***
История быстро разлетелась по устам, ибо свидетелей у неё было предостаточно. В самом начале — три поросёнка разыгрались с мячом в коридоре, заставив всех ходить вдоль стенок, чтобы не попасть под их удар, в середине — один из поросят решил показать самую крутую верхнюю подачу в мире и подал мяч так, что тот, улетев аж под потолок, сбил подвесное кашпо с цветком, а в конце — Эме Ларивьер дёргает Эппл Уайт за руку, чтобы не дать кашпо рухнуть ей на голову, а Эппл награждает своего спасителя звонкой пощёчиной и покрасневшим следом от своей ладони на лице. В результате немой сцены, которая продлилась всего пару секунд, Эппл не придумала ничего лучше, чем… включить дурочку и начать защищаться. Мол, как это так её, благородную даму, средь бела дня дёрнули за руку, как тряпичную куклу, а вдруг он какое злодейство вздумал учинить, а она ведь не пальцем деланная и может громко завизжать, чтобы её поскорее спасли. Ледяной злобный взгляд, которым Эме пришпилил её к месту, как-то не расположил к тому, чтобы задуматься нормально и извиниться за недоразумение — Эппл откровенно испугалась его, потому замерла и дала ему уйти, оставляя за собой шлейф из закипающей на неё обиды. Кто-то на фоне без стеснения хохотал, кто-то причитал, одна из девчонок на весь коридор озвучила, какая же Эппл гадина. А быть гадиной она вовсе не хотела… Рэйвен, услышав пересказ этой истории, смеялась в голос. Над тем, какая её принцесса неловкая дурочка, и над тем, насколько сильно королевская гордость навставляла ей палок в колёса. Эппл спросила совета о том, как ей поступить, и Рэйвен, приобняв своё чудо белобрысое, сказала ей самую простую и очевидную вещь — поговорить и извиниться, искренне и от всего сердца, как Эппл могла извиняться, когда правда была неправа. И, желая Эппл лучшего, Рэйвен замолвила за неё словечко перед Эме. Мол, ну бывает у Всех-Румянее-И-Белее такое, что думает одно, а ведёт себя совершенно по-другому. Принцесса, чтоб её — они все такие. И с ней Эме повёл себя совершенно нормально, по-человечески, а вот с Эппл… … ну, теперь вся Академия знала о том, что их будущая королева из принципа с наследниками злодеев ведёт себя, как последняя дурочка. Сначала Эме растрепал всё Фэйбелл, а Фэйбелл растрепала остальным — подхватил в издевательской, сочинённой на коленке песенке Спэрроу Гуд, Джинджер пошутила, что «пирожков с гнильцой никто не просил, она их не пекла», вроде бы мудрая и понимающая ситуацию Рамона настораживала Хантера, чтобы долго по лесам с Белоснежкой не шлялся, а то мало ли чего и на него повесит, а он ещё в их сказке нужен. В общем, хотелось как лучше, а вышло как всегда. Шепотки по углам то и дело соскальзывали на эту тему, сопровождая Эппл кислым шлейфом из насмешек и осуждения, и ей было жутко некомфортно от этого. Она всё ещё была на вершине популярности и самой известной в Академии личностью, но ценой чего?.. Будь её воля, она бы согласилась быть номером два, уступая первое место эксцентричной Брайер или не так давно вновь попавшей в тень Эшлинн, но повлиять на толпу, грызущую дочиста любую кинутую ей кость, она не могла. Тем более, когда кости были такими сочными и вкусными. На фоне случая с Эме стали вспоминаться и другие её промахи — бесконечные попытки «разозлить» Рэйвен, её упёртость в следовании судьбе, на фоне этого попытка (удачная, к несчастью) рассорить Хантера и Эшлинн, отчаянная потребность в том, чтобы быть самой лучшей и самой прекрасной. Как выяснилось, не все, кто говорят об Эппл Уайт, говорят о ней с восторженным придыханием, есть и те, кому она очень-очень чем-то своим не угодила. План Рэйвен с красивыми официальными извинениями пришлось отложить: Эппл забоялась того, что шепотки не утихнут, а только наберут новые обороты, обсасывая, сколько она медлила и что задумалась только тогда, когда это стало вредить её беленькой и пушистенькой шубке. Но и молчать она больше не могла. Потому поступила почти так, как посоветовала Рэйвен, но всё же немного по-своему.***
