Роса

      Сюэ Ян оказывается низвергнут в бездонную пучину отчаяния и боли. Мир никогда не был в его глазах так тускл и бесформен, а всё то прекрасное, яркое и ценное, оказалось обращено в прах. Его же собственными руками. Казалось бы, приложив не мало сил, чтобы избежать именно этого конца, Ченмэй невольно признаёт, что даже не предполагал подобного исхода. Мысли о том, что Сяо Синчэнь может покончить с собой, не появлялась даже в его больном, нестабильном психическом состоянии — наложить на себя руки не смог бы даже он сам, так до чего же был доведён даосский заклинатель, раз решился на подобный шаг? Сюэ Яну никогда не было так плохо. Каждый вдох, день ото дня, буквально раздирает его внутренности на ошмётки, а его потерянное, смятённое состояние с неточной периодичностью сменяется гневом и демоническим садизмом.       Какую силу духа нужно иметь, чтобы признаться самому себе в том, что именно он сам стал причиной смерти единственного в мире человека, которого Сюэ Ян же смог полюбить — у него такой и нет. Полюбить ещё давно, проявить интерес и больное желание всегда оставаться подле. Как же это объяснить? Ченмэй и не порывался доказывать свою вменяемость и адекватность, — называют психом, так пускай, назовут нормальным — всё равно. Проблема только в том, что даже он сам способен осознать, что в нём присутствуют нездоровые черты и оттенки, которые тот и воплощает в жизнь. Он уже вырос, дух его твёрд и упрям, а личность окаменела в нерушимой форме, — плохо это или хорошо, но это, ровным счётом то, что проходит абсолютно каждый человек, когда растёт. Он же никогда и не искал себе оправданий, хотя точно понимает, что именно несчастливое, жестокое детство послужило его появлению. Разве он был не прав, говоря, что Сюэ Ян сегодняшний, поклон Чан Цы Аня тогдашнего. Разве не было правдой и то, что клан Юэ Ян Чан пожинал лишь то, что посеял сам? Никто не мог бы предугадать подобных последствий, но Сюэ Ян уже не в том положении, чтобы изменить своё отношение к совершённым поступкам.       Он презирал весь мир, и мир ненавидел его в ответ, однако с самыми чистыми чувствами Ченмэй относился к Даоджану. Он с самого начала был привязан к даосскому заклинателю, с самой первой встречи в Сюэ Яне загорелось пламя пожираемого интереса к его персоне. Благовидный, честный, преисполненный высокодуховными моральными ценностями, — он в корень разнился с тем, как воспринимал мир Ченмэй. И не по воле Сюэ Яна судьба вновь свела их на той тропе, подарив шанс стать чем-то большим, но почему он должен был отказываться от этой любви, что вселила в сердце и душу счастье и покой?       Сюэ Ян любил так, как умел. Он и сейчас его любит ничуть не меньше, только теперь пепелеет душа его, потому что любовь свою он погубил своими же речами. От понимания этого становится совсем дурно, как и от осознания того, что мерзавка А-Цин, что души не чаяла в Сяо Синчэня, приложила свою руку в прямом участии над всем этим безумием? Как смела она обманывать их? Как могла умолчать в своё время о том, что давно видела отсутствующий мизинец у Сюэ Яна, и как ей хватило смелости и наглости вывалить всё это Сяо Синчэню в тот момент, когда он был так уязвим? Да, Сюэ Ян виноват, но и Слепышка несёт груз этой вины вместе с ним. Она самый прямой участник той ситуации, которая произошла в похоронном доме двумя днями ранее.       