Пути-дороги

Штольман запрокинул голову, опершись на спинку кресла, смежил веки. Перед глазами была лишь пустота. Папка лежала на столе, просмотренная уже с десяток раз. Январь 1890 года. «Затонский телеграф» - несколько заметок одна за другой. Версии исчезновения Штольмана, намеки на Анну. От обвинений в призыве злых духов, унесших следователя из города, кривились губы. Но намеки на встречу в гостинице вызывали темное глубинное желание убивать. Разобраться бы еще, кого именно. Неудивительно, что она уехала. Затем Варфоломеев сообщил Анне о его гибели. Он верил в это сам – и не решился скрыть информацию. Варфоломеев не виноват – Штольман тогда и сам уже успел поверить в собственную смерть. Март 1890 года. Петербуржская газета – крохотное объявление. Помолвка Крузина Петра Павловича и Мироновой Анны Викторовны. Начало мая. В той же газете краткая заметка. В церкви с незнакомым названием состоялось венчание все того же Крузина Петра Павловича и Мироновой Анны Викторовны. Скорее всего, деревенская церковь рядом с имением. Собранные сплетни, слухи, показания почтальона: в Затонске тишина и спокойствие. На место Штольмана прислали следователя из Твери, Коробейников вполне успешно трудится под его началом. Миронов ведет не менее успешную практику, Мария Тимофеевна упоминала о неожиданно удачном замужестве дочери. По всем данным, Анна с мужем уехали в свадебное путешествие по Европе, последний адрес – небольшой курортный городок Сен-Жен во Франции. Веки сжимаются так, что сквозь них темным всполохом пробивается пламя. Сен-Жен. Судя по всему – уютное местечко для любителей тихого уединенного отдыха. Уютное местечко для медового месяца. Ты можешь ей написать. Если она еще там. Ты можешь пожелать ей счастья. Тебе плохо – пусть другим станет еще хуже. Ты уезжаешь в дикие неведомые земли, и всё равно не смог бы взять её с собой. О чем ты просил, умирая? О том, чтобы она – жила. Что же ты не благодаришь – тебя же услышали.        Он очнулся тогда - успел заметить глухой забор вокруг особняка и лес вокруг. Увидел напротив себя давно известного ему куратора Увакова - и оцепенел. Чем бы ему ни грозило официальное обвинение, хоть тюрьмой, хоть каторгой - обращались бы с ним как с дворянином. Что его ждет здесь, он мог представить слишком хорошо. По лицу его палача скользнула усмешка. Тот заметил всё - и его отчаяние, и страх. Это хорошо, очень хорошо. Они переоценят себя, они перестараются. И у него останется его последний шанс - умереть вовремя.        То ли сон, то ли бред. Отголоски памяти. Это уже было, раньше. Сегодня увиделось вновь. Он спешит. Куда? Его Анна. Она рядом. Анна видит его – и отшатывается. Она шепчет: «Нет, нет…», а он опускается вдруг на колени. - Прости меня, я не сумел. Я не пришел, прости… Анна, Анечка моя… Она делает шаг к нему, тянет руку – и не может дотянуться: - Дай мне руку, пожалуйста… Он качает головой: - Пообещай мне, пообещай жить. Пообещай – или я умру вновь. Она всё тянет руку. - Пообещай… Слышит в ответ: «Я клянусь», и всё же на миг касается руки. Напрасно. Исчезает комната, Анна. Вновь появляется подземелье: каменные стены, где-то вверху окно. Ни кровати, ни топчана, ни даже соломы – лишь голый каменный пол в темных потеках. Скорчившееся неподвижное тело, рваная, взявшаяся толстой запекшейся коркой одежда. И её крик.        Что-то снилось, что-то из прошлого. Не вспомнить – очередной кошмар. Сколько их было. Всё позади. Он жив.        У него впереди дорога - это хорошо. Анна жива - это тоже хорошо. Как бы он не бравировал, выздоровление шло слишком медленно. Он ничего не смог бы дать ей - даже самого себя. То, что Анна сможет жить без него - это еще лучше. Закрыть глаза, повторить тысячу раз - и поверить.