Модестус

      Майкл оказался в эпицентре кошмара. Зрительный зал, люди и он. Овации. А он не может поднять руки, чтобы похлопать. Он себя не контролирует. Женщина улыбается со сцены, но взгляд остаётся ледяным. Он прикован к нему одному. Зрители это замечают и разом поворачиваются, перестав хлопать. Сверлят в нём дыры пронзительным молчанием. Ему страшно. Хочется попросить их отвернуться. Они ждут.       — Это всё ложь! — кричит и не узнаёт собственный голос. — Эта женщина — обманщица!       Эшен всеми силами пытается остановить самого себя, но непослушное тело вскакивает с места. Изобличающий указательный палец показывает на сцену. Майкл умоляет себя опустить руку и сесть.       По залу проносится взволнованный гул. Чревовещательница меняется в лице. И без того холодный взгляд наполняется яростью. Кукла на её коленях отражает эту ярость. Резиновые губы тянутся в хищном оскале.       — Повтори, — просит Мэри. Голос словно поджигает внутри него фитиль. Майкл внутри другого Майкла сжимается от страха. — Повтори, что ты только что сказал, — напирает чревовещательница.       — Я видел, как твои губы шевелились во время выступления!       Заткнись. Заткнись. Заткнись.       Закрой свой поганый рот.       Мужчина справа от него согласно кивает. Публика теряет к нему интерес и устремляет осуждающие взоры на сцену. Они твердят, что их обманули. Обещали говорящих кукол, а на деле говорила сама чревовещательница.       Начинается хаос. Вместо поздравлений и благодарностей в Мэри летят обвинения и ругательства. А она сидит, словно не слышит этого, и смотрит прямо на него. Майкл готов разрыдаться. Броситься к ней и молить о прощении. Валяться у неё в ногах и обещать зашить себе рот белыми нитками. Лишь бы она перестала смотреть. Лишь бы ушла с проклятой сцены.       Могильный холод опускается в зал. Сердце Эшена опускается вместе с ним. Гул прекращается, и Майкл с ужасом понимает, что остался совсем один.       Телу возвращается контроль. Бежать. Бежать. Бежать. Сейчас уже можно.       Он вскакивает и бросается к выходу. Проход между рядами кажется слишком узким и нестерпимо длинным. Короткие ноги с трудом поспевают за сигналами мозга. Затылок прожигает пристальный осуждающий взгляд Мэри Шоу. Майкл чувствует, что она всё ещё где-то рядом. Что не исчезла вместе с остальными. Затаилась и ждёт. Но чего она ждёт? Что ещё ей от него нужно?       — Да пошла ты! — внезапная вспышка ярости пробудила его прежнего. Эшен вдруг стал самим собой. Ему больше не девять лет. И он вообще не обязан трястись от страха за грехи другого человека. — Ты ошиблась, ясно? Я не тот, кто тебе нужен. Отвали и оставь меня в покое!       Пульсирующая боль в виске мгновенно пригвоздила его к полу. Майкл понял, что ляпнул лишнего, но иногда, — в его случае очень часто, — язык работал быстрее мозга. Он зарыдал. Надрывно. Совсем как в детстве. Слёзы перерастали в смех и обратно. Всё накопившееся за жизнь напряжение потребовало выхода.       Он ни в чём не виноват. Он никогда не ходил ни на какой спектакль и не обвинял во лжи чревовещательницу. Проклятье семьи Эшен, тёмной тенью ступающее за ним по пятам, заслужил кто угодно, но только не он.       Яркий свет софитов образовал круг. Майкл стоял в центре этого круга, ничего уже не соображая. Свет резал глаза. Свет убивал его. Свет проникал под кожу и расползался по венам.       — Хватит! — по-звериному рыкнул Эшен, пытаясь прикрыть лицо ладонью. — Отвали от меня!       Боль нарастала. Зарождалась в основании черепа, скользила к переносице и давила на глаза. Он сам превратился в комок жгучей боли. Истеричный пульс забился в висках.       Майкл всю жизнь чувствовал себя не в своей тарелке. Не в своём теле. Не в своём времени. Он бродил по Земле неприкаянным духом, а окружающие смотрели на него, но не видели. Их восторженные взгляды были направлены сквозь него, во мрак давно минувших дней. Родители, репортёры, любопытные туристы — все искали в нём кого-то другого. Даже эта чокнутая ведьма ищет в нём совершенно другого Майкла. Это ему она хочет отомстить. Это за ним она припёрлась в этот город. Настоящий Майкл нахрен никому не всрался. Даже самому себе он казался неинтересным.       — Просто покончи уже с этим, — вымученно улыбнулся он пересохшими губами. Внутри всё словно заледенело. — Я устал.       Только сказав это вслух, Эшен понял, что действительно выбился из сил. Он устал бояться, устал доказывать свою исключительность, устал от самого себя. Он прожил дольше первого Майкла, но не считал это своим преимуществом: он просто чуть дольше любовался кошмарами.       За стеной света кто-то стоял. Стоял и смотрел. Наслаждался его мучениями. Эшен никого не видел, но был уверен, что там кто-то есть. Рядом с ним всегда кто-то был.       — Я не хотел, — печальный детский голос эхом пролетел по пустому залу.       Майкл стиснул зубы. Он уже не понимал, кого из них ненавидит больше: чревовещательницу, обладателя этого голоса или самого себя.       