Сюэ Ян действует машинально, сгорая изнутри от беснующихся эмоций. Позаботившись о том, чтобы душа Сяо Синчэня была собрана до всех осколков, что остались, Ченмэй прикладывает немало усилий и для того, чтобы тело даосского заклинателя оставалось нетронутым. Он укладывает его в один из гробов в доме, накладывая особую печать на него, чтобы тело не начало разлагаться, и только после этого, просидев над Сяо Синчэнем всю ночь, так и не сомкнув глаз, отправляется на поиски А-Цин. Он точно знает, что девчонка не могла далеко уйти, вероятно, отправилась в ближайший город, чтобы найти помощи. Ченмэю же не составит никакого труда нагнать её, а уж тем более отыскать. Сначала он должен наказать болтливую девку, что своим грязным, длинным языком разрушила их замечательный, уютный мир. — Всё обязательно будет как раньше, — шепчет он Синчэню напоследок, болезненно улыбаясь. — Я всё исправлю…       Сюэ Ян не ошибается в своих предположениях, добираясь до одного из ближайших селений к городу И. Даже невольно шагая тенью гибели по оживлённым улицам, он слышит, как переговариваются торговцы о слепой девушки, что расспрашивала их о наличии «какого-то могущественного заклинателя». Ченмэй, скрипя зубами, нервно ускоряет шаг. Чёртова мерзавка самолично участвовала в том, что случилось с Сяо Синчэнем, но имеет наглость искать кары на его, то есть Сюэ Яна, голову? Ну конечно же. Он виноват. И только он. Никто ещё. Вот только побочные участники всего этого ада, разверзшегося на земле, тоже понесут своё наказание. Эта кара будет не только от него, но и от Сяо Синчэня, свершённая руками Сюэ Яна.       Здесь более и сказать нечего, ведь Ченмэй вконец обезумел от горя и невыносимой тяжести собственного греха.       Проходя мимо речки, Сюэ Ян допускает мысль, что Слепышка может находиться где-то поблизости, и как же он довольно усмехается, замечая её дрожащий силует возле воды. Нахальная гадина сидит и плачет над шпилькой, которую ей собственноручно обстругал Даоджан Синчэнь, — так чего же она слёзы льёт, если с такой лёгкостью подвела даосского заклинателя к смерти?       Руки Сюэ Яна сжимаются в плотные кулаки, одна из которых сжимает Шуанхуа. Он бесшумно подходит к деве, что прячет за пазухой маленький, белый мешочек ну точно принадлежавший Даоджану, — Ченмэю стоит не малых усилий, чтобы подавить в себе клокочущий гнев. Он лишь с улыбкой смотрит в воду, дожидаясь момента, когда Слепышка переведёт на него вовсе не слепой взгляд.       «Наша драгоценная А-Цин». — А-а-а-а-а-а-а-а!!! — А-Цин, заметив Сюэ Яна, начинает вопить как умалишённая. Её глаза ещё не успели высохнуть от слёз, что она ежедневно проливает по Даоджану, как вдруг её погибель оказывается у неё за спиной со своей лучезарной улыбкой. Ей становится дурно, так дурно, что ноги её не слушаются. — Куда же ты бежишь, А-Цин? — Сюэ Ян распахивает объятия навстречу девушке. — Мы так давно не виделись. Неужели ты не соскучилась? — к слову сказать, Сюэ Ян решил посетить Юэ Ян не только ради этой девки, но и по своим личным делам, которые напрямую связаны с Сяо Синчэнем. Но тут просто сама судьба благоволит, раз они с такой лёгкостью пересекаются, так ещё и наедине.       У А-Цин вот-вот разорвётся сердце от страха: — Кто-нибудь, спасите!!!       Но кто же может услышать юную девушку среди пустынных гор и безлюдных лесов? Она слишком далеко отошла от Юэ Яна, да и, честно сказать, вряд ли кто-то рискнул бы вмешиваться в эти разборки. Что тут скажешь, таковы уж люди — своя шкура дороже чужой жизни.       Ченмэй же, смотря на неё, больше не видит ту проворную, истеричную Слепышку, с которой долгие годы ругался и бранился. Сейчас он признаёт, что ему было весело с ней, да и какой-никакой, но привязанностью обладал. Отныне же перед глазами его стоит подлая, лживая, жестокая и циничная дрянь, которая, ради своего блага, готова пойти на ужасные поступки. О да, она точно под стать ему. Не зря Сяо Синчэнь так часто говорил, что он и А-Цин похожи. — Я как раз дела свои закончил в Юэ Яне, и совершенно случайно наткнулся на тебя, — ложь. — Ты достаёшь расспросами каждого встречного-поперечного. Что за удивительный поворот судьбы! — а вот это уже правда. Сюэ Ян давно удивлялся тому, как изворотливы жизненные пути, и до чего, порой, темна судьбоносная печать. Ошибка, что она совершила в тот день, ровным счётом, и приводит к тому, что она имеет на данный момент. — Твоя актёрская игра заслуживает всех похвал! — он восхищённо приподнимает брови. — Ты столько времени водила всех за нос, включая меня. Просто поразительно.       