Трещины

      — …содержание алкоголя в крови составило 2,9 промилле, это соответствует сильной степени опьянения. Признаков борьбы не обнаружено, из внешних повреждений — небольшие гематомы на спине, чуть выше лопаток. Эксперты затрудняются сказать, откуда они могли взяться — от удара или еще от чего. Но единодушны в том, что причиной смерти явилась гидрогенная асфиксия. Иными словами, утопление.       — Слав, можно вопрос? — Орлов потер переносицу, глядя на объемную пластиковую папку на столе перед ним.       — Конечно, Алексей Федорович, — Головин, молодой офицер с живым, умным лицом приосанился. — Готов прокомментировать любой момент. Кроме того, все экспертизы подшиты к делу.       — Там вряд ли найдется ответ. Вопрос такой: зачем ты передо мной все это вываливаешь?       — Но как же? — растерялся капитан. — Вы же сами просили, чтобы по особо важным происшествиям все лично…       — По особо важным. Это ключевая фраза. По анархистским группировкам, по хищениям средств, по митингам. Не по пьяницам, утонувшим в болоте…       — В пруду.       — Неважно. Слав, если ты не заметил, на мне весь Третий отдел. Даже при наличии желания — а такового у меня нет — я не могу тратить время, чтобы рассмотреть каждый вполне рядовой случай…       — Но это не рядовой случай! Взгляните на фамилию.       — Вижу. Майборода. Согласен, не Иванов-Петров-Сидоров, но и что с того?       — Вы не помните?       — Что я должен вспомнить? — несмотря на недовольный тон, граф придвинул дело и вгляделся в заголовок. — Хм, странно. Почему мне приходит на ум Кубань?       — Потому что он там служил. Во второй армии, Новороссийский полк под началом Пестеля, — отрапортовал Головин.       — Да, теперь вспомнил. Это ведь с его подачи началось расследование? Потом аресты, разбирательства. Что ж, интересный штрих к портрету. Но сути не меняет. Мне зачем об этом докладываешь?       — Вы же говорили, что дело декабристов имеет первостепенное значение…       — Когда я это говорил? — и сам же ответил на свой вопрос. — В январе, Слав, когда брали группу Муравьева.       — А что изменилось?       — Представь себе, многое. Три недели назад назад казнили глав восстания. Еще через пару недель этапируют второй эшелон. Все остальные под присмотром, в тюрьмах, на исправительных, на УДО. Дело декабристов кончено.       — Генерал, — с чувством произнес Вячеслав. — Декабрьское восстание — крупнейшие вооруженный мятеж за последние семьдесят лет. В нем участвовали больше сотни лиц из высших военных чинов. В столицу стянули столько же техники, сколько при обороне Петербурга сорок второго года. Заговор длился больше пяти лет. Это дело невероятных масштабов, и оно не закончится в одночасье только оттого, что мы очень этого хотим.       Орлов смерил подчиненного долгим взглядом. И все же, немного погодя, открыл папку. Вячеслав возликовал: послушал! Теперь в исходе можно быть уверенным. Алексей Федорович — человек упрямый, убедить его в чем-то трудно. Пожалуй, его нежелание увидеть ростки заговора у себя под носом сделало для бунтовщиков больше, чем все усилия Северного и Южного обществ вместе взятых. Но когда он все же задвигает свое упрямство подальше и вникает в дело, то впивается в него, как элитная бойцовая собака. Вертись, крутись — не отстанет.       — Пруд осмотрели?       — Да. Там даже не пруд, а небольшая заводь, метра два в глубину.       — Течение?       — Никакого.       — И этого хватило, чтобы Майборода утонул? — то ли спросил, то ли констатировал Орлов.       — Для человека, который не умел плавать, легко.       — Вот как… А многие знали об этом факте?       — Да проще сказать, кто не знал. Он в юнкерстве в бассейн пытался ходить, выдался там курьезный случай… Сейчас бы разошелся на мемы, — Головин взглянул на начальника, пытаясь понять, в курсе ли тот о существовании мемов, но наткнулся на суровый взгляд, — В общем, тайны тут нет.       — Понятно. Выяснили, что он вообще там делал?       — Да, это было легко. Он снимал квартиру на другой стороне моста, а на той, с которой шел, находится «Веселый хорек». Кабак с низким ценником. Мы думали, что он ходит туда выпить и сыграть — слыл заядлым картежником. Потом надавили на хозяина, и он признался, что Майборода возил ему алкоголь прямо с ликеро-водочного, без акцизов. Пользовался статусом военного, документами… В общем, барыжил. Возил на своей машине, оставлял у кабака, домой шел пешком, там пара кварталов.       — Мда, интересная картина вырисовывается. Что-то пропало, деньги, документы?       — Документы при себе, денег нет. Если верить многочисленным свидетельствам, оставлены им самим в баре абсолютно законным путем.       — Это мог быть несчастный случай? Про самоубийство не говорю.       — Теоретически да. Но генерал, не думаете ли Вы, что это скорее связано с доносом…       — Переформулирую. Почему Вы решили, что это был не несчастный случай?       — Потому что кутежи были его обычным досугом. Майборода каждый раз, когда приезжал в отпуск или увольнение, снимал квартиру в этом районе и чуть ли не ежедневно наведывался в «Хорек». Выходил разный, иногда гораздо пьянее. Но всегда доходил на своих двоих, без всяких эксцессов.       — Да-а, — протянул граф. — Не умеющий плавать доносчик каждый день прогуливался пьяным в стельку по мосту. Майборода буквально хотел, чтобы его убили. Так, а что по свидетелям? Вижу, никого не нашли. Вероятно, и не найдете, поздний час, малолюдное место. А камеры?       — Есть камеры, — отчитался Головин. — Уличные, низшего класса, с узким обзором. У входа на мост, с двух сторон. Кроме Майбороды никто не попал в нужный нам промежуток времени.       — Так, вот это уже интереснее, — пробормотал Орлов. — Узкий обзор или нет, а его все равно надо заметить и обойти. Может, повезло. Может, не только повезло.       — Алексей Федорович, Вы тоже думаете…       — Вот что, — Орлов захлопнул папку с такой силой, что Головин невольно вздрогнул. — Капитан, выполняйте все положенные оперативно-розыскные мероприятия. Опросы, родственники-знакомые, выгода, конфликты. Без меня все знаешь. На вот, возьми карту, можешь покопаться в «Ядре». Хотя вряд ли будет толк.       Вячеслав едва ли не с благоговением взял протянутый кусок пластика с императорским гербом.       — Что до версии с доносом, — продолжил тот, понизив голос, — прорабатывайте и ее тоже. Не афишируйте только, иначе половина чиновников Петербурга будут стучать зубами от страха. Черт с вами, можете даже сделать основной. Только запомни, Слав — не единственной. Это только лошадям шоры помогали работать, мы, полицейские, должны видеть всю картину. У картежника, пьяницы и просто хорошего барыги явно было больше одного врага.       Когда капитан, приободренный и задумчивый одновременно, покинул кабинет, Алексей Федорович задумался. «Казалось бы, все сказал правильно. Все надо проверить. Но то ли Славка заразил меня своей уверенностью, то ли… Почему-то и мне теперь кажется, что единственная верная нить и впрямь ведет к декабристам? Мда, дела. Расстреляли мятежников, а зла стало не меньше. Если не больше».