Он вдруг вспомнил, как однажды хотел избавиться от собственного лица. Стащил с кухни нож, встал перед зеркалом и направил острие себе в щеку. Он не боялся боли — он боялся до конца своих дней прожить с лицом Майкла Эшена. Его застукали, отняли нож и накричали. Назвали неблагодарным эгоистом, думающим только о себе. Это было наглым враньём. Майкл физически не мог думать о себе, потому что не знал никакого себя. Всё, что ему было известно, так только то, каким он должен быть. Прилежным, кротким, смелым и умным. Он даже не мог быть уверен, что и первый Майкл был именно таким. Что собирательный образ идеального ребёнка не был придуман кем-то из родственников, дабы почтить его память.       — Иди ты к чёрту, — выплюнул Майкл.       — Ты имеешь полное право злиться.       — Да что ты? Как будто я собирался спросить у тебя разрешения.       — Я не знал, что всё так получится.       — Чего ты не знал? Что надо держать язык за зубами? — Эшен скривился, осознав, что в этом они с ним похожи.       — Я лишь хотел немного повеселиться.       — И как? Весело тебе на том свете?       — Нет. Не весело.       — А мне и на этом никогда не было весело! И всё из-за тебя. Ты умер, превратившись в героя и жертву одновременно, а что осталось мне?! Ты вообще хотя бы раз думал обо мне? Хоть кто-нибудь обо мне думал?       — После меня были и другие жертвы, — напомнил призрак мальчишки. — Я не мог знать, что люди начнут восхищаться историей кровавой бойни.       — А кто устроил эту бойню? Это твоя семья прикончила ведьму. Это они должны расплачиваться. Почему она никак не успокоится? Они же все давно мертвы.       — Ты не понимаешь, — голос начал утихать, словно собеседник от него отдалялся.       — Я и не хочу ничего понимать, ясно тебе?!       Где-то на фоне послышались разговоры. Майкл попробовал распахнуть глаза, но веки будто склеились. Он не чувствовал собственного тела и не мог пошевелиться. Сознание упрямо не хотело возвращаться в реальность, словно успело привыкнуть к кошмару и захотеть остаться там навсегда.       — …Предлагаю оставить его тут, — раздражённо проговорил Леонард. — Он будет нам только мешать.       — Прекрати, — отозвалась Оливия, копаясь в чемодане. — Он скоро проснётся.       — Полезнее он от этого не станет, — настаивал Лео, выглядывая из окна. Тени стекались на лужайку. — Вообще не понимаю, зачем ты его привела. Он только ругается и вопит.       Злость придала ему сил. Майкл живо представил ледяное лицо этого мелкого выскочки и как проходится по нему кулаками. Глаза забегали под закрытыми веками. Что себе позволяет этот сопляк? Кого это он только что назвал бесполезным?       — Мы его не оставим, — отрезала Лив. — С каких пор девизом Волдурай стало «бросать своих и спасаться бегством»?       — Это создание обладает чудовищной силой, — Леонард оторвался от окна и склонился над постелью, где немирно спал Эшен. — А он вырубился. Его сожрут самым первым.       — Он всё слышит, — заметила миссис Клотье. — Перестань пугать его.       — Ну вот и смотри за ним! — рявкнул подросток. — Я сам со всем разберусь.       Лео бросил ещё один раздражённый взгляд на подрагивающие ресницы Эшена и повернулся к матери. Надо было выбираться — дом окружили марионетки, а им всё ещё нужно отыскать сердце. Леонард выхватил пистолет, проверил обойму и рванул прочь из комнаты.       В коридоре стояла звенящая тишина. Туман уже проник сквозь стены. Скрипнула половица. Лео замер и прислушался. Звук повторился, но тут же исчез. Что-то вроде эха, но только слишком тягучего, слишком близкого.       Он очень тихо снял пистолет с предохранителя, готовясь к встрече с неизведанным. Леонард не любил замкнутые пространства, не любил внезапные атаки и терпеть не мог, когда не получалось мгновенно проанализировать ситуацию. С чем-то, подобным Сьюзи Чо, они никогда прежде не сталкивались, а значит, разрабатывать стратегию придётся на ходу.       Оружие дрожало у него в руке. И куда только делось его привычное хладнокровие? Секунду назад он так решительно вылетал из комнаты, готовый защищать мать и Майкла, а сейчас словно забыл, как пользоваться пистолетом. Возможно, всё дело было в присутствии Эшена. Не надо было тащить его в этот незнакомый город на встречу, от которой тот бежал всю свою жизнь. Или он просто устал. Лео не помнил, когда в последний раз высыпался. Мысли смешались у него в голове. Что теперь делать? Стрелять вслепую? Пуля может срикошетить и попасть по нему. Он понятия не имеет, из чего сделаны стены в этом доме. Вернуться в комнату и попросить помощи матери? Ну уж нет. Она свой выбор сделала. Теперь пусть присматривает за гостем, исполняя роль сиделки. Он на такое не подписывался.       Скрип возобновился. Лео представил себе чудовищ с горящими фиолетовым пламенем глазами, способными видеть сквозь туман. Он рванул на звук. Звук помчался прочь от него.       Леонард прикрыл веки, полагаясь только на слух. Свернул к гостиной. Споткнулся обо что-то и чуть не полетел на пол. Подсознание ехидно обрисовало куртку Майкла, которую тот бросил прямо там, не посчитав нужным донести до вешалки.       В нос ударило зловоние мёртвой плоти. Слишком близко. Что-то скользкое коснулось щеки, будто пытаясь проверить мягкость кожи. Одна из кукол проникла в дом, сумела незаметно к нему подкрасться, сжать запястье и провести острым ногтем по лицу.       Лео выдернул руку и нырнул в сторону. Очертания мебели находили себе путь при помощи призрачного зрения. В одно мгновение к нему вернулась вся концентрация. Он пролетел мимо дивана и приземлился животом на журнальный столик. Мебель хрустнула. Оружие выпало у него из рук и покатилось по полу. Рот наполнился привкусом крови.       