На стук в дверь Эме не реагирует. Холли и Поппи взяли в привычку стучаться, а потом сразу же дёргать ручку двери и входить, так что у него не было ни малейшего резона открывать самому. А если за дверью были не они, то шли бы туда, откуда появились — тем более, когда часовая стрелка уже перешагнула за отбой. Он лишь перелистнул страницу книги, никак не реагируя на посетителей. Стук повторился. Весьма настойчиво. — Кого там черти принесли? — вопрос, заданный стоящим по ту сторону двери, подразумевал ответ, но оного не получил. «Какие мы гордые», — подумал Эме, откладывая книгу и всё же подходя к двери. Открыв которую, пришлось удержаться, чтобы не присвистнуть, озираясь по сторонам — на пороге стояла собственной персоной Эппл Уайт. — Ну надо же… А чего без толпы с вилами и факелами? В вашей сказке, вроде, так принято. Эме опирается локтем на дверной косяк, всем своим видом показывая, что гостье не рад. Эппл обидно и больно напарываться на его колючки, но в дипломатических целях она проглатывает своё недовольство. — Могу я войти? — Не можешь. Проглотить приходится ещё раз. В этот раз сложнее, чувствуя, как давит на плечи всё тот же разозлённый взгляд. — Я хочу извиниться. — Да ладно?! — Это всё-таки личный разговор, и я бы хотела поговорить не в дверях. — То есть, как по роже мне залепить, так это на всеобщем обозрении, а как извиняться за свой феерический проёб, так за закрытыми дверьми и задёрнутыми занавесками? Браво, Ваше Высочество. Сочась ядом в голосе, Эме саркастично аплодирует. В башне они одни, но что-то подсказывает Эппл, что даже если бы они стояли на том же месте, где поругались, его реакция вряд ли была бы приятнее и спокойнее. Предчувствуя, что он вот-вот выставит её взашей, Эппл ловит дверь и вставляет в проём руку. Эме смотрит на неё, как на дуру, одним лишь взглядом спрашивая, серьёзно ли она думает, что это его остановит. — Я действительно виновата, — Эппл закрепляет успех ещё и подставленной в проём туфлёй. — Я совершенно не подумала в моменте и выдала первую попавшуюся реакцию. Очень неудачную. Я правда сожалею и хочу попросить прощения за это. Не то чтобы это помогает. — Если ты думаешь, что твоих слов и виноватой моськи хватит, ты ошибаешься. — Я могу что-то сделать, чтобы ты перестал злиться на меня? — Поумнеть. И начать отдавать себе отчёт в своих действиях, не только в мой адрес, но и по отношению ко всем остальным, — несильно, но Эме выталкивает Эппл из проёма за порог, заставляя переступить на два шага назад. — Извинения не приняты. Доброй ночи. Дверь закрывается у неё перед носом.***
Осуждающие взгляды буквально за одну ночь сменились на сочувствующие. У Рэйвен он был искренним, у многих других — больше злорадным. «Бедняжка Эппл, придётся мириться с тем, что реальность бывает жестока». «Ужасная несправедливость! Как можно было с принцессой поступить так, как она заслуживает? Ей непременно надо было подыграть!» «А вдруг она не переживёт горя и сама превратится в злую ведьму? Было бы здорово посмотреть, какой принц тогда кинется спасать её». Смеялись недолго, быстро перетекая на другие, повседневные и у каждого свои темы, но для Эппл любая фраза о ней, сказанная в подобном ключе, была ножом в спину. Это было невыносимо. Ей ужасно хотелось вновь стать если не самой лучшей, то хотя бы хорошей в глазах остальных, хотелось, чтобы её репутация вновь была блестящей и образцовой, хотелось слышать в свою сторону добрые и милые вещи. Прозвище «Всех-Румянее-И-Белее», полагающееся ей по сказке, которой она так жаждет следовать, давно уже стало чем-то обидным и саркастичным. Эппл хотелось повернуть время вспять и повести себя по-другому — по-актёрски расчувствоваться или даже кинуться к Эме на шею, — так, чтобы никто не подумал о том, какая она зашоренная и вышколенная. Чтобы никто не захотел считать её дурочкой или предвзятой к злодеям. Сделанного, увы, не воротишь, поэтому, тихонько поплакав