Недопитая чашка кофе

      Она плыла к нему, рассекая своей выразительной фигурой воздух. Лёгкая, прямая походка к его сердцу. Маргарита умела с ним играть. С мужчиной. И с его сердцем. Эту игру она выучила так давно, что та вылетала из её уст: девушка продумывала всё на несколько шагов вперёд. Пока не заметила, что необходимости в этом нет. Впервые было лишь достаточно быть собой, чтоб зацепить кого-то. И она сама не заметила, как игровой интерес, зачатки дружбы перетекли во что-то большее, неизмеримое.       Маргарите было уже всё равно на мужа, мнение людей, власть, деньги... В беспокойных, диких глазах мужчины она увидела своё счастье. В его седых нитках в темноволосой голове она нашла гения. В его остром носу она заметила стиль, претенциозность. В его голосе для неё скрывался центр всего доброго, противостоящего всему злу. Этого оказалось достаточно для несчастной девушки, чтобы испытать первые чувства, что с каждой их встречей разгорались всё сильнее.       Когда он протянул ей, вместо привычной идеи, готовые первые главы, Маргарита увидела, насколько глубока душа Мастера, каким талантом он обладает. И окончательно растаяла под дымящейся в руках бумагой. Рукописи не горят, однако история о самом Дьяволе жила и горела. — Ну и как? — спросил мужчина, пуская клубы дыма. — Это!.. — дыхание девушки было сбито от восхищения его работой, прижатой к сердцу. — Просто невероятно! Я знала, что твои мысли сильны, но здесь... Каждую букву, каждый слог, слово, фразу, предложение хочется выжечь в сердце, настолько они отзываются во мне... — Людям, редакторам, совету писателей не понравится это произведение. По нему никогда не будет постановки в театре. Я пишу лучше всех их вместе взятых, но не о том, что они хотели бы увидеть, — он был разочарован, но это его разочарование заключалось не в словах Маргариты, хотя и в них тоже (шедевр не проходит цензуру), а в его неспособности сочинять о том, о чём душа не болит. — Я писатель не своего времени. Так и для кого мне тогда писать? — Для меня! — щёки женщины вспыхнули. — Пиши для меня! — Для своей музы? — произнёс он, проводя рукой по её нежной коже около горящих щёк, другая его рука с сигаретой меж пальцев была на уровне плеч Маргариты, сидящей в кресле. — Для своей тайной жены, — шёпотом ответила она. — Я сделаю всё возможное, чтоб сохранить это произведение. Ведь ты пишешь не для этого жалкого совета писателей, не для этих безжалостных и лицемерных критиков, а для будущих поколений. Да! Для них! Ты писатель не своего времени, да! Их! Пишешь не для того, чтоб тебя печатали, а чтоб перепечатали!       Он молчал, продолжая гладить её нежную, бледную кожу. Тайная жена, поймав тишину, затаила своё восхищение к великому, по её мнению, писателю. Бумага в её руках шелестела: она перебирала пальцами, желая что-то сказать, что-то едкое, слизкое и болезненное. Маргарита любила безумной любовью и Мастера, и его роман о Пилате, однако грубая мысль не могла покинуть её: «Никогда я не смогу создать что-то... такое... Мне остаётся лишь сподвигнуть его на завершение своего романа, положить свою жизнь к его ногам, в эту рукопись, принять его успехи за свои собственные! Положить жизнь, что остановилась до него и остановится вслед за ним...»       По её спине побежали мурашки от этих мыслей. Мастер смотрел на неё своим диким взглядом, затем, отправив окурок в пепельницу, прижал обеспокоенное лицо к своей груди. Маргарита слышала стук его пылающего сердца, чувствовала своё желание отдаться ему полностью, без остатка. Когда он отпрянул от неё, чтоб заварить кофе, она пошла за ним и ласково, изящно вернула чувство безопасности в его объятиях, от чего у него кругом пошла голова. — Можно тебя... поцеловать? — спросил он, смотря ей в глаза.       Она согласилась. Мужчина нежно и отрывно поцеловал девушку, сжимая своими руками её шею. От губ до сердца, от сердца до кончиков пальцев он почувствовал разряд тока и прилив страстных чувств. — Ведьма! — вырвалось из его уст. — Как ты угадал? — усмехнулась Маргарита, убирая тёмную развившуюся прядь за ухо.       Он снова её поцеловал, но уже долго, страстно. Его рука плавно спускалась к плечам, груди, талии...       А на столе стояла недопитая чашка остывшего кофе, звонко встретившаяся с полом комнаты, когда Бегемот запрыгнул на стол. Потоптавшись по нему, кот оставил в конце главы большой чернильный след, показывающий новый финал истории. Осколки чашки и лужица кофе любовниками так и не была замечена.