Леонард перегруппировался и встал на колено. Скрипнула дверь. В комнату вошло ещё одно порождение кошмарного сна сумасшедшей ведьмы. Почему-то куклы не спешили нападать. Сквозь пелену перед глазами Лео видел лишь призрачные силуэты. Одна была выше, а вторая едва доставала ей до груди. Длинные волосы, статичные позы.       Чего они ждут?       Майкла?       — Что вы с ним делаете?       Леонард знал, что они ему не ответят. Монстры не умеют разговаривать.       Одна из кукол медленно подняла руку. Длинный палец был направлен прямо в лицо Леонарда.       Музыка смерти… восходящие к неземным крещендо загробные аккорды, которые впитали в себя тоску далёких, эфирных, нестерпимо холодных звёзд. Тысячи крохотных молоточков вразнобой забились в висках Лео. Он закричал, но не услышал крика.       Фиолетовые полосы замелькали в воздухе. Они хотели схватить его. Хотели поместить его в кокон и сделать одним из них.       Тело двигалось автоматически. Леонард не прилагал никаких усилий, чтобы уворачиваться. Его слух всё ещё подвергался пыткам нечеловеческими звуками. Но годы тренировок не прошли даром. Даже если его глаза закрыты, если разум отбивается от атак, если сердце заходится от страха — это не значит, что он не может сражаться.       Леонард всю жизнь боролся с тем, чего не могли видеть другие люди. Лео слышал рассказы об Арденграусе и знал, что там живут люди, способные призывать себе на помощь энергию высших измерений. Он же гордился тем, что и без дешёвых фокусов способен предсказывать движения монстров.       Одна из линий замерла в дюйме от его носа и растворилась в воздухе. Видимо поняв тщетность таких атак, одна из кукол бросилась вперёд, замахнувшись на него когтистой лапой. Лео успел рассмотреть безупречно-гладкую кожу головы и туловище, словно прошедшее сквозь пожар.       Леонард распахнул глаза.       Марионетка замерла, почти добравшись до цели. Вторая кукла всё ещё не двигалась.       Рука Лео, пробившая насквозь грудь первой, сжалась в кулак и резко покинула тело противника. Груда безжизненной плоти спикировала ему под ноги. Туман расступился.       Леонард отыскал взглядом пистолет. Не обращая внимания на застывшую перед ним марионетку, подросток медленно поднял оружие. Боль в голове отступала, но её отголоски всё ещё мешали нормально двигаться. Уцелевшая марионетка не шевелилась. Она замерла, словно парализованная собственным пением.       Лео сплюнул кровавую слюну и со злостью посмотрел на противника. Прицелиться не получалось. Перед глазами всё плыло. Леонард пялился на куклу. Кукла смотрела куда-то сквозь него. Собрав в кулак оставшиеся силы, Лео развернулся и выстрелил в окно. Пуля прошла через стекло и попала в лоб ещё одной сущности, пытавшейся атаковать со спины. Однако в этот момент марионетка, оставшаяся в гостиной, успела выпустить в него несколько фиолетовых канатов. Леонард снова выронил пистолет. Бок вспороло.       Вверх взметнулись осколки и щепки. Кукла бушевала. Лео чувствовал, что в ней что-то поменялось. Она больше не хотела делать его частью самой себя. Она хотела его сожрать. Превратить в груду перемолотой плоти.       Леонард слышал: чтобы сражаться с монстрами, нужно научиться думать как монстр. Понимать его мотивы и стремления. И если честно, до этого момента он считал это совершенно бесполезным навыком. У чудовищ только один мотив — голод. Однако сейчас всё было иначе. Перед ним был противник, жаждущий отмщения. За кого? За тех двоих, которых он только что прикончил? Разве оно способно грустить о тех, кого никогда не знало? Или знало? Но почему продолжает помнить? Лео представил, что потерял бы часть собственного тела. Руку или ногу — неважно. Насколько сильна была бы его ярость? А если бы пострадала мама? Он был готов убить Майкла, когда тот ненароком поранил её осколком стекла. Если бы она умерла, он бы точно захотел сравнять с землёй того, кто это сделал.       На голову посыпался потолок. Лео этого даже не заметил, продолжая уклоняться от летящих в него фиолетовых вспышек. Потустороннее завывание сделалось громче. Плохо. Марионетка была слабой — её можно было сломать одним ударом, — но проблема заключалась в том, что к ней невозможно подобраться.       Леонард чувствовал дрожь куклы. Может, неизвестная сила манит и заставляет её двигаться, а она сопротивляется? Почему она сопротивляется?       Клотье присмотрелся к противнику. В пустых глазницах плескался даркнесс. Некогда это существо было человеком, но теперь представляло собой лишь тень, ведомую нитками невидимого кукловода. Тогда почему она так злится?       Лео не услышал выстрела — звук потонул в какофонии загробных мотивов. Череп марионетки разлетелся.       — Ты долго, — возле двери стояла Лив, наблюдающая за падением врага. За её спиной маячил Майкл. Очнулся всё-таки.       — Я и сам мог справиться, — фыркнул Лео, пошатнувшись. Оливия бросилась к сыну, сунув пистолет в руки Эшена. — Мам! Я сам…       Ноги подкосились. Миссис Клотье перекинула руку подростка через плечо и потащила того к выходу. Майкл безучастно смотрел куда-то сквозь них.       — Что это с ним? — Леонард смерил гостя ледяным взглядом. — Идти может?       