под красной вывеской

Трухлявые бычки, раздавленные банки газировок, вытянутые и сплюснутые коробки от сока, фольга от шоколадного батончика с фундуком, зажеванный флайер с какой-то рок-группой, не распечатанная упаковка от таблеток и распечатанная, но полная; и десятки, десятки десятков бумажек и абсолютно все, как назло, именно такие, какие выдают у стойки регистрации или же в кабинетах. Та, что Сараде выдала медсестра, белая с малахитово-пурпурными полосами, опоясывающими бумажульку с двух сторон, и та, что Сарада передала ему, точно такая же. Он это слишком хорошо помнит, будто в руках все еще хрустело эфемерное тепло чужой ладони, красивых пальчиков, со средним, болезненно кренящимся к указательному. Наруто тогда прыснул, рассказывая, как выбил его еще в пятом классе, а Саске не слушал: все, что он в тот момент замечал, так это очаровательные ямочки на чужих щеках и то, как близко тело Наруто придвинулось к его; как он, задыхаясь от беспрерывной двадцатиминутной пробежки, кашлял в его шею, а потом тихо смеялся и стирал с нее несуществующие слюни. Ему казалось, он делает это специально. Все бумаги напрочь промочились, точнее, весь их верхний слой, превратившись в ошметки, но хотелось верить, что те, скрывающиеся глубже, сбереглись. Пару часов назад прошёлся сильнейший ливень, дробящий траву, грязь и только взошедшие цветки, превращая все это в ничто, в мяшу. А козырька над этим бочком нет, так что ничего удивительного. Учиха надеялся на чудо, еще одно. Он сюда добрался, один раз чуть не врезавшись в столб, а во второй практически сбив с дороги бродячую кошку. Тогда ему повезло, может, и сейчас удастся. Подтянув постоянно сползающие перчатки — их он отыскал на дне багажника, — он, потеряв себя, рыскал в мусорке. Минут с двадцать назад пришло оповещение. Просмотрел лишь мельком — что-то про смерч или ураган. Ему было плевать, до этого момента он обязан достать эту долбанную записку. Именно поэтому он всматривался в каждую, выискивая среди чужих уродливых почерков его, если там говорилось: «гидрокодон, липримар, конъюгированные эстрогены, фуросемид, амплодипин, глюкофаг, золофт…» и другие лекарства, то сразу отбрасывал. Он искал нечто другое. В отдалении, по ощущениям, в миле или двух, загрохотало, сверкнуло, заклубилась пыль, запахло горелым пластиком. Саске судорожно замер, бежать нельзя, только не снова. Рука повисает плетью, три ошметка, остаётся всего три ошметка, среди которых должен быть тот самый. Металл лязгает. — Ты что, сбрендил? — из здания к нему подскакивает щуплый охранник. — На улице непонятно что, а ты тут. — Он пытается оттащить его в сторону, а Учиха неприязненно толкает мужика в сторону. И тот до того легкий, что падает навзничь, походя при этом на оловянного солдатика, правда поднимается потом суетливо, болтая ручками и ножками. — Идиот, сейчас как шандарахнет! Сдохнуть захотел? — и тут же окружающее пространство принимает странные краски, Саске словно попадает в мир сюрреализма: ноги охранника пухнут поднимающимся тестом, удлиняются, грозясь перерасти в столбы, лужи под ногами разливаются океаном и плывут, плывут к его ногам, а его лицо, кажется, трескается и плавится, превращаясь в раскаленную маску, раскосые черемухи, белеющие вытянутыми цветками, свисают фруктами, перчатки на руках сравнимы с сухими досками, обклеенными выпуклыми пупырышками, голова тяжелеет, он задыхается озоном и чуть не валится с ног, норовя поскользнуться и расшибиться насмерть. Но мужичок подхватывает, материт на чем свет стоит и придерживает за плечо, до которого он, к слову, своим невеликим ростом еле достает, и тянет ко входу. На задворках сознания Саске подмечает, как тот дотаскивает его до какой-то комнаты, на вид похожей на самую настоящую кладовку или клоповник, но повсюду висят провода, пыльные мониторы, один булькающий куллер и диван, а следом за ним — убогая, но видно, что используемая раскладушка, так что Учиха понимает, первая мысль его ошибочна. Все в нем кипит, бурля и вскипая огненными изрыганиями. И будь он чайником, то точно бы закипел, засвистел пронзительным гудком. Охранник ругается. — Ну и на черта ты сюда приперся? По мусоркам шариться? Саске ударяется головой о шкаф за спиной и чему-то ухмыляется. Одежда висит на нем мокрым, грязным комом, потому что нормального положенного душа — так, чтобы с мочалкой и пеной, а не быстренько под водой, не успевающей толком прогреться — не принимал дней пять. Может, и больше. Бриться вообще забыл как. Скорее, прошло полгода, когда в последний раз держал станок, еще и нечесаный, и перчатки с когда-то засохшими кусками почвы. Красота. В голове мелькает мысль, такая скоротечная, но он ее успевает словить. — Мне нужны данные одного парня. Сможешь достать? Плачу сколько угодно, — Саске тянется к внутреннему карману, вытаскивает тугой бумажник, показывает содержимое. Тут примерно три-четыре франклина, с десяток Уиллисов и парочка Джексонов. — Так нельзя же так, не положено. Да и тебя, вас, мне нельзя было сюда притаскивать, я просто пожалел. Подох бы еще там. А это все на моей совести. Меня могут уволить. А у меня дочь и сын. Тебе еще повезло, что это отделение по ночам не работает, но если кто с проверкой пожалует, то меня обязательно… Саске вытягивает руку дальше, ближе к мужчине, и шире раскрывает содержимое. Он знает, что тот не откажется. Ведь сегодня ему чертовски везет. — Идет? Малехонькие поросячие глазки блестят, он быстро и очень настойчиво кивает. — Завтра придет, — он назвал имя какой-то медсестры. — И найдет кого тебе там надо. — По рукам. Саске не без усилий встает и неуверенно идет к двери. — Вы можете тут переночевать. Что-то ему отвечать Учиха не намерен, он проходит по длинному коридору, в котором был всего несколько часов назад. Нажимает на ручку, и пятая дверь слева отворяется. Тут он впервые за долгое время засыпает. На узкой кушетке, с халатиком фельдшерицы под головой. Если бы не громоотвод, то его бы уже не было. На следующий день очень резво к нему застучался вчерашний охранник, потом отвел к уже немолодой и явно не первой свежести женщине, с запавшими глазами и дряхлой кожей, а руки будто через решето прошли, все в каких-то ранках, в сотне ранок. Никакого удивления та не испытывала, лишнего не спрашивала, ей вообще было все равно. Быстро ввела данные, быстро нашла, распечатала, вручила ему то, что было в базе, и так же поспешно выставила за порог. На руках номер, новый номер, адрес. По всему выходило, что Наруто живет не так далеко от спального района, сам Учиха жил в центре, так что до Узумаки бы добирался долго. Вставив ключ, завел машину. Звонить или писать на старый номер, если честно, даже на секунду не подумал, и сейчас из всего выходило, что не зря: у Наруто новый номер, а социальных сетей его у Саске не было, а может, когда-то и находил и даже принимал заявки в друзья, ставил сердечки под смешными фотографиями с Наруто, что был в растянутом свитере и с жабой в руках, но сейчас он об этом уже не помнил, а страничка все равно давно удалена. Палец завис над синей стрелочкой. Саске считал, что, по сути, напрашивался, поскольку в своей записке Наруто мог написать все что угодно: «Я скучал. Представлял тебя каждый день. Было трудно. Без тебя всегда трудно…», а возможно: «Надеюсь, мы никогда больше не встретимся. Будь счастлив.». Саске стискивает волосы на висках и отправляет.

— Привет, это Саске.

