Запретный плод

Луна. Красивая, чарующая и наводящая ужас на бредущих по темным улицам параноиков. Но луна также хранитель ночных тайн, скрытых за тонкой тканью занавесок в домах. Хранитель ссор, драк, убийств, преследователей, а еще страшно-опасной любви. запретной любви. Но ведь любовь существует если она взаимна, да? Тогда что же делать этому парню, стоящему в чужой родной комнате? — о-о… Рин…— вырывается вздох с его пересохших губ. Глаза в этой кромешной темноте сравнимы с голубыми фонариками, а девушка на кровати, едва освещаемая луной, с хрупким ангелом. Ангелом, попавшим в когтистые лапы демона брата. На кровати, так мило свернувшись комочком, спала его первая любовь — его дорогая сестра. Да-а, она ангел, невероятный подарок судьбы, его счастье, смысл жизни, но еще — его погибель. Он медленно опускается на колени около кровати, всматриваясь горящими желанием глазами в ее бледное спящее личико, поражаясь их схожести. Близнецы, как никак. «Почему мы родились в одной семье?» — Почему мы не можем быть вместе, не скрываясь от всех… — едва слышно, но этого хватает для чуткого слуха Рин, чтобы она приоткрыла свои заспанные глазки. — Б-братец Лен? — Рин слегка приподнимается на локтях, напряженно застыв. — Что ты тут делаешь? «Если бы ты родилась в другой семье, я бы ревновал еще больше…» Он улыбается, прикрыв глаза. Рука на автомате хватает сестру за плечо и тянет на себя. Так тепло, так нужно, так по собственнически, так…как должно быть. В его голове давно уже все прописано от каждой закорючки до мелкой и кривой буковки. Прописана их история любви. Любое действие приносит тягучее удовольствие, он смакует каждую капельку наслаждения от их взаимодействия. Руки, губы, бедра — куда бы он не касался, она всегда смущенно вздрагивала и едва слышно вздыхала. О-о, как же он обожал это. Ее робость от его действий — самое сладкое из всех сладостей мира. Ее хочется постоянно и во рту даже нет этого слегка противного послевкусия. Остается только жажда — еще Рин, еще и еще. Больше Рин. Больше его сестры. Рин сидит, почти не дышит. Страх за свою безопасность сковывает тело. Не надо, пожалуйста. Рука брата перемещается с плеча за спину, затем ведет ниже — к бедрам, и Рин понимает — это вновь повторяется… «Что я успела сделать не так?!» — в мыслях скулит как собака, которую пнули со всей силы, на деле же молчит, боясь издать хоть какой-то звук, чтобы потом не пожалеть об этом. — Рин, прости, что разбудил, — он проводит кончиком носа по шее девушки, вдыхая приятный запах банана — сестра обожала этот гель для душа, — но раз уж ты не спишь, позволь кое-что спросить. Ох уж эти утвердительные вопросы, как же Рин ненавидит их от своего брата. Они означают, что она где-то провинилась. А за этим следует наказание. Лен отстраняется и наконец присаживается на кровать рядом с Рин. Две пары голубых глаз смотрят друг на друга. Только его — с хитростью и желанием, а ее — с немым вопросом и страхом. Вот оно, все так же, как было неделю назад. Рин поежилась, касаясь левой груди, где до сих пор наклеен пластырь. — Скажи мне, милая, с кем ты гуляла после школы? Вздрог. Так вот что. С ней был кто-то, с кем брат у себя в голове запретил ей общаться. Ну же, думай, кто это мог быть?! А губы парня едва дергаются, превращаясь в ухмылку. Да, давай, думай. Запрети себе сама, вырви эти воспоминания из своей головы и сотри их в пыль. Сотри любого человека из своей памяти. Ей выбирать, кого Лену убрать из ее жизни. — Э-эм…я была с Мику, Кайто и…— воздух внезапно покинул легкие, заставляя Рин замолчать в конце предложения и вылупиться в диком осознании на брата. Да ладно? — И? — И Гакупо… Но я с ним только поздоровалась. Честно-честно! Я все время шла только рядом с Мику! — Она цепляется в плечи Лена, в голове уже прокручивая всю эту яркую картину: как брат берет нож или, не дай бог, пистолет отца, и идет под защитой лишь одной луны к дому этого парня. От одной мысли об этом Рин начинает дрожать как от порыва ветра и еще сильнее сжимает Лена в своеобразных объятиях, которым он не может нарадоваться. Рин редко касалась его первой. Значит она остановила свой выбор на Гакупо. А могла бы убрать Кайто, Лен ревнует к нему все-таки больше, хоть он и влюблен в Мику. Это не важно, ведь Рин влюблена в этого синеволосого выскочку. А этого он терпеть не может. Но, раз так решила его дорогая сестра, для начало исключит из ее жизни этого Гакупо. Наверное, Рин права, этот чудила опаснее Кайто. Он тоже на ней помешан, как и сам Лен. Их отличия лишь в том, что они не