Затопь

Взгляд начинал преследовать Фархата, едва он переступал порог дома. Фотографии были везде — висели на стенах, стояли на полках, торчали из-за рамы зеркала. Одно и то же лицо смотрело на Фархата в любой точке пространства, и он почти научился жить с этим. — Фархат? Это ты? — прокричала мама с кухни. Там что-то, как всегда, кипело, плевалось маслом, парило, наполняя воздух горячей влажностью и ароматом всевозможных пряностей. По телевизору герои какой-то очередной мелодрамы с надрывом выясняли отношения, и Фархату пришлось повысить голос, чтобы пробиться сквозь их вопли: — Это я! — Чего ты вечно орёшь?! — прокричала мама. — Не можешь нормально разговаривать?! «Потому что ты всегда смотришь телевизор на полной громкости», — мог бы сказать Фархат. «Потому что иначе ты меня не услышишь», — мог бы сказать Фархат. «Ты сама вечно орёшь», — мог бы сказать Фархат. Он предпочёл промолчать. Фотографии проводили его осуждающим взглядом. Первым делом Фархат отнёс в свою комнату сумку, чтобы не валялась, где попало; затем тщательно вымыл руки и на всякий случай причесался, чтобы выглядеть аккуратнее. Застегнул верхнюю пуговицу рубашки. В зеркале отражался почти тот же человек, что смотрел со всех фотографий. Почти. Фархат вышел на кухню, чмокнул маму в щёку — идеальный сын. — Чего ты лезешь? — оттолкнула его мама. — Не видишь, у меня тут всё подгорает! Она что-то яростно перемешала на сковородке, обжигающая капля масла клюнула Фархата в руку. — Прости, — сказал он. — Тебе нужна помощь? — Да чем ты поможешь?! — отмахнулась мама. — Только рубашку запачкаешь, а мне потом стирать! Сядь лучше. Фархат послушно опустился за стол, сложил руки на белоснежной скатерти. Прямо у него над ухом на экране телевизора героиня рыдала в объятиях героя. — Есть хочешь? — мама снова перемешала еду на сковородке. — Да, хочу, — кивнул Фархат. — Так хоть тарелку бы взял, сидишь, ждёшь, что тебе всё принесут! Слуг в этом доме ещё не завели, если ты не заметил! «Заметил», — мог бы сказать Фархат. «Ты сама сказала мне сесть», — мог бы сказать Фархат. «Зато завели меня», — мог бы сказать Фархат. Он снова предпочёл промолчать, обменялся взглядом с фотографией, прицепленной магнитом на дверцу холодильника. В чём маму точно упрекнуть было нельзя — на еду она не скупилась. В огромной, как безбрежное море, тарелке оказалось всё и сразу: ярко-жёлтый пряный рис, свежие овощи и жареные с мясом, поблёскивающие капельками жира, маринованный дикий лук — на любой вкус, и это не считая обязательного десерта. Фархат к сладкому был равнодушен, но десерт в этом доме подавался к любому приёму пищи — потому что сладкое любил тот, с фотографий. — И чего ты опять вскочил, сам же есть хотел? — снова возмутилась мама. — Чаю вскипятить хочу, — Фархат открыл кран, и поток воды гулом отразился от стенок чайника. — Вредно сразу после еды чай пить! — строго выговорила мама. Тот, с фотографий, чай не любил. — Пока подостынет — будет не сразу, — упёрся Фархат. — Я всё равно кипяток не пью. — С матерью он спорит! — всплеснула руками она. — Никакого уважения! — Я не спорю, мам, — Фархат водрузил чайник на подставку, щёлкнул кнопкой. — Просто хочу чаю. Он вернулся за стол, взял в руки ложку и принялся за еду. — Вот твой брат… — пробормотала мама себе под нос, но так, чтобы Фархат услышал. Не закончила фразу, прервалась на полуслове, как будто нечего тут было и говорить. Фархат ел, не глядя по сторонам. Он чувствовал, как взгляды давят на него, не хотел встречаться с ними глазами. В кухне повисла тишина — если не считать бурного кипения кастрюли на плите, шума чайника и воплей из