Во внутреннем кармашке нашаривает ручку и протягивает женщине, она раскланивается в благодарностях и клянется, что обязательно вернет. Саске провожает ее отсутствующим взглядом. Какое ему вообще сейчас может быть дело до какой-то там ручки. Он сидит, разглаживает заломы на пиджаке, возбужденно поправляет манжеты, берется за салфетки на столе и остервенело его протирает. Этот липкий и противный стол в кофейне напротив метро. Место выбирал Наруто, Саске предлагал другие варианты, в общем-то, всего два — рестораны, при этом заверив, что заплатит сам, ведь он зовет, а значит, он и угощает, однако Наруто его порыв оставил незамеченным, вместо этого просто написал время и место. Саске очень надеялся, что тот не решился добираться сюда на костылях, пользуясь заплесневелой подземкой. Он ведь не такой дурак? Если место встречи выбрал Наруто, то он, в свою очередь, выбрал, где им сидеть. Столик с массивными креслами у окна и мыльными разводами; подальше от других. И заказал, и оплатил он тоже все сам. Официантка как раз принесла три тарелки с пирожными: апельсиновый кекс, маслянистое печенье, разноцветные меренги, полупрозрачные леденцы, нарядный бланманже с башенкой пупырчатой малины, макарони на любой вкус: и черничное, и лимонное, и с кислым киви, и медовое. Конечно, не все это для них, официантка с ногами-граблями протянула парочку контейнеров; те, что не захочет Узумаки, отнесет Сараде. Саске поминутно сверялся со временем на круглых часах, повисших у заляпанной кассы с несуразным кассиром. Было страшно, волнительно. Наверное, даже более волнительно, чем тот день, когда сбегал из Фарго с баулами и коробками, растеряв половину в поисках новой квартиры, когда возвращался в свой родной город, когда впервые влюбился, когда заканчивал старшую школу и бросал вверх академку, когда узнал, что скоро станет отцом. Потому что знал, что сейчас все зависит лишь от него одного и всего парой своих слов может все профукать. Он хотел жить, он грезил быть счастливым и любимым. Он был жаден. Брякает дверной колокольчик. Тот, о ком «грезил», неуклюже опирается на палки, впивающиеся в кожаную куртку, они звучно стукаются по линяющему ковру из джута. Наруто садится напротив. Саске ожидал чего угодно: что тот сейчас опрокинет на него пластмассовый поднос и ударит посильнее, обрушив всю скопившуюся неприязнь, замахнется, и удар его будет еще сильнее, мощнее, чем когда-либо ранее, а потом плеснет в него содовую, которую Саске ему заказал, плюнет в лицо, нет, — Саске передумывает, у него не лицо, а именно морда, — плюнет в морду, чтобы сдох, чтобы сгнил в сырой земле. Но Наруто улыбается, так ласково, что по коже проходится стадо мурашек. — Давно не виделись, — говорит Наруто. — Давно, — Саске соглашается. — Не ожидал, что ты мне позвонишь, я ведь не оставлял тебе своего номера, а старый телефон я где-то посеял. Саске не отвечает, а что сказать? Я рылся в мусорке, а потом подкупил персонал больницы? Это смешно и жалко. Жалко в большей степени. Он жалок. — Как ты сюда добрался? — Саске кивает на костыли. — Да, конечно, но давай позже. Я такой голодный, — Наруто смеется, порывается взяться за кекс, но Саске останавливает, протягивает антисептик с бабл гамом, который ему как-то всунула дочка. — Да, спасибо, а пока я ем, расскажи что-нибудь о себе, я вижу, ты немного изменился, — Учиха кривится, сегодня он хотя бы подстригся и подравнял бороду, становясь похожим на тень человека. — Я, — было начинает Саске, но его перебивают. — Не стоило, кстати, столько заказывать, я тебе отдам. Не содержанец все же. — Я угощаю, — Саске выдыхает и старается подобрать слова. Наруто терпеливо ждет. — Не знаю, чтобы тебе было бы интересно. Купил квартиру совсем недалеко отсюда. Сперва устроился журналистом в спортивный журнал, похожий на тот, в котором работал раньше, но все же свободы здесь больше. За неудачно подобранное описание того или иного спортсментика, любимчика городских, никто косо не посмотрит. Проработал год, а может, два. Вскоре осточертело, и я открыл свое дело. У меня свое издательство. — По твоему костюмчику вижу, что прибыльно, — Наруто смахивает с подбородка шоколадные крошки, а Саске забывает, что было секундой назад и о чем он вообще