родственники и Гакупо более сдержан в отношении девушки. Хах, строит из себя адекватного, до чего же нелепо. — Милая, сколько раз я тебе говорил, что Гакупо хочет причинить тебе вред? — в его взгляде выражается небывалое наслаждение ситуацией. Как же он обожает, когда Рин сама загоняет себя в тупик. Он просто не может устоять, чтобы не подыграть. Ее страх — его угощение. Каждый раз он смакует это чувство, предвкушая, как резко изменит ход истории и прижмет сестру к кровати. Ее страх сменится смущением и уж тогда, она сама сделает шаг навстречу их любви. — Он хочет забрать тебя у меня, понимаешь? Как же я могу отдать тебя этому ненормальному? Брат всегда защищает свою сестру. Рука плавно поглаживает голову сестры, пока она тупит взгляд за его спину и шестеренки в ее голове на всей скорости вращаются, придумывая что-то, что спасет ее из этой ситуации. Правда, шестеренки, кажись, ржавые. Плохо вращаются. — А если я хочу, чтобы меня забрали? Это… было зря, Рин, очень зря. — Хочешь, говоришь… Длинной сороконожкой по спине ползет нарастающая паника, пока Лен, прикрыв глаза челкой, сжал волосы Рин, перемещая недовольство по всем своим конечностям, распределяя так, чтобы оно не смешалось с подступающей ревностью и не превратилось в разъедающую кожу ярость. Чтобы не расплавило нежные ручки и ножки Рин, когда он будет хлестать по ним ладонью. Нужно держать себя в руках, иначе все обернется еще одним вырезанным именем брата у нее на теле. А Рин остается лишь кривится от неприятных ощущений. Она слышит треск отрывающихся волос от хватки брата. —Милая, разве можно говорить подобное своему дорогому брату? — Он сильнее стискивает копну золотистых коротких волос, молясь на свое самообладание. Терпи, Лен, не нужно калечить девочку. — Я ведь дорог тебе? Рин, как маленькая и наивная девочка, не видит скользкого тонкого льда, который вот-вот расколется и заберет ее бледное тельце в объятия ледяной воды. Удушающей, холодной, неприступной глубины, где маленькими обломками льда будет царапать ножки и ручки. — К-конечно дорог, братец! Я…я просто, э-э… — Вот видишь, ты сама признаешь свою любовь ко мне, — попалась, — так почему ты говоришь мне такие обидные вещи? Разве я так плохо забочусь о тебе? Тебе совсем плевать на брата? Рин дрожит, скованная стальными цепями страха. Немигающим взором устремилась на брата, сдерживая слезинки. Ну почему все всегда оборачивается именно так?! Она не это имела ввиду! Опять угодила на эту глупую, очевидную, блин, манипуляцию! Ей вновь придется пройти через это — оправдание, жалость, смирение, похоть и жестокость брата. Бесконечный круг повторяющихся схем день за днём. Она устала, заберите ее отсюда…Кайто… Но Кайто было плевать, его горячее сердце было вырезано из груди и передано в нежные и ласковые ручки Мику, чьи голубые шелковистые волосы восхищали всех учеников и преподавателей их школы. Умная, красивая, добрая, идеальная. Иногда Рин хотелось придушить Хатсуне и оказаться на ее месте — в богатой и любящей семье, хорошо выглядеть даже без косметики и иметь потрясающий ангельский голосок. Стоп…придушить? Она резко замотала головой, прогоняя нарастающую панику от таких жестоких мыслей и вновь вернулась в реальность. К брату, который своими демоническими глазами пожирал и пленил. Он понял, она уверена в этом. Он всегда все понимает и знает. Страшно до такой степени, что хочется завыть во весь голос, напрягая бедные связки. Завыть настолько громко, чтобы весь мир понял, в каком она отчаянии. Что она больше не может терпеть весь этот ад, называемый домом, приличной и уважаемой семьей с потрясающими близнецами. Да, не богатые, да, не идеалы красоты, но такие приличные и воспитанные люди. Люди, которые каждый день ломают себе психику, где стены двухэтажного дома скрывают битую посуду, алкоголь в подсобке и истошные крики родителей друг на друга и на их детей. А дети…а что дети? Дети предаются порокам и грехам каждый раз, когда брат проникает в комнату сестры. Брату весело, а сестренке никто помочь не может. Ведь какие проблемы могут быть в этой спокойной семье? Спокойствие и приличие они приклеивают к себе лишь тогда, когда выходят в свет. Оно уже трескается, распадается хрупкими кусочками на асфальт, кажись, еще одна прогулка и все узнают, что представляет из себя семья Кагамине. Рин очень желает этого. Помогите ей… раскройте свои слепые глаза и заберите ее отсюда… — Рин… Рин дернулась словно от кошмара, вернее сказать, сладкого сна, где дом разрушился, маски спали, Лен полюбил другую, а Кайто признался