телевизора. — Отец твой опять задерживается, — заявила мама с такой претензией, будто Фархат был виноват в этом лично. Он снова промолчал — тут-то совсем говорить было нечего. — Работает, себя не бережёт, лишь бы на твоё обучение заработать! — добавила мама, усаживаясь напротив него. А нет, похоже, виноват всё-таки был именно Фархат. — Я хорошо учусь, — позволил себе напомнить он. — У меня серьёзные шансы учиться в университете бесплатно. — Шансы у него! Серьёзные! — возмутилась мама. — Учится он! А слушаться старших чего не научился?! Знаешь, как ведут себя воспитанные сыновья?! — Догадываюсь, — Фархат отложил ложку. — Наверное, как Фарид? Идеальный во всём? Мама осеклась, задохнулась, лицо её как-то странно перекосилось, и Фархат впервые подумал о том, насколько она уже немолода. Старухой ещё не назвать, но морщины уже проступают явно, лицо потеряло форму, как бы оплыло немного, словно свечной воск. В это же мгновение черты лица её стали жёстче, морщины прорезались глубже: — Ты! — прошипела мама. — Ты про Фарида ни слова не смей сказать! Ты его даже не знал! Да, он идеален был во всём! Лучший сын, не то, что ты! — Я знаю, — спокойно сказал Фархат. Он правда знал. Никогда в жизни ему не стать таким, как Фарид, сколько он ни будет стараться. Идеальные оценки — этого мало, Фарид не просто хорошо учился, а был лучшим. Успехи в волейболе — этого мало, Фарид ещё и лёгкой атлетикой занимался, брал медали на соревнованиях. Вежливость и уважение к родителям — этого мало, Фарид их боготворил, заботился об отце, носил на руках мать. Единственное, в чём Фарид не преуспел, так это в долгой счастливой жизни, так неудачно попал под машину, спасти его не смогли. Если бы Фархат мог, то с удовольствием поменялся бы с ним местами, да вот беда, его в тот момент ещё на свете не было. Да что там, его родители тогда ещё даже не планировали. Даже не хотели. Порой ему казалось, что так и не захотели до сих пор. Они пытались вернуть Фарида, а не вырастить нового сына. — Давай я помою посуду, — Фархат поднялся из-за стола, взял тарелку, на которой ещё оставалось немного еды, смахнул остатки в мусорное ведро. Он знал, что сейчас мама снова начнёт ругаться: за то, что выбрасывает, не ценит её труд. Это было бы справедливо. Он это заслужил. Так и не дождавшись её окрика, Фархат обернулся через плечо и обнаружил, что мама бесшумно плачет, сидя за столом, слёзы расплывались на скатерти тёмными пятнами. Тарелка выскользнула из пальцев Фархата, загрохотала по пустой раковине, но мама не обернулась даже на этот звук. Насухо вытирая тарелку, Фархат представлял себе лицо отца, который вернётся и увидит заплаканные глаза мамы. И сразу догадается, кто был виной её слезам. Взгляд Фарида на фотографиях прожигал его насквозь, оставлял в теле незаживающие раны с обугленными краями. Фархат ненавидел этот взгляд, ненавидел эти глаза, ненавидел это лицо, так похожее на его собственное. Они могли бы сойти за близнецов, если бы их не разделяли четырнадцать лет и смерть под колёсами грузовика. Может, если бы он не был так похож на Фарида, родители смогли бы разглядеть в нём не замену брата, а просто его самого? Фархат часто думал об этом — о том, как всё могло сложиться иначе. Лучше. Если бы они с Фаридом не были так похожи. Если бы Фарид погиб младше, не успел стать таким успешным и идеальным. Если бы родители — эту мысль он думал со стыдом, но не мог перестать — были к нему добрее, просто любили бы его чуть сильнее… Если бы он вообще никогда не рождался. Возможно, это тоже было бы к лучшему. С посудой было покончено, и пришлось снова обернуться. Мама по-прежнему