следующей ночью, Эппл утром встала и с новыми силами вышла в мир. Надела новые серёжки, накрасила губы помадой поярче, улыбнулась себе в зеркале (получилось натянуто, конечно, но почти по-настоящему) и поправила аккуратно завитые локоны. Сегодня она обязательно будет лучше, чем вчера, сегодня она обязательно сделает какое-нибудь маленькое чудо, которое вернёт веру в неё и в её доброту, сегодня она будет той самой королевой, которой поклялась быть для всего сказочного народа. А потом она зашла в столовую. Ещё по-утреннему полупустую, но уже мельком живую. — А я бы её не прощала! — Джинджер ставит на стол поднос со свежеиспечёнными, ещё тёплыми кексами, и на них тут же налетают четыре руки — Эме, Фэйбелл, Сериз и, прихватив салфеточкой, Спэрроу. — Мне кажется, дурочкой она только прикидывается, а сама прекрасно понимает, что и с кем творит. Сколько раз Рэйвен просила отстать от неё? Отстала она? С ответом ей задержались — сначала нужно было прожевать. — Наша красотка способна на гораздо большее, чем просто извинения, — Спэрроу недобро косится на Эме, подмигивая ему. — Если ты понимаешь, о чём я. — Да пусть побудет немного в нашей шкуре, — Сериз вместо вишнёвого попался лимонный кекс, но даже так ей было слишком вкусно, чтобы морщить носик. — И пусть попробует заслужить прощение, а не просто похлопать глазками и сделать вид, что ей всё можно. Эме многозначительно закатил глаза, Фэйбелл, дожевав, посмеялась. — В конце концов, это ведь не наша обида и не нам решать, прощать Всех-Румянее-И-Белее или нет. Фэйбелл была права. На вкус Эппл — единственная из всех них, даже если и смеялась над ней громче всего. Её обсуждали, как привязанную на цепь собачонку, решая, кинуть ей косточку или заставить исполнить ещё пару трюков. Не то чтобы это было всерьёз — скорее, в меру испорченности собравшихся, — но Эппл чувствовала себя лежащей на столе, на огромном блюде, украшенной зеленью и специями и притягивающей к себе голодные взгляды хищников, которые уже вывалили языки, чтобы содрать с неё кожу и мясо. Так продолжаться больше не может. Либо весь этот фарс заканчивается, либо… Эппл не знает, что именно либо. Единственное, что сейчас её успокаивает — сам Эме, которому сладкие кексы интереснее издевательств над ней. Быть может, он и не злится уже вовсе, просто ломает драму и отыгрывается за прошлое. Эппл, вроде бы, ему дорогу не переходила, но подозревала некоторую солидарность отступников. Был бы ещё Эме отступником… Из столовой она уходит, из последних сил не стуча каблуками. Не хочет, чтобы её услышали, увидели — и обсмеяли ещё раз за то, как малодушно сбежала.***
Во второй раз Эппл стучит в дверь комнаты Эме сразу настойчиво, намекая с самого начала, что просто так не уйдёт. Сейчас у них есть аж целых несколько часов до отбоя, она успела поймать его, пока он кормил кошку, ещё не уйдя по своим делам. — Мы снова встретились, — голос будничный; попытка отмахнуться от Эппл, перестёгивая фибулу на едва запахнутом недлинном плаще. — Я настаиваю на том, чтобы мы поговорили. Напор, с которым теперь идёт на него Эппл, Эме почти что нравится. Если настаивает — пусть тогда проходит, вот ей даже пригласительный жест и молчаливый указ на то, что на пороге нужно разуться. — Я понимаю, что поступила неправильно по отношению к тебе, — Эппл не проходит далеко, чинно замирает по центру комнаты и складывает руки. — Я признаю свою ошибку и хочу исправить её. Я хочу, чтобы мы исчерпали этот инцидент и более к нему не возвращались, не зацикливаясь на плохом, а создавая и поддерживая хорошее. Я хочу быть лучшей версией себя. Дождавшись, пока она закончит, Эме в несколько неспешных, тихих шагов подходит ближе. Он выше ростом, и Эппл приходится чуть задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Взгляд в этот раз не ледяной, но всё равно совершенно не такой, какой Эппл хотелось бы видеть. Её бравада потихоньку стынет. На неё смотрят, как на маленькую глупую птичку, что вот-вот