А-Цин осмелела. Вернее, она приняла свою скорую погибель. Совершенно ясно, что Сюэ Ян не оставит её в живых, да и, признаться, от такой мысли ей становится легче. Груз вины перед Сяо Синчэнем, порой, перевешивает её стремление отомстить за него. Хотя не настигни её Ченмэй сейчас, она упорно продолжила бы бороться за его имя, за его покой и чистую душу.       Приняв факт того, что вот-вот погибнет, А-Цин решает высказать всё, что думает о Ченмэе, ведь более ей страшиться нечего. От него убежать всё равно не получится: — Скотина! Неблагодарная тварь! Дешёвая дрянь! Твои родители, видимо, трахались в хлеву, чтобы зачать такого выродка! Гнусный червяк, вскормленный дерьмом!       Сюэ Ян начинает хохотать, с блеском гордости наблюдая за пышущей гневом Слепышкой: — А у тебя хорошо получается! Чего же ты ни разу не разошлась при Сяо Синчэне? Давай, что ещё у тебя там припрятано? — Пошёл ты, бесстыжий кусок дерьма! — взгляд давно уцепился за Шуанхуа, который Сюэ Ян держал покалеченной рукой. — Ты ещё смеешь произносить имя Даоджана и держать в руках его меч! — это ни на шутку выбешивает А-Цин. — Думаешь, ты достоин этого оружия? Ты запятнал всё то, что ему принадлежало! — жгучая горечь затапливает сердце юной девушки. Хамское, надменное поведение Сюэ Яна после всего, что он сделал, никак не может уложиться в её голове. Да, она точно виновата перед Даоджаном. О, как сильно она виновата! Но чтобы совершить подобное зло по отношению к человеку, который любил тебя и заботился о тебе… Да разве она смогла бы?.. — О, так ты об этом? — Сюэ Ян спокойно поднимает Шуанхуа перед её лицом. — Теперь он принадлежит мне. Думаешь, твой Даоджан, — Сюэ Ян специально выделяет второе слово, словно Сяо Синчэнь, которого знает лично он, и Синчэнь, которого знает А-Цин, абсолютно разные люди. — Такой неосквернённый? Скоро и он будет…       А-Цин грубо перебивает его: — Мечтай дальше, осёл! Не тебе называть Даоджана нечистым. Ты всего лишь лужа рвоты на его пути, и Даоджану, просто-напросто, не посчастливилось вляпаться в тебя! Ты единственный, кто здесь грязен! Отвратительная и мерзкая лужа блевотины!       А ведь Сюэ Ян так до конца и не принял решение, что сотворит с А-Цин, когда найдёт. Несмотря на кровавые мысли на её счёт, он никак не мог отделаться от ощущения того, что её место в доме будет незаменимо, и когда Сяо Синчэнь вернётся к жизни, то он непременно захочет вновь повидаться со Слепышкой. Он же так добросердечно хотел поделиться с ней новостью о том, что совсем скоро Даоджан вернётся к жизни, и они снова могут жить так, словно ничего не произошло. Но последние колкие слова А-Цин слишком сильно жалят Сюэ Яна уже и в без того разорванное сердце. И тошнотворная боль связана только с тем, что Ченмэй сам думает о подобном, осознаёт это где-то глубоко-глубоко внутри, но ему не хватает духу даже признать наличие подобных мыслей, а уж слышать их с уст маленькой мерзавки…       Лицо Сюэ Яна мрачнеет, и он зловеще произносит: — Раз тебе так нравится притворяться слепой, то, может, пора ослепнуть на самом деле?       А-Цин долго жила в страхе, оттягивая момент встречи с неизбежным, поэтому сейчас, высказав всё это, она почувствовала себя значительно лучше. Она даже не поняла жест доброй воли Сюэ Яна, если возможно так назвать, да и не приняла бы его даже под страхом смерти. Вот только то, что уготовил для неё Ченмэй, оказывается, к сожалению, не самой безболезненной карой. Взмахнув рукой, он рассыпает порошок в лицо А-Цин. Глаза пронзает жгучая, дикая боль, и девушка издаёт хриплый вопль. Перед глазами вдруг всё краснеет, а дальше сгущается темень, из которой невозможно выбраться.       