my soul is bound
2 февраля 2024 г. в 23:25
— Какая жалость! — разносится голос по пустому залу. — Вы снова проиграли. Желаете продолжить?
Рацио напряженно вглядывается в лицо Воскресенья, не спеша переводить взгляд на Авантюрина. И так понятно, что тому всё ни почём, каждый проигрыш все равно что победа для того, кто всего лишь наслаждается атмосферой игры.
— Какая ставка на этот раз? — спрашивает Авантюрин. Был бы на его месте здравомыслящий человек — ушел и не возвращался.
Воскресенье тоже это понимает и кивает госпоже Зарянке, бывшей на этот раз в роли крупье. Она раскладывает им по две карты рубашкой вверх и выкладывает три на стол.
— Даже не знаю. Что бы вы могли мне предложить? Может, себя? — Рацио едва ли удерживается от того, чтобы закатить глаза, но он прекрасно видит, как всё та же Зарянка таки закатывает. Значит, едва ли для неё это первый раз. — Или, например, доктора Рацио?
Авантюрин сверкает белозубой улыбкой и заливисто смеётся. Рацио-таки закатывает глаза. Одни события ведут к другим, время линейно, горизонтальная линия с множеством ответвлений. Скорее всего, на их шкале есть та побочная кривая, где Авантюрин выигрывает, но они оказываются в другой, там, где кровать в номере Авантюрина прогибается под чужим весом. Воскресенье расхаживает по номеру как его владелец, что не было далеко от правды. Он болтает из стороны в сторону бокал с шампанским, крылья на его голове трепещут и дёргаются.
Будь они в другой обстановке, он бы изучил их со всей тщательностью, но руки Авантюрина стягивают с него брюки и упоённо гладят по бёдрам. Веритасу это всё не нравится — не нравится покорность Авантюрина, молчаливое созерцание Воскресенья и такое же молчаливое собственное поведение. Ему слишком нравился Авантюрин, чтобы просто отказаться, слишком нравился, чтобы с раздражением спихнуть чужие руки и уйти в собственный номер.
Он выдыхает, оставляя аккуратные поцелуи на чужом лице, снимает пёстрое пальто с угловатых плеч, кидая на пол, за ним же отправляются брюки и рубашка. Воскресенье всё еще смотрит, когда Рин-Рин соскальзывает с его коленей на пол, проводит носом по завитушкам волос на животе и целует внутреннюю сторону бедра, но нижнее бельё ему снять не успевает. Воскресенье оказывается стоящим над ним, его рука зарывается в светлые волосы и оттягивает голову, вынуждая посмотреть вверх, прямо на него.
— Кто-то давал разрешение? — Авантюрин облизывает губы, смотря в чужие золотистые глаза. Воскресенье допивает шампанское, откидывая бокал на мягкий ковролин. Его рука всё еще тянет за волосы Авантюрина, но он смотрит на Рацио и кивает, указываясь на сидящее в ногах тело. — Прошу, доктор Рацио. Делайте что привычно.
И Рацио делает. Рин-Рин оказывается задом к нему, его колени упираются в край кровати, утопая в мягком одеяле. Рацио не хочет смотреть, как ловкие руки Авантюрина расстегивают брюки Воскресенья и стягивают их вместе с бельем до колен, и как сам Воскресенье снимает собственный пиджак с рубашкой, открывая вид на подтянутое, не тронутое ни родинками, ни еще какими-либо изъянами тело. Вот у Авантюрина, напротив, были светлые веснушки, а еще была совершенно очаровательная родинка на ягодице. Задумавшись о ней, Веритас ласково целует в том самом месте, стягивая его нижнее белье.
В руках оказывается смазка, которую он достаёт из-под кровати — они были в Пенаконии уже неделю, — и выдавливает на пальцы. Смазка безвкусная, хоть и на гелевой основе, Рацио потирает сжатое кольцо мышц, на пробу проникая одной фалангой указательного пальца. Губы оставляют лёгкий поцелуй рядом с пальцами, Авантюрин протяжно стонет и подаётся чуть назад. Рацио поднимает взгляд вверх, смотря как худая ладонь Рин-Рина обхватывает чужой член, как он откатывает верхнюю плоть и аккуратно целует красную головку.
Воскресенье, уже полностью обнаженный, закидывает голову назад, его рука всё еще в светлых волосах Авантюрина. На моменте, когда рука тянет голову Авантюрина ближе к члену, Рацио возвращается к своей задаче, проникая вторым пальцем в узкое податливое отверстие и добавляя к ним язык. Стоны Авантюрина звучат приглушённо, от этого на душе становится гадко и погано — в любом случае, это только его проблема, пока сам Авантюрин, кажется, не возражает, успевая одновременно принимать в свой рот член и подмахивать пальцам в собственной заднице.
