Шестая стадия скорби

Он помнит, как засыпал в своей кровати, а проснулся в чужой. Помнит, как первые пару дней сходил с ума, не понимая, что происходит. А потом нашел в столе дневник, принадлежавший владельцу этого тела. Владельцу, который заключил самую интересую сделку в своей жизни. Он с детства знал о существовании высших сил. Тех, кто покровительствует им. Брат приносил им в жертву людей и жег ритуальные костры. И вот он столкнулся с их действием в реальной жизни. Геката призвала его душу. И ему предстояло отвечать. И он был даже рад. Парень, носивший его лицо, любил того, кто носил лицо его обожаемого Порче. Лучшего друга, названного брата, которого он потерял, так не успев привыкнуть. Отомстить за которого в своей жизни у него не вышло. Светлый и добрый, зажигающий чувства даже в почерствевших сердцах Вегаса и Кимхана, он умер так же, как и жил последние годы, – держа за руку любовь всей своей жизни. Ким довез его тело до дома. Раненый и едва соображающий от боли. Упал на гравий подъездной дорожки и больше не поднимался. Он смотрел на них, едва осознавая происходящее. Ему не дали вмешаться. Закрыли дома, пока вся семья вырезала подпольный Бангкок, забирая кровавую цену жизней двух членов клана. Все, что он мог – рыдать, ненавидеть мир и молить все силы, о которых рассказывал брат, чтобы их ангелу было хорошо в следующей жизни. Но судьба распорядилась иначе. И вот теперь он тут. И на этот раз, он отомстит. Хрип разрезает почти звенящую тишину. Он ухмыляется сам себе. Все почти как в его позднюю юность. Щелчок зажигалки и тяжелый дым кофейных сигарет расползается по помещению душным облаком. Он поворачивается к клетке спиной и мурлычет песню себе под нос, раскладывая инструменты. Когда-то давно, в другой жизни, это было самым нелюбимым занятием. Подростковый максимализм и гормоны требовали активных действий. Сейчас он как никогда понимал брата, проводившего в подвалах часы напролет. Это – почти медитация. Он делает последнюю затяжку как раз вовремя. Тело в клетке за его спиной поднимается и начинает оглядываться. Замечает его и подходит ближе к прутьям, в полумраке подвала разглядывая. Он сегодня очень похож на брата. Видел бы он его. Красная атласная рубашка, в лучших традициях семьи расстегнутая до самой диафрагмы, обтягивающие черные брюки, такие же черные челси. – Эй! Что происходит?! Кто ты, блять, такой?! Он усмехается самому себе. Губы растягиваются, обнажая злой, почти звериный оскал. Глаза обращаются в тонкие щели, сквозь которые едва видно зрачки, зато отлично видно ярость и глухую злость. Он берет со стола бокал с вином и разворачивается. Подходит ближе, позволяет тусклому свету теплых ламп упасть на лицо. Человек в клетке шарахается от него. В чужих глазах страх, почти животный ужас, смешанный с непониманием и злостью. Вкусная смесь. – Пхи. Поднимает бровь, делает глоток и смотрит на тело поверх бокала. – Не совсем. Подходит почти вплотную к прутьям металлической клетки. Смеется в лицо тела напротив. Забавно смотреть на них. Когда осознание, наконец, оседает в мозгу, как проходят все стадии от торгов до ненависти и страха. – Это ты! Это был ты?! Ты убил Пора, ты все подстроил! Тело кричит. Бросается на железные прутья, яростно сжимая их до белых костяшек, словно может сломать их. Словно у него есть выход. Он возвращается к столу, опирается об него бедрами, покачивает бокал с вином. Красная жидкость блестит и переливается в тусклом свете. На губах все еще улыбка, в глазах сияющая пустота. «Пугающий, безумный, красивый», говорил брат. «Хищный лис» восхищенно шептал Порче, когда заставал его за работой. – Пор был