сидела за столом, низко наклонив голову, но уже не плакала. Влажная от слёз скатерть даже успела подсохнуть. — Мне надо сделать задания в школу, — сказал Фархат. — Иди, делай, — голос у мамы был какой-то глухой, неестественный. — Или сначала в магазин сходить? — уточнил Фархат. — Ты говорила, что сегодня надо будет в магазин, что-то тяжёлое тебе притащить… — Или сначала в магазин сходи, — глухим эхом отозвалась мама. — Мам? — Фархат приблизился к ней, положил руку на плечо, и мама вздрогнула от его прикосновения. — Ну чего тебе? — устало спросила она. — Сам решить не можешь? Всё за тебя решать надо? Что ж у меня за сын такой неудачный… — Прости, — сказал Фархат. Он даже не знал, за что точно извиняется — за то, что довёл маму до слёз, или за то, что не оправдал её ожиданий, или за то, что родился на свет, или за то, что Фарид погиб… Мама не обернулась, когда он покинул кухню, не обратила внимание на то, как он обулся, не спросила, куда он вышел из дома — без списка покупок, без сумки, без кошелька. И хорошо, что не спросила, потому что Фархат и сам не знал. Стоя на крыльце, он втянул носом холодный влажный воздух, посмотрел в серое сумеречное небо и сделал первый шаг. Это оказалось очень просто. За первым последовал второй — тоже ничего сложного. Третий, четвёртый, пятый… Если не загадывать вперёд даже на пять минут, а просто делать шаг за шагом, то всё получалось просто отлично. Фарид погиб за неделю до своего четырнадцатилетия. Фархату должно было исполниться четырнадцать через восемнадцать дней. Он даже боялся спрашивать у родителей, можно ли как-то отметить день рождения, устроить вечеринку, позвать одноклассников. Нет, они прежде никогда не отказывали, но четырнадцать лет… Шаг за шагом, ещё и ещё, вперёд, Фархат продолжал продвигаться по улице. У перекрёстка он остановился, зелёный сигнал светофора уже мигал, загорелся жёлтый, а затем и красный. Машин совсем не было, улочка оставалась пустой, но Фархат упорно стоял, глядя перед собой, ожидая зелёного, слушая приближающийся справа шум двигателя. Он слегка скосил взгляд, чтобы увидеть спешащий грузовичок с почтовой наклейкой на кузове. Будет прямо перед Фархатом через несколько секунд. Один маленький шаг — это так просто. Он сегодня сделал уже много таких шагов… Грузовичок пронёсся мимо, потоком воздуха Фархату зашевелило волосы, в лицо полетела мелкая пыль. Наконец загорелся зелёный. Перейдя через дорогу, Фархат продолжил просто идти вперёд, шаг за шагом, одно крохотное усилие за другим. Он продолжал идти, пока не кончился привычный район со знакомыми скверами, магазинами и школой, пока не закончилась улица, пока вокруг не возникли давно покинутые пустые дома с безжизненными тёмными окнами. Фархат шагал и шагал, пока перед ним не возникла вдруг дверь с остатками голубой краски, из-за которой пробивался тёплый свет и раздавался чей-то весёлый заливистый смех. Смутно понимая, что он делает, Фархат распахнул дверь — и все трое, сидящие за столом, тут же повернулись к нему. Маленький мальчик, бледный и бесцветный, соскочил со своего стула, испуганно прижался к девушке с длинными тёмными волосами; она чуть нахмурилась, глядя на Фархата, но не возмущённо или испуганно, скорее озадаченно. Вторая, кудрявая блондинка в ярком разноцветном платье, радостно воскликнула: — О! У нас гости! «Простите за вторжение», — мог бы сказать Фархат. «Позвольте представиться», — мог бы сказать Фархат. «Я оказался здесь случайно», — мог бы сказать Фархат. На него не было направлено ни одного укоряющего взгляда, поэтому он сказал: — Нет, не гости. Я хочу остаться в Затопи навсегда.