говорил, замирает, рассматривая Наруто, столь же красивого и желанного, с растянутым ртом и льдинками в глазах, с мешающей челкой, которую он отказывается поправлять. Саске хочется дотронуться, но ему ведь нельзя. Предателю, осунувшемуся неудачнику, забывшему про сон и еду. Наруто так счастлив, и счастлив он без него, под этим блеклым светом, под которым и он сам становится светлей, если не сказать, бледней. — И все? Подробности можно или секрет? Хочу услышать про тебя, а не про твою скучную работенку. — Дома у меня сейчас Сарада читает там что-то по школьной программе, параллельно лопая хлопья и пялясь в телевизор. Мы… Мы с Сакурой развелись. Пару лет назад. Полмесяца возится с дочкой она, а полмесяца — я. — Да ладно! — Наруто искренне удивляется, кусая трубочку, затем облизывает и так влажные губы и ухмыляется. — Чье это было решение? Сейчас бы Саске отдал в жизни все что угодно, только бы узнать, что Наруто думает. Он испытывает облегчение, жгучий стыд за свою радость или же ему плевать? И стыд этот точно такой же, что костляво следует за Саске все последние дни, месяцы и годы? А Наруто смешно, и правда колит глаза — ему наплевать. — Мое. — Я был на сто процентов, ну ладно, на девяносто процентов уверен, что ты никогда не решишься. — Я тоже. — Ну и? — Что и? — Учиха честно недоумевает, что от него требуется. Ему кажется, что в голосе его есть нотки раздражения, он сжимает под столом кулаки. — Кого себе завел: девушку или парня? Ты не думай, я не флиртую или что-то в таком роде, просто интерес. Здоровый интерес. Занавес покачнулся и слетел, карниз обвалился, актеры состроили странные физиономии, наигранно возмутились, не скрывая смеси восторга и какого-то разочарования от того, что спектакль сыгрался. Наруто озвучил очевидную правду их рода отношений. — Никого. — А кто-то был? — Нет. — Какой ты скучный, — Наруто размахивает в руке острой вилкой совсем не блестящей, накалывая на нее макарони по несколько штук за раз. — Перепихонов хватает? — А ты? — перебивая, Саске сжимает в пальцах хрупкую ручку кружки и то ли надеется, что та такая хлипкая, что тут же оторвется и осколки разлетятся в стороны, кровь оросит этот идиотский пиджак, который он зачем-то надел — вырядился, то ли, наоборот, тепля в себе надежду на то, что его чувства останутся для другого человека загадкой. Ведь кто он? Улитка, трусливо прячущаяся в свою ракушку. — Что я? У меня мужиков много… — Я не об этом. Расскажи о себе, теперь твоя очередь, — просит Саске. Все это так напоминает прошлое, сейчас все идентично. Один заводит разговор, не требуя никаких неуместных комментариев, сочувствия и так далее, а второй продолжает, но уже про себя. Наруто задумался, Саске продырявливает вилкой кекс, но не притрагивается, знает, что в этом случае его тут же свернет. Не сейчас. — Переехал сюда сразу после выпуска, видел бы ты моих одноклассников, когда им кто-то из команды нашептал, что я переезжаю! Они-то думали, что я неудачник, были в этом уверены. А потом так удивились, когда поняли, что тот парень не слухи распускал… — Наруто похоже перевозбудился, заморгался, почесал веко и затараторил еще пуще прежнего. — Ты в курсе? Хотя… откуда тебе знать, — он как-то жеманно усмехнулся. — Ты был прав, тот скаут меня заметил. Мне дали место в команде здешнего колледжа, стипендию, так что все получилось. Тетке вообще было по барабану, она, думаю, и не заметила, как я накидал в сумку шмотки, хлопнул дверью и умотал на вот-вот подошедшем автобусе. Фарго — Хелена. Сотня долларов, между прочим, деньги немалые, я у знакомых насобирал и только недавно все вернул. Но не потому, что денег не было, а как-то запамятовал. Наруто приостановился. В горле встал ком, но Саске упорно запихивает в себя ложку приторного желе, запивая кофе, отдающим кислинкой. — Тут я устроился официантом. Сперва, кстати, в этом месте. А сейчас в