Сюэ Ян пытался дать ей шанс, но раз для неё он всего лишь лужа блевотни, то так тому и быть. — Ты слишком много болтаешь, — приглушённо раздаётся голос сверху, — язык тебе тоже ни к чему.       Она даже не успевает ничего понять, как чувствует проникновение в рот чего-то твёрдого и ледяного. Сильная резь касается корня языка, и девушка начинает нечеловечески кричать, задыхаясь от жгучей, удушающей боли.       Сюэ Ян разрывает последнюю нить, что связывала его с человечностью. Больше для него ничего не имеет смысла, весь этот мир потерял своё очарование. Слепышка, которая приложила руку к гибели Сяо Синчэня, во всём обвинила только его, так и не признав, что стала прямой соучастницей. — Видишь, Сяо Синчэнь, — холодно произносит Сюэ Ян, наблюдая, за конвульсиями А-Цин, — она так и не признала своей вины. Неужто, я и в этом виноват?..       Он простоял ещё какое-то время, наблюдая за смертью девушки, хотя его это не особо беспокоило. Густой пеленой заслонялось сознание Ченмэя, и он, абсолютно разбитый и потерянный, поспешил домой, где его ждал Сяо Синчэнь.       Это больше не было их домом.       Вернувшись в него, Сюэ Ян с содроганием входит внутрь пустого, поглощённого тишиной дома, с колкой надеждой ожидая, что вот-вот выйдет Сяо Синчэнь поприветствовать его. Он не меньше получаса стоит в темноте, так нелепо надеясь на невозможное. Уголки его губ подрагивают, а сам юноша готовится кинуться в объятия возлюбленного, в тёплые, заботливые объятия, которые он больше никогда не сможет ощутить.       Горячей кочергой начинают мешать органы в кровавый суп. Продолжая сжимать Шуанхуа в руках, не чувствуя ног, Ченмэй плетётся в комнату с гробом Сяо Синчэня, теряясь в воспоминаниях, когда это холодное, пустое место было наполнено теплом и светом. Комфортная жизнь, уютная и заботливая, — их семья была так счастлива, так почему же теперь единственное, что встречает Сюэ Яна, это тишина, что своим воплем готовиться разорвать его барабанные перепонки? — Я дома, А-Чэнь… — голос Сюэ Яна предательски дрожит, и сам он, кажется, вот-вот свалится от безнадёги и усталости. Он не привык сталкиваться с последствиями своих деяний, он не умеет справляться с эмоциями, которые обязуют его чувствовать вину.       За что? Почему всё это должно было случиться с ними?       Сняв крышку гроба, Сюэ Ян подрагивающим взглядом смотрит на бледное лицо Сяо Синчэня, всем своим видом показывающим спокойствие. Нестерпимая, жгучая досада стискивает горло Ченмэя, пока тягостные мысли начинают разрывать его сознание на мелкие клочки. За вечным спокойствием даосского заклинателя больше не скрывается ничего — разорванная душа не обретёт покоя даже после смерти, и доселе неизвестно, что с ней станется. Найти бы возможность хоть как-то собрать её до стабильного состояния, чтобы… Чтобы воссоединиться. — Я… люблю тебя… Ченмэй, — в уши врезается дрожащий, улыбающийся голос Сяо Синчэня, так сладко поющий о своих чувствах. Словно ушатом воды окатив, Сюэ Ян нервно озирается по сторонам, пытаясь найти источник звука, ведь он готов поклясться, что только что голос даосского заклинателя разнёсся по пустой комнате.       С ужасающим треском внутри Сюэ Яна начинают рушиться остатки его души. Его тело настолько слабо, что он буквально не чувствует себя самого, лишь надрывно смотрит на тело возлюбленного, словно в бреду шепча: — Я так счастлив… — Я тоже очень счастлив.       Его мягкий, чувственный голос вновь звучит в душном помещении, которое вот-вот сожмёт Ченмэя. Пространство вокруг становится густым и осязаемым, и оно всё настойчивее давит на него, вынуждая повиноваться сокрушающей правде.       Рукой, что дрожит, что налилась ужасной тяжестью лёгкости и муравьиным покалыванием, Сюэ Ян проводит над чистой повязкой Сяо Синчэня. — Обычно ты стремишься избавить меня от них.       