Он и сам не мог идти без поддержки. Когда адреналин покинул кровь, вся накопленная усталость рухнула на его плечи и придавила к полу. Футболка пропиталась кровью. Лео уже забыл, что пропустил удар в бок.       На улице расцветал хаос. Порывы ледяного ветра смешивались с туманом, но не разгоняли его, а будто наоборот — делали ещё плотнее. Леонард прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть.       Майкл плёлся за ними, едва перебирая ногами. Перед глазами ещё мелькали кадры пережитого кошмара. Пустой зрительный зал, он в свете софитов и призрак другого Майкла, который, наконец, решил с ним заговорить.       Оливия щёлкнула брелоком сигнализации. Машина пискнула где-то справа.       — В бардачке есть аптечка, — Лив обратилась к сыну, — держись.       — Я в порядке, — сквозь зубы процедил Леонард. — Просто царапина.       Просто царапина заставила его проглотить все гласные в последней фразе. Заставила забыть, как дышать. Вдох, вдох, а выдоха не виделось вовсе.       Тело вдруг стало очень тяжелым. Ни передвинуть, ни донести до машины. Лео держался на голом упрямстве. Он косился на побледневшего Майкла и не мог позволить себе рухнуть без сил. Только не на глазах у этого дикаря.       А глаза Майкла смотрели, но не видели. Его сознание ловило обрывки реальности и погружалось обратно во тьму пустого зрительного зала.       На крыше машины сидел кот. Оливия бросила в него осуждающий взгляд. Цербер блеснул фиолетовыми глазами. Переговоры были красноречивыми, но короткими. Лив усадила сына на переднее сиденье, а сама скользнула за руль. Она вдруг поняла, что нападавших должно было быть четверо, а они разделались только с тремя. Куда делось ещё одно тело? Впрочем, она быстро вспомнила бумажное лицо Леонарда и отбросила эту мысль на задний план.       В салоне сфинкс сразу свернулся на коленях Майкла Эшена. Тот машинально погладил лысую голову, не помнимая, зачем им кот, откуда он взялся и почему на заснеженном стекле не остаётся следов от его дыхания.

***

      Аид скользнул взглядом по разгромленной гостиной, потом по такому же разгромленному Модестусу. Захотелось как следует его встряхнуть. Вместо этого он неловко погладил подростка по спутанным волосам.       — Нам пора уходить.       Это было чистейшей правдой. Они довольно сильно выбились из графика. К этому моменту Ди уже должен быть далеко от цивилизации. Время, которое Аид считал своим единственным союзником, обратилось злейшим врагом. Он словно опять оказался на старте бесконечного изнурительного пути. Слишком много изменений. На осмысление уйдут годы, а годов этих может и не быть. Давно он не чувствовал щекочущего волнения внизу живота. Давно не признавался самому себе, что не может гарантировать ничего.       Модестус хлопал ресницами, все глубже погружаясь в самого себя.       Теперь он стал копией Ноксилиаты. Она так же растерянно смотрела на него и ждала помощи. Так же цеплялась за него обледеневшими пальцами, ища покоя и утешения. Пыталась бежать от себя, от своих чувств, от реальности, в которой не могла быть вместе с Люксом.       Аид закусил щеку, призывая заткнуться собственный внутренний голос. Отличное время порефлексировать. Как раз думал, чем же заняться в перерыве между дракой с марионетками и похищением подростка. Всё эти чёртовы куклы. Прогрызли-таки дыру у него в черепе и выпустили и без того недремлющих демонов.       — Вы злитесь? — заметил что-то по его лицу Ди. — На меня?       — Не всё в этом мире вертится вокруг тебя, пацан.       — Тогда почему вы сердитесь?       Потому что его только что чуть не сожрала потусторонняя хрень, которая прямо сейчас атакует город. Неужели он не слышит? Сигнализации воют. По улицам носятся люди с незамолкающими телефонами и орут в трубки из-за перебоев со связью. Летбридж встретил конец света на пять лет раньше, а Ди словно не замечает ничего, кроме рассерженного лица своего преподавателя.       Надо проверить, не стукнулся ли он головой.       Аид часто говорил с сумасшедшими. Он и самого себя считал сумасшедшим. Но почему-то ни разу никого не спросил, замечали ли они, как наступает безумие, поэтому легко мог пропустить этот переход в Модестусе. Плохо. Спятивший всадник апокалипсиса — явно не то, что прямо сейчас необходимо этому миру.       Ди чесал руку. Ему мерещилось, будто под кожей разливается что-то неприятное. Холодное и липкое. Ещё совсем недавно бывший таким простым и понятным мир вдруг обратился зыбким и неустойчивым кошмаром.       Всё было так хорошо. Они играли с Картером сутки напролёт и не спали ночами. Ели пиццу и смотрели комедийные сериалы. Могли говорить несколько часов и молчать столько же, потому что иногда слова были лишними.       А сейчас он стоит в чужом доме, смотрит на груды стекла и щепок и не понимает, в какой момент всё стало таким неправильным.       Он ранил Картера. Сам поранился тоже, но за друга было как-то больнее. Ди помнил, как бродил в лесу и общался с Кристиной, но не мог знать, что в этот момент происходило в голове Бушара. А ведь Картер тоже был без сознания.       И всё из-за него.       Вот бы это закончилось. Вот бы снова оказаться дома. Обнять маму с папой и заявить, что сегодня он в очередной раз ночует у Картера.       