Третий палец проникает аккурат в тот момент, когда уже Воскресенье издаёт утробный стон, и Рацио не может сдержаться и не посмотреть на него. Ярко-розовые губы приоткрыты, крылья на голове беспорядочно трепещут, пока он резкими движениями насаживает голову Авантюрина на свою длину. Веритас ритмично двигает пальцами, наблюдая за подобным зрелищем, ощущая как головка его члена неприятно трётся о нижнее белье.
Это, от чего-то, вынуждает сжать челюсть и вытащить уставшие фаланги с громким хлюпающим звуком. Рин-Рин безмолвно протестует, расставляя ноги шире, и тянется назад. Воскресенье смотрит прямо на него, влажный рот изгибается в насмешливой улыбке, а голова по-птичьи наклоняется в бок. Под эту насмешку Рацио снимает белье и пару раз проводит головкой меж чужих ягодиц, аккуратно проникая внутрь. В Авантюрине уже не так узко, как было ранее, но внутренний жар и то, как там скользко, делают процесс труднее — он едва ли может сдержать себя от того, чтобы не войти на всю длину одним махом.
Член медленно исчезает из поля зрения в красиво очерченной заднице, Авантюрин выгибает спину, пытаясь прильнуть к Веритасу, но властная рука в его волосах не позволяет ему это сделать. Рацио на пробу делает первый толчок, вынуждая Авантюрина громко застонать и выпустить член изо рта. Воскресенье смотрит на Рацио недовольно, и тому остается только пожать плечами.
— Будьте к нему ласковее, доктор Рацио. Или вы хотите помешать господину Авантюрину выполнять поставленную задачу? — его голос хриплый из-за скрываемого возбуждения, он отдается в груди Рацио и вынуждает толкнуться в Рин-Рина сильнее.
— Прошу, продолжайте. — выдаёт Рацио так же хрипло, продолжая фрикции под внимательным взглядом. Воскресенье вся эта ситуация, видимо, очень нравится, он вновь насаживает рот Авантюрина на член и откидывает волосы с взмокшего лба.
— Будьте добры, сделайте то, что вам нужно, со всей тщательностью. — игра с обменом любезными репликами, пока они с двух сторон продолжали вдалбливаться в худое тело Авантюрина, заставляла метать глазами молнии и елейно улыбаться.
— Думаете, после меня он не сможет принять в себя сразу двоих? Пытаетесь оскорбить меня, господин Воскресенье? — Рацио импульсивно сжимает чужие ягодицы и делает очередное движение, позволяя звуку бьющихся о друг друга тел разнестись по всему номеру.
— Как вы могли так подумать? Разве смог бы я… — он замолкает и громко стонет, прикрывая глаза. Вероятно, чтобы заставить его замолчать, Авантюрин сделал во рту вакуум, упоённо вбирая в себя член. Рацио незаметно поджимает губы, ощущая победу в словесной баталии.
Воскресенье к разговору не возвращается, явно готовясь закончить прямо в чужой рот. Веритас откидывает волосы со лба, в комнате до чёртиков жарко, он буквально может проследить за каплей пота, стекающей по спине Авантюрина, меж лопаток и вниз по позвонкам. Рацио засматривается на чужую спину, ускоряясь и чуть меняя угол проникновения.
В момент, когда он кончиком члена таки задевает простату — Воскресенье кончает с тихим стоном и не-болезненным шипением. Его член выскальзывает из рта Авантюрина, тонкая нитка то ли слюны, то ли спермы, тянется между головкой и губами. Руки с длинными пальцами тянутся ко рту Рин-Рина, видимо, стирая остатки спермы с уголка губ большим пальцем, который тут же оказывается у все того же Авантюрина во рту.
Воскресенье ждать не желает, это Рацио успел понять за все время вынужденного, и определенно нежелательного, знакомства, поэтому он возвращается взглядом к любимому телу, представляя что они тут только вдвоём. Он позволяет себе толкаться сильнее — в таком темпе его едва ли хватает на пару минут, как собственно, и самого Авантюрина. Рацио тянет руку вперёд, обхватывая его истекающий член и делает пару фрикций, позволяя Авантюрину в край разомлеть и кончить прямо на одеяло. Веритас прикрывает глаза, ощущая как становится легче. Он упоённо кончает внутрь Авантюрина, вбивая выделившееся семя обратно в покрасневшее отверстие. Воскресенье тихое смеётся и легко шлёпает Авантюрина по щеке, Рацио от этого морщится и выходит из разомлевшего тела, прекрасно понимая, что вернётся через пару минут.