Рука скользит ниже, на грудь, замирая в области сердца. Оно так стучало, так горячо и нежно, теперь же не ощущается и тени от некогда струившейся жизни. — Не хочу сильно давить на тебя. Меня вполне всё устраивает, А-Синчэнь. — Я… — Сюэ Ян отворачивается, откашливаясь от подступившей тошноты. Дикий гул в ушах, меняющийся шёпотом даосского заклинателя, вынуждают его сокрушаться в мученической агонии, о которой он раньше даже не знал. — Поразительным образом, твои слова всегда находят нужные точки в моём сердце. Только ты всегда умудряешься принести покой в мою мятежную душу… Словно чувствуешь мои слабости, словно точно знаешь, где находятся мои раны — ты единственный человек в моей жизни, который не бежит от меня, а наоборот стремится ко мне, старается помочь мне преодолеть разрушающие меня травмы…       Голос Сяо Синчэня нежным эхом проносится по пустому, холодному дому. Реальность с такой силы лупит Сюэ Яна, что никакие физические травмы не сравнятся по степени боли с этими… Он задыхается. Он буквально не может дышать, рвано хватая губами воздух, пока пальцы остервенело, до побеления, до саднящих ран сжимают край гроба. — Я не убивал тебя, А-Чэнь, — голос Сюэ Яна срывается на писк, пока из округлённых от ужаса глаз начинают капать слёзы горя и безумия. — Я не… — но слова, звучащие эхом прошлого вонзаются в клочья сердца самым болезненным образом смертоносной правды. — Я убил тебя… — нервно усмехаясь. — Я тебя уб… убил… — давясь слезами, Ченмэй трясётся от накрывших его сумасбродных рыданий над телом Сяо Синчэня. Он не просто погубил его, он сделал всё то, о чём и говорил ему Сяо Синчэнь в своих откровениях: найдя нужные точки, точно ощущая слабости и раны, Сюэ Ян стал тем самым человеком, что слепо нёсся к даосскому заклинателю, освежевав те самые раны, которые некогда помог залечить. — Я говорю о том, что ты больше не один, Ченмэй…       Словно сотни клинков вонзаются в тело, — Сюэ Ян обречённо падает на колени, расходясь в страшных рыданиях. Он остался один. Совсем один. Сяо Синчэнь оставил его! Нет. Это именно Ченмэй вынудил А-Чэня покинуть его. — А-а-а-а-а-а!!! — душераздирающий вопль вырывается с его рта хрипом и скорбным мычанием, а Сюэ Ян продолжает навзрыд рыдать. Жутчайшее осознание правды добивает юношу окончательно, лишая единственного света в непрозыбаемой тьме.       Он убил человека, которого любил всем сердцем. Он убил Сяо Синчэня, подлостью и коварством. Он убил Сяо Синчэня именно потому, что является Сюэ Яном. Кровавый психопат, которому неведанны чувства любви и сострадания, теперь в агонии содрогается на хладным телом своего возлюбленного. — …молю тебя… — стонет отчаянно Сюэ Ян, с безумной надеждой смотря на лицо Даоджана. — Вернись. Дай мне шанс всё исправить…. Я виноват. Я так виноват… А-Чэнь…       «Он молил меня остановиться!» — Сюэ Ян, как ошпаренный отскакивает от гроба, падая на пол.       «Он умолял меня пощадить его!» — Сюэ Ян в ужасе закрывает лицо ладонями, в крови искусывая губы.       «Я должен был защищать его!» — желудок сводит снова, и Ченмэя выворачивает.       «Я был ослеплён злостью и не смог услышать его…» — сворачиваясь комочком на полу, Сюэ Ян разражается в новом приступе страшной истерики, надеясь, что и вовсе задохнётся в этой агонии.       Мир, который они строили вдвоём, любовь, которую они так оберегали и ценили, больше не существует, и виной всему Сюэ Ян. Безумный, жестокий, безнравственный, — он стал погибелью Сяо Синчэня, — он, жалкий босяк и пакостник, что был отвергнут всем миром.       Адские годы тянулись долго и тягостно. Не проходит и дня, чтобы Сюэ Ян не предпринял попытку соединить душу Сяо Синчэня, чтобы найти способ спасти его. Но, освирепев окончательно, не справившись с грузом собственной вины, Ченмэй принимается казнить всех, кто, по его мнению, был причастен к смерти Сяо Синчэня.       