Чья-то холодная рука схватила его за запястье, мешая расчесать себя до крови.       Модестус поднял взгляд и уткнулся в глаза своего учителя.       — Мистер Ландри, доброе утро! — он расплылся в широкой улыбке.       — Доброе утро — это когда я ничего не помню, — проворчал Аид, считывая каждую эмоцию с лица собеседника. — А сегодня я помню слишком многое, — закончил он и поволок Модестуса на чудом уцелевшую кухню.       — Который сейчас час? — усевшись на стул, спросил Ди. — Я не опаздываю в школу?       — У тебя выходной, — Элдай направился к кофемашине. — Ты помнишь, о чём мы вчера разговаривали?       — Вчера?       — Прекрати отвечать вопросом на вопрос! — вспыхнул Аид и тут же приструнил самого себя. — Да, вчера.       — Вчера в школе все устали и вырубились. А я прибежал к вам.       — А потом? Ты помнишь, что было потом? Молю, пацан, не заставляй меня снова всё пересказывать.       — Вы сказали, что я должен уехать.       — Вообще-то, это ты так сказал, я только согласился.       — Разве?       — Да.       — Ну раз сказал, значит надо. А куда?       — Туда, где нет людей.       — Совсем нет?       — Совсем.       — И мамы с папой? И Эллиота? Даже Лойса с Этьеном не будет? Как же они без меня?       Аид против воли вспомнил тучного пятиклассника и двоих ботаников, которые всё время получали от него по голове. Что ж, придётся им самим научиться решать конфликты.       — А где ваши коты?       — Коты?       Чёрт, он, кажется, начал копировать манеру общения Ди. Или оглох и теперь постоянно будет всё переспрашивать.       — Я видел котов, — нисколько не смутился Модестус. — Смешные. Лысые и в свитерах. Вы сами связали им свитера?       — Я купил их через интернет, — почему-то предположение о том, что он сидел и вязал свитера своим Церберам, его разозлило.       — Так где они?       — Гуляют. Животным полезно иногда гулять.       — Я знаю, — Ди получил чашку кофе и счастливо улыбнулся. — Я гулял с псом миссис Вонг. Он уже старенький, но она всё равно его любит. Надеюсь, Картер продолжит за ним присматривать, когда меня не будет.       При упоминании Бушара взгляд подростка заметно потемнел. Волосы поднялись, будто наэлектризовались, а уже через мгновение по комнате действительно пронеслось несколько ярко-синих молний.       Только этого ещё не хватало! Голод и без того никогда не славился способностью себя контролировать, а конкретно этот Голод контроля лишён был полностью. Аид без труда представил, что сейчас происходило за стёклами ставших безразличных ко всему глаз. В черепе Ди метался импульс, заставляя того представлять будущее без Картера, начинать скучать по Картеру и заочно навсегда хоронить близость с Картером. Элдай подавил нервный смешок, неосознанно проводя параллели. Он дружил с Ноксилиатой, а его сын сблизился с её сыном… Надо срочно чем-то приглушить разум, иначе мысли о прошлом его раздавят.       Барабанная дробь в дверь была совершенно некстати. Мистер Ландри бросил мрачный взгляд в коридор.       Картер стоял на пороге дома школьного учителя и не помнил себя от злости.       На улицах творилось что-то странное. Он бежал практически на ощупь, постоянно обо что-то спотыкаясь или толкая кого-то. Люди слишком медленно неслись ему навстречу, замирая у него на пути, мешая двигаться. Их было чересчур много для города, в котором объявлено штормовое предупреждение.       Первый раз он оказался вообще не у того дома, но понял это только тогда, когда дверь ему открыла незнакомая женщина. Картер извинился и пошёл прочь. Вырвавшийся из тумана уголок рекламного щита подсказал, что он в нескольких кварталах от дома мистера Ландри.       Снег впивался в лицо, ветер порывами бил по щекам, заставляя Бушара возвращаться назад. Желудок крутило. Нет, не от голода. Это было что-то совершенно другое. Он вдыхал морозный воздух в надежде расправить лёгкие и прогнать тревожные мысли, но холод оседал внутри и вырывался кашлем. Облака неслись вереницей вдаль, образуя воронку, и не было там ни одного просвета, способного поселить в его сердце надежду на новый день.       И вот он баранит в знакомую дверь, но никто не спешит открывать. Картер отошёл на пару шагов назад и, не дав себе времени подумать, пинком выбил её с петель. Либо дверь мистера Ландри была настолько хлипкой, либо бушующая в голове ярость придала ему сил — Бушар не успел ничего проанализировать. Он так и застыл на пороге, рассматривая местами потрескавшиеся стены, осколки, разбросанные по полу, и человека, что успел выскочить к нему с грязным лицом и в порванной одежде.       Перепуганные глаза Модестуса мелькнули где-то на фоне ярких синих вспышек.       — Стой-стой-стой! — заорал мистер Ландри, бросаясь к нему.       Картер рухнул на колени и закричал, отпуская на волю все мысли, которые успел прокрутить в голове, пока говорил с матерью. Пока бежал сквозь туман, боясь, что уже никогда не увидит лучшего друга. Ураган настиг его и закрутил сознание в фантасмагорический вихрь, унося всё дальше от реальности.       Элдай успел подумать, что в Летбридже слишком много существ, на которых аллуроварон влияет не самым лучшим образом, схватить Ди и повалить того на пол. Прорвавшийся из глаз Картера даркнесс пролетел над головой и ударился в стену.       Всё померкло.