Такова была договоренность. Авантюрин проиграл себя сам и едва ли Рацио мог ему помочь, а глубоко в душе даже не думал о такой возможности. Было что-то возбуждающее и порочное в идее позволить твоему (парню?) принять в себя два члена сразу. Думая об этом Веритас обхватывает длину своей же рукой, возбуждение вновь бьёт в голову, и вот он уже сам откидывается спиной на мягкую постель. Воскресенье толкает Авантюрина в плечо, и тот поворачивается лицом к Рацио. Веритас тянет к нему руки, поглаживая по лицу и поджимая губы.
— Всё хорошо, да? — спрашивает он у Рин-Рина, что уже перекидывал ноги через бёдра Рацио. Он кивает и наклоняется ближе к лицу, позволяя ненадолго скользнуть губами по его губам.
Авантюрин заводит руку назад, обхватывая член Веритаса. Его рот приоткрывается, Рацио ощущает как он вновь попадает в привычное влажное отверстие. Авантюрин же выгибает спину, ложась на него сверху. Рацио внимательно вглядывается в лицо Авантюрина, пытаясь не двигаться вовсе, ладони ласково гладят его поясницу и спину, мысленно прося расслабиться. Его отверстие туго сжимается вокруг члена Рацио, и он слабо может себе представить что тонкий элегантный Авантюрин сможет принять в себя еще один член. Веритас ощущает как Воскресенье потирает головку члена о его собственный член и напряженное кольцо мышц Авантюрина. И вот — последний вздрагивает, выгибает поясницу и сдавленно стонет, когда второй член медленно начинает проникать в него.
Рацио нежно целует его лицо, массирует поясницу одной рукой и затылок другой, пока Воскресенье довольно стонет, он уже вошел наполовину, и Рацио ощутил сильное головокружение — от того, как член Воскресенья давил на его собственный, и от того, что в анальном отверстии Авантюрина становится все уже и уже, даже несмотря на обилие смазки и той спермы, что уже была в нём. Для него это всё слишком, он утыкается в ключицу Веритаса, но всё равно подаётся назад.
Воскресенье льнёт к нему навстречу неторопливо и тягуче, будто для него это всё было в порядке вещей, будто его совсем не смущал дрожащий и практически доведенный до исступления Авантюрин, как и не смущал испуганный и боящийся Рацио. Он откидывал крылья с лица изящными ладонями и сжимал ягодицы Рин-Рина, периодически отпуская по ним звонкие шлепки.
Веритас возвращается взглядом к лицу зажатого между двумя телами мужчины, выхватывая каждое изменение мимики. Авантюрин широко открывает рот и хмурит брови, когда Воскресенье делает первое пробное движение. Рацио вздрагивает тоже, когда длина чужого члена проходится по его собственному при последующих фрикциях.
Может, Авантюрин и был единственной принимающей стороной, но на фоне Воскресенья с его сильными размашистыми толчками Рацио ощущал себя жалким и убогим, да и того, что делал глава Семьи хватало для всех троих.
Рин-Рин стонет не стесняясь, призывно выгибает позвоночник, подставляя спину чужим поцелуям. У Рацио от этого в груди что-то закипает, он крепко сжимает челюсть и отворачивает голову в сторону, лишь бы избавить себя от возможности созерцать выражение неприкрытого ничем удовольствия на лице того, кого он уже долгое время считал своим. Воскресенье ложится сверху, вынуждая Авантюрина буквально приклеиться к телу Веритаса. Изящные пальцы тянутся к лицу Рацио, и тому приходится посмотреть вверх, мимо млеющего Авантюрина. Золотые глаза смотрят насмешливо, губы изгибаются в улыбке.
— Почему же вы не смотрите, доктор? — Воскресенье обхватывает челюсть Авантюрина ладонью, фиксируя в одном положении. Авантюрин дрожит, а Рацио видит только приоткрытые ярко-розовые губы. — Не хотите видеть, как кто-то еще обладает вашей вещью?
— Не хочу. — отвечает он односложно, вновь пытаясь отвернуться.
— Придётся. — теперь уже его хватают за подбородок.
Пальцы Воскресенья оказываются во рту Рацио, они давят на язык и скользят практически до самой глотки. Пальцы у него, и правда, очень длинные. Всепоглощающая и всемогущая энергетика, исходящая от Воскресенья, давит и вынуждает подчиняться, поэтому Рацио начинает посасывать и облизывать фаланги. Воскресенье стонет и очередной толчок в Рин-Рина оказывается сильнее, чем все предыдущие, и тот, кажется, кричит вовсе не от удовольствия. А может, и от него тоже.