ей в чувствах. Мечты…порой они бывают слишком вредны человеку, особенно тому, кто подвергается насилию каждый день. Потому что ты просто начинаешь исчезать, убегать от реалий и…перестаешь воспринимать сегодняшний день, не обращая внимание ни на что. Забываешь даже показать кому-то свою жизнь и искать спасание. Ведь…а зачем? И в мечтах хорошо, просто потерпишь и все пройдет… Но время течет бурной рекой, а ты все также застряла меж камней в потоке. Лен внимательно изучает свою сестру, проникая длинным извивающимся червем ей в голову, елозит в мозгу, пытаясь зацепиться за ее мысль, понять и излечить от всех неправильных идей. Неправильные они потому, что весьма разнятся с его. Только он знает, что нужно его дорогой Рин. Рин тихо вздыхает и словно принимает какое-то важное решение. Решение, от которого зависят последствия сегодняшней ночи. Они будут, вероятно, как и всегда, неприятными, но она должна сгладить их на максимум. — Лен, ты очень дорог мне. Я люблю тебя, как брата, ты ведь всегда оберегаешь такую непутевую сестренку как я. — Она нежно улыбается, касаясь рукой его горящей щеки, стараясь не дергаться от его безумной улыбки и того, как он начал бережно поглаживать ее обнаженное бедро. — Я правда не хотела тебя обидеть, прости мою глупость, я сказала не подумав. — О-о, милая. — он ослабляет хватку на ее волосах, слыша, как Рин удовлетворенно стонет. Боги, как его это заводит. — Ну как я могу после такого сердиться на тебя? А Рин вновь пихает свою гордость обратно в старых затхлый чемодан, позволяя брату вновь брать над ней контроль. Она смогла, теперь все пройдет не так ужасно. По крайней мере, нового шрама на груди не будет. — Но все же, ты нарушила мой запрет, — Рин прекратила поглаживать щеку брата, уставившись на его сухие пухлые губы, — Гакупо плохой человек, а ты вышла с ним на прогулку. Ты же понимаешь, что… Резкий рывок прерывает его прекрасный план по истреблению всех друзей сестры из ее жизни, и он ухмыляется, притягивая Рин ближе, углубляя поцелуй с томным стоном. Она впервые поцеловала его сама. Это будоражит, в паху приятно ноет и он притягивает Рин за бедра одной рукой ближе к себе. Ближе, больше, бесконечно, он хочет остаться в этом мгновении навечно, увековечить его в своей голове, повесить как картину в его черной душе, чтобы она снилась ему каждую ночь в самых похотливых снах. Блаженство…

Противно! Противно! Противно! Страшно, спасите.!

Рин не сдерживается в своих неумелых поцелуях, — хотя, она часто целовалась с Леном, — пытаясь отвлечь брата от его идеи. Она не позволит этому случиться! Чему, правда, она не имела понятия, но точно не позволит! Разум брата был ей неподвластен, она никогда не могла проникнуть в этот мрачный лес, потому что всегда терялась и вздрагивала от тех пугающих, склизских теней по углам. Оставалось только от безысходности нырять в грубые объятия Лена, принимая поражение. Мала, слаба и наивна, не ровня его безумному миру, чтобы выжить в нем в одиночку. Бежит к раскрытым рукам, за ней пустился в погоню страшный зверь, который, она уверена, раскрошит своими гнилыми острыми зубами, не оставив от нее ни следа. А брат спасет, погладит по голове, скажет, какая она безмозглая дура. Без него она никто. Пока он рядом, она в безопасности. А Рин, кажись, действительно без мозгов, если каждый раз сдается и принимает поражение от рук брата. — О-о, сестренка, ты такая умничка, — он ведет пальцем вниз, губы, шея, грудь. Рин трясет от переизбытка чувств, слезы скатываются по щекам, — Так уж и быть, я прощаю тебе твою оплошность. Рин вдыхает запах спасения, вытягиваясь навстречу рукам Лена. Дура, действительно, тупая, глупая девчонка. Пускает слезы и льнет к брату. А Лен ликует. Он вновь переиграл сестренку, развел ее еще на одну страстную ночь, где прижатые руки к изголовью кровати окропляют новые синяки. Нежно-желтая простынь впитает запах их безумной любви, пока Рин будет плакать, умолять его прекратить, но так соблазняюще выпячивать грудь навстречу его губам. Их отношения Рин не назовет любовью. Она назовет их насилием, отравляющим ее изнутри. Брат уйдет, когда отец вновь начнет бить мать, оставляя бедную маленькую Рин одну в этой пустой комнате. Потому что никто не должен знать об их общем безумии. И только луна станет свидетелем, как бедная девочка уйдет в другую комнату, включит воду и больше не покинет глубокой белоснежной ванны. И только луна станет хранителем их тайны, запечатлит у себя на небе отражение парня, склонившегося пред мервым телом сестры в безумных завываниях.