***

      В гримёрке было тихо. Мэри затащила внутрь сначала охапку цветов и только после зашла сама. Букеты решено было бросить на низкий столик в углу. Нет, у неё были вазы, но ни одна из них не могла уместить в себе ни одного цветка. Они стояли только для украшения — Шоу любила всё красивое — но оставались пустыми, эти вазы без цветов, как куклы без души. Марионетки сидели на сундуках, на чемоданах, на диване и на спинке дивана. Мэри не привыкла слишком часто убирать их в ящики — только когда была необходимость перемещаться с места на место. Обычно она первым делом после представления поправляла их костюмы, гладила по волосам и рассказывала, как прошёл её день, но сегодня не стала проводить привычный ритуал, усевшись за косметический столик и бросив игривый взгляд своему отражению.       — Ты лжец, — улыбнулась чревовещательница, повернувшись спиной к своим куклам. — Я вижу, как твои губы шевелятся.       Майкл шумно выдохнул и часто заморгал. Он хотел напугать артистку, притворившись одной из её марионеток, и довольно долго не моргал. Глаза высохли и слезились. Он полагал, что подобный розыгрыш поможет ему сблизиться с Мэри и принести нормальные извинения, но она слишком быстро его раскусила.       — Простите, — мальчик готов был заплакать. — Простите меня за вчера.       Мэри заправила за ухо выбившуюся из высокой причёски прядь волос.       — Я не сержусь на тебя, Майкл Эшен. Ты не первый, кто обвиняет меня во лжи.       — Но я сделал это специально! — воскликнул посетитель, подбородок которого сморщился и задрожал. — Они попросили, и я сделал.       — Кто попросил? — Шоу повернулась к нему лицом. Никогда она не могла спокойно смотреть на детские слёзы. В такие моменты она искренне радовалась, что посвятила свою жизнь куклам, неспособным плакать. — Я в любом случае не злюсь.       — Мама сказала, что у нас отберут дом, — торопливо проговорил Майкл. — Папа сказал, что я уже взрослый и должен помогать семье. А те люди сказали, что вы обманщица и ничего страшного не случится.       — Ничего страшного и не произошло, — женщина потянулась к кувшину с водой и наполнила единственный стакан в гримёрке. — Держи, — она протянула его собеседнику. — Пожалуйста, не плачь.       — Представление мне понравилось, — уже спокойнее сказал Майкл, однако всё равно шмыгнул носом. — И куклы… Они такие живые.       — Это дети из моих снов, — Мэри села на диван и взяла на руки одну из марионеток.       — А своих у вас нет?       — Нет.       — Почему? Вы не любите детей?       — Нет, что ты! Я люблю детей. Наверное, они — единственное, что я люблю по-настоящему, кроме кукол. Но своих детей иметь не могу. Так бывает, — внезапно Мэри осеклась и покосилась на мальчика. — А что ты тут делаешь? Уже довольно поздно. Тебе пора домой, родители будут беспокоиться.       — Не будут, — надулся Эшен. — К папе опять пришли друзья, и они играют в карты. Мама беседует с подругами. В такие дни, как сегодня, они меня совсем не замечают.       — А часто бывают такие дни? — чревовещательница забрала у ребёнка пустой стакан и поставила его на пол.       — Часто. Иногда меня тоже зовут на вечеринки, но просят сыграть на фортепиано, а потом прогоняют в комнату. В прошлый раз папа обещал поиграть со мной, когда друзья уйдут. Я прождал его до ночи, а он уснул прямо за столом.       — Так ты… Хочешь поиграть?       — А можно? С вашими куклами? — глаза ребёнка загорелись от восторга. — Можно подержать одну?       Мэри выбрала самую новую — ростом почти с самого Майкла и протянула её ребёнку. Тот взял марионетку с таким видом, словно прикоснулся к чему-то священному, и выдал губами радостное «вуа-ха».       — Как её зовут? — из-под складок кружевной ткани спросил он, усаживая марионетку себе на колени.       — Аврелия. Научить тебя делать так, чтобы она разговаривала?       — Я и так всё умею, — горделиво воскликнул Эшен и скорчил гримасу, пытаясь говорить вместо Аврелии.       Мэри заливисто рассмеялась.       — Рассказать вам сказку? — стягивая губы в одну линию, просвистел Майкл.       — Расскажи.       — Однажды Бог Грома полюбил Богиню Пламени, — заговорил Эшен, покачивая куклу, как будто это она говорит, а не он. Выходило не очень правдоподобно, но публика была благодарной и делала вид, что ничего не замечает. — И любовь эта не была взаимной. Преисполненный самых трепетных чувств Бог не мог смириться с отказом, а Богиня, сопротивляясь его ухаживаниям, сражала один легион за другим, не давая влюблённому пресечь границы своей территории. Сражение длилось не один год. Бог Грома отправлял всё новые и новые отряды, молчаливо выполняющие приказы, чтобы развлечь неприступную Богиню Пламени. Это стало их игрой. Рёв клинков, лязганье стали и крики людей обратились в песнь, посвящённую его безумной любви.       — Кто?.. — лицо чревовещательницы вытянулось от ужаса. — Кто рассказывает тебе такие сказки?       — Папины друзья, — не заметил ничего страшного в истории Майкл. — Они поэты и алкоголики. Так мама говорит. Мама их не любит, но иногда мне кажется, что она не любит никого.       — Истории про богов опасны, — Мэри как могла заставляла себя говорить ровно. — Особенно для таких, как ты.       — Таких, как я?       — Для тех, кто видит больше, чем остальные.       — Ну я же уже извинился! — Эшен всплеснул руками, чуть не выронив куклу. — Я ничего не видел во время спектакля. Вы очень, очень, очень талантливы.       — Подлиза. Я не это имела в виду.       — А что тогда? — не понял её Майкл.       — Просто пообещай, ладно? Не связывайся ни с камими богами. Ни с Богом Грома, ни с Богиней Пламени.       — Так их же не существует, — беззаботно отмахнулся мальчик.       Мэри как-то странно на него посмотрела и стыдливо отвела глаза в сторону. На языке вертелось ещё много предупреждений, но она не хотела пугать ребёнка.       — Теперь вы, — Майкл выглянул из-за плеча куклы и выжидающе посмотрел на собеседницу. — Расскажите мне что-нибудь.       — Пусть он расскажет, — Шоу вытащила другую марионетку, на этот раз с лицом мальчика. — Его зовут Децим.       — Почему у них такие странные имена?       — Потому что их так назвали.       — Но это же вы их назвали. Вы же их мама. Меня назвал дедушка, но у них же нет дедушки?       — Нет, у них нет никакого дедушки.       — Тогда это вы придумали их имена.       — Получается, так.       В тот день они ещё долго просидели в тёмной гримёрке, смеялись и играли с куклами. У Майкла отлегло от сердца. Он не мог спокойно спать, сгорая от чувства вины. Мэри иногда ловила его извиняющийся взгляд и снова заверяла, что всё в порядке. Люди пошумели и успокоились. После истории с обвинениями был ещё один спектакль, и там всё прошло как обычно. Да, зрителей было чуть меньше, но это сущий пустяк.       Они встретились снова через два дня. Майкл заметил, что в гримёрке Мэри стало как-то слишком пусто. Большая часть кукол была собрана в чемоданы, косметики на столике практически не осталось, а сама артистка смотрела на него таким тоскливым взглядом, что ему самому сделалось тоскливо. Он не рискнул спрашивать, когда она уедет, а Шоу не стала говорить, что должна была уехать ещё этим утром. Вместо этого они пошли на речку.       У самого берега кто-то повесил пару тарзанок, они крепились морским узлом на суку старого дуба. Мэри размотала верёвку и усадила мальчика на доску, привязанную к концу. Она качала его, а он рассказывал о том, как хорошо умеет играть на фортепиано. Солнце приветливо подмигивало им из-за крон высоких деревьев, и казалось, что нет никакого другого мира за этими самыми кронами.       В город возвращались через лес. Мэри раздвигала перед ним ветки, а Майкл топал рядом, в одно мгновение позабыв, что раньше прекрасно справлялся с ветками самостоятельно.       — Можно, я приду к тебе завтра? — завидев издалека дорогу, ведущую к дому, спросил Эшен. — Ещё раз. Можно?       Шоу остановилась. Мальчик держал её за руку так, словно если отпустит, то потеряет единственную ценность в жизни. Ресницы, достающие до самых бровей, не переставали хлопать, уже став немного влажными. Мэри вспомнила кукол, уже разложенных по коробкам. Ребёнок перед ней всю жизнь прожил в ящике. Его ящик был больше, но не менее тёмным.       — Да, ты можешь прийти завтра, — выдавила она, размышляя, как будет объясняться с руководителем театра и второй раз переносить будущее представление. — Но потом мне точно нужно будет уехать.       — По рукам! — Майкл выдавил улыбку. — Завтра повеселимся.       На завтра он прибежал к ней весь в слезах с разодранными коленями и дрожащими руками. Мэри едва успела подхватить его на руки и затащить в гримёрку, прежде чем тихие всхлипывания переросли в настоящие рыдания.       Шоу усадила мальчика на диван и провела несколько мучительных минут в попытках выяснить, что же произошло.       Наконец, Майкл как мог собрал мысли в кучу и торопливо заговорил:       — К нам в дом пришли люди. Не папины друзья — их я всех знаю, — а эти были незнакомые.       