угодит в ловушку. — Хорошая речь, — почти что приговор. Эппл не на суде, ей не хочется слышать оценок, ей хочется договориться о том, что она может сделать, чтобы всё вернулось на круги своя. — Только вот, принцесса, я тебя знаю достаточно, чтобы видеть, что под ней. Тебе нужно не прощение, тебе нужна назад твоя репутация хорошей да пригожей. Эме складывает руки на груди, говорит с ней спокойно и даже отчасти равнодушно, как будто принимает экзамен, а не видит её искреннее раскаяние. Эппл поджимает губы, но не может сказать, что он неправ — репутацию спасти она хочет, пожалуй, в первую очередь, потому что больше не вытерпит ходить по коридорам и знать, что где-то за углом кто-то обязательно над ней смеётся или издевается. — А так уж ли тебе для этого нужен я? — легко усмехается, как будто показывает на очевидную деталь, не попавшуюся Эппл на замыленные глаза. — Ну скажу я кому-то, что ты извинилась. И уже говорил, вообще-то, и ты об этом в курсе. Многое ли это исправило? Кто такой я, злодей, едва появляющийся в своей сказке, и кто такая ты, будущая королева? Он разочарованно вздыхает, качая головой. — Лучше бы подговорила своих подружек пустить клич о твоих добрых делах. У тебя-то чай подружек больше, чем у меня, ты же самая любимая всеми героиня. Или что, слишком по-злодейски? Эме в какой-то степени был прав — Эппл любили намного больше, к ней тянулись и её знали; да, сейчас над ней чаще насмехались, но об Эме не говорили вообще ничего — ни хорошего, ни плохого, словно его в этой истории не было и вовсе, словно он, вечно монохромный, слился с тенью и в тени исчез, оставив место только для Эппл и её промаха. С ним и о нём говорили те, кто знал его лично и кто был с ним на хорошем, а остальные… им, похоже, было плевать на то, кто там и когда вляпался в историю с Белоснежкой. И это… это тоже, вообще-то, минус для Эппл. Кто бы ни был с ней рядом, сколько бы ни было у неё подруг — в центре всегда будет (и должна быть, она же Белоснежка!) только она сама. И даже если она вдруг, как выразился Эме, решится подговорить своих достаточно численных подруг… Ну… не покажет ли это ещё раз, что её репутация держится только на слухах? И что Эппл нечем крыть и отбиваться, кроме чужих фальшивых слов. И что сама она, просто потому, какая она есть для всех остальных, не стоит ничего, точно так же, как не удостоился упоминания в последних сочных сплетнях Эме… Эппл нервно сглатывает. Она тупит взгляд в пол, и ей кажется, что она выглядит очень-очень пристыженной и виноватой. Вроде бы, она совершила не такой уж страшный проступок, чтобы всё настолько пошло наперекосяк. Но оно пошло, и Эппл чувствует себя так, как будто она катится по снежному склону, облипая и обрастая всё новыми и новыми слоями снега. Она страшно хочет остановиться, отряхнуться, скинуть с себя всё это и начать подниматься обратно на вершину, с которой рухнула. — Тут я тебе не помощник, — если бы напротив неё стояла Брайер, она бы обязательно похлопала Эппл по плечу, но напротив неё стоял Эме, всё такой же равнодушный и самую каплю злорадный. — Мне откровенно плевать, кто там что о тебе говорит по углам. Мне не плевать на то, насколько искренне ты сама говоришь и поступаешь. Он остаётся серьёзным, давая прочувствовать свои слова и понять, о чём они, а потом отходит к столику. — Но то, что я тебе не способствую, совершенно не значит, что я тебе мешаю, — должно было прозвучать обнадёживающе, но вышла, скорее, нарочито беспечная ироничная шутка. И то, насколько отвлечённо Эме собирает вещи по карманам, это только подчёркивает. — Ты можешь хоть целую кампанию по своему воцарению обратно замутить, я со стороны посмотрю, без споров о том, что ты на деле гадина. Мне есть, чем заняться, помимо тебя, принцесса. И ему правда есть. У него за пределами их мелкой ссоры есть жизнь, есть друзья и разговоры, есть ощущение того, что он на своём месте и в своей роли. Ему не понять, насколько лишней, чужой и неправильной