Он же не идиот. Сложно было бы не признать, что сам является причиной смерти любимого человека, но ведь, блядь, он не всегда таким был! Поганый клан Чан Пина несёт прямую ответственность за то, что с ним произошло, что произошло с ними… Именно поэтому вместе с Шуанхуа в руке, Сюэ Ян отправляется в город Юэ Ян, чтобы совершить свою месть. Кто, как не этот мерзкий клан, виноват в гибели Сяо Синчэня? Да если бы не они, Ченмэй мог вырасти вполне нормальным юношей, который не довёл бы даосского заклинателя до… Сюэ Ян с особым зверством вырывает глаза Чан Пину, распаляясь демоническим смехом: — Это вы виноваты, что я стал таким! Из-за вас я потерял всё!..       Вопль его не приглушает даже предсмертные крики Чан Пина, но линчи Сюэ Ян подвергает каждого оставшегося в живых, — пусть все они гниют заживо в своих могилах.       Но и на этом Сюэ Ян не останавливается. Сокрушив остатки клана Юэ Ян Чан, Ченмэй возвращается в родной город И, холодным силуэтом встречая проходящих мимо людей. Их праздная, пропитанная теплом и счастьем жизнь становится ему до такой степени омерзительна, что всего за одну ночь он умудряется превратить каждого живущего в этом невыносимом месте в лютого мертвеца. Город И омывается кровью, пока густые демонические облака начинают опускаться на свою новую вотчину. Он виноват, и за эту вину ему расплачиваться всю его смертную и загробную жизнь, но и всё это отребье, что приложило руку к тому, каким Сюэ Ян в итоге стал, сгорит с ним в этом аду. Их жестокость и цинизм сотворили из него настоящего монстра, который не смог услышать голоса любимого человека сквозь пелену ярости, он не смог уловить то отчаяние, тот визгливый крик души, пока она разрывалась на ошмётки, — каждую ночь, отныне, Сюэ Ян в муках проводит над гробом Сяо Синчэня, горестно и надрывно плача.       Вымещенная на виновных людях злоба и ненависть не приносит нужного успокоения, ведь даосский заклинатель по-прежнему остаётся мёртвым. Сюэ Ян совсем теряет связь с реальностью, проводя долгие годы подле хладного тела любимого человека, трапезничая рядом с ним, рассказывая о том, как проходил новый день. Ченмэй доходит до того, что, в порывах очередных бешеных истерик, зовёт Сун Ланя к гробу Даоджана, умоляя того пробудить его от вечного сна. Но ничего не меняется, и это становится уже привычной рутиной, за которой пролетают месяцы, один за другим.       Сотрясаясь в агонии, Сюэ Ян больше не может спать. Ночные кошмары так реалистично и красочно пытают его сознание, вынуждая юношу во снах переживать вновь и вновь тот страшный, судьбоносный день. Кровавые слёзы Сяо Синчэня уже давно затопили разломанную, изувеченную душу Сюэ Яна, и ему попросту не хватает сил, чтобы выплакать всю ту боль, которую испытал даосский заклинатель перед смертью. И спит он отныне на полу, рядом с гробом Сяо Синчэня, продолжая каждую ночь шептать слова любви, встречая ими же и утро. Голос Даоджана нисколько не меркнет за все эти годы, и Сюэ Ян буквально живёт с собственным безумием, что становится его единственным спасением в разверзнутым им же аду.       Порой, спозаранку, Сюэ Ян бесцельно смотрит в потолок, сгорая от нетерпения в ожидании сладких речей Сяо Синчэня. Вот-вот и он встанет, обнимет его, прошепчет такое нужное: Всё в порядке, я всё ещё люблю тебя, и Сюэ Ян утонет в его прощении, утонет в живом аромате тела возлюбленного. Дом некогда пах теплом уюта и заботой комфорта, едой и чистотой, ах, как же прекрасно они жили! Теперь же запах смерти витает повсюду, доводя Сюэ Яна до новых эмоциональных приступов. Стоит отметить, что, покидая дом, отправляясь на поиски решения возникшей проблемы, Ченмэй чувствует себя менее обременённым тем сумасшествием, в котором оказался, вот только огромный, омерзительный мир ему настолько противен и страшен, что Сюэ Ян возвращается в мёртвый город, в холодный дом, ровным счётом, с той же улыбкой, с которой бросался в объятия Синчэня.       