***

      В отдел Вячеслав Головин не вошел, а влетел, как ураган. Промчался в кабинет, отбросил в сторону сумку с бумагами и открыл планшет. Не размениваясь на общую базу, отсканировал карту и вошел в «Ядро». Куй железо, пока горячо, как говорится. Надо пользоваться моментом, пока Алексей Федорович благосклонен к его версии, закопаться в базу по уши и вытащить все до последнего байта по делу декабристов. Почему-то Слава не сомневался, что это единственный верный путь. Так говорила ему интуиция, а ей он привык доверять, хоть и бывал нещадно обруган и раскритикован за это в академии.       — Добрый день, Вячеслав Семенович, — в дверном проеме показалась светлая макушка Лены, юной, но толковой секретарши. — Как съездили к генералу?       — Могло быть и лучше, — пробормотал Головин, вчитываясь в бесконечные строки с документами. И тут же подмигнул, — но могло и хуже.       — Вот как, — рассеяно произнесла Лена. Слава заметил, что она чем-то взволнована, но не придал этому значения.       — Алексей Федорович не очень-то верит в мотив мести. Но позволил работать в этом направлении, что я и планирую делать, пока не нарвусь на… Не знаю, на что, если честно. Но что-нибудь обязательно выплывет, вот чувствую. Главное, чтобы Орлов не передумал, он как-то не фанат вендетт и прочих страстных мотивов, ему корыстный расчет и политические игры подавай.       — Если нужно убедить Орлова, то у меня хорошая новость, — наконец сообщила Лена. — Насколько, разумеется, такая новость вообще может быть хорошей. Звонили из Всеволожска. Кажется, по нашей части.

***

      Слава провел носком кеды по траве, влажной от росы. Хотя скорее — от пожарных рукавов, которые уже сворачивали и грузили обратно. Крохотный коттеджный поселок располагался не в самом Всеволожске, а в стороне от трассы между ним и Петербургом, довольно далеко от шума магистрали. Воздух здесь, вероятно, был наполнен настоящими сельскими ароматами свежего сена, утомленной августовской листвы и теплой дорожной пыли. Но сейчас они были едва различимы под резкими запахами горелого дерева, горелого пластика и еще чего-то. Слава старался не задумываться, чего именно: от одного предположения к горлу подкатывала тошнота.       Головин заглянул в планшет, пробежался глазами по строке с адресом, выцепил номер дома и поднял взгляд. На автомате попытался найти табличку на стене, но, разумеется, не увидел ни ее, ни стены — только обгоревший остов. Вновь опустил глаза на экран, где с фотографии в карточке на него смотрел поручик Старосельский. Всего полчаса назад капитан скачал личные дела сослуживцев Майбороды и наугад начал читать одно из них. А теперь смотрит на то, что осталось от дома героя этого дела и от него самого. Гордость за интуицию не могла пересилить ужаса от такого совпадения.       — Славик, ты? Уже допускают до выездов? — начальник пожарной бригады, высокий мужчина с улыбкой, смотревшейся инородно в антураже жуткого пепелища, подошел к нему. Головин узнал Петра Степановича, давнего друга родителей. В другое время он был бы рад встрече и не отказал бы себе в десяти минутах светской беседы, но сейчас все мысли его были о других вещах. Хотя присутствие знакомого человека все же придавало сил.       — Давно уже, Петр Степанович, — Слава слабо улыбнулся, но тут же посерьезнел и кивнул на останки жилища. — Установили причину пожара?       — Да, ничего сложного. Очевидный поджог. Разбили окно на первом этаже и бросили горящую ветошь.       — Как можно было не услышать звона? Понимаю, что ночь, но все же хозяин мог проснуться и выбраться.       — Это тоже предусмотрели. Видишь? — Петр Степанович махнул рукой на какую-то доску у того, что несколько часов назад было крыльцом.       — Что это?       — Засов. Знаю, не очень популярная штука в эпоху электроники, но по-прежнему эффективная. Заперли снаружи, хоть головой бейся — не открыть. А на окнах и так решетки стояли, тут даже шевелиться не пришлось. Хотя сдается мне, все было зря. Конечно, точно пусть говорят после вскрытия, но скорее всего хозяин даже не проснулся. Пожар начался с кухни, а он ночевал в спальне на втором этаже, за крепкой дверью. И на кухне дверь имелась, так что прослушать звон было легче легкого. Думаю, он отравился угарным газом.       — Возможно. Спасибо, Петр Степанович. Лейтенант Насонов, можно Вас?       Участковый, только что закончивший опрос свидетелей, пожилой супружеской пары (как уже знал Головин, именно они и вызвали пожарных, проезжая с утра по проселочной дороге), обернулся. Он был Славиным ровесником и улыбался с каким-то мальчишеским радушием. Но вытянулся по струнке, заметив капитанские погоны. Слава готов был сдернуть их тотчас же, лишь бы они не создавали стену между ним и младшими чинами. Тем более что после сегодняшнего он подсознательно сомневался, что имеет право носить их. Будто лично прозевал убийство поручика.       — Лейтенант Насонов, к Вашим услугам! — перестаравшись с громкостью, объявил участковый.       — Скажите, лейтенант, Вы хорошо знали Старосельского?       — Никак нет. Единственный раз мы общались, когда он заселился, то есть в январе. Я стараюсь знать, что происходит на вверенной мне территории. И всех новых жильцов встречаю лично, тем более это событие довольно редкое. Больше мы не встречались, хоть оба служивые люди, и общие темы у нас есть… Ну, то есть были, выходит. Поручик не показался мне общительным человеком, я и не стал навязываться, — произнес Насонов с сожалением, будто стыдился, что не разговорил нового соседа. И, понизив голос, добавил: — Но я хорошо знал, кто передо мной. Изучил досье, про помощь в раскрытии заговора… Меня направили к Вам, я сначала не понял, почему, а потом прочитал про дело Майбороды…       — Да-да, Вы все правильно сделали, — поспешно перебил его Слава. Орлов приказал не распространяться об их версии, но лейтенант, кажется, и сам догадывался. — Скажите, у Вас не сложилось впечатление, что поручик чего-то боялся? Или кого-то? Ему угрожали?       — Что? Нет, ничего такого я не слышал, — удивился Насонов.       — Тогда зачем он поставил решетки на окнах?       — Так это не он, это хозяин коттеджа. Старый параноик, обставил дом на сдачу и сидит боится, что вынесут его сокровища. Словно у нас тут криминальный район, — лейтенант выглядел уязвленно.       — И все же что-то заставило выбрать именно такой коттедж, — задумался Слава.       — Так не из-за решеток же.       — А из-за чего?       — Из-за цены, скорее всего. Этот дом в четверть дешевле остальных выставлялся, потому что на отшибе, — сообщил Насонов, и это было похоже на правду. Судя по сведениям в карточке, после увольнения по здоровью Старосельский был стеснен в средствах. — До ближайших соседей — два километра. Поэтому и о пожаре не сразу сообщили, за лесом-то не видно. Если бы Мошниковы не собрались сегодня на рынок, вообще могли бы через неделю узнать.       Во двор вошел полицейский-кинолог с немецкой овчаркой на поводке. Вид что у офицера, что у собаки был одинаково расстроенный.       — Ничего не нашли, — не дожидаясь вопросов, сообщил он. — Ганс взял след, провел к выезду, а там все. Скорее всего, на машине уехал.       — Жаль. Проверьте отпечатки покрышек.       — Ребята уже. На обочине ничего, а дорога — асфальт.       — Черт, — выругался Слава. — Камер, я так понимаю, тоже нет? Хотя где им быть, на березках?       — Камеры есть! — оживился Насонов. — Точнее, дорожный фотограф, у поворота на трассу. Тут одна дорога, если поджигатель был на машине, то деваться ему некуда. Должен был попасться.       — А это мысль, — обрадовался капитан. Пальцы его запорхали над планшетом, двигая карту.       