ресторане, готовят у нас морепродукты, уровень выше, обязанностей больше, зато чаевые хоть куда. Ходят толстосумы. Один раз даже кинули на стол четыре сотни. Можешь себе представить? — Могу, — Саске кивнул, Наруто бы он и тысячи не пожалел. — Хоть и стипендия, но этого разве хватит, тем более что недавно съехал, сосед выжил, кудахтал постоянно, что ему мерзко жить под одной крышей с педиком. А я разве до него домогался? Учиха вздрогнул. Наруто так легко это признал, будто не в том, что веками порицалось, а выдал что-то вроде «снег яркий, пошел дождь, я простыл, завалил экзамен». — Но так даже лучше. Все мое, могу позволить включить в час ночи музыку из колонок, возвращаться под утро, шуметь, водить кого угодно и в каком угодно количестве. Сердце екнуло, Саске казалось, что если бы сейчас у их столика не появилась официантка, то он бы обязательно перегнулся через стол, схватил Наруто за грудки и затряс, заревел, загудел и долго, несчетно долго бранил. Девчонка что-то там промямлила и испарилась. — В колледже дела идут хуже, чем можно представить, из команды ушел, кучка оборванцев, ей богу, перешел в частную команду. А если спросишь, как мне сама учеба, то я то учусь, то нет. Не полюбил я грызть гранит науки, — он пожал плечами. — Эту девушку я, к слову, впервые вижу. Наруто скакал от темы к теме похлеще прыгунов на олимпийских играх, и его это, по всей видимости, совсем не смущало. Он лишь время от времени попивал из стакана, смачивая горло, и трещал без умолку. — А нога? Как ты ногу…? — наконец-то поинтересовался Саске, когда тот вроде замолк. — Это ерунда, не обращай внимания. Меня на игре как-то лайнбекер противоборствующей команды постарался сломать, и у него отчасти это получилось. Перелом голени, в общем. Пару месяцев еще на этих ходунках топать придется. Не страшно. Я справлюсь. — Нет, это не ерунда, это опасно. Тем более, что… — Саске так давно ни с кем не говорил про футбол, что уже все успело вылететь из дырявой головы. — Черепно-мозговой травмы нет? Ребята, о которых я раньше писал, за один только сезон получали по одной минимум. — Не шатаюсь, не теряюсь в ориентации пространства. Саске, успокойся, со мной все в порядке. Такое случается. Я, напротив, хотел тебя поблагодарить. Если бы не ты, то не видать мне спорта. Спасибо. Вокруг все плавилось, пространство сжалось, стремясь в невидимую точку, пустота сосала. Саске сейчас бы рассмеялся, вина его перед этим наивным мальчиком увеличилась, умножилась, давила на дуги ребер и глупую душонку. Саске жалел, так сильно жалел о том, что когда-то поставил его на ноги, которые тот, обезумев, решил все переломать. Виноват в том, с кем тот теперь спит и с кем он теперь умрет. Превратил в калеку. Оставшийся вечер сидел, прикладываясь виском к холодному стеклу. А Наруто ведал ему про всех и вся: про колледж, одногруппников, бывших, преподавателей, заискивающего перед всеми тренера тигров, район, в котором раньше жил, каких-то друзей и так далее. Когда же они выходили, то заметил, что Наруто кинул на стол несколько десятков долларов, похлопал по плечу кассира и поцеловал. Хоть и в щеку, и совершенно невинно, но губы все равно поджались по своей собственной воле. Не по его. Никак. Узумаки вышел наружу, вдохнул полной грудью прохладу одинокой улицы. Фонари над ним, казалось, раскалились до предела, грозясь расплющиться, взорваться хлопушкой и разлететься, забиваясь повсюду, в эти мягкие щечки и гладкие руки, которыми Наруто прикрывал глаза от слепящих фар. — Залезай, — сказал Саске. Наруто не стал спорить, прошагал под теплым светом полумесяца, будто оборванный лоскуток чьего-то желтоватого пальто, и уселся, свалился на кресло. — Новая малышка? — Да. Та была уже совсем никакой. Наруто заводил внедорожник с мыслями, что тот не забыл. — Мне прошлая больше нравилась. Она так гудела и жужжала, словно гигантский жук. Крутя