Запах свежей прохлады, что исходил от Сяо Синчэня был до дрожи схож с ароматом росы на заре. Аромат, что навеки потерян, аромат, что отныне пропитан смертью, — это одновременно продолжает убивать Сюэ Яна внутри, с тем же принося нездоровый покой на сердце. Только в этом месте он в состоянии, словно секунду ранее, ощутить свежесть и прохладу, исходящую от тела даосского заклинателя, — лишь в воспоминаниях, — но с тем же именно здесь запах смерти пропитывает лёгкие Ченмэя настолько, что, порой, ему невыносимо дышать.       Аромат, что покорил его при первой встрече, — он лёгким, грациозным шлейфом следовал за Сяо Синчэнем. С той же лёгкостью он приводил Сюэ Яна в трепещущий восторг, от которого заходилось в нежном биение сердце. Ах! Как сладко было утыкаться носом в изгиб чужой шеи по утрам, жадно вдыхая аромат тёплой, одновременно прохладной росы, отдающей утончённой мягкостью, а ведь запах настоящей росы по утру не менее обильно оседал в воздухе. В эти моменты за спиной Ченмэя раскрывались крылья, и он чувствовал себя всесильным, счастливым, и… Он, блять, просто был счастлив.       День ото дня. Месяц от месяца. Год за годом.       Держа под сердцем душу Сяо Синчэня, он горько-горько плакал, сгорая от безысходности собственного положения. Эти маленькие, оборванные нити, — всё то, что осталось, стали единственной надеждой Сюэ Яна, потому что делать в ином случае он попросту не знал. Вариант того, что даосский заклинатель не вернётся к жизни, Ченмэй даже не рассматривал.       Решение приходит неожиданно и совсем не с той стороны, откуда, казалось бы, можно было ждать. Внезапные слухи о возвращении Старейшины Илин буквально вдыхают в Сюэ Яна жизнь. Осунувшись, сильно похудев, — питаясь только тем, что ел Сяо Синчэнь, Ченмэй невольно перенимает повадки и привычки возлюбленного, кажется, рассекая очередную грань безумия, — стать к нему ближе, познать и понять его полностью. Зная точно, что Старейшина Илин способен творить настоящие чудеса на Тёмном Пути, Сюэ Ян с особой щепетильностью подходит к организации их встречи. Он становится для него первым лучиком света в густой, оголодавшей тьме.       Он сможет вернуть его. Он вернёт ему Сяо Синчэня. Они снова будут вместе, и более Сюэ Яну не придётся вымаливать прощение у трупа, — он будет вымаливать его уже у живого даосского заклинателя.       Долгие восемь лет. Восемь лет сумасшествия и отречённости даже от себя самого, и вот Сюэ Ян вновь чувствует прилив адреналина и силы, когда встречается с Вэй У Сянем.       Просто спаси его…       Сердце, что остановилось в день смерти Сяо Синчэня, вновь наливается кровью. Жизнь снова начинает бурлить в нём, и отказ, который получает Сюэ Ян, не становится для него препятствием. — Чья это душа? Она разбита до мельчайших осколков. Здесь уже ничего нельзя сделать. Кроме того, вероятно, при жизни человек подвергался жестоким мучениям. Его страдания достигли наивысшей точки. Вероятно, он покончил жизнь самоубийством, потому не желает возвращаться в этот мир. А если душа отказывается продолжать своё существование, то восстановить её практически невозможно.       Эти ядовитые слова проникают так глубоко, что паника вновь начинает трезвонить в голове. Однако Ченмэй быстро берёт себя в руки, ведь для него это единственный выход исправить ситуацию.       «Практически невозможно», — но, значит, всё же есть шанс?       Вот только Сюэ Ян не меняет свои привычки и методы. Маловероятно, что Старейшина Илин помог бы восстановить осколки души Сяо Синчэня для Сюэ Яна, чтобы тот сотворил из него лютого мертвеца, однако, сделать это для самого даосского заклинателя он мог бы, обратись Ченмэй к нему иначе. Что толку-то теперь бить в колокол, когда всё сделано? Проявляя ещё большую остервенелость и потерю контроля над ситуацией, Сюэ Ян ведётся на собственные трюки, что использует против него Старейшина Илин.       У этой истории и правда не могло быть счастливого конца.       С самого начала.       Ни один из них ничего не мог сделать.       