чувствует себя Эппл, рухнувшая с привычных ей небес на твёрдую холодную землю. Как и не понять, почему сказочная роль стоит для неё превыше всего. — И тебе, — собравшись, Эме кладёт руки на плечи Эппл и разворачивает её лицом к двери, — советую так сделать тоже. Подумать, разобрать ситуацию, сделать выводы и, учтя все итоги, заняться чем-то более полезным, чем капать мне на мозги. То есть, она ему на мозги капает, да?.. Прекрасно. Теперь очередь Эппл обижаться и дуться, ведь она хотела по-хорошему, но по-хорошему с ней не хотят. Она не раз и не два извинилась, признала неправоту, перетерпела кучу стыда и отчаяния. Разве нужно что-то ещё, чтобы понять, что она сожалеет и хочет по-другому?.. У неё не остаётся выбора. Эме буквально выставляет её уже во второй раз, только в этот крайне учтиво провожает до коридора, в котором уходит направо, а Эппл оставляет поворачивать налево или идти прямо. Она смотрит ему вслед и пытается о чём-то думать, но получается только злиться, а злость ей совершенно не к лицу.***
На третью неделю после инцидента Эппл, научившись всё неприятное о себе игнорировать, перестаёт в принципе замечать, когда кто-то что-то о ней говорит. Она давно уже не обращает внимания на то, сколько слов о ней звучит из чужих уст, хорошие они или плохие, а сказочный рейтинг и вовсе не трогает, пресекая попытки подруг сказать ей о том, какое место занимает. На неделе она помогает подругам с домашним заданием и участвует в подготовке большого проекта. В выходные вместе с Эшлинн ездит по приютам для животных и помогает утеплять и собирать их на зиму. А утром в понедельник четвёртой недели одалживает малознакомой девушке из чужой сказки пару влажных салфеток и помогает привести себя в порядок после того, как та поскользнулась на крыльце и перепачкалась в луже. Попрощавшись с очень благодарной новой знакомой, Эппл витает в тёплых мыслях и замирает как вкопанная, совершенно случайно встречая в пустом коридоре Эме. Он замечает её и совсем легко машет ладонью, мол, привет. Как будто это ничего не значит и ни к чему никого не обязывает. Эппл отвечает таким же, неловким и скромным, жестом. В этот раз каблуки, отсчитывая её медленные боязливые шаги, стучат по полу ещё громче. — Ты… не злишься на меня? Эме удивляется и почти что улыбается от такого дурацкого вопроса, но улыбку сдерживает. — Тебе понадобился почти месяц, чтобы поинтересоваться тем, а что же я. Но ты всё же озадачилась кем-то, кто не ты, и это прогресс. Хвалю. Эппл неловко мнётся. — Да я как-то… Просто обычно, когда извиняешься, тебя прощают, и всё становится нормально… — А я не прощаю. И не забываю. Но это не то, что помешает тебе стать лучше. Если ты, конечно, не ссала мне в уши о том, что хочешь стать лучше. Грубо, но честно, и Эппл кивает ему. Она… Она правда хочет стать лучше, чтобы впредь никакие слухи и никакие промахи не могли так надолго затмить её блестящую репутацию будущей королевы и превратить её из золочёной кареты в подгнившую тыкву. Быть тыквой очень нервно и неприятно, и как только у Эшлинн хватает сил терпеть сводных сестёр и мачеху. Наверное, нужно быть поистине светлым и чистым человеком, чтобы выносить столько мучений. Эппл не смогла бы, и какое же счастье, что ей это вовсе и не нужно. — О… Кажется, я пропустила что-то интересное! — Фэйбелл нарисовалась как будто вдруг откуда ни возьмись, но на деле просто из-за угла бодрым шагом, уплетая что-то из свежей выпечки Джинджер, просто божественно пахнущей ягодами. — Прошу простить, Ваше Королевское Высочество Всех-Румянее-И-Белее, но мы с mon chéri уже опаздываем — злодейства сами себя не учинят. Ухватив Эме за запястье, она утащила его за собой дальше по коридору. Вообще-то, Эме здесь только Фэйбелл и ждал, потому шагу прибавил вслед за ней и даже смог на ходу откусить кусочек от ещё тёплой булочки. Как оказалось, с клубникой. Того, как Фэйбелл спросила: «И что эта белобрысая падаль от тебя хотела?» — Эппл уже не услышала.