Пальцы выскальзывают из рта Веритаса и устремляются в рот Авантюрина — тот покорный словно только поевшая кошка, он будто бы благодарно принимает обслюнявленные прежде фаланги, а голова дёргается так, будто вместо пальцев там третий член. И, может, Рацио всё-таки чуточку нравится.
Он впитывает чужие эмоции: слепая покорность и готовность на всё Авантюрина; властность и неприкрытая сила, которую не чураются и не прячут за широкой улыбкой, Воскресенья. Он упивается ими — подрагивающие губы и ресницы, стекающие по чужим телам капли пота, изгибы позвоночников и краснеющие щеки. Ему не хочется ощущать себя третьим лишним или вовсе-не-золотой серединой, поэтому теперь он уже тянет руки вперёд, притягивая Воскресенье за шею и впиваясь в чужие губы.
Его язык прорывается в рот мужчины, и тот отвечает с тем же желанием, а Авантюрин жалко скулит, когда про него забывают. Приходится оторваться от сладких, словно сливовое вино, губ Воскресенья и вместе с ним потянуться к Рин-Рину. Поцелуй втроем выходит тяжелым, они сталкиваются языками, зубами, слюна размазывается по подбородку и капает куда-то вниз. Чьи-то руки сжимают его соски, и он даже не хочет разбирать чьи.
Шестирукое хтоническое существо, конечный продукт одной ошибки за игрой в покер, слившееся воедино практически без задней мысли и сожалений. Тогда Рацио делает первый пробный толчок — не желая отсиживаться на скамье запасных. Авантюрин тут же вздрагивает и обмякает, по животу Веритаса стекает белое семя, белые пузырьки оседают на темных лобковых волосах и застывают там, делая скольжение Авантюрина по нему еще приятнее.
Воскресенье подстраивается под новый ритм, делая все таким образом, что когда Рацио проникает глубже — он сам, наоборот, подаётся назад. Поцелуи летят невпопад, вокруг все мокрое, в воздухе ощутимо летает аромат мускуса и пота. Авантюрин посреди всей этой картины даже теряется, слишком разомлевший от двойной растяжки, его разум явно отлетел куда-то далеко и возвращаться не собирался.
Воскресенье тоже это замечает, а потому отпускает ему пару крепких пощёчин, от которых тот наконец морщится и съеживается. Рацио после этого нежно целует его покрасневшие щеки, на что Рин-Рин ласково трется кончиком носа о его щеку. И это безмолвное понимание, как тишина в полуночном городе, успокаивает прежнюю ревность в груди — между ними всегда было и будет нечто такое, чего Воскресенье никогда не получит. Веритасу очень хочется уколоть последнего этим, поэтому он кладёт ладонь на затылок Авантюрина и тянет на себя, прикасаясь к губам в медленном тягучем поцелуе. Что-то личное, с красной пометкой «совершенно секретно».
Воскресенье с внезапным актом любви ничего сделать не успевает, только он собирается открыть рот, как Авантюрин, точно пытается от него избавиться, подаётся назад и двигает бёдрами, выбивая из крылатой головы последнее здравомыслие, и вынуждая того кончить с протяжным стоном. Рацио чувствует, что внутри Авантюрина становится еще более влажно, и когда тот, кажется, решает вывести из игры еще и его, кусая и оттягивая нижнюю губу, Веритас заканчивает тоже. Воскресенье явно понимает, что ему не совсем здесь (в комнате и теле Авантюрина в частности) рады, только громко цокает и выходит из покрасневшего отверстия. Рацио этой возможностью не брезгует и делает еще несколько фрикций, крепко обнимая любовь его жизни.
Когда Авантюрин встаёт с него, перекатываясь на кровати, из него льется похлеще, чем в фонтанах с пенаконийской газировкой. Они оба едва ли удостаивают Воскресенье вниманием, Рин-Рин и вовсе на неловкую шутку отвечает поднятым в воздух средним пальцем.
— Как думаешь, на кого он больше тянет? На кота или ребёнка? — спрашивает Рацио, поглаживая чужое бедро. Одевающийся Воскресенье смотрит на него так, будто готов перебить всю его семью.
— Скорее на совместный инвестиционный счёт. — отвечает ему Авантюрин, утробно посмеиваясь. Рацио не выдерживает и вторит, заливаясь громким смехом.
— Я бы предпочёл кота. — Воскресенье такого отношения к себе не выдерживает, громко хлопая дверью. Авантюрин тут же расслабляется и лезет обниматься, опуская голову на чужую грудь. — Я бы серьезно предпочёл кота.
— Я учту в следующий раз.
— В какой это следующий раз, бошка гипсокартоновая?!