Сложно сказать, что путь их был предрешён с самого начала, но именно принимаемые ими решения на протяжении всей жизни, в итоге, привели к тому, что имеется. Уже не имеет никакого значения думать о том, что могло бы быть, сложись судьба Сюэ Яна иначе, что могло бы быть в сотнях различных вариантов, если бы… Этого уже никогда не будет. Всем этим «если бы» попросту нет места в настоящем.       Ченмэй никогда не трясся так за собственную жизнь, как за душу Сяо Синчэня, что забирает у него Лань Чжань. Отобранный меч, душа — всё это становится завершением этой трагичной истории. Но Сюэ Ян до последнего момента не проявляет никакого сожаления, держа всё внутри себя. Какой уже прок рассказывать кому-то о чувстве вины, о безумии, что накрыло его после смерти возлюбленного, и что они в принципе любили друг друга?       Когда меч Лань Чжаня пронзает сердце Ченмэя, единственная паническая мысль, которая скачет в его угасающим сознании, это то, что он так и не смог помочь Сяо Синчэню, так и не успел искупить свой грех. Проведя ужасные восемь лет в заточении с собственным «я», с дотлевающей надеждой на счастье, в секунды своей смерти Сюэ Ян сокрушается лишь о том, что не смог подарить душе любимого человека заслуженный покой.       Он жалок. И отвратителен. Теперь слова даосского заклинателя в полной мере доходят до него. И даже отсечённая рука, что так настойчиво тянулась за ловушкой для духов, не приносит той боли и тяжб, что гибель Сяо Синчэня. Стоя на коленях в преддверии своей же кончины, склонив голову, Сюэ Ян глухо усмехается. Когда-то он превратился в чудовище, изничтожив множество жизней за один лишь свой мизинец, сейчас же, лишившись руки, он чувствует небольшое облегчение, ведь муки, испытываемые им сейчас, дарят надежду на искупление ещё большей боли, что он породил в душе Сяо Синчэня. Его путь окончен. Их путь подошёл к финалу.       Струящаяся изо рта кровь должна приносить ощущение тошнотворного металлического привкуса, а саднящие раны на руке и в груди должны вырывать из него мучительные, предсмертные хрипы. Вот только в потухающем сознании стоит нежный образ даосского заклинателя в солнечном дворе их дома. Дует тихий ветерок, нежно шелестят листья деревьев. Во рту вновь, спустя восемь лет, ощущается сладкий вкус конфет, даримых ему Сяо Синчэнем, а в нос пробирается умиротворяющий и раздирающий аромат росы, что некогда исходил от тела даосского заклинателя.       Смерть Сюэ Яна становится кровавой точкой в этой не менее кровавой истории, но, даже умирая, единственный человек, которого Ченмэй полюбил настолько, что обезумел, настолько, что был готов отдать собственную душу в адское пламя, лишь спасти его, становится мягким бликом просвета во тьме, проносясь секундой за долгие годы совместной жизни. Они были счастливы и так влюблены, — с горестной улыбкой на устах сердце Сюэ Яна делает последний, слабый стук, прежде чем окончательно остановиться. Где-то поодаль лежит отсечённая рука, столь плотно сжимающая в себе конфету. Уже почерневшую, непригодную для пищи конфету, что Сяо Синчэнь дал ему в то утро рокового дня. Он хранил её все эти годы как напоминание, как якорь за каждый наполненный радостью день, точно зная, что, однажды, они с Сяо Синчэнем разделят её вкус на двоих, не обращая никакого внимания на горечь.       Город И уже никогда не будет прежним. Город, что стал для трёх брошенных, морально изуродованных людей, родным, местом, где они обрели дом. Уют и тепло похоронного дома навечно ушли в небытие, лишь страшным напоминанием являясь отныне, до чего же коварны бывают дороги судьбы, и до чего же непредсказуемы жизненные решения. За ошибки приходится платить, и самое страшное наказание для грешника — это ад, который порождает его собственная душа. Возможно, когда-нибудь, через месяцы, а может, и годы, город И вновь наполнится светом, озаряемый ярко алым рассветом в гармоничном сочетании аромата утренней прохлады росы.