руль, Саске смотрел в зеркало заднего вида. В форде что-то стучало, а иногда и хлюпало. — Ты так и не сказал, как сюда дошел. — А… Ну я. Подруга подвезла. — Понятно… Куда тебя? Наруто назвал незнакомый адрес, Саске ввел его в гугл карты, и они покатились по гладкой дороге, словно по поверхности пластикового шарика, скользкого и гладкого, если покатать по шершавому языку. Хелена — город миллионник, сверкающий сейчас сотнями фонарей, вывесок, чьих-то оконцев и мимо проплывающих груд машин, самых настоящих туш. Наруто сидел наискосок, растворяясь в красках ускользающего спального района; он тихо, чуть ли не шепотом, делился с Учихой своим мнением о городе. Тем, что его полностью устраивало, и тем, что не особо. Восхищался тем, как в этом городе всем на друг дружку наплевать, все скачут, бегают и прыгают по своим делам, точно пятнистые лягушки. В этот момент он добавил, что его жаба совсем недавно «скопытилась». Он поначалу был в настоящем восторге, что тут никто на тебя по-странному не посмотрит, если ты будешь держаться за ручку с тем, с кем вроде как стыдно и отвратительно, с кем целуешься и обнимаешься. Сейчас же он к этому успел привыкнуть и такому отношению более не удивлялся. Еще, по его словам, прекрасно, что тут столько возможностей, столько интересных мест, а не две-три кафешки Фарго, набившие оскомину своей неизменчивостью, наблюдающейся абсолютно во всем, начиная от старушек-официанток, ворчливых перечниц в застиранных фартучках, заканчивая столиками и диванами, привинченными к полу. И последнее, но не менее важное, — здесь не было людей из его прошлой жизни: тех, кого он больше никогда не увидит, и тех, кто больше над ним не посмеется. Саске думал, входит ли он в их число или он просто пассажир проезжающего автобуса, успевший ему лишь помахать и потому не наскучивший. А вот что он здесь не любил и не принимал полностью вытекало из первого — людям плевать на людей, если кого-то затащат в подворотню и этот кто-то будет умолять о помощи, то никто за ним не побежит, не закричит, не позовет защитников правопорядка. Человечки Хелены спешат, у них у самих вагон и целая тележка своих проблем — колготки там купить по акции, за ребенком-тошнотиком убрать, на работу опаздывает на пару минут, а начальник или начальница — мегера. И так же точно по его нелогичной логике Наруто скучал по родине, по этим паркам с облезлыми, выжженными кустами, низенькими домиками, п-образной школе, кафешкам с замусоленным кем-то салфеткам, пустоголовым официанткам и даже по тете. Несмотря на то что он ее не особо любил, все-таки она его воспитала. И теперь он таков есть. Такой нахохлившийся голубь. Когда-то Саске провел аналогию, что Наруто желтоватый цыплёнок, но сейчас-то он понимает, Наруто — лебедь среди цыплят. Он припарковался около панельки, яркого муравейника, цвета а-ля вырви глаз. Дворик этот выходил на парк, больше похожий на кладбище с детской площадкой, на которой покойниками были качели, горки и лазалки для детей, яйца-качалки, подвешенные за шурупы на продолговатые палки. Саске не знал, что говорить. «Я надеялся на другое, совсем недавно порывался признаться тебе в своих ничтожных чувствах, но разбился о скалы твоей оболочки. Необыкновенной, красочной, насыщенной. Я испугался, прости». Вместо этого он отворачивается и с сомнением спрашивает: — Ты сам сможешь доковылять? — А ты можешь помочь. Дверь там подержать, меня подержать, — Наруто невпопад прыснул. — А я тебе за это проведу экскурсию по моей шикарной однокомнатной квартире и сварю гадостный кофе. Они прошли через раскидистые ветви тополей-гигантов, обогнули еще одну детскую площадку, но уже новехонькую, только с производства, зашли в чистенький подъезд, слегка отдающий сыростью, потоптались около ячеек с письмами, Наруто растерял от него ключи, так что сейчас, проталкивал в маленькую щелку пальцы в попытках уцепить