — Неудачный день?       — Удачный, если судить по тому, как он заканчивается.       — Ты слишком беззаботен для положения, в котором оказался, капитан, — мягко улыбается Райан, сохраняя при этом холодность во взгляде.       — Мы еще не…       — Я о том, как ты дискредитируешь следствие, назначая подозреваемому встречи вне допросных, — выгнув бровь, произносит Райан, усаживаясь на стул. Лука сжимает ладонь в кулак, замечая, как ласково Гарсиа проводит кончиками пальцев по висящей на ручке куртке.       — Не еби мозги…       — Эта ниша уже занята? — уточняет Райан, достав из кармана старомодную трубку и пакетик с табаком.       — Не без этого, — соглашается Дюверье, качая головой на немой вопрос Гарсиа о том, будет ли он курить.       Райан, смачно затянувшись, выпускает восхитительное в своей вульгарности колечко дыма изо рта, а после кладет трубку на стол. По комнате начинает плыть розовое облако. Лука молча следит за ним до тех пор, пока призрачная вуаль полностью не исчезает из вида.       — Почему ты так далеко? Я думал, мы здесь для того, чтобы сократить дистанцию.       — Мне нужно смириться с одной неприятностью, прежде чем я позволю этому случиться.       — С какой же?       — От тебя пахнет страхом, Дюверье, — равнодушно произносит Райан, поглаживая оформленный атласом вырез на рубашке.       — И на что же, по-твоему, похож запах страха?       — На глубокий аромат только что выпущенной крови.       Лука отводит взгляд, рассеянно ухмыляется сам себе, качает головой, укладывает удобнее руки.       — Почему именно это место?       — Хм… я купил это здание три года назад, когда получил в распоряжение первые крупные деньги. Свои настолько, что не пришлось делиться даже крохотным центом. Я заработал их честным путем, капитан, так что не потирай ручки, придумывая способ обогатиться на этой истории. Агентство принадлежит мне по бумагам, руковожу всеми процессами тоже я, но его настоящие «хозяева» плавают слишком высоко, чтобы можно было напрямую называть их имена. Они хорошо платят мне, даже слишком, но настоящие деньги здесь, — указывает пальцем в потолок Гарсиа.       — Я бы скорее поверил, что ты потратил бы внезапно полученное благосостояние на картинную галерею или частный музей, какой-нибудь изысканный ресторан, но клуб… Серьезно?       — Это не просто клуб, bebе́. Это место, куда приходят отдохнуть душой, расслабиться в приятной компании под качественную музыку, завести полезные знакомства, выгодно сосватать детей. Ну, и изысканно пожрать тоже, чего уж там скрывать! Это трамплин… Он либо подбросит тебя ввысь, либо поможет достичь дна. Каждый выбирает по себе.       — Сколько стоит членство?       — Тебе не по карману, — добродушно отвечает Райан без намека на снобизм.       — Настолько прибыльный бизнес… я не…       — Тебя удивляет, что такой, как я, владеет целой империей?       — Такой, как ты?       — Молодой. Слишком мало знающий о жизни. Цветной.       — Никогда бы не подумал, что вместо мозгов у тебя клубок из стереотипов, Гарсиа, — хмыкает Лука, оглядев наполовину скрытую полумраком фигуру напротив и удовлетворительно щелкнув языком. — Латинос, владеющий бизнесом… В Лос-Анджелесе! Уму непостижимо!       — Твой сарказм был бы уместен, если бы не сотни и тысячи людей, которым мне пришлось доказывать, что цвет моей кожи не обуславливает природу получения мной материальных благ. Хотя не сказать, чтобы все эти люди были так уж неправы в своих предположениях, — ничуть не обидевшись, произносит Райан, изящно закинув ногу на ногу.       — И в чем заключались их выводы о тебе?       — А разве мы здесь для того, чтобы говорить обо мне?       Дюверье по-детски закатывает глаза, а следом улыбается. Улыбка выходит искренней, широкой и настолько смелой в его положении, что от представления своего лица со стороны ему становится неловко. Один только внешний вид Гарсиа ласкает взор заебавшегося по жизни капитана, что уж говорить о хитром прищуре и льющимся сквозь каждую пору ехидстве. Райан Гарсия — физическое воплощение всех грехов одновременно; демон, способный поглотить душу Луки сразу и навсегда, особо не напрягаясь; тот, кто держит поводья и в любой момент может дернуть их так, что у Дюверье моментально переломится шея. Тем слаще дразнить его. Подначивать. Управлять.       — Что плохого в том, что я хочу узнать тебя лучше?       Гарсиа вздыхает и едва заметно качает головой. В комнате уже настолько нечем дышать, что за глоток свежего воздуха Дюверье продал бы остатки своей совести, а может, и что-то более существенное. Голова кружится, виски нуждаются в ловких пальчиках Райана, все тело ломит и горит, а несколько ярдов между диваном и стулом кажутся непреодолимой пропастью. Но Лука знает, что эта пытка — первая ступень, крохотный шажок к награде, которую он непременно получит, если наберется терпения.       — Ты высмеиваешь стереотипность моего мышления, но правда заключается в том, что я — наглядное пособие для любого только что оперившегося птенчика, решившего попробовать жизнь в городе Ангелов на вкус. Именно меня стоит показывать людям, объясняя, какие экземпляры им следует обходить стороной. Я… хм… Полицейские обожают таких, как я… Может, поэтому мы сегодня оказались здесь? — мерзко ухмыляется Райан, и Луке кажется, что перед ним действительно какое-то сверхъестественное существо, а не обычный человек.       — Думаю, ты знаешь, почему мы здесь. Оба. Вместе, я имею в виду.       — Ты сильно льстишь себе, если думаешь, что можешь быть где-либо вместе со мной, капитан, — лукаво усмехается Гарсиа и подается вперед.       — Мы ходим вокруг да около…       — А ты думал, что будет иначе?       — Я думал… — Лука предпринимает попытку встать со своего места, чтобы подойти к Райану ближе, но мужчина останавливает его поднятой вверх ладонью.       — Я вырос в Саутленде, — невозмутимо произносит Гарсиа, стоит Дюверье вновь упасть на диван. — Ты ведь знаешь, что это значит? Не утруждайся отвечать… Мой отец долгое время руководил бандой, название которой я до сих пор боюсь произносить вслух, mi hijo. Я стал курьером в двенадцать, в шестнадцать имел в подчинении дюжину отбросов, сумевших качественно облизать яйца не только моему отцу, но и парочке его верных подпевал. Когда мне исполнилось семнадцать, моих мать и двух старших сестер убили, обставив дело так, что виновным оказался брат отца, державший на своих плечах все наши активы. Его закололи в тюрьме спустя полгода после задержания, а следом потребовали у моего папаши меня в качестве платы за якобы накопленные в камере долги, потому что я к тому моменту остался единственным, что можно было продать. Я провел в рабстве почти год, не видя белого света, пожирая объедки с пола и ублажая мразотных хряков, растерявших от наркоты остатки мозгов. Я бы умер в подвале, куда практически не поступал свежий воздух, утонул бы в своих же экскрементах, если бы не один человек, рискнувший жизнью, чтобы спасти меня. Он вытащил меня на свет и бросил на улице, дав возможность навсегда забыть данное мне при рождении имя. Я родился заново, а после сделал себя сам. Это все, что я могу тебе рассказать.       Лука сглатывает скопившуюся во рту слюну, смешанную с желчью. Ему нечего ответить. Такому человеку, как Райан Гарсиа, Дюверье нечего предложить. Пусть он трижды солгал, пусть, напротив, обнажился до костей, — важно только то, что он сейчас здесь. Дышит. Чувствует. Смотрит. Жадно, пристально, уверенно.       — Где… где ты спал?       Райан указывает на угол комнаты, где расположены софит и крохотная вентиляционная решетка. Лука рассматривает стык стен, как будто они все еще хранят фантомный след скорченного в муках тела, пытающегося найти в их бетонной холодности покой. Сморгнув так некстати подступившие слезы, он протягивает Гарсиа руку.       Райан встает со стула и делает шаг в сторону капитана.       — Ты доверяешь мне, Лука? — едва слышно произносит юноша.       — Как никому другому…       Гарсиа подходит еще ближе, цепляет стопой ножку пуфика и пододвигает его вплотную к коленям Дюверье, широко расставленным в стороны. А после грациозно седлает его сверху и склоняется над центром тела капитана, всматриваясь в невидимое переплетение нитей его одежд.       — А если это я убил Алису? — скалится Райан, просунув между зубов кончик языка и подняв на Луку хищный взгляд. — Что, если я — убийца? Ты все еще готов довериться мне? Отдать мне все, что у тебя есть?       — А разве не видно, что мне похуй? — шепчет Дюверье, расстегивая пуговичку на воротнике рубашки, мгновенно ставшей ему слишком тесной.       Вместо ответа Гарсиа вновь укладывает свои подрагивающие пальцы на чужие пульсирующие виски, изогнувшись над телом Луки подобно пантере, готовой к прыжку, который обязательно приведет к чьей-то смерти.       Вылижи все мои внутренние органы, душу, следы, оставленные мной на песке. Вырежи мое сердце, сожри его на моих глазах. Вспори мне все вены, выжги свое имя на обнаженных костях. Свое настоящее имя… Как тебя зовут, Райан? Как кличет тебя Люцифер, призывая обратно в свои покои? Каково твое имя, демон? Назови его, чтобы я смог изгнать тебя, как только Смерть махнет своей мантией у порога этой чертовой комнаты. Чтобы попасть в Рай. Я должен быть там, среди невинности и чудес, среди нежности и тоски. Отдай мне часть своих сил, склони голову, стань моим воздухом. Водой. Светом. Наградой. Погибелью…              Убей меня. Прокляни. Воскреси и убей снова, выпустив в промерзшую почву под моим бездыханным телом всю кровь. Напитай весь мир запахом моего страха. Ароматом, тянущим тебя ко мне с необъяснимой силой.              Убей меня! Утопи. Сожги, развей по ветру. Схорони во льдах. Мумифицируй. Забальзамируй. Уничтожь мою веру, надежду, невесомость. Покрой пыльцой сожалений мои стремления. Мои победы. Мою невысказанную боль.              Успокой меня, залечи все мои раны. Обними меня темными силами, древними, как вечность, холодными, как дно преисподней. Согрей меня, спаси, убереги. Сохрани! Богом молю! Заклинаю! Помоги. Помоги мне…       

Люби меня! Если ты полюбишь меня, будет даже не жаль.