приятным бонусом. – Ты гребанный псих! Что ты делаешь?! Что тебе нужно?! Он морщится. Громкий крик действует на нервы. Он подходит ближе, прячет за спиной шприц. Тело снова бросается на решетки, пытается достать его. Но он быстрее. Всаживает иглу в тонкую шею и давит на поршень. Морфий действует довольно быстро, заставляет тело слабеть, глаза подергиваются дымкой. – Ты скоро узнаешь. Через пару часов тело просыпается, намертво прикованное к особому креслу. Сваренная основа конструкции, сбитые вместе плотные доски неполированного дерева, тяжелые прочные ремни и нейлоновые веревки. Он потратил больше недели, что бы воскресить в памяти и на бумаге точный эскиз любимого инвентаря Вегаса. Тело напрягает мышцы, пытается дернуть руками. Но вязал он на совесть. Лишние телодвижения осложняют работу, делают идеальную картину смазанной. Он все еще стоит у стола. Ждет, пока сознание полностью включится, пока в глазах зажжется тот огонек, который даст ему зеленый свет. – Ты ублюдок! Что ты задумал? Отпусти меня немедленно! Он наливает вино из бутылки в бокал. Снова делает несколько шагов ближе и крутит между пальцами клинок. Лишь немного дергает уголком губ, глаза словно светятся изнутри адским пламенем. – Тебе не стоило даже смотреть в сторону Нона. От чужого имени тело словно обмякает. Понимает, наконец, что происходит. Чувствует свою вину, как кислота пожирающую внутренности. Он видел это в чужих глазах. Когда это тело закрывало собой своего любимого человека. Так даже интереснее. – А теперь, я думаю, нам стоит начать. Воздух разрезает первый крик. Он наслаждается этим. В первые в своей жизни. Месть не приносит удовольствия, пишут в книгах и говорят в фильмах. «Месть – последнее, что помогает отпустить» говорил Вегас. И он окунается в нее с головой. Забирает оплату за чужие страдания кровью и сломанными костями, криками и мольбами. Когда он заканчивает – тело больше не похоже на живого человека. Скорее на анатомический атлас. Куски кожи стопкой лежат на столе, срезанные с тех мест, на которых он помнил синяки на теле Нона. В ранах видно, как конвульсивно сжимаются мышцы, пытаясь освободить хозяина из прочных оков. Пальцы изогнуты под неправильными углами, за каждое дурное касание к мягкой коже, оставившее на нем синяки и ссадины. Вырезанные слова горят красным на фарфорово-белой коже. Все то, что заставляло Нона улыбаться, глотая оскорбления. Лишь бы быть в компании. Подбородок в застывшей корочке крови, вся еще легко капающей из уголка рта. Отрезанный кусок языка лежит рядом с кожей на столе, за предложение, втянувшее мальчишку в круговорот преступности. Каждая слеза милого парня, так отчаянно желавшего обрести друзей, обернулась для них реками крови и агонией, кажущейся бесконечной. Тело замолкает, когда он перерезает его горло, обрывая едва теплящуюся в нем жизнь. Крови почти нет, только раскрытая трахея влажно блестит в тусклом свете лампы. Макао отходит, осматривает дело своих рук. Ни удовольствия, ни облегчения. Ни-че-го. Зияющая пустота на том месте, где раньше были душа и сердце. Где раньше, свернувшись в комочек, жила память о Порче, о его маленьком брате, любимом тепло и нежно. В лесу появляется каменное надгробие. «тело № 3, Ти» Когда последний комок земли падает на свежую могилу, он чувствует слабость в коленях. Темнота приятно принимает его в свои объятья. Он просыпается на своей старой кровати в доме Второй семьи. На прикроватной тумбочке бумажный лист. «Спасибо» По глазам Вегаса, зашедшего в комнату, он понимает, что тот знает. Он тянет к брату руки, рыдания сотрясают плечи. Они заслужили. Он отомстил. Дышать становится легче.