хоть что-то. Что-то и достал, хорошенько поизмывавшись над своей конечностью, царапнул одну или две фаланги. Прошагали по песочной плитке и зашли в крохотный лифт. Стояли близко-близко, у Саске чесались руки, так сильно хотелось коснуться Наруто, а там, где их тела соприкасались, покалывало. Квартира Наруто, как он и признавался, была малюсенькой, незаметная в таком громадном домине. Мебели было много, а вот личных вещей — не очень. Наруто ему все показал, глаза Саске цеплялись лишь за то, что принадлежало Наруто, а не за то, что оставили съехавшие. Щетка, паста, пастельные полотенца, какой-то плакат, уродливая ваза, которую он слепил во втором классе и порывался подарить предмету своей первой влюбленности, но, конечно, испугался и правильно сделал. Дети злые. Узумаки посадил его на диван, а сам прошел на кухню, расположившуюся буквально в двух шагах от дивана и журнального столика, и, как пообещал, принялся за варку. Делал он это, как и всегда, крайне неаккуратно, рассыпав добрую половину кофейной крошки и неуклюже разлив треть пакетированного молока. Подошел с двумя неполными чашками и бутылкой джина, зажатой подбородком. — Что же ты?! — Саске забрал у него немного початый джин. — Да ладно тебе. Не знаю, пьют ли кофе с джином, но уж извини, ничего другого у меня нет. — Во-первых, не пьют, а во-вторых, Наруто, я же за рулем и дома меня ждет Сарада. — Ничего не знаю. И, во-первых, — передразнивал Наруто. — Вернуться можно на такси, а во-вторых, Сарада уже не такая маленькая и я уверен, ты сделаешь ей одолжение. Целый вечер без нудного отца. И я не заставляю тебя напиваться. Расслабься. Узумаки расплескал джин по двум чашкам, не закупоривая бутылку. Больше тот не спорил. Наруто завел разговор о графике работы Саске, выведывая какие-то неинтересные подробности, Учиха лениво отвечал. Кофе закончилось чересчур скоро, а вот джин нет, он захмелел. Все внутренности словно прибавили в весе, органы распухли, и он впервые за долгое время расслабился. Расслабился, но не совсем — колено здоровой ноги Наруто касалось его бедра, место соприкосновения горело, отчего ужасно желалось если не отодвинуться, то потрогать и погладить его бедро, облаченное теперь в короткие шорты, такие, что футболка оказывалась длиннее. Фантазии свои он останавливал, как всадник, пришпоривающий резвую лошадь. — Нога не болит? — Не-а, — Наруто залпом допивает остатки лимонного джина в своей чашке, доливает себе и добавляет Саске, уверенно говорит «пей». Наруто совсем раскраснелся, разрумянился, движения стали смазанными, и сам он как-то начал заваливаться на бок. — Я единственное, о чем переживаю, так это о том, что мышцы атроф-фируются, — начал заплетаться в словах. — Восстановление будет долгим, а возвращаться в спорт еще труднее. Может, тебе не стоит продолжать этим… Наруто будто почувствовал, о чем сейчас пойдет речь, и прижал свою ладошку к его сухим губам, правда потом сразу убрал. Губы горели. — Ты оброс, — вместо этого заметил он. — Такой смешной стал, очень непривычно, — зацепил пальцами несколько завихрушек. — Не нравится? — Саске вздрогнул, но мешать не стал, вместо этого молился, чтобы это ощущение не прекращалось. — Честно? — Честно. — Не нравится. Прежде было лучше. Такой гладенький, приятненький. Саске хмыкнул, возможно, не выпей он столько, сколько выпил, то его бы обязательно кольнуло самолюбие. Наруто, пошатываясь, встал и на одной ноге допрыгал до ванной. — Пошли. — Куда? — Пошли. — не отставал он. Наруто усадил его на бортик вафельной ванны, открыв шкафчик с приклеенным зеркалом, вытащил электрический станок для бритья и одноразовые, немного тупые ножницы. — Что ты собираешься делать? — Молчи и лучше придерживай меня, — Наруто встал перед ним, согнув сломанную ногу и поставив на его бедро. Лязгнули ножницы, посыпались темные завитки. Саске сидел на узком бортике, было неудобно, но