Забираясь по колючим веткам

      Надпись на табличке около двери выглядела неаккуратно — первое слово было сцарапано чем-то острым с золотистой поверхности так, что не представлялось возможным его прочесть, не осталось ни единого чёткого контура букв в нём, лишь самый первый завиток, который мог равно принадлежать сразу нескольким буквам латиницы. Ты сощурилась и сделала наивную попытку, но… разобрать ничего далее этого завитка не смогла. Знала только, что это было имя, причём достаточно длинное, будто имя аристократа.       С фамилией таких проблем у тебя не возникло — выведенное чёрным курсивом «Lariviere», написанное строчной ниже имени, прочлось без труда. А вот слово, что шло до фамилии… наверное, это второе имя — столь пафосно выдаваемое знатью своим наследникам, чтобы подчеркнуть их статус и величие.       Только вот наследник (а наследник ли?..), живший в этой комнате пока что в одиночестве, не был ни принцем, ни графом, ни даже просто из хоть сколько-то знатного рода. Он был злодеем — а его предшественницей была сама Терновая ведьма, что выкинула влюблённого принца из башни на кусты терновника. Бедная Рапунцель! Она так страдала, когда её длинные вьющиеся локоны, будто сотканные из золотой пряжи, вероломно кромсали ножницами…       Но ты была здесь не для того, чтобы рассуждать о Сказках и Судьбах. Силясь скоротать время около закрытой двери, ты попыталась прочесть:       — Ай… ме?       — Эме, — тебя поправили, и ты вздрогнула от неожиданности, услышав голос прямо за своей спиной, хотя ещё с пару минут назад была в этом коридоре в совершенном одиночестве. Достаточно спокойный и дружелюбный голос, которое дополняло мягкое, улыбчивое выражение на серьёзном лице. — Я ожидал тебя. Мне сообщили, что ты зайдёшь.       Ты отступила от двери, позволяя ему пройти к замку и открыть его. Дверь была прочной, дубовой, доски плотно держались в металлическом каркасе, и огромный тяжёлый ключ громогласно и глухо щёлкнул в замочной скважине. Эме вежливо пропустил тебя вперёд, в полутёмную комнату, наполнившуюся из-за приоткрытого окна последождевым запахом мокрой земли и озона. Было свежо и прохладно даже здесь, на самом верхнем этаже башни, чей потолок уходил ввысь под острую крышу. Взглянув наверх, ты увидела мирно спящую на одной из потолочных балок кошку абсолютно чёрного цвета — улыбка сама собой появилась на твоём лице.       Эме улыбался тоже, но — совсем по-другому. В его доброжелательной, вроде бы, улыбке было что-то, отчего у тебя по спине пробежал холодок. Ещё бы — ты ведь была как раз той, кому полагалось держаться от него подальше; длинноволосой красавицей со сладким голосом. Эме смотрел не на тебя — его взгляд мягко скользил по естественным волнам твоих волос, ниспадающих на плечи и укрывающих спину. Ты, не удержавшись, повела плечами, и густые волосы колыхнулись вокруг твоей фигуры.       Но взгляда Эме не отвёл.       — Здесь прохладно, — ты намекнула на то, что стоило бы закрыть окно и наконец перестать оценивающе пялиться на твои волосы, но должную силу намёк возымел лишь чуть позже, когда Эме наконец насмотрелся и решил не стеснять тебя. У него большие светло-серые глаза на худом скуластом лице, потому взгляд остёр, как лезвие ножа. Но он спешно подходит к окну и закрывает его, а также убирает тяжёлые шторы в стороны, чтобы стало светлее и будто бы просторнее. На журнальном столике стоит пустая пепельница, такой же пустой графин и лежит секатор с короткими острыми зубцами, как раз для того, чтобы подрезать ветки терновника, что оплетает стену напротив тебя колючими лозами и струится из горшков вниз, к полу.       — Прости, я не держу в комнате угощений, так что могу предложить лишь сладких сигарет, — гостеприимно отшучивается, зная, что ты откажешься. Ты и вправду отказываешься, вместо этого осматривая вполне уютную комнату и то, как органично вещи Эме и он сам, темноволосый и одетый исключительно в чёрное, вписываются в пространство. Мебель из тёмного дерева стояла максимально удобно для хозяина, вещи и горшки терновника располагались на полках так, что всему хватало места, скрытая за тёмным балдахином кровать казалась скромных размеров, но была едва ли не огромной, бархатную обивку кресел украшал вышитый серебряной нитью узор из колючих терновых веток.       Эме садится напротив тебя, положив ногу на ногу, и откидывается на спинку, пристраивая голову на её мягкий край. Он заранее знает, что ты будешь задавать ему разные вопросы о том, как ему живётся, не подтекает ли крыша и нет ли проблем с чем-то (или кем-то), потому вальяжно опускает худые руки, по самое запястье скрытые объёмными рукавами чёрной рубашки, на подлокотники. И вновь смотрит на тебя острым, как лезвие, взглядом.       — Так… о чём ты хотела поговорить?..