Сердце Мэри пропустило удар. Она не смогла найти в себе сил просить его продолжать. Впрочем, мальчик и не думал останавливаться. Это у неё в голове возникла тяжёлая пауза, во время которой она пыталась заглушить тревогу.       — Я подслушивал под дверью. Папа никогда не запирает дверь, а мама его за это ругает. Она вообще часто ругается. Хорошо, что не на меня, но когда она кричит на отца, тоже страшно.       — О чём?.. — Шоу с ужасом поняла, что сама вот-вот расплачется. — О чём они говорили?       — О покупке. Я решил, что папа хочет себе новые часы. Недавно он потерял старые и был сильно расстроен из-за этого. Но потом… потом… Я понял, что они говорили обо мне.       — О тебе?       — Люди показывали какие-то бумаги и говорили, что всем так будет лучше. Папа избавится от долгов, а я… я… Я не хочу идти с ними. Они носят странную одежду и плохо пахнут. У них головы грязные!       Мэри шумно выдохнула. Глаза Майкла метались по комнате, словно ища убежища, но никак не могли его найти. Конечно, тут у него не получится спрятаться. Только не от тех, кто приходит за такими детьми.       Шоу взяла себя в руки. Она не имела права показывать страх и слабость. Не перед мальчиком, которому не к кому больше идти за помощью. Семья продала его. Продала, как скот. В своих снах Мэри часто видела детей с похожими судьбами. Все они сейчас лежат в её чемоданах.       Решение пришлось принимать немедленно. У Майкла Эшена было всего два пути: сгинуть на проклятом острове среди таких же несчастных или же повторить её судьбу и до конца своих дней прятаться и убегать. Честно, она не знала, как будет лучше для него. Она вообще про него ничего не знала. Однако в одном Мэри была уверена: сейчас мальчик напуган и хочет спрятаться. А она хочет, чтобы он перестал плакать.       — Давай сыграем? — как можно беззаботнее выговорила Шоу. — Мы тебя переоденем в… — взгляд заметался по закрытым чемоданам. — В разбойника! Да, точно, в разбойника. И пойдём в лес пугать прохожих. Пока мы будем играть, те странные люди уже устанут ждать тебя дома и уйдут. Давай?       — Давай, — Майкл вытер нос рукавом и доверчиво посмотрел в глаза собеседницы. — Только, чур, я сам буду всех пугать.       — Конечно, сам, — Мэри поднялась и принялась искать подходящий костюм. — А ты, чур, ничего не бойся.       — Я ничего не боюсь, — заверил её человек, который секунду назад трясся от страха. — Кроме змей. Но и их не боюсь, просто недолюбливаю.       — И я, — чревовещательница уже сняла с одной из кукол широкую рубашку и повернулась с ней к Майклу. — Готов?

      ***

      Машину повело. Шины скрипнули, как и зубы Оливии. Она бросала тревожные взгляды по очереди то на сына, то на Майкла. Лео постанывал, держась рукой за раненый бок, а Эшен сидел с отсутствующим лицом и побелевшими губами. Рука Майкла продолжала поглаживать лысый череп кота Аида. Глаза сфинкса светили всё ярче.       — Что ты с ним делаешь? — в зеркало заднего вида спросила Лив. — Прекрати. Видишь, ему и без тебя страшно.       Цербер ничего не ответил.       — Это ложь, — пробормотал Майкл. — Всё было не так.       — Что ты сказал? — просвистел Леонард, не желая терять суть происходящего, хотя сознание плавилось от боли.       — Это всё ложь, — механическим голосом повторил Эшен. — Всё было не так.       Он стоял за зеркалом в точно такой же гримёрке, как та, в которой копошились Мэри и другой Майкл. Он был там, когда они впервые встретились, и остался стоять, изредка проваливаясь в настоящее, в машину, словно окутанную морским туманом, из окон которой не было видно ни дороги, ни линии горизонта. Майкл слышал рассказы другого Майкла о другой семье и отказывался верить в то, что тот, из-за кого его всю жизнь не замечали, сам когда-то был никем не замеченным. Всё просто не могло быть так. Он не мог скопировать не только лицо, но и судьбу того мальчика. Не мог и не хотел.       — Это всё ложь, — повторил Майкл, по лицу которого потекли слёзы — отражение слёз первого Майкла.       — Мам, ему, кажется, совсем плохо, — откуда-то сверху долетел голос Лео. — Надо увезти его подальше от города.       Оливия повернула голову и согласно кивнула. Как раз в тот момент, когда шины окончательно потеряли сцепление с дорогой. Колёса прокрутились, но автомобиль больше не двинулся с места. Мимо, словно ослепшие, брели другие пленники урагана, бросившие транспорт прямо на проезжей части.       Лив выругалась, со злостью хлопнув по рулю. Они застряли.