он терпел, смотрел куда угодно, но только не на лицо Наруто, которое так близко-близко, что его собственное горит чужим дыханием — лимонный джин и пирожные. Он невесомо кладет ладонь над коленом Узумаки. Наруто добротно, ничуть не жалея, размазывает пену по подбородку, щекам и чуть-чуть задевает шею. Аккуратно сбривает то, с чем не справилась электрическая бритва, потом смывает остатки теплым полотенцем, смоченным водой. — Ну вот, — выдыхает он и тыльной стороной руки гладит его щеку, проводит под губой и над, по челюсти, желвакам. — Прямо тот ты, которого я впервые встретил у «Target». Только немного исхудавший. Саске бессмысленно провожает взглядом его пальцы и, не отдавая себе никакого отчета, тянется к ним, но сразу же отворачивается. То, что с ним творится, — болезненно. То, что он с собой творит, — жестоко. — Саске, я все понимаю. Я больше не тот глупый ребенок… этот твой концерт тогда в Фарго и в больнице. Саске, ну это уже не смешно… И… Не стоит этого стыдиться. — Наруто целует в шею, прикусывает. Жарко. — Мне пора, — Учиха пытается встать, но тот его удерживает, обхватывает кольцом рук, притягивает к себе. — Безусловно, прямо сейчас ты можешь сбежать, как делал это ни один раз, но, может, сегодня мы разорвем этот порочный круг, в котором ты сбегаешь, а потом снова возвращаешься. Неужели самого еще не достало? — Наруто перебирает его волосы. — Я не буду заставлять тебя оставаться со мной навеки вечные, привязывать к батарее и так далее. Лишь одна ночь. А потом я тебя отпущу. Для меня радость переспать с плодом своей первой любви, для тебя впервые с мужчиной. Ведь так? — Так. — беззвучно соглашается Саске. Он хочет оглохнуть, ослепнуть и враз перестать что-либо ощущать, мягкие касания, сводящие с ума. Наруто ощупывает его живот, шею, бедро, но еще не осмеливается забраться под плотные штаны, очертить все выпуклости и несовершенства его члена. Внизу все сдавило, запульсировало, заныло и набухло разом. Так больно и хорошо одновременно. Собачка режет кожу. Кто первый потянулся за поцелуем, никто бы не ответил. Жадный и жаркий, влажный и приятный. Наруто нетерпеливо кусается, влечет Саске за собой на пол и требовательно облизывает его губы, сначала верхнюю, а потом нижнюю. Хрипит и задыхается. Все точно так, как Саске себе представлял сотни и тысячи раз, если повесить перед ним календарь и спросить, как часто он представлял себе, как трахает Наруто, то дней этих в линейке дат, составляющих годы, было бы в разы больше, чем дней в реальности. Представлял, как рвет одежду на лоскутки и берет совсем не нежно, впивается в него и вколачивается, раздвигая его ноги до предела. — Давай уже, — просит Наруто и тянется к ремню. Его трясет. Под спиной, всего в одном дюйме, скользкая плитка, пальцы на ногах поджимаются. Одну ногу он забрасывает на поясницу Учихи, чтобы еще ближе, кожа к коже, а в ляжку упирается тяжелый пенис, стиснутый в строгих брюках. — Ну и вырядился же ты… Изменился… Перестал делать вид, что ко мне равнодушен… Всегда тебя хотел… Я этот секс запомню надолго… — бессвязно бормочет, забвенно лыбится, а Саске отстраняется. — Продавец и покупатель. — Что? — переспрашивает Наруто, ощущая, как его отпускают, больше не целуют, не сжимают. — Наши отношения похожи на отношения продавца и покупателя. Ты продавец, я покупатель. Один раз и все? — Саске смеется. — О таком ты думал? — Блять, да что ты несешь? — не сдерживается и пинает в щиколотку, потому что только до нее сейчас и может дотянуться. — Мне такое не надо. Можешь не провожать, я за собой прикрою. Саске поднимает пиджак, откинутый до этого в раковину, и позволяет себе посмотреть на Наруто. Наруто выглядит совсем не удивленным, скорее даже более утвердившимся в своих горьких предположениях, но при этом он не скрывает откровенного разочарования. — Не уходи, я расправлю диван, и спи хотя бы на крае. Прошу.