Хищное лето

В любой непонятной ситуации пиши порно. © царъ       Союз помнил поцелуи — мокрые и глубокие, влажные от слюны и от дождя. Помнил глаза России — тёмные, со слипшимися колышками-ресницами.       Ещё пару дней назад Союз об этом даже не думал всерьёз, но теперь ему казалось, что вся прожитая жизнь — Первая Мировая, революция, Вторая Мировая, Рейх, девяностые — все события в ней сталкивали их лбами, направляли их взгляды друг на друга, заставляли жить рядом, всегда держаться вместе, доверять.       — Так хочу тебя целовать, — прошептал Россия ему в губы. Союз сам поцеловал его, чувствуя, как текут по лицу дождевые капли. Странное чувство зародилось у него в груди.       Больше всего в своей жизни он всегда любил Россию. Раньше не было никого, кто бы заботился о Союзе больше, и о ком бы заботился настолько он сам. Теперь был ещё Рейх, Пруссия и Беларусь — но Россия всегда оставался первым.       Когда Россия поцеловал его в первый раз, Союза меньше всего волновало то, что они братья. Он скорее боялся за Россию — он влюбчивый, привязчивый без меры, и всегда принимает свою прилипчивость за любовь.       С другой стороны, если Россия Союза не любит — тогда что вообще любовь?       — Пойдём домой, — тихо сказал Россия, потянув Союза за руку в сторону от дождя и фестиваля, яблок в карамели и шумных улиц — к коттеджам. «Я ведь тоже его люблю, — подумал Союз, — его и Рейха. Рейх!»       — Подожди, — остановил Россию Союз, затащив под навес одной из лавок.       — Мы торопимся? — взгляд России был двусмысленный, расфокусированный, и штаны неоднозначно топорщились, а губы неприлично опухли. Союз даже почувствовал некое довольство — брат даже после свиданий с Германией не выглядел столь распущенно.       — Не в этом дело, — Союз сжал его руку. — Мы потеряли Рейха. Он может заблудиться один.       — Я сказал Пруссии, она проследит, — отмахнулся Россия, а потом взял лицо Союза в свои ладони и сильно прижался своими губами к его губам.       — Ах ты! — зашипел Союз, отворачивая голову от настойчивых поцелуев. — Знал, чем всё закончится, скотина!       — Ты, — поцелуй в шею, — будто, — поцелуй в ухо, — против, — и в губы. — Или я ошибаюсь?       — Твою ма… м-мф.       — Так против?       — Нет, не против! Дово.?! — Союз застонал. Всё-таки, Россия потрясающе целовался и потрясающе распускал руки.       И потрясающе трахал, как оказалось.       — Тише, тише, — шепнул Россия, коротко поцеловав его в скулу, потом толкнулся. Союз видел только его глаза и чувствовал, как внутри распирает, проникает глубже. Он дышал глубоко, хватаясь за чужую шею, слышал, как рядом шумит огромное в своей необъятности море, и в глазах России, тёмно-синих, хищных, плескалось оно же, поглощало Союза полностью, и он растворялся, тонул.       — Глуб…же, — выдыхал он. Россия рычал, толкался глубже, и Союз погружался в это удовольствие. У России большой — больше, чем у США, Китая, Бразилии и иже с ними — и пользуется он им добросовестно.       А потом стал ещё больше.       — Блядь, — жалобно застонал Россия, лихорадочно толкаясь, — узел. Прости, я…       Союз обхватил его талию ногами, сильнее сжался, охнул от того, насколько член России внезапно увеличился — и увидел, как удлиняются у России клыки.       — Узкий, — голос звучал сипло, — чёрт, так давно хочу тебя… Смотрел, не мог насмотреться, какая у тебя задница, — Россия раскатисто рычал все буквы «р», — а как ты нагибался, будто специально — целовать и тр-р-рахать, тр-р-рахать и целовать…       — М-м, — Союза выгнуло, выкрутило, перед глазами побелело — так было хорошо, что он, кажется, даже плакал, а Россия слизывал слёзы с его щёк и — трахал и целовал, целовал и трахал.       А после они лежали, за окном всё так же шумело море, всё так же светило солнце, и мир казался прежним, таким, каким они его оставили до этого сумасшествия — но прежним не был.       — Как думаешь… — начал вяло Союз.       — Не, — вздохнул Россия.       — А?       — Не думаю. Не хочется, дорогой.       Пруссия пьянела небыстро, но после бутылки четвёртой наступала у неё та стадия, которую в народе называют «нужной кондицией». Это когда уже очень хорошо, но ещё не плохо от того, насколько.       В этот раз бутылка, кажется, была и пятая. Ещё бы — на трезвую голову ей такое в голову бы не пришло.       «Сиськой в глаз», или как там Россия говорил?       У неё был комплект нижнего белья. Красивого чёрненького такого, где от трусиков одна ниточка, а грудь в таких рюшечках, что снимать не хочется и ей самой. Комплект был невыгулянный — то бишь, ни один парень его на ней ещё не видел.       И её пьяный мозг решил, что это досадное упущение надо исправить.       Глаза Беларуси, вошедшего в их комнату и увидевшего всё самое пикантное, она никогда не забудет, несмотря на то, что была пьяна.       — Ты обещал!       — Обещал — выполню.       Был последний день — вечером они уже должны были садиться на самолёт. И Рейх решил, что самое время вытребовать с Союза тату.       Они пошли в тату-салон уже рядом с аэропортом. Рейх показал свой эскиз мастеру — маленького чёрного волчонка, свернувшегося калачиком, обнимали нарисованные тонкими линиями медведь, лиса, сова и куница.       — Я и для вас сделал эскизы, — сказал Рейх после трёхчасового сеанса, когда они уже проходили паспортный контроль.       — Твою ма…