Но ниточка надежды оборвалась также быстро, как и появилась. Вместо дороги Славиному взору предстала бурая глыба со струящимися по ней потоками чего-то мелкого, черного и блестящего. Головин успел вспомнить все компьютерные вирусы, нейросети и даже инопланетян, прежде чем понял, что перед ним муравейник.       — Упал, — разочаровано протянул Насонов, заглядывая через плечо.       — Нет, не упал, — Слава отмотал назад, надеясь найти подтверждение своей догадке.       И нашел. В 4:17 аппарат еще стоял с гордо поднятой головой и снимал трассу в предрассветных сумерках. В 4:21 картинку начало мотать то вправо, то влево, затем последовал крутой вираж, по окончании которого камера, очевидно, вторглась в муравьиное хозяйство.       — Толкнули, — присвистнул Насонов.       — Да, причем продуманно. Не просто ехали-ехали и заметили «свидетеля». Видишь, чуть раньше машин в объективе нет. Специально подъехали с другой стороны трассы и повалили. Значит, знали, где он стоит, — Слава задумался. — Не видел никого подозрительного?       — Нет, что Вы, я бы заметил, если бы кто-то вертелся у камеры. Да и вообще у нас новое лицо — вещь примечательная. Если не я, то из соседей кто-то бы точно заметил.       — Они пожар не замечали несколько часов.       — Пожар — это другое. В маленьком поселке пожар проще не заметить, чем незнакомого человека.       Капитан хотел было возразить, но экран планшета замигал картинкой вызова.       — Слушаю, Алексей Федорович. Вы…       — Да-да-да, все материалы получил и прочее, прочее, — голос Орлова звучал глухо то ли из-за раздражения, то ли из-за поганой связи.       — И что скажете?       — То же, что и в прошлый раз. Не зацикливайся на одной версии. Не надо, Слав, я прекрасно понимаю, о чем ты подумал. Но заговор — не единственная связь между Майбородой и Старосельским. Они были приятелями, в конце концов.       — Приятелями? Я думал, просто сослуживцами.       — Не только. Они вместе пили, тренировались, играли в карты, записывались в заговорщики и строчили на заговорщиков. В общем, покопайся в этом направлении.       — Я думаю, это была бы рабочая версия. Но только если бы они погибли в обратном порядке. Допустим, случается конфликт, Майборода убивает Старосельского и, мучимый виной, топится сам. Но все было наоборот. Старосельский не смог бы сам запереть на засов дверь и просочиться через решетки, а Майборода к этому моменту был сутки как мертв.       — Не так буквально. Я имел в виду, что они могли вместе влипнуть в неприятности, не туда пойти, не то увидеть, попытаться кого-то шантажировать.       — А, если так… Понял. Проверим, были ли между ними контакты в последнее время. Но, Алексей Федорович, можно вопрос?       — Давай, — проскрипел голос, прерываемый булькающими звуками.       — Вы ведь сами не верите в эту версию? Не верите, что дело декабристов тут ни при чем?       На той стороне молчали, и Слава было подумал, что помехи окончательно победили. Но Орлов заговорил, голос его звучал тверже и словно яснее.       — Когда закончишь со свидетелями и всем прочим по поджогу, жду у себя. Собери всю информацию по этим двум товарищам и уложи в голове так, чтобы от зубов отскакивала. Надень нормальные ботинки, а не свои расхлябанные кеды, и отглаженный мундир. Только не парадный.       — Зачем? Мы встретимся с кем-то, — Слава заколебался, — на высоком уровне?       — Не на высоком. На высшем.       — Алексей Федорович, Вы же не про…       — Именно про него. Про императора. Николай Павлович должен знать, даже если мы ошибаемся — и дай Бог, чтобы мы ошибались.       — Но почему?       — Потому, что если в городе объявляется сумасшедший убийца, мстящий за провалившееся восстание, важнее всего не то, кто будет следующим. А тот, кто будет последним.